Терроризм и коммунизм (Троцкий)

В августе 1918 года, меньше чем через год после Октябрьских событий в Петрограде, Карл Каутский опубликовал в Вене брошюру «Диктатура пролетариата»: в ней большевики обвинялись в разжигании Гражданской войны в России из-за неспособности соблюдать нормы всеобщего избирательного права[1]. В брошюре также утверждалось, что единственным способом действенно контролировать рост бюрократии и милитаризма в стране является парламентская демократия, основанная на свободных выборах — Владимир Ленин же обвинялся Каутским в отступлении от демократической практики в пользу ограниченного электората[2].

Лев Троцкий (около 1920)

Большевики, стремившиеся в тот период к широкой международной поддержке со стороны социалистов всего мира и началу Мировой революции, резко раскритиковали работу Каутского, расценив её как «предательство»[3]. Ленин спешно отреагировал на заявления Каутского, выпустив свою брошюру «Пролетарская революция и ренегат Каутский», написанную в октябре-ноябре 1918 года[4]. В ней глава СНК говорил о «позорном банкротстве Второго Интернационала»[5] и о лишении Каутским марксизма «революционного живого духа», свойственного данной идеологии[6] — при этом Ленин апеллировал к авторитету Фридриха Энгельса, утверждавшего, что пролетарская революция невозможна без насильственного разрушения «государственной машины»[7]:

Карл Каутский, которого на рубеже XIX—XX века называли «Папой Римским марксизма», ответил на критику Ленина в 1919 году выпуском новой книги, озаглавленной «Терроризм и коммунизм». В ней он писал об ухудшении политической ситуации в Советской России и начале «братоубийственной войны»[8]. Каутский также стремился провести историческую параллель между Русской революцией 1917 года и Великой французской, с последовавшими за ней террором и военной диктатурой Наполеона[9]. Для описания складывавшейся в РСФСР политической системы Каутский впервые использовал термин «казарменный социализм» (нем. Kasernensozialismus)[10].

Каутский К. «Терроризм и коммунизм» (1919)

В заключительном разделе «Терроризма…» — озаглавленном «Коммунисты за работой» — Каутский утверждал, что социальная катастрофа, последовавшая за Первой мировой войной, была непосредственной причиной Русской революции. Большевики же, по его мнению, лишь воспользовались анархией в стране, захватив при помощи пролетариата власть в промышленных городах[11] — подобное мнение разделяло в тот период множество социал-демократов[12]. Последовавшая за этим массовая экспроприация предприятий, продолжал Каутский, не могла привести к успешному построению социализма, поскольку Великая война практически уничтожила «дисциплинированный и высокоинтеллектуальный рабочий класс», сохранив лишь «самых невежественных» его представителей[13][14]. Закономерным результатом всего этого стал экономический крах и «примитивная» жажда мести со стороны рабочих[15]:

Персональную ответственность за Октябрьский переворот и последовавший за этим разгул насилия, сопровождавшийся поиском «саботажников», Каутский возложил на лидера большевиков Льва Троцкого. По мнению Каутского РСФСР перешла к построению не социализма, а «государственного капитализма»[17][14]. Теоретик марксизма прогнозировал, что применение силы и диктаторские методы работы, приведут в конечном итоге к некой новой угнетающей общественной системе.

Как ответ на эти суждения (о том, что цель не оправдывает средства[18]) одного из лидеров мирового коммунистического движения, к которому Троцкий до 1917 года относился с почтением, и появилась данная работа Троцкого, ради которой он — несмотря на активно шедшую Гражданскую войну — даже обращался за помощью в поиске статистических данных[19][20][21]:

И. Сталин читает (1920—1930-е)

Иосиф Сталин, внимательно ознакомившись с книгой, похвалил её — несмотря на имевшие место уже в тот период сложные отношения с автором (см. Царицынский конфликт). Причём это была единственная книга Троцкого, которая вызвала позитивный отклик Сталина: его личный экземпляр был испещрён одобрительными пометками: «так», «метко» и «в этом вся суть»[25]. По мнению Жореса и Роя Медведевых, слова о безграничном господстве и непререкаемой дисциплине, встречавшиеся в книге, «одинаково ласкали тогда слух как Троцкого, так и Сталина»[26][27]. Особенно Сталину понравился вывод о том, что партия может осуществить революционное господство пролетариата без блоков с другими социалистическими партиями[28][25][29].

В ноябре 1924 года, несмотря на уже начавшуюся «литературную дискуссию с троцкизмом», оппонент Троцкого Григорий Зиновьев продолжал называть работу «Терроризм и коммунизм» — обозначая её как «книгу о Каутском» — «блистательной». Значительно меньшее впечатление на председателя Ленсовета произвели две последующие работы Троцкого: «Новый курс» и «Уроки Октября»[30].

По мнению троцкиста Макса Шахтмана, Троцкий в данной работе отвечал на два основных вопроса о политической тактике большевиков: на вопрос о революционном захвате власти и на вопрос о «методах построения социализма»[3]. Шахтман считал, что Троцкий последовательно обосновывал факт, что «особые обстоятельства» сделали Россию достаточно зрелой для социалистической революции — в то же время нарком признавал, что «отсталая аграрная нация… не созрела для построения социалистического общества»[31]. Для строительства социализма в России Троцкий рассчитывал на помощь со стороны соседних развитых индустриальных стран и потому революция в Европе рассматривалась всеми большевиками «как единственное спасение русской революции». Для ускорения европейской революции нарком предлагал скорейшую реорганизацию социалистических партий континента по большевистской модели — то есть с отделением радикального левого крыла от либерально-пацифистского центра и правого фланга[31].

Трудовые армии: пахотные работы на танке Mark V

В вопросе о социалистической реорганизации российской экономики Троцкий обобщил опыт военного коммунизма с его «трудовыми армиями» и призвал европейцев последовать примеру РСФСР[32][33]. В связи с установлением в 1921 году в Советской России «Новой экономической политики» (НЭПа) эта часть книги была признана Шахтманом «анахронизмом», связанным с Гражданской войной [34].

Профессор Барух Кней-Пац утверждал, что Троцкий в данной работе защищал использование Советским правительством террора против врагов революции: в принципе Троцкий не отвергал «святости человеческой жизни», но она не была для него «абсолютной ценностью, которая бы затмевала все остальные». По мнению Кней-Паца, нарком рассматривал «взятие человеческой жизни» не только как необходимое зло, но и как «целесообразный, во время революции, акт»[21].

Кроме того, Троцкий оправдывал использование методов террора против врагов революции тем, что подобная практика направлялась и контролировалась «рабочим классом», а не небольшой группой лиц, стоявших во главе партии. Использование же парламентской демократии было отвергнуто Троцким, назвавшим призывы к ней «фетишизмом»: по его мнению, парламентаризм был не более чем вымыслом, используемым в капиталистических обществах для маскировки власти буржуазии. Только диктатура пролетариата могла направить государственную власть на подавление своих оппонентов и тем самым проложить путь для социальных преобразований[35][18].

В итоге для Троцкого, согласно Кней-Пацу, применение насилия и террора было как необходимым, так и неизбежным в период революционного перехода от капитализма к социализму[36]. Эта мысль из книги революционера уже в XXI века была использована немецким политологом Хансом Майером как доказательство установление в постмонархической России — наряду со многими другими странами Европы — авторитарного режима[37]:

В целом разделяя суждения профессора Кней-Паца, биографы Троцкого Юрий Фельштинский и Георгий Чернявский называли обвинения в адрес наркома со стороны «осторожного и непредвзятого» Каутского вполне справедливыми. Троцкий же, по их версии, прибегал в ответ к «псевдотеоретическим разглагольствованиям», которые они сводили к четырём пунктам:

1. цели и средства не связаны нераздельно друг с другом — различные классы общества могут использовать одни и те же практические средства (например, террор) для достижения совершенно разных целей;
2. социализм не может быть построен без революционного насилия;
3. все правительства прибегают к насилию для удержания власти;
4. террор в России был развязан не большевиками, а контрреволюционерами[19].

Дмитрий Волкогонов обращал внимание на использование Троцким в адрес Каутского «личных оскорблений»: «лицемерный соглашатель», «недостойный фальсификатор», «пачкун», «круглый нуль» и так далее — которыми большевистские руководители (особенно Ленин) часто «награждали» своих политических оппонентов[38][39]. Волкогонов также фокусировал внимание читателей на существенном различии в позициях Троцкого и Каутского по вопросу об однопартийности в РСФСР, а также — по крестьянскому вопросу[27]. Волкогонов считал данную работу интересной с точки зрения выявления «взглядов радикального большевика на пути и задачи революции»[40] — нашедшие в дальнейшем своё практическое воплощение в создании трудовых армий[41]. В его интерпретации, в дискуссии Каутского и Троцкого выразилась «борьба двух начал — классового и общечеловеческого», которая позволяла глубже понять как эволюцию, так и «историческую неудачу» большевизма[42].

Автор многочисленных публикаций в социалистической прессе Эсме Чунара отмечала в 2008 году, что в своей книге Троцкий противопоставлял парламентскую систему, в которой «пассивные избиратели» иногда ходят на выборы и систему Советов, в которой «креативные» рабочие активно и непрерывно участвуют в политической жизни страны. Кроме того, она обращала внимание на то, что термин «терроризм» в понимании XXI века не имеет отношения к тому «государственному террору», о котором писал Троцкий — индивидуальные насильственные акты небольших групп как раз критиковались наркомом[43]; термин «терроризм»/«террор» скорее использовался как синоним «насилия» в целом[44].

Философ С. Жижек (2015)

Философ Славой Жижек — в своём пространном[43] предисловии к одному из изданий книги, которую он считал «ключевой»[45] среди работ революционера, — писал, что Троцкий знал, как «быть твёрдым, как реализовывать террор и был в полной мере готов полностью перестроить жизнь» страны[46][47][48]. Комментируя теоретическую и практическую работу наркома, он приходил к выводу, что Троцкий и троцкизм как бы разрушали ложную дилемму: либо демократический социализм, либо сталинский тоталитаризм — создавая третий, альтернативный, путь в котором террор и однопартийность отличались от таковых при сталинизме[49]. «Настойчивость» же большевиков, отказавшихся признать поражение в начале Гражданской войны, Жижек относил к «основе их величия»[50][51]. Подобная интерпретация вызвала ответную критику уже в отношении позиции самого Жижека[47][48].