Наши политические задачи

Авторы четырёхтомной биографии Троцкого Юрий Фельштинский и Георгий Чернявский отмечали «боевой и решительный» тон брошюры «юного Льва», считая, что весь «пафос» работы был направлен против партийного раскола, в котором обвинялся Ленин. В то же время Троцкий начинал и несколько дистанцироваться от меньшевистского крыла РСДРП: в частности, в предисловии автором высказывалось сожаление, что русские социалисты как бы не знают других задач, кроме задач мелочной внутренней склоки и не видят других перспектив, кроме перспектив партийного раскола. Троцкий, при этом, высказывал мысль о том, что «острый период прошёл» и что сторонники единства партии в итоге одержат победу[15] — данное «оптимистическое утверждение» не звучало, по мнению Фельштинского и Чернявского искренне[4].

Протоколы II съезда РСДРП

В брошюре, согласно Фельштинскому и Чернявскому, содержалась «острая полемика» против того партийного режима, который вытекает «из совершенно фантастических представлений о путях партийного развития»: сам автор трактовал данные представления как «организационную сутолоку», как приёмы и методы «осадного положения». Главным объектом критики, выраженной ещё в предисловии, являлись ленинские установки: в отдельном разделе брошюры, посвящённом «книжке» Ленина «Шаг вперед, два шага назад», Троцкий утверждал, что в ленинской работе «разрозненным предрассудкам придано подобие системы». Автор «открыто издевался» над лидером большевиков[4][16]:

Далее в «насыщенной» (англ. dense)[17] работе Троцкого шёл детальный разбор как организационных, так и тактических задач «социал-демократии», который давался как «решительное противостояние» «ортодоксальной теократии» Ленина — «критика и опровержение» ленинских идей занимали центральное место во всей работе[18]. Уничижительные эпитеты[15] «сыпались один за другим»: Ленин упрекался в негибкости мысли, в стремлении насадить в партии «казарменный режим», а также в установке: «Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда я восстаю, тогда хорошо». По мнению Троцкого, бумага, на которой писал Ленин, «краснела за него». Троцкий также полагал, что марксизм для Ленина не являлся методом познания действительности — а лишь использовался как «половая тряпка, когда надо затереть следы» или «белый экран, когда надо продемонстрировать своё величие»[4].

По мнению Фельштинского и Чернявского, Троцкий выступал против игнорирования «самодеятельности пролетариата» и против подмены рабочего класса большевистской партией (он называл такую подмену «политическим заместительством»). Возражая Ленину, ссылавшемуся на опыт Великой французской революции и называвшему большевиков «пролетарскими якобинцами» («якобинцами с пролетариатом»), Троцкий «издевательски именовал» самого руководителя большевиков «Максимилианом Лениным» — проводя таким образом параллель между Владимиром Ильичом и Максимилианом Робеспьером. «Якобинская» тактика большевиков, по предположению Троцкого, в конце концов подведёт сам пролетариат под «революционный трибунал» — по обвинению в примиренчестве[4]; большевики обвинялись в намерении расправиться с инакомыслящими с помощью гильотины[14]. Троцкий «не гнушался и более приземлёнными издевательскими характеристиками», называя Ленина «бойким статистиком» (с отсылкой на многочисленные статистические таблицы из книги «Развитие капитализма в России») и «неряшливым адвокатом» (намекая на формальную профессию большевистского лидера)[19].

Л. Троцкий «Отчёт Сибирской делегации»

В брошюре, по мнению Фельштинского и Чернявского, была «прозорливо суммирована» суть ленинского плана партийного строительства в РСДРП, неизбежностью которого являлось установление личной диктатуры вождя[19][20] — сделано «кошмарное предсказание» (англ. prescient nightmare)[21]:

Фельштинский и Чернявский отмечали, что подобные «саркастические выводы» делали как другие социал-демократы, так и теоретики анархизма: в частности, со статьями, обвинявшими Ленина в диктаторстве, выступили Аксельрод («Объединение российской социал-демократии и её задачи»), Плеханов («Централизм или бонапартизм? Новая попытка образумить лягушек, просящих себе царя»), Мартов (брошюра «Борьба с „осадным положением“ в Российской социал-демократической рабочей партии»), Вера Засулич (которая саркастически сравнивала Ленина с французским королём Людовиком XIV, автором фразы «Государство — это я»[23][24]) и Роза Люксембург (с её непереводимой с немецкого на английский критикой «всеведущего и вездесущего» — нем. allwissenden und allgegenwartigen — Центрального комитета партии[25]). Аксельрод, в частности, противопоставлял идее о «направляющей и руководящей» роли партии классовую самостоятельность пролетариата (создание массовых рабочих организации). Но именно текст Троцкого, по мнению Фельштинского и Чернявского, «особенно запомнились» читающей публике и позже цитаты из него неоднократно повторялись в качестве «пророчества» или «предупреждения»[26] (возможно потому, что именно Троцкий стал после 1917 года наиболее известным политическим деятелем, перешедшим на сторону Ленина и большевиков)[27].

П. Аксельрод, Ю. Мартов и А. Мартынов в Стокгольме (1917)

Профессор Барух Кней-Пац, подробно анализируя самые ранние работы Троцкого: сочинение о партийной организации 1901 года, сохранившееся только в виде набора цитат; «Отчёт сибирской делегации», написанный сразу после съезда и тесно связанную с отчётом «едкую» (англ. vitriolic) книгу «Наши политические задачи» — отмечал, что именно организация партийной жизни составляла в те годы основной предмет мысли будущего наркома[28]. Троцкий в данных работах выступает в защиту «централизма» в партии, но «централизма», совершенно отличного от того, что был предложен Лениным на II съезде. Проблема, в понимании Троцкого в те годы, состояла в том, как управлять социал-демократическим движением в Российской империи, выросшим за предшествующие годы, но продолжавшим быть «разбросанным» по огромное территории — и потому являвшимся практически «неуправляемым»[29] («рыхлой ассоциацией» местных комитетов, разделённых не столько идеологически, сколько географически[30]).

Ю. Мартов «Борьба с осадным положением...» (1904)

По мнению Кней-Паца, Троцкий являлся сторонником наличия «сильного» центрального комитета в партии, но при этом центральные руководящие органы должны были «служить» партии, а не являться её бессменными (англ. self-perpetuating) и бесконтрольными «хозяевами». Иначе говоря, единство партии не должно было достигаться принуждением и регламентацией[31]. Ещё на страницах «Отчёта…» в словах Троцкого Кней-Пац обнаружил «шок» от вызвавших неприязнь (англ. repelled) «авторитарных» предложений Ленина[32][33]:

Реакция Троцкого напоминает реакцию идеалистичного и наивного неофита, который, впервые увидев своих кумиров вблизи, внезапно осознаёт, насколько искажён был его взгляд на реальность[34].

Оригинальный текст (англ.): 

Trotsky's reaction is almost like that of an idealistic but naive neophyte who, seeing his idols for the first time at close range, suddenly realizes how distorted by distance had been his view of reality.

Второй съезд, вместо ожидавшейся Троцким «коллективной выработки» программы партии, стал местом борьбы фракций и персональных распрей делегатов[34] — а Ленин стал наиболее ярким выразителем данных тенденций, свойственных, впрочем, не только ему одному[35]. Троцкий, являвшийся в тот период сторонником широкого, массового социал-демократического движения[36], был не согласен и с ленинскими принципами партийного строительства, которые он считал направленными на создание отдельной иерархической структуры, имевшей лишь косвенное отношение к революционному движению как таковому («насмешкой над внутрипартийной демократией»[37]) — Ленин обвинялся в одержимости идеями контроля, свойственными «бюрократу»[38]. Подобному подходу Троцкий противопоставлял принцип, при котором партийная организация координирует деятельность и политику отдельных местных структур, а не предписывает им что делать[39]: «согласование», а не командование[40] — работа в соответствии с принципами «европейского», не «азиатского», централизма[31].

Троцкий осуждал методы Ленина как способные привести к полному политическому бессилию. «Тоталитарная» форма внутрипартийной организации, по его мнению, была совершенно неспособна «вести массы к революции», сводя партийное руководство к бесполезному изготовлению «истерических прокламаций» и указаний для безразличного к ним населения — что изолировало и препятствовало развитию социал-демократии как таковой[41]. Критикуя Ленина, Троцкий «фактически создавал» у читателя перспективу превращения революционной партии в организацию обычных функционеров, в которой доминировала бы рутина: при этом Троцкий впервые ссылался на «бюрократический централизм» — концепцию, которая впоследствии станет важной составляющей его понимания сталинизма (см. «Преданная революция»)[42].

В книге «Наши политические задачи» Троцкий, по мнению Кней-Паца, развивал мысль о том, что ленинский подход приведёт к образованию «тайной заговорщической организации» (англ. conspiracy) — «группы конспираторов», которая будет утверждать, что представляет «рабочий класс», в реальности подменяя собой таковой[15]. Альтернатива, предлагаемая Троцким, заключалась в создании центрального комитета с целью преодоления ограничений, связанных с исключительно локальной активностью местных комитетов, и организация партийной жизни, направленная на то, чтобы «дотягиваться» (англ. reach) до рабочих, привлекая их в партию. Иные, не массовые, принципы организации были, согласно Троцкому, либо обречены на провал, либо могли привести к власти только «немарксистские», «непролетарские» группы[43]. Иначе говоря, следуя марксистскому принципу, что характер революции определяется характером той социальной группы, которая данную революцию «делает», Троцкий считал необходимым привлечение в социалистическое революционное движение самих рабочих — а не профессиональных революционеров. Применение в революционной партии принципа «разделения труда», свойственного капиталистическому обществу, могло, по мысли Троцкого, привести лишь к видимости социалистической революции[44]. Освобождение от «царизма» с помощью заговорщической организации таило даже большую опасность, чем сам царский режим[11].

Необходимость в партийной дисциплине, как и в наличии центральной общенациональной штаб-квартире движения, не вызывала сомнений у Троцкого — он отрицал лишь превращение человека в робота («дурманящую» заводскую дисциплину[45]), свойственное «капиталистическому фабричному производству» или «барачному режиму»[46]; при этом «армейская» дисциплина считалась будущим наркомвоенмором позитивным примером[45]. Внутрипартийная демократия была наивысшим приоритетом, отстаивавшимся Троцким в данной работе[46]. Ленинский же подход Троцкий считал направленным на «нейтрализацию» рабочего движения, дабы партия — а точнее, её избранное руководство — могло «заниматься делом революции» (англ. pursue the business of revolution) без вмешательство предположительно ненадёжных и неопытных элементов, способных только затруднить борьбу за социализм «революционеров на постоянной основе» (англ. full-time). При таком подходе функции пролетариата сводились бы только к «демонстрации поддержи и солидарности» с партийным руководством — причём, исключительно в тот момент, когда последнее призовёт в таковой. Подобную систему Троцкий обозначил термином «заместительство»[47].

Для [Троцкого] существующие различия между членами партии и её фракциями, естественным образом исчезнут с образованием фундаментального единства, которое неизбежно должен был создать революционный кризис. Доктринальные обличительные речи... и сектантские дрязги неизбежно должны были растаять при повышении революционной температуры[41].

Оригинальный текст (англ.): 

For [Trotsky]... existing differences among party members and factions would naturally disappear into the fundamental unity that a revolutionary crisis was bound to forge. Doctrinal diatribes... and sectarian squabbles would inevitably melt as the revolutionary temperature rose.

Троцкий среди рабочих депутатов Петербурга (1905)

Постепенные экономические реформы в рамках уже существующих государственных институтов, пропагандировавшиеся «экономистами», вызывали критику как Ленина, так и Троцкого. В отличие от лидера большевиков, Троцкий признавал на страницах «Наших политических задач» первоначальную полезность идей «экономизма»: в то время как большинство рабочих не имели каких бы то ни было представлений об организованной борьбы за свои требования, «экономисты» способствовали распространению среди пролетариата элементарных идей об организации как таковой — его «пробуждению от апатии». Но последующие развитие идей, близких к «трейд-юнионизму», не поддерживалось революционером[48].

При этом профессор Кней-Пац считал, что «по духу» идеи партийного строительства в РСДРП, отстаивавшиеся Троцким были близки к принципам «экономизма»: не в части «политической наивности», постепенности и нереволюционной осторожности — но в части ежедневной образовательной работы среди рабочих, которых Ленин, по мнению Троцкого, совершенно «забросил» (англ. abandoned). Троцкий как бы напоминал читателям, что, согласно марксистской идеологии, основой революционной партии является рабочий класс и что распространение марксизма среди интеллигенции является лишь первой частью развития марксистского движения. Обучение же рабочих являлось обоюдовыгодным процессом: развитие представлений пролетариев об окружающем мире и их месте в нём приводило как к их «революционному пробуждению», так и к «естественной» поддержке партии[49]. Некоторая «преувеличенная» (англ. exaggerated) наивность будущего наркомвоенмора в отношении участия рабочих в партийной жизни и их «самодеятельности» вызывало у профессора Кней-Паца вопрос, не являлась ли она преднамеренной — дабы подчеркнуть противоположный «экстремизм» ленинских идей[50].

Ленин «Что делать?»

Собственную интерпретацию термина «самодеятельность», использованного Троцким и Аксельродом, давал историк Лих: по его версии, высказанной при анализе ленинского труда «Что делать?» и связанной с ним дискуссии, революционеры имели в виду не «инициативу» рабочих, а «самобытные действия» (англ. distinctive action) — действия, направленные на противопоставление пролетариата другим общественным классам. Иначе говоря, Троцкий и Аксельрод обвиняли текущую политику партии в, одновременно, отсутствии массовой «деятельности» (избыточному вниманию к публикации печатной продукции) и недостаточной «самостоятельности» той деятельности, что велась (выступления против царизма, против которого в те годы выступали и социалисты-революционеры и даже либералы, не давали рабочим представления об отличности их собственных «классовых интересов»)[51]. «Доминирующей темой» работы Троцкого было то, что рабочая партия не справлялась со своими непосредственными политическими задачам: «интеллектуальные фехтования» и «идеологические войны», которые были обоснованы в ранние годы существования организации, должны были — по версии Троцкого — уступить место задачам воспитания и обучения как пролетариата, так и от последнего. Вместо этого партия постепенно превращалась в «вещь в себе» — систему, не заботящуюся о внешнем мире[52].

Как «экономизм», так и «заместительство» Троцкий обвинял в попытке «упрощения» революционной задачи: первый сводил интересы рабочего класса к «сиюминутным»; второй замещал сложные, многогранные требования рабочих интересами избранной группы, составлявшей партийное руководство. «Неверие» и «отчаяние» в отношении пролетариата также, по мысли Троцкого, объединяли эти два социал-демократических течения — как роднила их и пассивность перед «тактическими трудностями», которые «экономисты» обходили за счёт отказа от политики как таковой, а большевики — за счёт передачи политической деятельности в руки избранных профессионалов[53].

Заключительная глава «Наших политических задач» носила название «Якобизм и социальная-демократия»; в ней Троцкий, по мнению Кней-Паца, отвергал и намеревался опровергнуть высказанную ранее в брошюре «Шаг вперед, два шага назад» Лениным мысль, что «якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ» — мысль которую Кней-Пац интерпретирует как разделение «социальной доктрины» и «революционной практики»; мысль о том, что для социалистической революции возможно перенять методы буржуазной — поскольку существуют «универсальные константы» в самом революционном процессе как таковом[54].

Троцкий же — для которого данные термины являлись историческими и социальными категориями, а не «автономными универсалиями» — посвятил страницы главы анализу отличительных особенностей якобизма и социал-демократии. Отзываясь о якобизме как о максимально радикальном (для буржуазного общества) течении, он писал о подавлении общественных противоречий, которого якобинцы достигали, апеллируя — в теории — к правам абстрактного человека, а на практике — к гильотине. Называя якобинцев «утопистами» и «идеалистами», будущий нарком видел их попытку устройства равноправного общества при сохранении частной собственности и «классовой эксплуатации» заранее обречённой на провал: «наложение» же внутренних противоречий данной попытки привело к тому, что якобинцы «активировали гильотину». Таким образом, якобинская вера в абсолютную идею сопровождалась полным безверием в живых людей; что закончилось подозрительностью ко всему миру и упадком в их собственных рядах[55][56].

Казнь Марии-Антуанетты (1793)

Все бросились сообщать Ленину, что якобинцы были буржуазными революционерами, чья организация не была образцом для социал-демократии[56].

Оригинальный текст (англ.): 

Everybody rushed to inform Lenin that the Jacobins were bourgeois revolutionaries whose organisation was no model for Social Democracy.

Будущее же «идеализированной» социал-демократии Троцкий считал базирующимся не на идеализме и «метафизической истине», а на «реалиях общественного развития». Поддержку партии, по его мнению, оказывал не абстрактный идеал, а реально существующий социальный класс; там где якобизм с подозрением относился к социальным противоречиям, марксизм принимал их как неизбежное свойство «досоциалистического» общества. Отклонения, которые якобинцы подавляли гильотиной, Троцкий предполагал разрешать идеологически и политически[57].

Основной же задачей финальной главы, по мнению Кней-Паца, являлось показать, что якобизм не просто исторический феномен — он мог «воскреснуть» и после XVIII века. Несмотря на всю идеализацию социал-демократической партии, Троцкий считал и её — как и любое революционное течение — подверженной опасности заразиться «новым якобизмом», под которым будущий нарком подразумевал большевизм. Находя много общего между ленинскими идеями и принципами якобинцев: подозрительность, доктринёрство, нетерпимость, жажда власти и так далее — Троцкий отмечал что у французский экстремистов хотя бы было «очарование», связанное с оригинальностью их взглядов для своего времени; а повторение тех же принципов в XX века воспринимались Троцким как «пародия» на ранее увиденную «драму», пусть и с «русскими декорациями». При этом Троцкий верил, что если методы Ленина не будут отвергнуты — «изгнаны» (англ. exorcised) — партией, то большевизм имел шансы уничтожить РСДРП как пролетарскую партию; «манипулятивности» большевизма будущий глава Красной армии противопоставлял «свободное и открытое соревнование идей»[58].

Сообщение о красном терроре в Витебске (1918)

В книге Троцкий отзывался о Ленине как о человеке, считавшем что есть только одна истина — а сам Ленин является её «хранителем»; подобная «отговорка» вполне могла запустить новую волну террора. В случае, если партия позволит себе допустить подобное, «режим террора» и «диктатура над пролетариатом» становились реальными перспективами — особенно, с учётом «отсталости» Российской империи в целом, и её пролетариата, в частности[59] (см. «Наша революция»). При этом Троцкий не верил в будущее большевизма как революционной тактики — не объясняя почему, он настаивал на том, что ленинские методы партийного строительства приведут к «краху» (англ. bound to collapse). Подобный вывод, по мнению Кней-Паца, не был согласован с остальным текстом памфлета[60].

Брошюра Троцкого была «с негодованием» встречена Лениным: в сентябре 1904 года он писал большевику М. Лейбовичу, что ему «трудно передать весь тот вздор, который они [Троцкий и другие критики] теперь мечут, спекулируя на невежестве публики, на её незнакомстве с историей [революционного] движения»; в октябре, в письме Елене Стасовой, «Ильич» утверждал, что «брошюра [Троцкого] представляет собой самое наглое лганьё, извращение фактов». Вскоре Ленин создал и презрительную кличку для Троцкого, заимствовав её из сатирического романа Михаила Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия»: в обращении к Сибирскому и Имеретино-Мингрельскому комитетам РСДРП, Ленин предостерегал их членов от доверия ко «лжи» за авторством «Балалайкина-Троцкого» — после чего повторял «многочисленные ругательства» в его адрес[27].

При этом, историк из Калгари Антонио Карло[61], анализируя «идеологическое развитие» Троцкого между 1904 и 1919 годами, утверждал, что разногласие с Лениным по организационной проблеме были де-факто преодолены уже в 1905—1907 годах и лишь «исторические обстоятельства» не позволили примирению между революционерами произойти тогда же[62][63].