Смоктуновский, Иннокентий Михайлович

Кеша Смоктунович (слева) с братом Володей и тётей Надеждой Петровной Чернышенко

В 1929 году из-за голода семья покинула деревню. Не желая идти в колхоз и спасаясь от репрессий, родители переехали сначала в Томск, затем в Красноярск, где жила родная сестра отца, Надежда Петровна. В голодном 1932 году, не имея собственных детей, она взяла к себе на воспитание Иннокентия и его брата Владимира[13]. Семья так голодала, что брат вскоре умер, а Иннокентий вынужден был воровать на рынке, чтобы выжить[12]. Отец, одарённый незаурядной физической силой, работал грузчиком в красноярском порту[13]. С началом войны он был призван в армию, воевал в составе 637-го стрелкового полка и в августе 1942 года пропал без вести[14]; как выяснилось позже, погиб[15].

В 14 лет Смоктуновский впервые попал в театр. Много лет спустя он рассказывал о первом увиденном спектакле в Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина: «Сейчас уже я понимаю, что это было просто дурно по вкусу, но тогда вышел потрясённый… Должно быть, я был очень добрым зрителем или во мне уже тогда заговорило нутро: попал домой»[16]. Ещё раньше, в шестом классе, он начал заниматься в школьном драмкружке, которым руководил актёр Синицын. Однако после первого же публичного показа «Предложения» по Чехову, в котором он играл роль Ломова, был изгнан из кружка[16].

Когда отец ушёл на фронт, Смоктуновскому пришлось кормить семью. Он окончил фельдшерско-акушерское училище, затем перешёл на курсы киномехаников, по окончании которых в 1942 году работал в размещённой в Красноярске воинской части и госпитале при ней[16]. В том же году поступил статистом в Красноярский драматический театр; много лет спустя актёр признался в одном из своих интервью, что научился подделывать театральные билеты: покупать билеты каждый день не было никакой возможности, а жить без театра он уже не мог[16].

Гвардии сержант Иннокентий Смоктунович

В январе 1943 года был призван в армию и направлен в Киевское пехотное училище, находившееся в то время в Ачинске. В августе того же года в срочном порядке был отправлен без присвоения офицерского звания[17] рядовым на фронт, на пополнение 75-й гвардейской стрелковой дивизии[17][15].

В должности связного штаба 212-го гвардейского полка этой дивизии участвовал в боях на Курской дуге, форсировании Днепра, операции по освобождению Киева. За то, что под огнём противника через Днепр доставлял боевые донесения в штаб 75-й дивизии, был награждён первой медалью «За отвагу»[17][18][19]. Но эту медаль ему вручили лишь спустя 49 лет, на сцене Художественного театра им. А. П. Чехова, после спектакля «Кабала святош» по Булгакову[20].

В декабре 1943 года под Киевом попал в плен, месяц провёл в лагерях для военнопленных в Житомире, Шепетовке, Бердичеве. 7 января 1944 года бежал из плена[21]. В течение месяца его укрывала в своём доме украинская семья. «Может быть, именно здесь, — напишет позже Раиса Беньяш, — где с риском для собственной жизни люди вернули жизнь обессилевшему солдату, впервые узнал Смоктуновский реальную цену человечности»[22]. Связь с членами этой семьи он поддерживал до конца жизни[23]. В том же доме познакомился с заместителем командира партизанского отряда Каменец-Подольского соединения, в который и вступил в феврале 1944 года[23].

В мае партизанский отряд объединился с 318-м гвардейским стрелковым полком 102-й гвардейской стрелковой дивизии[24]. В звании младшего сержанта командовал отделением роты автоматчиков, принимал участие в освобождении Варшавы. В боях при прорыве обороны противника в районе деревни Лорцен 14 января 1945 года его отделение одним из первых ворвалось в траншеи противника, уничтожив при этом около двадцати немцев. За это он был повторно награждён медалью «За отвагу»[25]. Войну закончил в немецком городе Гревесмюлен[26].

Демобилизовавшись в октябре 1945 года, вернулся в Красноярск. Не имея ни ясной цели, ни поддержки, поначалу он намеревался поступить в Лесотехнический институт[22], но старый приятель по школьному драмкружку сообщил, что местный театр организовал студию: «Будем вести лёгкую, приятную, весёлую, беззаботную жизнь»[27]. Через тридцать лет, в зените славы, актёр скажет: «Было в моей жизни много всякого: и плохого и прекрасного. Одного только не было и, наверное, никогда не будет — лёгкости и беззаботности»[27].

Хотя он бежал из немецкого плена, сам факт пребывания в плену отозвался в послевоенные годы: как «неблагонадёжный», он получил «минус 39» — запрет на проживание в 39 крупнейших городах[27]. После недолгой учёбы в студии при Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина (1945—1946), «не глотнув даже азбучных истин актёрской профессии»[22], он набирался опыта в тех краях, дальше которых не ссылали[28]. В 1946—1951 годах выступал на сцене 2-го Заполярного театра драмы в Норильске, в котором служили преимущественно заключённые Норильлага, в том числе Георгий Жжёнов. Именно здесь, в Норильске, в разгар «борьбы с космополитизмом», по требованию директора театра ему пришлось изменить фамилию[29]. Всё это впоследствии повлияло на его решение подписать Письмо 25 деятелей культуры и науки Леониду Брежневу против реабилитации Сталина[30]. Весной 1951 года он заболел цингой. Стало понятно, что на севере больше оставаться нельзя[31].

В 1952 году актёр попал в Грозный, где играл в Русском драматическом театре им. М. Ю. Лермонтова, затем в Махачкалу, где служил в Дагестанском русском драматическом театре им. М. Горького, в 1953—1954 годах жил в Сталинграде и выступал на сцене местного Краевого драматического театра им. М. Горького. За эти годы ему довелось сыграть Белогубова в «Доходном месте» Александра Островского и даже Хлестакова, дважды — в Махачкале и в Сталинграде[32][33]. Римма Маркова, видевшая его Хлестакова, много лет спустя говорила: «Жаль, что позже Смоктуновский практически не играл комедийные роли, он мог делать это блистательно»[34][35].

Мечтая о театре более высокого уровня, в начале 1955 года актёр, по совету Риммы и Леонида Марковых[36], отправился в Москву, показывался едва ли не во всех столичных театрах, но ни один не заинтересовал[32]. «Он был не нужен, — писал Анатолий Смелянский, — и по справедливости: „ментальность“ артиста была на редкость не подходящей для репертуара той поры. Ему некого было играть. Высокий, худой, с прозрачными голубыми глазами и светлыми, чуть вьющимися волосами, с каким-то завораживающе-странным голосом, которым он как бы не управлял, испуганной, осторожной „тюремной“ пластикой… Артист с такими данными был безнадёжен для тех пьес, что определяли репертуар»[28].

В конце концов он был принят на внештатную работу (с оплатой за выход) в Театр им. Ленинского комсомола, но и там ролей практически не имел и через несколько месяцев перешёл в Театр-студию киноактёра[32]. Снимался на киностудии «Мосфильм» в массовках, в 1956 году сыграл первые небольшие роли в фильмах «Убийство на улице Данте» и «Как он лгал её мужу». Наконец, он был замечен режиссёром Александром Ивановым, пригласившим никому не известного актёра на крупную роль Фарбера в фильме «Солдаты» по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»[32].

По свидетельству самого актёра, покидая Сталинград, он сказал коллегам: «Если обо мне не услышите через пять лет, буду заниматься другим делом»[37]. Главную роль своей жизни, круто изменившую его судьбу, он получил благодаря счастливому стечению обстоятельств. В 1957 году Георгий Товстоногов пригласил из Таллинна режиссёра Вениамина Ланге для постановки «Идиота» в Большом драматическом театре. На роль князя Мышкина был назначен Пантелеймон Крымов, но он пропустил первую же репетицию и был уволен[38]. Другого актёра на эту роль в труппе БДТ не нашлось, и Ланге вернулся в Таллинн. Некоторое время спустя назначенный на роль Рогожина Евгений Лебедев порекомендовал Товстоногову Смоктуновского, с которым вместе снимался в фильме «Шторм»; увидев актёра в роли Фарбера, Товстоногов пригласил его в БДТ и теперь уже сам взялся за постановку спектакля[38].

В роли князя Мышкина (БДТ, 1957)

Работа над ролью шла крайне тяжело: «Такого мучения в работе, такой трудности, — говорил актёр, — я и предположить не мог»[39]. Но после премьеры «Идиота», состоявшейся 31 декабря 1957 года, он «проснулся знаменитым»; смотреть спектакль с необыкновенным князем Мышкиным люди приезжали со всех концов Советского Союза[40]. Как отмечала Алёна Варламова, после знаменитых статей Белинского о Павле Мочалове в роли Гамлета трудно было вспомнить другой случай, когда бы критика зафиксировала и проанализировала едва ли не каждый момент существования актёра на сцене[41]. Инна Соловьёва и Вера Шитова описали простой проход Мышкина-Смоктуновского из одной кулисы в другую перед закрытым занавесом, ставший одной из вершин роли: «Высокий и слабый, сутулый и непередаваемо изящный, с какими-то слишком лёгкими руками, с походкой, щемяще робкой и одновременно щемяще решительной, князь Мышкин шёл в иноземном своём платье, в толстых башмаках, с узелком, завязанным в клетчатый платок. Беззащитный, детски приветливый, строгий, вступал он в эту петербургскую жизнь, корыстную и горячечную, нёс сюда ясный и беспомощный свет своей души»[42]. Этот Мышкин был для советского театра совершенно новым героем, востребованным «оттепелью»[43].

По свидетельствам очевидцев, актёр с первого же появления на сцене убеждал зрителей в том, что Мышкин Достоевского «такой и другим быть не может»[44]. Впоследствии и театральные критики, и режиссёры, и коллеги-актёры называли спектакль Товстоногова самым сильным театральным потрясением в своей жизни[44]. «Это был прорыв, взрыв, переход в новое качество не только ленинградского театра, но и всей нашей сцены», — писал об «Идиоте» десятилетия спустя Смелянский[45]. Сам же актёр об этом спектакле говорил: «Я сыграл его двести раз, и если бы мне пришлось сыграть его ещё столько же, я бы и сам остался больным человеком»[46].

После премьеры «Идиота» актёр проснулся не просто знаменитым, но «гением»[47]. Его начали приглашать в кино лучшие режиссёры Советского Союза; именно его хотел видеть в роли Андрея Болконского Сергей Бондарчук[48]. Между тем, на сцене БДТ ему приходилось играть Дзержинского в погодинских «Кремлёвских курантах» и Сергея Серёгина в «Иркутской истории» Алексея Арбузова, схематично воспроизводившей конфликт «Идиота»[49]. Партнёр по сцене Павел Луспекаев отметил тогда же, что играть Смоктуновский может и должен только в классике[50]. Серёгина, по мнению критика, он сыграл «бледно и неинтересно», и причиной неудачи стало интуитивное неприятие среднего уровня, выше которого ни его герой, ни сама пьеса не поднимались[49][51]. «Он стал бояться следующей роли, — писала завлит БДТ Дина Шварц, — У него появились собственные проблемы, не знакомые никому в театре… Никто не хотел задумываться — а не сыграет ли Смоктуновский следующую роль хуже, чем Мышкина»[52].

Актёр стал искать роли, более соответствовавшие его возможностям, на стороне — в кинематографе, что в итоге привело к конфликту с художественным руководителем театра. Так, из-за съёмок он на три недели опоздал к началу репетиций «Горя от ума» Грибоедова, где должен был играть Чацкого[53]. В конце 1960 года актёр покинул БДТ, всего лишь пять раз отыграв «Иркутскую историю»[54]. Впоследствии его попытки вернуться в театр, чтобы сыграть долгожданную роль Чацкого, не увенчались успехом: Товстоногов не прощал измен[54][55].

Евгений Лебедев, на протяжении десятилетий связанный с Товстоноговым и дружбой, и родством, свидетельствовал: «Георгий Александрович очень переживал уход Смоктуновского, но у нас был принцип — кто уходил из театра, тот уже не возвращался»[56]. Лишь в 1966 году при возобновлении спектакля «Идиот» специально для гастролей по Англии и Франции он был ненадолго приглашён в БДТ. Его голос, записанный на фонограмму, звучал в качестве текста от автора в спектаклях Товстоногова «Поднятая целина» (1964) и «Ревизор» (1972), однако на сцену актёр не выходил вплоть до 1973 года. Между театром и кинематографом он выбрал последнее, хотя, как выяснилось очень скоро, без театра жить не мог[57].

В 1960—1971 годах Смоктуновский являлся актёром киностудии «Ленфильм». В этот период он сыграл целый ряд киноролей, принёсших ему всесоюзную славу, а в дальнейшем и признание за рубежом, в том числе Илья Куликов в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года», Гамлет в одноимённом фильме Григория Козинцева, Юрий Деточкин в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» и Пётр Ильич Чайковский в фильме Игоря Таланкина (сценарий был написан специально под Смоктуновского[58]). В 1971 году за роль Порфирия Петровича в фильме Льва Кулиджанова «Преступление и наказание» актёр был удостоен Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых[59][60]. Его Гамлет была отмечен Британской киноакадемией: он был номинирован на престижную премию BAFTA за лучшую мужскую роль.

Как отмечала Елена Горфункель, из-за занятости в других фильмах и из-за болезни глаз, заставившей актёра на два года покинуть кинематограф, остались несыгранными многие роли. Помимо Андрея Болконского, это и Каренин, и Хлудов в «Беге» Александра Алова и Владимира Наумова, и Борис Годунов, и Гойя у Конрада Вольфа, и Сирано де Бержерак …[61][62] Для каких-то ролей время было безнадёжно упущено. Так Кулиджанов, готовясь к съёмкам «Преступления и наказания», предложил актёру на выбор Свидригайлова или Порфирия Петровича. Поскольку Свидригайлов виделся ему повторением пройденного, актёр выбрал второе и вскоре сильно пожалел: «Как ни бились мы… выискивая контрастные ритмы, которые так легко предлагал Достоевский в этом образе, увы, выявить их я не смог»[63]. Играть человека, чья самобытность заключалась в «переливчатости», оказалось неожиданно тяжело, и актёр в процессе съёмок не раз говорил в сердцах: «Вот надо было мне дать сыграть Раскольникова — там бы я знал, что делать»[64].

В 1971 году актёр был приглашён в Малый театр специально на роль царя Фёдора в трагедии Алексея Толстого, ставшую одной из самых выдающихся его работ. Об этой роли, коронной для русских трагиков, актёр мечтал давно. Он предлагал поставить «Царя Фёдора» Товстоногову, а в конце 60-х Владлен Давыдов пытался возобновить «Царя Фёдора» во МХАТе ради Смоктуновского, но произошедшая в 1970 году смена художественного руководства заставила отложить вопрос на неопределённое время[65]. Борис Равенских, художественный руководитель Малого театра, взялся за постановку трагедии по просьбе своего любимого актёра Виталия Доронина, но, узнав из прессы, что Смоктуновский мечтает об этой роли, позвал его[65].

В Фёдоре Смоктуновского не было ни «жалкого скудоумия», о котором писал Карамзин, ни «нравственного бессилия», в котором Толстой видел трагическую вину своего героя, в нём не было ничего от «блаженного», и даже слова о подаренных цесарём шести обезьянах, обычно служившие подтверждением его слабоумия, у него неожиданно наполнялись иронически-драматическим смыслом[67]. Трагедия Фёдора-Смоктуновского, с редкой естественностью сочетавшего в себе простодушие и исключительность, была, по словам Борис Тулинцева, трагедией «чистого разума», который в спектакле Равенских подвергался жестокому испытанию действительностью — и терпел поражение[68][67]. «Смоктуновский, — писала Марина Рахманова, — играет… со всей проникновенностью, с пугающей почти достоверностью постижения самого естества „последнего в роде“, обречённого царя. Иначе говоря, трагедию личности, но столь глубокой и необыденной, что перед душевным сокровищем его героя мелкими кажутся и проницательный ум Годунова, и недальновидная, хотя и искренняя прямота Ивана Шуйского»[69].

Этот единственный спектакль актёр играл до лета 1976 года, когда по приглашению Олега Ефремова перешёл во МХАТ им. М. Горького.

На новой сцене актёр дебютировал в самом конце 1976 года в главной роли в чеховском «Иванове». Своими впечатлениями от этого дебюта Анатолий Эфрос поделился в книге «Профессия: режиссёр»: «Смоктуновский играет „Иванова“ необычайно глубоко. Собственно, на него только и смотришь в этом мхатовском спектакле. Он больше молчит, а говорят другие, но это значения не имеет, ибо, вот уж действительно, его молчание — золото… Он так слышит каждую фразу партнёра, так видит каждый его жест. Его лицо незаметно меняется от каждой чужой фразы или жеста. Иногда в зале и сам начинаешь почти физически ощущать, что на сцене чувствует этот Иванов»[70]. При этом актёр «в слове» понравился режиссёру меньше: он как будто объяснял словами своё молчание, и слова оказывались беднее[70].

Здесь, как некогда в БДТ, ему приходилось играть и роли, «сшитые не по его росту»: он был задействован в «Кремлёвских курантах» Николая Погодина и в «Так победим!» Михаила Шатрова. Однако их «искупали» другие, более серьёзные роли, такие как Порфирий Головлёв, Дорн в «Чайке», Войницкий и Серебряков в «Дяде Ване» Чехова. После раскола МХАТа в 1987 году актёр остался в театре, получившем название МХАТ им. А. П. Чехова. Смоктуновский и Ефремов, составившие яркий дуэт ещё в фильме «Берегись автомобиля», в последние годы играли вместе в «Кабале святош» Булгакова (Ефремов — Мольер, Смоктуновский — Людовик XIV) и «Возможной встрече» Пауля Барца (Смоктуновский — Бах, Ефремов — Гендель)[71].

О его роли в жизни Ефремова и театра рассказывал Анатолий Смелянский: «Уход Смоктуновского был одним из тех ударов, от которых не восстановиться. Он занимал совершенно особое место в Художественном театре: пока он был рядом, было ощущение порядка, какой-то актёрской иерархии, если хотите. Все понимали своё место и положение, потому как была точка отсчёта. Играя со Смоктуновским в последний раз в спектакле „Возможная встреча“ Пауля Барца… руководитель МХАТ, казалось мне, испытывал простую радость, которая так редко посещает его в последние годы. …Жизнь Художественного театра изменилась с уходом Иннокентия Смоктуновского, искусство Ефремова изменилось. Надо было строить театр, но уже без Смоктуновского. Долг и крест остались, а радость, кажется, совсем ушла»[72].

Всегда узнаваемый голос актёра звучал за кадром во многих игровых и документальных фильмах, в том числе в «Зеркале» Андрея Тарковского, где он озвучил роль главного героя, на протяжении всего фильма остающегося за кадром[73]. Он дублировал Чарли Чаплина в фильмах «Огни рампы» и «Король в Нью-Йорке»[73], много работал на радио и телевидении как актёр и как чтец. Его театральный репертуар дополнили роли, сыгранные в телевизионных спектаклях «Зима тревоги нашей» Розы Сироты, «Вишнёвый сад» Леонида Хейфеца, «Цезарь и Клеопатра» Александра Белинского и других[74].

Могила И. Смоктуновского на Новодевичьем кладбище

В 1965 году на вопрос, что он предпочитает — театр или кинематограф, актёр отвечал: «И то, и другое дорого моему сердцу, но вот вынести двойную нагрузку оно не в состоянии»[62]. В шестидесятых годах он выбрал кино, в семидесятых — театр. После возвращения на сцену он по-прежнему много снимался у самых именитых советских режиссёров, включая Сергея Герасимова и Сергея Бондарчука, при этом чаще в небольших, а порою и в необязательных ролях. Но и среди эпизодических ролей были такие запоминающиеся, как Плюшкин в «Мёртвых душах» и Моисей Моисеевич в «Степи»[75].

Кинематографисты не забывали об актёре даже на рубеже веков, когда в России выходило совсем мало фильмов, однако сниматься в этот тяжёлый для всех российских актёров период приходилось главным образом ради заработка[76]. Самой значительной ролью последних лет стал Исаак в фильме Леонида Горовца «Дамский портной», отмеченный в 1990 году «Никой» за лучшую мужскую роль. Известность получила и роль криминального авторитета Гиля в фильме Виктора Сергеева «Гений», «человека с явно пошатнувшейся психикой», по определению самого актёра[77]. Последней киноролью стал полковник Фрилей в фильме «Вино из одуванчиков», но озвучить её он не успел[78].

Много работал на радио, принимал участие в озвучивании мультфильмов и дублировании иностранных фильмов.

Иннокентий Смоктуновский умер 3 августа 1994 года на 70-м году жизни, находясь в подмосковном Посёлке санатория имени Герцена, где лечился после инфаркта. В России в то время такое прощание ещё не было принято, многих оно поразило, другие же приняли как должное то, что уникального актёра и провожают не так, как всех. «В этот последний день, — написала Наталья Барабаш, — у Иннокентия Михайловича всё было как всегда»[79]. Церемония прощания прошла 6 августа в МХАТе им. Чехова, а после отпевания в церкви Воскресения Словущего на улице Неждановой актёр был похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10)[79].

Впервые женился в 1950 году на актрисе Римме Александровне Быковой (1926—2008). Молодожёны служили в Дагестанском русском драматическом театре им. М. Горького в Махачкале. Через два года актрисе предложили работу в Сталинградском краевом драматическом театре им. М. Горького, куда она перебралась вместе с супругом. Однако отношения с главным режиссёром Фирсом Шишигиным у актёра не сложились, а вскоре у супругов разладились отношения, и они развелись.

Недолгое и бесплодное в творческом отношении пребывание актёра в Театре им. Ленинского комсомола сыграло решающую роль в его частной жизни: здесь в 1955 году он познакомился с работавшей в пошивочном цехе художницей по костюмам Суламифью Михайловной (Шламитой Хаймовной) Кушнир, урождённой Хацкелевич (1925, Иерусалим — 2016, Москва)[29][80], дочерью известной писательницы на идише Ширы Горшман; отчимом её с 1930 года был художник Мендл Горшман (1902—1972)[81]. «Человек высокой организованности, и внутренней, и художнической, — говорил о Суламифи Михайловне актёр Ленкома Всеволод Ларионов, — она его воспитала и стала на всю жизнь и женой, и матерью»[82]. В марте 1956 года у них родилась дочь, названная Надеждой, но в сентябре того же года она умерла[83].

Родившийся в 1957 году сын Филипп — переводчик научно-фантастической литературы[84]. Дочь Мария (родилась в 1965 году) стала балериной, работает в Музее МХАТа[85]. Внучка — Анастасия Смоктуновская (род. 1982), актриса Московского драматического театра п/р Армена Джигарханяна[86].

В 1959 году Наум Берковский в статье, посвящённой товстоноговскому «Идиоту», назвал Иннокентия Смоктуновского актёром интеллектуального стиля, умеющим объединить жест, мимику и позу с «игрой души»[87]. Он отметил, что этот сценический стиль имеет свою традицию, воплощённую в таких именах, как Павел Орленев (первый исполнитель роли Фёдора Иоанновича), Александр Моисси и Михаил Чехов. Однако поспешил оговориться: «Со стороны критики было бы нескромностью самовольно приравнивать молодого актёра к прославленным именам прошлого… У Смоктуновского всё впереди, он сам докажет, какое место ему надлежит занимать в театре»[87].

На театральной сцене и в кинематографе актёру довелось играть роли самые разные: князя Мышкина и Иудушку Головлёва, Гамлета, Юрия Деточкина. Объединяла же их прежде всего ярко выраженная интровертность. По поводу фильма «Солдаты», в котором актёр впервые обратил на себя внимание, Инна Соловьёва и Вера Шитова писали в 1966 году:

Такой молчаливый проход запомнился критикам, в частности, в фильме «Девять дней одного года» — когда Илья Куликов один появлялся в опустевшем туннеле, и зрители не видели его лица, не слышали голоса, но в его походке было всё[90].

Гамлет, сыгранный актёром в фильме Григория Козинцева, — меланхоличный, рефлексирующий, утончённый и вместе с тем для самого актёра он был прежде всего борцом — «за человеческое в человеке»[91]. Критики упрекали актёра в том, что для его Гамлета не существует «быть или не быть?», и сам актёр говорил, что не считает знаменитый монолог (в фильме он сокращён) кульминацией роли, как не считает и самого Гамлета человеком колеблющимся и сомневающимся; герой Шекспира виделся ему и сильным, и решительным, наделённым «огромной душевной волей и умственной энергией», его трагедия была трагедией знания, а не сомнения, и путеводными для него стали слова Белинского: Гамлет — это ты, это мы, это я, это все[92]. Гамлету Смоктуновского, отмечал критик, хватило бы и воли, и решимости сразу отомстить за отца, и медлит он потому, что мысль его — не только о Клавдии[93][94]. «Если можно максимально приблизить к нам шекспировского героя, — писала Майя Туровская, — Смоктуновский делает это»[95].

Роль, бывшая до него «коронной» у многих прославленных актёров, включая Лоренса Оливье и Михаила Чехова, принесла актёру широкое международное признание, была высоко оценена и зрителями, и критиками, и даже коллегами-актёрами[96][94], однако сам актёр остался не удовлетворён как своей работой, так и режиссёрской трактовкой трагедии[29][97]. Он вообще редко бывал доволен собой; по свидетельству Беллы Езерской, в конце жизни из двухсот ролей, сыгранных в театре и кино, актёр только десять считал совершенно удавшимися: «Даже „Царя Фёдора Иоанновича“, которого критика отнесла к числу его шедевров, он не считает удачей»[98].

В 1960-х годах актёра нередко упрекали в том, что во всех своих ролях он так или иначе повторяет князя Мышкина. Раиса Беньяш уже тогда считала это величайшим заблуждением: «Лирическую взволнованность, органическую интеллигентность, интеллектуальную тонкость, обострённость нравственных задач, повышенную чуткость в восприятии окружающего — всё, что составляет неотъемлемую принадлежность творческой личности Смоктуновского, многие принимают за личное достояние князя Мышкина»[99]. В действительности Смоктуновский, будучи актёром характерным, как никто другой, умел оставаться самим собой в самых разных ролях[100][101]; в 58 лет впервые получив предложение сыграть персонаж «ярко негативной сущности» — Иудушку Головлёва, «выродка», который душит всё живое вокруг себя, убивает пустословием[102], Смоктуновский поначалу воспринял это предложение как оскорбление; но, предположив, что в каждом есть хоть капля такого Иудушки, он нашёл эту каплю и в себе, — и Порфирий Головлёв стал одной из лучших его ролей[103]; по свидетельству Смелянского, «оторопь брала от того, в какие тайники заглянул артист»[104].

С Олегом Ефремовым в фильме «Берегись автомобиля» (1966)

Судя по тому, какие роли нередко предлагали Смоктуновскому в кино, режиссёрам казалось, что этот актёр может всё, в том числе и вытянуть на себе откровенно слабый фильм; на самом деле, и это не раз отмечали критики, он намного сильнее, чем заурядные актёры, нуждался в качественной драматургии[49][105][106]; его высшие достижения связаны преимущественно с классическим репертуаром, в современном ему порою остро недоставало объёмности характера; особенно в кино, где неповторимость личности, по словам актёра, часто пытаются подменить «внешней эффектностью, неожиданными ракурсами»[107].

Памятник Юрию Деточкину в Самаре

Фильм «Ночной гость» представлен Соловьёвой и Шитовой как «Идиот», написанный не Достоевским, а Ганей Иволгиным — в полном соответствии с тем, как он в романе толкует цели и мотивы Мышкина: и бессребреничество, и чуткость к ближнему у героя Смоктуновского — Пал Палыча — превращались в изощрённые способы вымогательства[105]. Отмеченный критиками «дар отдельности» в топорно-поучительном фильме Владимира Шределя, словно в насмешку над актёром, был использован для доказательства того, что сложных людей на самом деле не бывает и любую сложность можно разложить на несколько простых и подленьких составляющих[105]. И хотя актёр, как отмечал Борис Тулинцев, укрупнил персонаж, придав ему едва ли не мистический смысл[108], преодолеть ущербность сценария ему не удалось[105].

Вместе с тем в кино «визитной карточкой» актёра, в неменьшей степени, чем Гамлет, стал Юрий Деточкин в лирической комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», где он вновь продемонстрировал мастерство погружения в образ, ещё раз сыграв Гамлета, но уже не как Смоктуновский, а как посредственный актёр самодеятельного театра[67]. После его отказа из-за занятости и усталости Рязанов пробовал на эту роль многих прекрасных актёров, но кому-то, как Леониду Куравлёву, при всей достоверности и правдивости, не хватало странности, «этакого лёгкого сдвига мозгов», кто-то, как Олег Ефремов, мастерски изображал Деточкина, но не был им и оттого производил впечатление «волка в овечьей шкуре»[109]. Всё сошлось в актёре, включая природную странность: «Он пришёл на экран сам, как личность, — писал Рязанов. — Его своеобразная человеческая индивидуальность дала тот эффект остранения характера Деточкина, какого я мог только желать. Этого невозможно было добиться никакими актёрскими ужимками, приёмами, уловками»[110].

И при жизни, и после смерти актёра награждали самыми высокими эпитетами, какие только можно было найти в русском языке, он был не только «гением», но и «первым, первейшим артистом России»[111], — Олег Ефремов, который не смог говорить на панихиде, даже после ухода отказывался называть его «великим»: «великих» было много, Смоктуновский для Ефремова был один[111].

• 1957 — «Дорогой бессмертия» В. Брагина (телеспектакль); постановка А. Чигинского и Г. Товстоногова — Юлиус Фучик
• 1963 — «Зима тревоги нашей», по Д. Стейнбеку (телеспектакль); постановка Р. Сироты — Итен Аллен Хоули
• 1971 — «Маленькие трагедии» по А. С. Пушкину; постановка Л. Вивьена, А. Даусона, Л. Пчёлкина — Моцарт
• 1976 — «Вишнёвый сад» по А. П. Чехову (телеспектакль); постановка Л. Хейфеца — Гаев
• 1979 — «Цезарь и Клеопатра» Б. Шоу (телеспектакль); постановка А. Белинского — Юлий Цезарь
• 1981 — «Иванов» по пьесе А. П. Чехова (телеспектакль); режиссёры О. Ефремов, С. Десницкий, В. Храмов — Иванов Николай Алексеевич
• 1982 — Этот фантастический мир. Выпуск 7 по рассказам О. Лукьянова «Принцип неопределенности» и А. Порджеса «Ценный товар» (телеспектакль); режиссёр В. Спиридонов — капитан
• 1983 — Три карты (фильм-балет) по мотивам повести А. Пушкина «Пиковая дама» (телеспектакль); режиссёры Б. Барановский, В. Бунин
• 1987 — «Идиот» по Ф. М. Достоевскому (телеспектакль); режиссёры Б. Эйфман, Ф. Слидовкер
• 1988 — «Кабала святош» по М. А. Булгакову (телеспектакль); постановка А. Я. Шапиро — король Людовик XIV
• 1992 — «Возможная встреча» по П. Барцу (телеспектакль); режиссёры В. Долгачёва, С. Сатыренко — Иоганн Себастьян Бах
• 1995 — «Мечтательница» по Ф. М. Достоевскому (телеспектакль); постановка М. Дубровиной — Карл Фёдорович Мейер
• 1998 — «Дядя Ваня. Сцены из деревенской жизни» по А. П. Чехову (телеспектакль); постановка О. Ефремова — Войницкий

• 1991 — Серия Библия для самых маленьких. 11 пластинок. Читает Иннокентий Смоктуновский. В изложении Пенни Франк; Перевод с английского М. Дэль, Н. Жердевой
• 1990 — Шедевры мировой поэзии. Из библейской поэзии Книга Иова. Псалмы (перевод с древнееврейского С.Аверинцева). Читают: Иннокентий Смоктуновский, Сергей Аверинцев[113]

Герои фильма «Гамлет» — Анастасия Вертинская (Офелия) и Иннокентий Смоктуновский на почтовой марке СССР 1966 года

На радио как чтец записал главы из романа И. А. Гончарова «Обломов», из «Идиота» Ф. М. Достоевского и «Дон Кихота» М. Сервантеса, отрывки из «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова» А. С. Пушкина; полностью записал сказки А. С. Пушкина и его повести «Капитанская дочка» и «Метель», повесть А. П. Чехова «Чёрный монах», сказки Г. Х. Андерсена, рассказы И. С. Тургенева, Г. Мопассана, К. Паустовского, Акутагавы и Г. Бёлля, а также стихотворения Ф. Шиллера, Р. Рильке, Б. Пастернака, А. Т. Твардовского[114].

Как актёр сыграл в радиоспектаклях:

• 1981 — «Портрет Дориана Грея» О. Уайльда — лорд Генри
• 1982 — «Старая любовь» А. Мишарина — Цаплин
• 1987 — «Дон Кихот» Н. Александровича — Дон Кихот[115]
• 1989 — «Мусоргский» — Ведущий
• 1990 — «Бесплодные усилия любви» У. Шекспира — Натаниель
• 1991 — «Эскориал» М. де Гельдерода — Король
• 1993 — «Средство от курения» (по рассказу С. Кинга «Корпорация «Бросайте курить»») — Морисон[116]
• 1994 — «Первая любовь Ходжи Насреддина» Т. Зульфикарова — Толгат-Бек[114]

• 1967 — Евгений Урбанский (документальный)
• 1971 — Где б ни был я (документальный)
• 1974 — Мир Николая Симонова (документальный)
• 1981 — Последний сад (документальный) — читает отрывки из произведений А. Чехова
• 1985 — Михаил Ромм: Исповедь кинорежиссёра (документальный)
• 1990 — Играют и поют лауреаты 9-го Международного конкурса имени П. И. Чайковского (документальный)

• 1987—2013 — Биография (США, документальный)
• 2005 — Григорий Козинцев (из документального цикла «Острова»)
• 2006 — Иннокентий Смоктуновский (из цикла передач телеканала ДТВ «Как уходили кумиры») (документальный)
• 2007 — Берегись автомобиля (из документального цикла «Фильм про фильм»)
• 2008 — Иннокентий Смоктуновский против князя Мышкина (документальный)
• 2008 — Сергей Урусевский (из документального цикла «Острова»)
• 2010 — Татьяна Лаврова. Недолюбила, недожила… (телепрограмма «Кумиры» с Валентиной Пимановой) (документальный)

• Смоктуновский И. М. Время добрых надежд / Вступит. статья А. Свободина. — М.: Искусство, 1979. — 240 с.
• Смоктуновский И. М. Быть! / Предисловие А. Кима. — М.: Алгоритм, 1998. — 336 с. — ISBN 5-88878-021-9.
• Смоктуновский И. М. Покой нам только снится // О войне и товарищах. Сборник воспоминаний. — Красноград: АО, 1996. — С. 148—158. — 298 с. — 950 экз.

• Беньяш Р. М. Иннокентий Смоктуновский // Без грима и в гриме: Театральные портреты. — Л.: Искусство, 1966. — С. 71—112.
• Соловьёва И., Шитова В. Иннокентий Смоктуновский // Актёры советского кино: Вып. 2. — М.: Искусство, 1966. — С. 222—237.
• Свободин А. Иннокентий Смоктуновский. — М.: Союз кинематографистов СССР, Бюро пропаганды советского киноискусства, 1977. — 24 с.
• Мишарин А. Тайна явного [Иннокентий Смоктуновский] // Мой любимый актёр: Писатели, режиссёры, публицисты об актёрах кино / Сост. Л. И. Касьянова. — М.: Искусство, 1988. — С. 23—38.
• Демидова А. С. «А скажите, Иннокентий Михайлович…»: Разговор с Иннокентием Смоктуновским. — М.: Киноцентр, 1989.
• Горфункель Е. И. Смоктуновский. — М.: Искусство, 1990. — 238 с. — ISBN 5-210-00180-6.
• Горфункель Е. И. Гений Смоктуновского. — М. Навона, 2015, — 512 с. — ISBN 978-5-91798-030-0.
• Иннокентий Смоктуновский. Жизнь и роли / Автор-составитель Дубровский В. Я. / Под ред. Б. М. Поюровского. — М.: Искусство, 2002. — 383 с. — ISBN 5-210-01434-7.
• Егошина О. Актёрские тетради Иннокентия Смоктуновского. — М.: ОГИ (Объединённое гуманитарное издательство), 2004. — 192 с. — ISBN 5-94282-127-5.
• Смелянский А. М. Предлагаемые обстоятельства. Из жизни русского театра второй половины XX века. — М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1999. — 351 с. — ISBN 5-87334-038-2.