Таймырский пиджин
Таймырский пиджин, или говорка — пиджин на русской основе, имевший распространение на полуострове Таймыр. Возник в XVIII-ХІХ вв. на основе русской лексики и использовался как средство межэтнической коммуникации среди самодийских (нганасаны, энцы), тюркских (долганы) и тунгусо-маньчжурских (эвенки) народов[1]. В настоящее время говоркой владеют лишь несколько нганасанов преклонного возраста.
История
По мнению российского лингвиста Е. Хелимского, который занимался исследованиями говорки, она возникла в XVIII-ХІХ вв. в результате контактирования русских переселенцев на Южном Таймыре с местными этносами, в результате чего переселенцы постепенно растворились в среде местных якутов и эвенков, став одним из компонентов новой долганской народности. Возникший язык (либо его предшественник) и мог на первых этапах этих контактов облегчить общение между русскими и местными этническими группами[1].
А. Урманчиева в начале своей работы «Говорка: пример структурно смешанного языка» делает вывод, что лексически говорка представляет собой язык, в лексическую основу которого положен русский язык, в то время как грамматическая структура подчиняется реалиям местных языков[1]. Это обстоятельство делает говорку отличной от других пиджинов, в которых, обычно, происходит не заимствование грамматики, а ее упрощение.
В формировании говорки приняли участие как русские (затундровые крестьяне), так и представители этносов Таймыра — самодийцы (энцы, нганасаны), тюрки (долганы) и тунгусо-маньчжуры (эвенки). По мнению А. Урманчиевой, среди северных самодийцев наиболее активное участие в формировании говорки приняли энцы.
Как полагает Д. Штерн, говорка возникла в результате аккомодации нескольких вариантов русского языка, существовавших на тогдашнем Таймыре[2]. С одной стороны выступали пиджинизированные формы русского языка, с другой — русский язык затундровых крестьян. Это мнение, в частности, подтверждает некоторые явления в говорки. По словам Урманчиевой, говорка могла возникнуть в результате смешанных браков между долганами (скорее всего, крещеными туземцами) и русскими, при этом долгане уже на то время владели определенной пиджинизированной формой русского языка, которая и претерпела смешение со стандартным русским языком — именно этот результат, как отмечала Урманчиева, является говоркой[1].
Исследование
Первое исследование говорки, как и собственно ее открытие, было сделано Я. Хелимским[3][4]. В числе других исследователей говорки — Д. Штерн и А. Урманчиева. О существовании говорки у норильских Долганов упоминала Е. Убратова[5].
Лингвистические черты
Лексика
Как отмечает в своих исследованиях Е. Хелимский, лексика говорки почти полностью заимствована из русского языка[6].
Грамматика
В структурном отношении грамматика говорки далека от русской и отражает урало-алтайский морфосинтаксический тип, преобразованный в сторону большего аналитизма. При этом грамматические морфемы, как и лексика, имеют русское происхождение[6].
В глаголе отмечается сохранение времени, лица и числа. Существительное, прилагательное и местоимение потеряли различие по роду и падежу, а также перестроили число, что дает основание Е. Хвастовской рассматривать говорку как язык, не являющийся пиджином[3]. По мнению Хелимского, говорка различает два числа и три рода в формах прошедшего времени изъявительного и условного наклонения (в единственном числе), два числа и три лица в настоящем и будущем временах индикатива, но применение этих форм хаотично[6].
Выделяется особое использование слов «место», «мера». Гусев полагает, что «мера» является калькой с долганского «haga» и «hagyna» с учетом упрощения морфологии, которое свойственно пиджину[4]. «Место», по мнению Урманчиевой, соответствует четырем локативным падежам северно-самодийских языков (латив, локатив, облатив, пролатив) и новому нганасанский алативу[1].
Примеры
Ниже приведены несколько примеров говорки, дающих общее представление о ней и отражающих вышеупомянутые общие черты. В скобках для сравнения приводится перевод на русский язык.
Примечания
- А. Ю. Урманчиева. / A. Mustajoki, E. Protassova, N. Vakhtin. — Slavica Helsingiensia 40. — Helsinki: Instrumentarium of Linguistics. Sociolinguistic Approaches to Non-Standard Russian, 2010.
- Stern, D. 13 // . — 3. — International Journal of Bilingualism, 2009. — 1-18 с.
- Е. В. Перехвальская. . — Типология языка и теория грамматики. Материалы Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона. — СпБ, 2007. — С. 162—165.
- В. Ю. Гусев. . — Вестник ТГПУ, 2012.
- Убрятова Е. И. . — Новосибирск: Наука, 1985.
- Хелимский, Е. А. / Хелимский, Е. А. — Компаративистика, уралистика. Лекции и статьи. — Москва: Языки русской культуры, 2000. — С. 378—395.
- В. М. Панькин, А. В. Филиппов. . — Москва: Наука, 2011.
Литература
- А. Ю. Урманчиева. [helsinki.fi/slavicahelsingiensia/preview/sh40/pdf/12-sh40.pdf ] / A. Mustajoki, E. Protassova, N. Vakhtin. — Slavica Helsingiensia 40. — Helsinki: Instrumentarium of Linguistics. Sociolinguistic Approaches to Non-Standard Russian, 2010.
- Stern, D. 13 // . — 3. — International Journal of Bilingualism, 2009. — 1-18 с.
- В. Ю. Гусев. . — Вестник ТГПУ, 2012.
- Убрятова Е. И. . — Новосибирск: Наука, 1985.
- Хелимский, Е. А. / Хелимский, Е. А. — Компаративистика, уралистика. Лекции и статьи. — М., 2000. — С. 378—395.
- Е. В. Перехвальская. . — Типология языка и теория грамматики. Материалы Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона. — СпБ, 2007. — С. 162—165.
- В. М. Панькин, А. В. Филиппов. . — М., 2011.