Империя Мин

Китай был частью монгольской империи Юань (1271—1368) до прихода к власти будущих императоров Мин. Недовольство монгольским владычеством объяснялось, среди прочего, дискриминационной политикой государства, направленной против китайцев (хань). Кроме того, падение режима обусловили жёсткий налоговый гнёт и катастрофический разлив реки Хуанхэ, вызванный тем, что прежние ирригационные сооружения пришли в негодность[2]. В результате всего вышеперечисленного промышленность и сельское хозяйство в равной степени пришли в упадок, и сотни тысяч крестьян, насильно согнанных для ремонта речных дамб, восстали[2].

Это восстание получило в историографии название восстания Красных повязок. Войска восставших формировали члены Белого лотоса — тайного буддийского братства. Из среды повстанцев вскоре выделился Чжу Юаньчжан, до начала восстания — нищий крестьянин, затем буддийский монах, примкнувший к красноповязочникам в 1352 году. Вначале он не выделялся среди остальных, затем значительно вырос в статусе, женившись на приёмной дочери одного из руководителей восстания[3] В 1356 году отряд под его командованием (так называемый «Зелёный лес») захватил Нанкин[4], ставший позднее столицей Минской династии.

Чжу Юаньчжан укрепил свою власть на Юге страны, разбив своего основного соперника, также руководителя одного из отрядов Чэнь Юляна в битве при озере Поянху в 1363 году. Позднее, когда при невыясненных обстоятельствах скончался вождь Красных повязок, незадолго до того посетивший дом Чжу, последний окончательно перестал скрывать свои имперские амбиции и в 1368 году направил армию восставших на штурм юаньской столицы[5]. Последний юаньский император бежал на север, в Шанду, а Чжу, разрушив до основания дворцы прежней династии в их столице Ханбалык (Пекин), объявил во всеуслышание об учреждении новой империи Мин[5]. Так было восстановлено независимое Китайское государство.

Отбросив традиционный принцип, согласно которому государство получало название по имени области, из которой происходил его первый император, Чжу, руководствуясь монгольским примером жизнерадостных названий, выбрал для него имя Мин (明) — «сияющая»[4]. Девизом его правления был выбран «Разлив воинственности» (кит. трад. 洪武, пиньинь Hóngwǔ, палл. хунъу). Также он предпочёл забыть о том, что был обязан своим возвышением Белому Лотосу и, едва придя к власти, стал отрицать своё членство в этой организации, а став императором, жестоко подавлял религиозную оппозицию своему правлению[4][6].

Портрет Хунъу (1368—1398 гг. пр.)

Император Чжу Юаньчжан немедленно занялся восстановлением экономики страны. Он закрепил все земли, захваченные крестьянами и крупными землевладельцами во время войны, за теми, кто их обрабатывал. Пахотной земли не хватало, поэтому земледельцы, которые поднимали целину, на три года освобождались от налогов, что позволило уже на третий год правления Хунъу заселить целинные земли вокруг городов в северных областях. В дальнейшем правительство также поощряло беженцев и население из густонаселённых областей к переселению на целинные земли, предоставляя им всяческие льготы[7]. Для увеличения количества рабочей силы было отменено рабство (владеть рабами позволялось лишь членам императорской семьи), сокращалось количество монахов, запрещалась купля-продажа свободных людей, в том числе приём в заклад жён, детей, наложниц; не допускалась также купля-продажа рабов[7].

Однако вместе с расширением государственного фонда земли и стимулированием роста рабочей силы Чжу Юаньчжан стремился ввести строгий учёт земли и подданных. Уже на следующий год после основания новой империи был издан императорский указ, повелевавший всем подданным зарегистрироваться при составлении новых подушных реестров. В 1370 году была проведена первая перепись населения, имевшая целью не только учесть всех подданных, но и определить размеры имущества каждого двора. В 1381 году в эту систему были внесены изменения, позволившие упорядочить процедуру сбора налогов и отбывания повинностей.

Помимо освоения целинных земель, в начале существования Минской империи были приняты меры по восстановлению ирригационной системы. Чжу Юаньчжан приказал всем местным властям доводить до сведения двора все просьбы и претензии населения относительно ремонта или строительства оросительных сооружений. В 27-й год Хунъу (1394) император специальным указом обязал министерство общественных работ привести в порядок пруды и водохранилища на случай засух и проливных дождей, а также разослал по всей стране учащихся государственного училища и технических специалистов для наблюдения за ирригационными работами. Зимой 1395 года в стране было открыто 40 987 запруд и водоотводов[7].

В первые годы после провозглашения империи Мин её административный аппарат копировал танско-сунские образцы VII—XII веков, а также некоторые юаньские порядки. Однако эта структура, несколько отстранявшая от власти самого императора, не устраивала Чжу Юаньчжана, поэтому он вскоре приступил к радикальным преобразованиям управленческого аппарата, основная цель которых сводилась ко всемерному усилению централизации и личной власти государя. Первой была реформирована местная администрация, затем — центральное управление, а также высшее военное командование[8].

В 1380 году по подозрению в участии в заговоре против особы императора был казнён первый министр Ху Вэйюн (胡惟庸), после чего посты канцлеров и весь подчинявшийся им дворцовый секретариат были окончательно упразднены, а вся полнота исполнительной власти перешла к императору[9][10]. Постоянно ожидая заговоров против себя со стороны министров и подданных, император учредил Цзиньи-вэй — службу тайной полиции, состоявшую из воинов его дворцовой охраны. В течение 30 лет правления проводились чистки среди чиновников и населения страны, в результате чего погибли 100 тыс. человек; вина за это не в последнюю очередь лежит на тайной полиции императора[9][11].

Будучи конфуцианцем, император Чжу Юаньчжан тем не менее не питал доверия к чиновничьему классу и охотно подвергал чиновников телесным наказаниям за совершённые провинности[12]. В 1377 году он отменил конфуцианские экзамены на соискание чиновничьего звания после того, как 120 чиновников, ранее получивших степень цзиньши (высшая учёная степень, получаемая при сдаче столичных экзаменов), оказались бездарными министрами[13][14]. После возобновления экзаменов в 1384 году[14] он казнил главного экзаменатора после того, как было доказано, что тот разрешал получить степень цзиньши только соискателям из южного Китая[13].

Согласно «Минши» («История Мин»), первоначальная редакция нового конфуцианского свода законов, известного как «Да Мин люй» (который в значительной степени повторял старый Танский свод 653 года[15]), была утверждена в 1367 году, а окончательная редакция была принята в 1397 году и оставалась неизменной до падения империи, хотя и дополнялась специальными постановлениями.

Хунъу перестроил армию по образцу вэйсо, взяв за образец военную систему фубин империи Тан. Основной упор делался на то, чтобы солдаты, получив земельные наделы, могли сами себя обеспечивать продовольствием в то время, когда императору не требовалась их служба[16]. Эта система, впрочем, потерпела полный крах, продовольственное снабжение так и не удалось наладить, а получаемые время от времени награды были явно не достаточны для того, чтобы заинтересовать солдат в продолжении службы; в тыловых частях, где, в отличие от пограничных, не было внешнего снабжения, продолжало процветать дезертирство[17].

По мнению историка Тимоти Брука, император Чжу Юаньчжан, достигнув стабильности в китайском обществе, стремился укрепить её помимо прочего и за счёт закрепощения граждан, как физического (разрешались поездки не далее 12 км от места проживания), так и социального (сын военного должен был стать военным, сын ремесленника становился ремесленником)[18]. Император попытался постепенно ввести жёсткую регламентацию всей жизни подданных, включая ношение единых для всей империи чиновничьих и военных халатов с определёнными буфанами, соответствующими рангу владельца, стандарты для устной речи и письма, которые не позволяли бы образованному классу проявлять своё превосходство над необразованным[19]. Его недоверие к чиновничьей элите дополнялось также презрительным отношением к верхушке торгового класса; её влияние он всячески пытался ослабить, облагая чрезвычайно высокими налогами город Сучжоу и его окрестности (юго-восточное Цзянсу) — родину богатейших купеческих семей Китая[13]. Также несколько тысяч зажиточных семейств были в принудительном порядке перемещены с юго-востока страны в окрестности Нанкина на южному берегу Янцзы с запретом в дальнейшем выбирать себе место жительства по собственному усмотрению[13][20]. Для того, чтобы пресечь возможность несанкционированной торговли, император приказал им ежемесячно представлять полную опись своего имущества[21]. Одну из своих важнейших задач Чжу Юаньчжан видел в том, чтобы сломить могущество купеческого и землевладельческого классов в то время, как с точки зрения объективной реальности, некоторые из декретов его правительства позволяли им найти лазейки для дальнейшего обогащения.

Результатом массовых переселений и попыток населения избежать налогового бремени стал рост количества бродячих торговцев, разносчиков, батраков, кочующих с места на место в попытках найти землевладельцев, которые могли бы сдать им в аренду ферму и дать постоянную работу[22]. В середине Минской эры императорам пришлось отказаться от системы принудительных переселений, и вместо неё вменить в обязанность местным властям регистрацию кочующего населения и его обложение налогом[23]. По сути дела, Хунъу получил ещё более мощный класс богатых землевладельцев и купцов, доминирующий над арендаторами земли, батраками, домашними слугами, получающими вознаграждение за свой труд, что вряд ли входило в его намерения[24].

Южные ворота китайской крепости города Дали, построенной в 1382 году, вскоре после завоевания города и региона китайцами

В 1381 году Минская империя сумела отвоевать в Юньнани (бывшая территория королевства Дали) обширные земли на юго-западе. К концу XIV века 200 тысячам военных поселенцев было выделено около 2 миллионов му (130 тысяч гектаров) земли в будущих провинциях Юньнань и Гуйчжоу[25]. Ещё около полумиллиона китайцев присоединилось к первым поселенцам позднее, эти миграции значительно изменили этнический облик региона, так как ранее около половины местного населения (1,5 млн человек) не были ханьцами[25]. В этих районах Минская империя осуществляла политику двойной администрации: области, где китайское население преобладало, управлялись по минским законам и обычаям, области, где большинство населения принадлежало по крови к местным племенам, управлялось по местным обычаям, в то время как племенные вожди клялись соблюдать порядок и выплачивать дань в обмен на то, что их снабжали китайскими товарами[25]. В 1464 году племена мяо и яо подняли восстание против китайского владычества, но минский двор направил против них из центра страны 30-тысячную армию (среди прочих народов, в ней была тысяча монголов), к которым присоединилось 160 тысяч солдат, мобилизованных на месте (в провинции Гуанси), и два года спустя восстание было подавлено[26]. Позднее новое восстание было подавлено армией под руководством чиновника и философа Ван Янмина (1472—1529), по его настоянию было учреждено совместное правление для китайцев и местных племён для того, чтобы местные обычаи также учитывались в каждом принимаемом решении[26].

Вместе с тем основной задачей империи Мин в то время было предотвращение нового монгольского завоевания. Достаточно успешные бои с монголами почти беспрерывно велись вплоть до 1374 года, затем в 1378—1381 и 1387—1388 годах[8].

Сфера внешней торговли была исключительной прерогативой государства. Однако, поскольку в конфуцианском обществе торговля не поощрялась в целом как недостойное занятие, правительство Чжу Юаньчжана стремилось свести внешнюю торговлю к обмену дарами с послами государств.[8]

Портрет императора Чжу Ди (царствовал 1402—1424 гг.)

После смерти Хунъу его внук Чжу Юньвэнь принял власть под именем императора Цзяньвэнь (1398—1402). Ближайшие советники нового императора начали проводить контрреформы. Наиболее существенной среди них была попытка упразднить розданные основателем уделы. Сопротивление удельных властителей вылилось в вооружённое выступление одного из них — Чжу Ди, принца Янь — против правительства[8]. Опасаясь властолюбия своих дядей, Чжу Юньвэнь позаботился о том, чтобы ограничить их реальные возможности. Самым опасным из них в глазах императора был полководец Чжу Ди, поставленный главой области, включавшей Пекин, для того, чтобы сдерживать границу против монголов. После того, как император приказал арестовать многих сподвижников дяди, Чжу Ди составил заговор против племянника. Под предлогом ограждения молодого императора от опасности, угрожавшей ему со стороны коррумпированного чиновничества, он принял командование войсками и взбунтовал их. В конечном итоге Чжу Ди захватил столицу; дворец в Нанкине был сожжён дотла, и вместе с ним сгорели Цзяньвэнь, его жена, мать и придворные. Чжу Ди взошёл на трон под именем императора Юнлэ (1402—1424); его царствование рассматривается некоторыми исследователями как «второе основание» Минской династии, так как он круто изменил политический курс, которого придерживался его отец[27].

Юнлэ низвёл Нанкин до положения второй столицы и в 1403 году объявил о своём переезде в Пекин, который становился отныне центром власти. Строительство нового города, на котором были заняты одновременно сотни тысяч человек, продолжалось с 1407 по 1420 год. В центре новой столицы находился её властный центр — Императорский город, центр которого в свою очередь составлял Запретный город, жилой дворец императора и его семьи.

В течение нескольких столетий до прихода к власти Юнлэ Великий канал был заброшен и наполовину разрушен. Новый император распорядился восстановить его, что было исполнено, причём работы заняли четыре года, с 1411 по 1415 год. Необходимость восстановления канала состояла в том, что это был основной путь для доставки зерна в Пекин с юга. Ежегодно столица потребляла около 4000000 ши (один ши равен 107 литрам) хлеба, и его доставка была сопряжена со сложностями в навигации через Восточно-китайское море или множество искусственных каналов: морякам всё время приходилось перегружать груз на корабли с большей или меньшей осадкой, в зависимости от глубины очередного канала[28]. Юнлэ снарядил порядка 165 000 работников для расчистки канала в западном Шаньдуне и построил систему из пятнадцати шлюзов[29][30]. Второе открытие Великого канала было выгодно и для Нанкина, так как появлялась возможность вернуть себе значение важнейшего торгового центра, которое перешло ранее к Сучжоу, обладавшему более выгодным географическим положением[31].

Несмотря на то, что вслед за отцом Юнлэ не брезговал при необходимости кровавыми расправами, включая, например, казнь Фан Сяожу за отказ написать прокламацию о восшествии нового императора на престол, Юнлэ совершенно по-иному смотрел на чиновничий класс[32]. Он приказал упорядочить тексты, собранные школой неоконфуцианцев, и использовать их в качестве учебного пособия для подготовки к экзаменам для поступления на государственную службу[32]. Юнлэ поручил двум тысячам учёных чиновников составить т. н. «Энциклопедию Юнлэ» из 50 млн слов (22938 глав) или 7 тыс. книг[32], что далеко превосходило все энциклопедии, составленные ранее, по объёму знаний, включая «Четыре великие книги Сун» XI века. Однако Юнлэ был вынужден оказывать покровительство и милость не только чиновничьему классу. Историк Майкл Чжан указывал в своём труде, что Юнлэ был «конным императором», часто путешествующим между двумя столицами, как это было принято во время господства Юань, и постоянно возглавлял военные экспедиции в Монголию[33]. Это противоречило конфуцианским канонам, но отвечало интересам евнухов и военных, чьё благосостояние зависело от расположения к ним императора[33].

Внешнеполитические миссии эр Юнлэ и Сюаньдэ (1402—1435): плавания Чжэн Хэ (1405—1433, чёрный цвет) и Ишихи (1411—1432, синий цвет); путешествия Чэнь Чэна ко двору Тимуридов (1414—1420; зелёный цвет)

Минская империя в эпоху «Юнлэ»

В 1405 году император Юнлэ сделал своего доверенного командира, евнуха Чжэн Хэ (1371—1433) адмиралом заново построенного гигантского флота, предназначенного для плаваний в соседние страны. Во время Ханьской империи (202 до н. э. − 220 н. э.) китайское правительство уже направляло дипломатические миссии по суше на Запад, в течение столетий эксплуатировался и морской торговый путь в Восточную Африку, причем пик морской торговли пришёлся на время династий Сун и Юань. Но никогда направляемая правительством экспедиция не достигала такого размаха, как во времена Юнлэ. Для снаряжения семи экспедиций в заморские страны и других нужд на китайских верфях Нанкина с 1403 по 1419 гг. было построено около 2 тыс. судов. Среди них были построенные в Нанкине огромные грузовые суда размером от 112 до 134 м в длину и от 45 до 54 м в ширину[34]. Первое плавание продолжалось с 1405 по 1407 годы, в нём приняло участие 317 кораблей с экипажем из 70 евнухов, 180 медиков, 5 астрологов и 300 офицеров, в целом под командованием адмирала находилось 26 800 человек[35].

Отправка огромных экспедиций, которые помимо политических преследовали и экономические цели, прекратилась после смерти Чжэн Хэ. Впрочем, смерть командующего была всего лишь одной из многих причин, способствовавших прекращению дальних плаваний. В глазах чиновничества, огромные суммы, потраченные на реорганизацию флота, означали чрезмерное возвышение евнухов и, соответственно, сокращение ассигнований на подобные экспедиции рассматривалось как средство держать их в узде[36].

Юнлэ покорил в 1407 году Дайвьет, носивший в то время название «Дайнгу», и вновь вернул ему название Зяоти, но в 1427 году минские войска были вынуждены покинуть страну в связи с нараставшим сопротивлением народа, причём эта война дорого обошлась государственной казне. В 1431 году новая вьетнамская династия Ле добилась независимости на условиях уплаты дани[37]. Угрозу представляли и монголы, вновь набиравшие силу в северных степях, что превращалась для императора в проблему первостепенной важности. Чтобы предотвратить эту угрозу, Чжу Ди предпринял целый ряд походов в Монголию с целью разгрома противника, но не рассчитывая захватить территорию. Сам переезд Юнлэ из Нанкина в северную столицу Пекин был продиктован необходимостью постоянно держать в поле зрения беспокойных северных соседей[38].

Империя Мин в 1580 году

Империя Мин в 1580 году

Глава ойратов Эсэн-тайши в июле 1449 году возглавил вторжение в Китай. Главный евнух Ван Чжэнь убедил царствовавшего в то время императора Чжу Цичжэня (1435—1449) лично возглавить войска, направленные для того, чтобы дать отпор монголам, уже разгромившим одну китайскую армию. Во главе 50 000 солдат Чжэнтун покинул столицу, оставив в качестве регента своего сводного брата Чжу Циюя. 8 сентября в битве против ойратов эти 50 000 были разгромлены и бежали, а сам император Чжэнтун попал в плен. Это событие осталось в истории как Тумуская катастрофа[39]. После этой победы монголы продолжали захватывать внутренние области страны и остановились только у пригородов столицы[40]. После их ухода в ноябре того же года пригороды Пекина подверглись нападению местных разбойничьих шаек и монгольских наёмников, находившихся прежде на службе династии и для маскировки переодевшихся в степных монголов[41], впрочем, к ним часто присоединялись китайцы[42][43].

Дважды восходивший на престол император Чжу Цичжэнь

Монголы рассчитывали получить выкуп за пленённого императора, но просчитались, так как на трон под девизом Цзинтай вступил младший брат императора (1449—1457). Военачальник и военный министр нового императора Юй Цянь (1398—1457), возглавивший китайские войска, сумел нанести монголам серьёзное поражение. После этих событий продолжать удерживать Чжэнтуна в плену уже не имело смысла, и он был отпущен на свободу и смог вернуться в Китай[39]. Новый император держал его под домашним арестом во дворце, но после переворота (т. н. «Битва у ворот», 1457 год) вернул трон свергнутому императору[44]. Чжэнтун вновь принял власть, сменив девиз правления на Тяньшунь (1457—1464).

Царствование под новым девизом также не было спокойным. Монгольские части внутри самой минской армии были ненадёжны. 7 августа 1461 года китайский генерал Цао Цинь и подчинённые ему монгольские части подняли мятеж против Тяньшуня, опасаясь расправы за поддержку его свергнутого брата[45]. Монголы на службе в минской армии также пострадали от жестоких репрессий китайцев, мстивших за поражение у крепости Туму[46]. Мятежные части под предводительством Цао сумели поджечь западные и восточные ворота Императорского города (погашенные дождём вскоре после начала схватки) и убить несколько ведущих министров, прежде чем верные правительству части наконец принудили их к сдаче. Генерал Цао Цинь покончил жизнь самоубийством[47][48].

В XV веке угроза монгольского вторжения достигла критической точки. В частности, один из монгольских предводителей, Алтан-хан, как и после поражения у крепости Туму, сумел вторгнуться во внутренние области страны и дойти до пригородов Пекина[49][50]. Стоит заметить, что для отражения набега, так же как и при подавлении мятежа под предводительством Цао Циня, правительство использовало монгольских наёмников[51]. Монгольские вторжения побудили китайское правительство в конце XV — начале XVI веков продолжить строительство Великой стены; Джон Фэрбенк отмечал, что «это оказалось бесполезным решением, но это был яркий пример китайского способа мышления, направленного исключительно на выдерживание осады за стеной»[52]. С другой стороны, Великая стена не являлась объектом исключительно оборонительного характера, поскольку её башни служили средством быстрой передачи информации о приближении вражеских войск[53].

В начале XVI века низкая боеспособность китайской армии не позволяла ей предотвращать участившиеся набеги монголов. Особенно значительные монгольские вторжения происходили в 1532 и 1546 годах. Попытки китайских войск отвоевать у монголов Ордос не принесли успеха. В 1550 году монгольские войска овладели Датуном и подошли к стенам Пекина. Чтобы вытеснить их, потребовались наборы новых солдат и переброска войск из глубинных районов империи. Лишь в конце 60-годов имперским армиям удалось потеснить монголов, вслед за чем был заключён мирный договор 1570 года. Но отдельные набеги с северо-запада продолжались и позднее[54].

Набеги японских пиратов на китайское побережье в XVI ст.

В 1479 году помощник военного министра сжёг документы из дворцовой канцелярии, описывавшие путешествия Чжэн Хэ. Это стало одним из множества свидетельств того, что Китай взял курс на изоляционистскую политику[37]. Были приняты законы о кораблестроении, ограничивавшие размер судов, но ослабление минского флота привело, в свою очередь, к активизации пиратства у побережья страны[52]. Японские пираты, вокоу, и местные китайские морские разбойники грабили суда и прибрежные города и селения[52].

Вместо того, чтобы провести вооружённую операцию против пиратов, китайские власти предпочли разорить прибрежные города и таким образом лишить пиратов добычи; вся внешняя торговля сосредоточилась в руках государства под предлогом формального обмена подношениями, осуществлявшегося с зарубежными партнёрами[52]. Эта политика строгого запрета частной морской торговли, известная как «хай цзинь» (海禁, «морской запрет»), осуществлялась до её официальной отмены в 1567 году[37]. В период действия закона государственная торговля с Японией полностью сосредотачивалась в порту Нинбо, с Филиппинами — в Фучжоу, а с Индонезией — в Гуанчжоу[55]. В частности, японцам было разрешено прибывать в Нинбо всего лишь раз в десять лет, в количестве не более 300 человек на двух судах. Но всё эти запретительные меры привели лишь к расцвету контрабандной торговли[55].

Отношения с Японией резко ухудшились, когда к власти в этой стране пришёл Тоётоми Хидэёси, в 1592 году провозгласивший своей целью покорение Китая. Два последовавших друг за другом вторжения, получившие в истории название имджинской войны, когда японцам пришлось сражаться против объединённых корейско-китайских войск, по сути своей не создали перевеса ни для одной из сторон. Морские и сухопутные сражения шли с переменным успехом, сосредотачиваясь полностью на корейской территории. После смерти Хидэёси в 1598 году японцы полностью отказались от мысли о кампаниях на материке и вернулись на родину. Впрочем, для минского правительства война оказалась тяжёлым испытанием, расходы на её ведение вылились в чудовищную сумму — 26 млн унций серебра[56].

В условиях сложной внешнеполитической обстановки происходило открытие и освоение западноевропейскими мореходами, торговцами и колонизаторами морского пути в Китай. Рафаэль Перестрелло в 1516 году первым высадился на юге Минского государства и приступил к торговым операциям в порту Гуанчжоу. Под его командованием находился португальский корабль и команда малайской джонки, прибывшей из Малакки[57][58][59]. Следующей в 1517 году из Португалии в Китай отправилась большая эскадра Фернана д’Андраде и первого португальского посла Фернана Пириша, ставившая своей целью высадиться в порту Гуанчжоу и завязать официальные торговые отношения с Китаем. Во время этого похода португальцы отправили делегацию во главе с Томе Пиришем ко двору минского императора Чжу Хоучжао с письмом от короля Мануэла I Португальского. Однако император не принял португальских посланцев, а вскоре и вовсе умер; португальцы были отправлены в тюрьму, где и погибли[57]. После смерти Чжу Хоучжао в апреле 1521 года консервативная партия противилась становлению торговых отношений с Португалией и обмену посольствами с этой страной, ссылаясь на тот факт, что португальцы захватили Малакку, бывшую ранее вассалом Минского Китая[60]. В 1521 году военно-морской флот минской династии разгромил и отбросил португальцев от Тун Мэна (Дуньмэня, 屯門). Но несмотря на первоначальные конфликты, к 1549 году было организовано прибытие ежегодных португальских торговых миссий на остров Шанчуань у берегов Гуандуна[57]. В 1557 году с помощью подкупа местных властей португальцы получили в своё распоряжение островок в непосредственной близости от берега, где основали город и порт Макао (Аомынь)[54].

Из Китая в основном вывозились фарфор и шёлк. Одна только голландская ост-индская компания между 1602 и 1608 годами ежегодно отправляла на европейские рынки около 6 миллионов фарфоровых изделий[61]. Перечислив множество шёлковых изделий, проданных европейским купцам, Эбрей отмечает, что сделки заключались на достаточно большие суммы.

После того, как минским правительством была запрещена частная торговля с Японией, португальцы немедленно воспользовались открывшейся возможностью, став торговыми посредниками между Японией и Китаем[62]. Португальцы закупали китайский шёлк и продавали его в Японии в обмен на японское серебро; ввиду того, что в Китае серебро ценилось дороже, оно же шло на оплату дополнительных закупок китайского шёлка[62]. Это продолжалось до тех пор, пока около 1573 года испанцы не обосновались в Маниле. Португальская посредническая торговля постепенно сошла на нет, потому что серебро теперь поставлялось в Китай напрямую из испанских колоний в Америке[63][64].

Несмотря на то, что основу импорта в Китай составляло серебро, от европейцев в Китай также попал ряд сельскохозяйственных культур американского происхождения, в частности сладкий картофель, кукуруза и арахис. Вскоре они стали широко выращиваться в Китае наряду с традиционно китайскими пшеницей, просом и рисом, что помогло обеспечить продовольствием постоянно растущее население страны[55][65]. Во времена Сунской династии (960—1279) рис по сути своей стал основной пищей для бедных; после того как в Китае около 1560 года появился сладкий картофель, он также превратился, по всей видимости, в привычную еду для низших классов населения[66].

На начало XVII века приходятся и первые контакты Русского царства и Китая. Миссия Петлина могла иметь важное значение для установления российско-китайских отношений, однако слабая заинтересованность сторон друг в друге, а также враждебное отношение императоров Поднебесной ко всем соседям (как и к своим данникам) привела к тому, что эти отношения не получили дальнейшего развития в эпоху Мин.

Финансовый кризис как последствие имджинской войны был одной из многих проблем, с которыми пришлось столкнуться с начала своего правления императору Ваньли (1572—1620). В начале своего правления он окружил себя знающими советниками и показал себя умным и трезвым правителем. Его статс-секретарь Чжань Чжоучжень (в должности с 1572 по 1582) сумел создать эффективную систему связи между высшими чиновниками[67]. Но в дальнейшем не было никого, кто бы мог после его ухода с поста поддерживать эту систему в работоспособном состоянии[67]; чиновники сразу вслед за этим раскололись на противоборствующие политические группировки. С каждым годом Ваньли всё больше уставал от государственных дел и вечных склок между министрами, всё чаще предпочитая оставаться в стенах Запретного города, причём доступ чиновников к императору всё более затруднялся[68].

Император Ваньли (1572—1620).

Чиновники раздражали Ваньли назойливыми вопросами о престолонаследии, советники надоедали своими прожектами относительно управления государством[68]. Философский спор вокруг учения Ван Янмина (1472—1529) расколол императорский двор и всю образованную элиту страны на две соперничающие группировки, одна из которых поддерживала, а другая отвергала некоторые ортодоксальные взгляды присущие неоконфуцианскому учению[69][70]. Устав от подобных споров, Ваньли проникся отвращением к своим обязанностям, практически перестал давать аудиенции чиновникам двора, охладел к изучению конфуцианской классики, отказывался читать петиции и документы, и утверждать кандидатов на высшие государственные должности[68][71]. Власть образованного класса всё больше слабела, в то время как её прибрали к рукам евнухи, превратившиеся в посредников между императором, праздно проводящим своё время и его чиновниками; по сути дела члены правительства, поставленные перед необходимостью получить санкцию императора касательно некоего вопроса, вынуждены были искать милости высокопоставленных евнухов и подкупать их взятками просто для того, чтобы необходимая информация дошла до императора[72].

В начале XVI века отчётливо проявились негативные последствия тех процессов, которые берут начало ещё в период становления Минской династии и подспудно развиваются впоследствии. К отмеченному рубежу выявилось значительное, хотя и неформальное изменение структуры власти, повлёкшее за собой разложение правящей верхушки. При сохранении всех атрибутов неограниченного самодержавия происходит фактическое отстранение императоров от непосредственного ведения государственных дел. Реальная власть сосредоточилась в руках дворцовой администрации — секретарей Дворцового Секретариата (Нэйгэ) и выдвиженцев-фаворитов, преимущественно евнухов[73].

Как было уже сказано, Чжу Юаньчжан запретил евнухам учиться грамоте или вникать в политику[29]. Неизвестно, насколько эти законы соблюдались во время его собственного правления, но когда к власти пришёл император Чжу Ди, евнухам часто доверялись серьёзные государственные дела, они ставились во главе армий, к их участию прибегали при назначении и продвижении по службе политических деятелей[29]. Евнухи, по сути, создали собственную администрацию, существовавшую параллельно и отнюдь не подчинявшуюся гражданской власти[29]. Но в то же время, хотя в минское время были евнухи, добившиеся исключительного влияния и власти (Ван Чжэнь, Ван Чжи и Лю Цзинь), их влияние никогда не проявлялось открыто вплоть до начала 1590-х, когда Ваньли дал им власть над гражданской администрацией и право взимания провинциальных налогов[71][72][74].

Ещё раньше предшественники Ваньли на императорском троне самоотстранились от государственного управления, стали уклоняться от приёмов сановников, ведавших государственными делами. Чжу Хоучжао (1505—1521) вообще отказался от таких приёмов. Практически не занимался решением государственных дел и Чжу Хоуцун (1521—1566), проводя время в поисках эликсира бессмертия и беседах с даосами. Сам Ваньли (1572—1620) после 1589 года под давлением обстоятельств устроил лишь один приём. Император Чжу Юцзяо (1620—1627) практически полностью попал под влияние евнуха Вэй Чжунсяня (кит. 魏忠贤; 1568—1627). Последний практически бесконтрольно правил его двором, приказывая пытать и казнить своих противников, принадлежавших к так называемому «обществу Дунлинь» (кит. 东林党)[75]. Дунлиньцы выступали за проведение реформ по воле «мудрого и справедливого» императора. Таковым, по их мнению, должен был стать князь Чанло. Согласно разработанным оппозиционерами реформам, император сам управлял государством, запрещалось создание придворных клик, пресекалась коррупция в госаппарате, аннулировалась монополия казны на разработку недр и так далее. Дунлиньцам удалось возвести на престол князя Чанло (он стал императором Чжу Чанло), однако тот вскоре был отравлен евнухами, после чего и разыгралась реакция Вэй Чжунсяня.

Постоянные перестановки в чиновничьем аппарате дезорганизовали двор, страну терзали эпидемии, восстания и вражеские набеги. Император Чжу Юцзянь (1627—1644) отправил Вэя в отставку и принудил к самоубийству, но евнухи не утратили завоеванных позиций до тех пор, пока сама династия Мин окончательно не лишилась власти двумя десятилетиями позже.

Начиная с последних годов Ваньли, и во время правления двух следующих императоров, страну охватил жестокий финансовый кризис, вызванный резким дефицитом основного платежного средства — серебра.

Причин тому было сразу несколько. Во-первых, протестантские власти Голландской республики и Британской империи развязали каперскую войну на море против католических держав — Испании и Португалии, пытаясь таким образом ослабить их глобальное экономическое влияние[76]. В то же время, Филипп IV Испанский (время правления 1621—1665) ополчился против контрабандной торговли серебром из мексиканских и перуанских рудников, которое также шло в Китай через Тихий океан, и, пытаясь добиться монопольной торговли с Китаем, отправлял корабли непосредственно из испанских портов в Манилу. В 1639 году правительство Токугавы в Японии практически прекратило торговлю с европейскими державами, таким образом нанеся ущерб ещё одному источнику, через который серебро могло поступать в Китай. Впрочем, приток серебра из Японии всё же продолжался, хотя и в небольшом количестве; потеря южноамериканского серебра была более существенной[77]. Существует также мнение, что резкий рост цен на серебро в XVII столетии был спровоцирован скорее падением спроса на китайские товары, а не уменьшением количества серебряной валюты[78].

Все эти событие произошли приблизительно в одно и то же время, и их совместное воздействие вызвало резкий скачок цен на серебро, и привело к тому, что многие из китайских провинций оказались не в силах выплачивать в казну причитающиеся с них налоги. Чем дороже становилось серебро, тем неохотнее с ним расставались, — таким образом, количества серебра на рынке продолжало уменьшаться и вместе с тем выросла инфляция медных денег. В 1630-х годах за связку из тысячи медных монет давали унцию серебра; в 1640 году цена связки упала до половины унции; а к началу 1643 года составляла приблизительно треть унции. Для крестьянства это оборачивалось практическим разорением, так как налоги они должны были вносить серебром, в то время как за ремесленные изделия и сельскохозяйственную продукцию платили медью[79].

Помимо этого кризис усугублялся значительным демографическим ростом (население Минской империи в начале XVII века увеличилось в 3-4 раза по сравнению с концом XIV века). Рост населения, разорение деревни и стихийные бедствия резко обострили продовольственную проблему. Зерна на душу населения становилось всё меньше, и оно дорожало. В частном секторе шло массовое разорение крестьян-владельцев земли и превращение их в арендаторов, которых ожидала высокая арендная плата. Парадоксально, но одновременно с этим расцветали города: приток свободной дармовой рабочей силы сопутствовал развитию ремесла, шахт, рудников, транспорта, однако далеко не все ушедшие в города могли устроиться на работу. Многие из них становились безработными, пополняли ряды нищих, воров и бандитов. Женщины, особенно молодые, превращались в служанок, рабынь, проституток[73].

В начале XVII века на Севере Китая голод стал постоянным явлением, виной тому были долгие, суровые зимы, в промежутке между которыми урожай просто не успевал вызревать — это время известно под именем Малого Ледникового периода[80]. Голод, наряду с постоянно растущим налоговым бременем, разгул военных грабежей и мародерства, слабеющая система помощи бедным, постоянные наводнения, а также неспособность центрального правительства грамотно руководить ирригационными и противопаводковыми работами — всё это привело к высокой смертности, обнищанию и всемерному ожесточению населения. Само правительство, практически лишённое налоговых поступлений, было не в состоянии бороться с обрушившихся на страну бедствиями. Ко всему прочему, разразилась эпидемия, опустошив страну от Чжэцзяна до Хэнаня. Количество её жертв было огромно, хотя точная цифра остаётся неизвестной[81].

В начале XVII века вождь маньчжуров Нурхаци (1559—1626) сумел не только сплотить под своим началом несколько десятков разрозненных племен, но и заложить основы политической организации. Как и в своё время монгольский Темучин, он обратил преимущественное внимание на армию. И хотя Нурхаци не сумел, либо не стремился создать неплеменную армейскую структуру по монгольскому образцу, а ограничился укреплением племенных отрядов (по числу основных племен армия стала именоваться «восьмизнаменной»), маньчжурское войско оказалось весьма активным и боеспособным. В 1609 году Нурхаци прекратил выплачивать дань Китаю, связи с которым, как и влияние китайской культуры, немало сделали для ускорения темпов развития маньчжурского этноса. Затем он основал собственное государство Цзинь (название, взятое от чжурчжэньского, явно подчеркивало как родство, так и претензии молодого государства) и в 1618 году начал вооруженную борьбу с Китаем. За сравнительно небольшой срок он успел добиться немалого, практически выйдя к рубежам Великой стены в районе Шаньхайгуаня, на крайней восточной оконечности стены. Преемник Нурхаци Абахай (годы правления: 1626—1643) провозгласил себя императором, изменив название государства на Цин и установив на всей территории Южной Маньчжурии и захваченных им ханств Южной Монголии централизованную администрацию по китайскому образцу[82]. Так вне Китая образовалась маньчжурская империя Цин, которая затем сделала Китай своей неотъемлемой частью.

Маньчжурская конница стала совершать регулярные набеги на Китай, грабя и увозя в плен, превращая в рабов сотни тысяч китайцев. Всё это вынудило минских императоров не просто стянуть войска к Шаньхайгуаню, но и сконцентрировать здесь едва ли не лучшую, крупнейшую и наиболее боеспособную из всех своих армий во главе с У Саньгуем[82].

Крепость Ваньпин, построенная около 1638 года для защиты Пекина от повстанцев Ли Цзычэна

Засухи, неурожаи, экономический кризис, произвол чиновников и тяготы войны с маньчжурами (1618—1644) вынудили крестьян взяться за оружие. В 1628 году в провинции Шэньси разрозненные полуразбойные ватаги стали создавать повстанческие отряды и избирать вождей. С этого момента в северо-восточном Китае началась крестьянская война, которая без малого продолжалась 19 лет (1628—1647). Изначально повстанческие войска были сплочены, но после захвата Фэнъяна произошёл раскол между лидерами повстанцев — Гао Инсяном и Чжан Сяньчжуном (1606—1647), после чего последний повёл своё войско в долину Янцзы. Гао Инсян и другие вожди повели свои войска на запад — в Шэньси, где они после окончательного разрыва с армией Чжан Сяньчжуна были разбиты. После казни Гао Инсяна лидером «чуанских войск» был избран Ли Цзычэн[73].

Тем временем бандитско-повстанческие армии Чжан Сяньчжуна господствовали в Хугуане (нынешние Хунань и Хубэй) и Сычуани, а сам он в 1643 году в Чэнду провозгласил себя «Царем Великого Запада» (Даси-Ван)[83].

В 1640-х годах крестьян уже больше не пугала ослабевшая императорская армия, терпевшая поражение за поражением. Регулярные войска попали в клещи между маньчжурскими войсками на севере и восставшими провинциями, в них усилилось брожение и дезертирство. Армия, лишённая денег и продовольствия, потерпела поражение от Ли Цзычэна, который к этому времени присвоил себе титул «князь Шунь». Столица была оставлена практически без борьбы (осада длилась всего два дня). Предатели открыли ворота перед войсками Ли, и те беспрепятственно смогли войти внутрь[84]. В апреле 1644 года Пекин покорился восставшим; последний минский император Чунчжэнь (Чжу Юцзянь) наложил на себя руки, повесившись на дереве в императорском саду у подножия горы Цзиншань. Рядом с императором повесился и последний верный ему евнух[73].

Со своей стороны, маньчжуры воспользовались тем, что генерал У Саньгуй (1612—1678) позволил им беспрепятственно пройти через шанхайгуаньские заставы. Согласно китайским хроникам, военачальник собирался пойти на компромисс с Ли Цзычэном, однако возникла причина неполитического характера, воспрепятствовавшая этому: полученное от отца известие о том, что новый правитель решил забрать из дома Саньгуя его любимую наложницу, заставило полководца поменять своё решение. Взвесив все «за» и «против», У Саньгуй решил встать на сторону маньчжурских завоевателей[82]. Маньчжурская армия под руководством князя Доргона (1612—1650), соединившись с войсками У Саньгуя, разбила восставших у Шаньхайгуани и вслед за тем подошла к столице. 4 июня князь Шун, оставив столицу, в замешательстве отступил. 6 июня маньчжуры вместе с генералом У заняли город и провозгласили императором юного Айсиньгёро Фулиня. Войско повстанцев потерпело ещё одно поражение от маньчжурской армии у Сианя и вынуждено было отступить по течению реки Хань вплоть до Уханя, потом вдоль северной границы провинции Цзянси. Здесь Ли Цзычэн нашёл свою смерть летом 1645 года, став первым и единственным императором династии Шунь. Источники расходятся в оценке обстоятельств его смерти: по одному сообщению, он покончил с собой, по другому, его до смерти избили крестьяне, у которых он пытался похитить еду[85].

Вскоре цинские войска прибыли и в Сычуань. Чжан Сяньчжун оставил Чэнду и попытался применить тактику выжженной земли, но в январе 1647 г. погиб в одном из сражений[86].

Очаги сопротивления маньчжурам, где ещё правили потомки минских императоров, в частности, царство Чжэн Чэнгуна на Формозе (Тайвань) существовали ещё долгое время. Несмотря на потерю столицы и смерть императора, Китай (то есть империя Мин) всё ещё не был побеждён. Нанкин, Фуцзянь, Гуандун, Шаньси и Юньнань всё ещё оставались верны свергнутой династии. Однако на освободившийся трон претендовало сразу несколько князей и их силы оказались раздроблены. Один за другим эти последние очаги сопротивления подчинялись власти Цин, и в 1662 году вместе с гибелью Чжу Юлана, императора Юнли, исчезла последняя надежда на реставрацию Мин.

Минские императоры переняли систему земельного управления у империи Юань, тринадцать минских провинций дали начало современному административному делению страны. Во времена империи Сун, наибольшей административной единицей были регионы (лу)[87]. Однако после чжурчжэньского вторжения в 1127 году сунский двор установил систему четырёхчастного полуавтономного земельного управления, основой которого служило административное и войсковое деление страны, снабжённое собственным автономным чиновничьим аппаратом. Эту систему заимствовали без изменений империи Юань, Мин и Цин[88]. Как и во времена Юань, минская административная модель являла собой три подразделения — гражданское, военное и контролирующее земельные ведомства. Провинции (шэн) в свою очередь подразделялись на управы (фу), которые, в свою очередь, делились на области (чжоу)[89]. Низшей административной единицей служил уезд (сянь)[89]. Обе столицы — Нанкин и Пекин с прилегающими к ним зонами образовывали особые территории, подчинённые напрямую императорскому двору (цзин)[89].

В течение двух тысяч лет структура органов исполнительной власти в Китае не претерпевала существенных изменений, за исключением того, что каждая династия добавляла к ней части, которые считала необходимыми. Изначальная система центральной администрации, известная как Три Отдела и Шесть Ведомств, проявилась в поздний период Хань и, постепенно меняясь во времена правления следующих династий, свелась к одному отделу — т. н. Дворцовому секретариату, который, в свою очередь, руководил действиями Шести Ведомств. После расправы с первым министром Ху Вэйюном в 1380 году император Чжу Юаньчжан распустил управление, уничтожил высшее управление по надзору и Главное военное управление. Шесть Ведомств и пять Региональных управлений, созданные вместо Главного военного управления, стали непосредственно подчиняться императору, а их начальники оказались на вершине административной лестницы[8]. В результате реформ основные нити управления страной сосредоточились непосредственно в руках императора. Однако Чжу Юаньчжан не мог один справиться с потоком поступавших бумаг, что привело к назначению в 1382 году нескольких специальных секретарей — дасюэши. Со временем они получали всё большие полномочия, а в начале XV в. были объединены во Внутридворцовый секретариат (нэйгэ), который со временем подменил императора и стал фактически высшим административным органом, аналогичным прежнему Дворцовому секретариату[8]. Членами управления становились выпускники Ханьлиньской академии, считалось, что они являются проводниками императорской воли, и отнюдь не подчиняются министерствам. На деле случалось, что управление придерживалось собственной линии, расходившейся с обоими[90]. Управление выполняло координирующую роль, в то время как Шесть министерств (министерство двора, финансов, религии и ритуалов, военное министерство, министерство юстиции и министерство по организации общественных работ) выполняли административные обязанности[91]. Министерство двора имело обязанность следить за назначениями, раздачей наград и титулов, повышений и понижений по службе конкретных чиновников[92]. Министерство доходов занималось регулярной переписью податного населения, следило за взиманием налогов и отвечало за государственные доходы, в подчинении ему стояли два управления, следящие за денежным обращением в стране[93]. Министерство религии занималось проведением официальных религиозных церемоний, ритуалов и жертвоприношений; в его ведении находились также списки буддийского и даосского духовенства, а также приём вассальных посольств[94]. Военное министерство занималось назначениями, продвижением по службе и разжалованием военных, поддержкой фортификационных и иных сооружений, оружием и снаряжением, а также системой курьерской связи[95]. Министерство юстиции отвечало за судебную и пенитенциарную систему, но не имело власти над Палатой цензоров и Высшим судом[96]. Министерство работ отвечало за строительство, наем на временную службу ремесленников или иных работников, снабжение административных работников всем необходимым, ремонтом каналов и дорог, стандартизацию мер и весов и организацией трудовой повинности[96].

В 1391 году император Чжу Юаньчжан послал наследника в Шэньси, чтобы «путешествовать и умиротворять» (сюньфу); в 1421 году с подобной же целью император Чжу Ди отправил в путешествие по стране 26 чиновников[97]. К 1430 году подобные инспекционные поездки вошли в обыкновение. Вновь учрежденное высшее управление по надзору было укомплектовано инспектирующими чиновниками, позднее, во главе их становились старшие инспектора. К 1453 году «главные управители» — или «умиротворяющие инспектора», как их называет Майкл Чжан — получили звание заместителей или помощников старшего инспектора и прямой доступ к императору[97]. Как и при династиях, предшествовавших Мин, под их контролем оказывались провинциальные администрации. Инспектора властью своей могли в любой момент отстранить от должности любого чиновника, в то время как высшим чиновникам разрешалось только один раз в три года экзаменовать своих подчиненных[97][98].

В то время, как в начале правления минской династии наблюдался процесс децентрализации государственной власти в провинциях, в 1420-х годах вошло в обыкновение делать правительственных чиновников подобиями губернаторов, проживающих вне провинций, во времена поздней Мин эта практика сделалась повсеместной[99]. Во времена поздней Мин, бывало, что один чиновник отвечал за две или более провинций на правах главнокомандующего провинциальной армией и одновременно местного правителя, система, которая в конечном итоге привела к владычеству администрации над гражданской[99].

Женщины императорского двора Мин (неизвестный автор)

Придворный штат при минской династии полностью состоял из евнухов и женщин, подчинявшихся определённым управлениям[100]. Женская прислуга, к примеру, состояла в ведении Управления аудиенциями, Церемониального управления, Управления одеяний, Управления по продовольственному снабжению, Постельного управления, Управления по надзору за дворцовыми ремесленниками и Службы придворного надзора[100]. В 1420-х годах и позднее женская прислуга стала постепенно вытесняться евнухами, до тех пор, пока не осталась исключительно в Управлении одеяниями и четырёх подчиненных ему управлениях[100]. Чжу Юаньчжан объединил евнухов в Главное управление по делам аудиенций, но постепенно с ростом их власти и влияния увеличивалось и количество административных органов, где они были представлены, пока наконец их количество не дошло до двенадцати Главных управлений, четырёх управлений и восьми департаментов[100]. При минской династии в обычай вошло содержать огромный штат дворцовой прислуги, включавший в себя несколько тысяч евнухов, подчинявшихся Главному управлению по делам аудиенций. Ему подчинялись в свою очередь Главные управления по надзору за придворным штатом, Главные управления надзиравшие за исполнением церемоний, продовольственное снабжение, посуду, документы, конюшни, печати, гардероб, и т. д.[101] Управления ставили своей целью надзор за отоплением, музыкантами, поставками бумаги и банями[101]. Департаменты занимались вооружением, серебром, прачечными, головными уборами, изделиями из бронзы, производством текстиля, вина, и садами.[101] Временами самый влиятельный из евнухов Главного церемониального управления осуществлял по сути дела диктаторскую власть над государством[74][101].

Несмотря на то, что штат императорской прислуги комплектовался за счёт евнухов и женщин, в него входило чиновничье представительство под названием Управления по надзору за императорскими печатями, которое среди прочего поддерживало контакт с другими управлениями[102]. В сферу его деятельности входило изготовление и хранение императорских печатей, мерных реек и штемпелей. Существовали также чиновничьи управление по надзору за хозяйством князей императорской крови[103].

Чжу Юаньчжан во время своего царствования (1373—1384) имел обыкновение назначать новых чиновников строго по рекомендации, после его смерти вошло в обычай, что любой, желавший влиться в чиновничий класс, должен был пройти через строгую систему экзаменов, как то было впервые введено при династии Суй (581—618)[104][105][106]. Теоретически, это мог быть кто угодно (хотя государство с неудовольствием относилось к случаям, когда представитель купеческого класса пытался примкнуть к чиновничеству), в реальности, средства и время, которые требовались для подготовки, мог позволить себе только зажиточный землевладелец[107]. В то же время, государство строго следило, чтобы количество чиновников из каждой провинции не превышало определённой заранее цифры. Это была в сущности своей попытка избегнуть сосредоточения власти в руках людей из самых богатых регионов, где образование было поставлено наилучшим образом[108]. Развитие печатной индустрии со времён династии Сун позволило увеличило грамотность, следовательно, возросло и количество кандидатов на должности по всем провинциям[109]. Для детей печатались таблицы умножения и буквари, содержавшие набор простейших иероглифов, для взрослых, желавших подготовиться к экзаменам — недорогие издания конфуцианской классики и сборники правильных ответов[110].

Кандидаты, сдавшие экзамены на государственную службу, собираются вокруг стены, где вывешены результаты (автор — Цю Ин (1494—1552))[111]

Как и раньше, от экзаменуемых требовалось знание классических конфуцианских текстов, ядром экзамена выступало по сути дела Четверокнижие, выбранное для этого Чжу Си в XII веке[112]. Минские экзамены отличались, пожалуй, большей сложностью ввиду того, что в 1487 году к существовавшим ранее прибавилось т. н. «восьминогое сочинение», при написании которого требовалось доказать знание господствующей литературной традиции[14][112]. Экзамены постепенно усложнялись, по мере того, как студент двигался по иерархической лестнице, начиная с провинциального уровня, причем успешно прошедший испытание получал соответствующий титул. Чиновники делились на девять иерархических классов, каждый из которых, в свою очередь, состоял из двух ступеней; в соответствии с рангом назначалось жалование, (номинально равнявшееся определённому количеству риса)[113]. В то время как провинциальные кандидаты немедля назначались на низшие должности и получали соответствующий небольшой ранг, выдержавшие дворцовый экзамен могли рассчитывать на ранг цзиньши («учёного сановника») и соответствующее ему высокое положение[114][115]. За 276 лет существования минской династии было проведено 90 дворцовых экзаменов, и по их итогам, количество успешно прошедших испытание кандидатов составляло 24874[114]. Эбри уточняет, что «в каждый отдельно взятый момент существовало от 2 до 4 тысяч цзиньши, что равнялось приблизительно 1 на 10000 взрослых мужчин». Для сравнения, общее количество шэнъюань («государственных студентов»), то есть соискателей низшего ранга к началу XVI столетия составляло 100000 человек[107].

Максимальный период нахождения в должности составлял девять лет, но каждые три года старшие по рангу чиновники должны были проверять подчинённых на соответствие их должностям[116]. Если по результатам проверки чиновник показывал уровень, превышавший требования к его непосредственным обязанностям, он получал повышение по службе, если был признан соответствующим — оставался на прежнем месте, если не выдерживал экзамена — то понижался на один ранг[98]. В самых вопиющих случаях несоответствия чиновник мог быть уволен или наказан[98]. От подобной процедуры освобождались лишь столичные чиновники от 4 ранга и выше, так как от них ожидалось, что о собственных промахах они сами сообщат начальству.[98] В уездах и префектурах на службе состояло около 4000 школьных учителей, которые каждые девять лет должны были подвергаться проверке на соответствие занимаемой должности[117]. Старший учитель на уровне префектуры по рангу приравнивался к чиновнику второго класса уездного уровня[117]. Наставникам Высшего класса имперского уровня вменялось в обязанность обучать наследника престола; это управление возглавлял Высший Наставник, который по рангу относился к старшей должности третьего класса[103].

Высшие чиновники, поступавшие на гражданскую службу после успешно сданных экзаменов, осуществляли управление над огромным количеством рядовых служителей, не имевших собственного ранга[118]. Их количество превышало высший чиновничий класс вчетверо; Чарльз Хакер считал, что их общее количество в империи составляло около 100 000 человек[118]. Низшее чиновничество занималось письмоводительской и технической деятельностью в составе государственных служб. Ниже их по рангу находились рядовые стражники, курьеры, и носильщики; низшие чиновники каждые десять лет должны были доказывать соответствие занимаемой должности и при успехе даже могли получить низший ранг девятого класса[118]. Одним из преимуществ низшего чиновничества было то, что в отличие от «учёных», они постоянно оставались на одном месте, не были вынуждены периодически менять место проживания и получать назначения в провинции, и также не имели подчиненных, за хорошее или плохое несение службы которыми были бы ответственны[119].

Во времена существования династии Мин императорские евнухи сосредоточили в своих руках огромную власть над государством. Одним из самых эффективных средств контроля была секретная служба, которая в начале правления династии помещалась в так называемом Восточном крыле, позднее — Западном крыле[101]. Секретная служба непосредственно подчинялась Управлению Церемоний, которое в Минскую эпоху часто представляло собой олигархическую группу[101]. Евнухи делились на разряды, соответствующие разрядам гражданской службы, но количество ступеней в их внутренней иерархии равнялось четырём, а не девяти[120].

Князья императорской крови и наследники первого минского императора часто получали высокие, но чисто номинальные титулы, или вместо них обширные земельные владения. Эти владения не являлись феодами в западном понимании, держание не обязывалось службой в гражданской администрации, также их участие в военном деле осуществлялось только во время правления первых двух императоров[121]. Князья не были полновластными правителями в своих землях, в противовес тому, как то было принято при династиях Хань и Цзинь. Не принимая участия в государственных делах, князья крови, супруги императорских дочерей и прочая родня, принадлежавшая, таким образом, к высшей иерархии, становились частью императорской семьи, принадлежали ко двору, и отвечали за императорскую генеалогию[103].

Подобно гражданским чиновникам, высокопоставленные военные также занимали каждый определённую ступень в иерархии, соответствие которой должны были подтверждать каждые пять лет (в отличие от гражданской службы, где срок составлял три года).[122] Военная служба, впрочем, полагалась менее престижной, чем гражданская. Это объяснялось тем, что военной службой занимались из поколения в поколение в одних и тех же семьях, в то время как возможность заслужить чиновничий ранг напрямую зависела от способностей и умений самого соискателя. Кроме того, согласно конфуцианским канонам, служба связанная с насилием (武, wu) ставилась ниже, чем связанная с познанием (文, wen)[122][123]. Но, несмотря на более низкое профессиональное положение, военным разрешалось наравне со всеми держать государственные экзамены, а после 1478 года появился даже особый военный экзамен, который должен был проверить профессиональные умения кандидата[124]. Вместе с бюрократической структурой, унаследованной без изменений от Юаньской династии, при минских императорах была учреждена новая должность — выездного армейского инспектора. В первой половине эпохи Мин, на верхних ступенях армейской иерархии преобладали представители знати, эта традиция совершенно исчезла в позднейшее время, и постепенно выходцы из низших слоёв населения совершенно вытеснили аристократию[125].

Ван Гень имел полную возможность проповедовать свои философские взгляды представителям различных регионов страны, так как благодаря тенденции к постепенному сближению города и деревни, обозначившемуся уже в эпоху Сун, постепенно уходила в прошлое изолированность отдельных поселений и расстояние между городами, занятыми оживленной торговлей, сокращалось[126]. Философские школы и связанные с ними группы, религиозные и другие местные организации, строящиеся на добровольной основе, множились и вместе с тем укреплялись связи между образованным классом и местным сельским населением[126]. Джонатан Спенс полагал, что разница между городским и деревенским бытом в минском Китае постепенно размывалась из-за того, что крестьянские хозяйства располагались в непосредственной близости от города, а порой и внутри кольца крепостных стен[127]. Кроме того, изменения претерпевали и привычные социально-экономические отношения, выражавшиеся в традиционной системе четырёх профессиональных классов — ремесленники приходили на помощь крестьянам, когда в деревне были остро нужны рабочие руки, а крестьяне искали работу в городах во время голода[127].

Молодое поколение имело возможность унаследовать отцовскую профессию или выбрать себе другую. В частности, этот выбор включал в себя профессии изготовителя гробов, специалиста по художественному литью или кузнеца, портного, повара или специалиста по изготовлению лапши, мелочного торговца, трактирщика, содержателя чайной, хозяина питейных заведений, сапожника, изготовителя печатей, содержателя ломбарда или борделя, или менялы, как представителя будущей банковской профессии, занимавшегося вексельными операциями[63][128]. К примеру, почти в каждом городе имелся свой бордель, где можно было найти и женщин, и мужчин, готовых к услугам, причем гомопроститутки ценились выше, так как половые отношения с подростком считалось знаком принадлежности к элите, несмотря на то, что с точки зрения морали, содомия подвергалась осуждению[129]. Распространение получили общие бани, что было достаточно редким в прежние времена[130]. В городах лавки и розничные торговцы выставляли на продажу деньги из фольги, предназначенные для сжигания во время жертвоприношений предкам, предметы роскоши, головные уборы, изысканную одежду, чай различных сортов и т. д[128]. Мелкие города и поселения, слишком бедные или отдаленные от соседей, и потому лишённые собственной торговли и ремесленного производства, тем не менее получали всё нужное через странствующих торговцев или принимали участие в периодических ярмарках[127]. Даже в самых мелких городах имелись начальные школы, заключались свадебные союзы, проводились религиозные церемонии, выступали бродячие труппы, собирались налоги, и средства на случай голода[127].

На севере страны основными сельскохозяйственными культурами были пшеница и просо, а к югу от Хуайхэ — рис. В озёрах и прудах разводились рыба и утки. К югу от Янцзы процветало шелководство, для которого выращивались шелковичные деревья, здесь же культивировали чайные кусты, ещё дальше к югу располагались плантации цитрусовых и сахарного тростника[127]. В горных районах на юго-востоке местные жители часто занимались торговлей бамбуком, использовавшимся в качестве строительного материала. Выходцы из бедных слоев населения пополняли ряды дровосеков, углежогов, они же получали известь, сжигая раковины морских моллюсков, обжигали горшки, плели корзины и циновки[131].

На севере страны основными средствами передвижения были повозка и лошадь, в то время как на юге огромное количество каналов, рек и озёр представляли собой удобную и дешевую транспортную сеть. В то время как на юге земля в основном была поделена между крупными владельцами, сдававшими её в аренду крестьянским семьям, на севере насчитывалось куда больше небольших, но самостоятельных земельных наделов, что обуславливалось более сложными условиями жизни, более суровым климатом и как следствием — небольшой урожайностью, способной прокормить лишь владельца и его семью[132].

Для ранней минской живописи, главным образом, была характерна ориентация на прежние, главным образом сунские, образцы. В возрождённой на рубеже 20-30-х годов XV века придворной Академии живописи преобладал жанр «цветов и птиц». Наиболее прославленными мастерами здесь были Бянь Вэньцзинь (начало XV века) и Линь Лян (конец XV века). В жанре пейзажной живописи, характерном для независимых от двора художников, пользовались известностью школа У во главе с её основателем Шэнь Чжоу (1427—1509) и школа Чжэ, наиболее ярким представителем которой был Дай Цзинь (род. ок. 1430 г.)[8], а также Хуатинская (Сунцзянская) школа во главе с видным теоретиком живописи Дун Цичаном. В живописи XVI века преобладал подражательный (в отношении традиционных манеры и сюжетов) стиль. В традиционном жанре «цветы и птицы» большого мастерства достиг Люй Цзи. К новым моментам следует отнести развитие получившего распространение в XV в. так называемого «погребального портрета» с его характерной реалистичностью. С XVI веке возникает жанр иллюстрации погребальных произведений. Особый миниатюрный стиль в этой области доводит до совершенства работавший в середине века Цю Ин[54]. Помимо названных художников широкую известность в эпоху Мин также приобрели Тан Инь, Вэнь Чжэнмин и др.

Кроме живописцев, славой пользовались некоторые мастера фарфорового дела, к примеру, Хэ Чаоцзун, живший в начале XVII-го столетия, который занимался изготовлением белых фарфоровых статуэток. Основными центрами фарфорового производства в эпоху Мин выступали Цзиндэчжэнь в провинции Цзянси и Дэхуа в Фуцзяне. Дэхуанские фарфоровые фабрики, с начала XVI века, занимавшиеся экспортом фарфоровых изделий в Европу, специализировались на их изготовлении в соответствии с европейскими вкусами. В своей книге «Азиатская торговля керамикой» (Chuimei Ho, The Ceramic Trade in Asia) Хоу Цуймэй отмечает, что лишь 16 % экспортных китайских керамических изделий во времена поздней Мин отправлялось в Европу, в то время как остальное предназначалось для продажи в Японии и Юго-Восточной Азии[61].

Предметы искусства эпохи Мин

		Золотая солдатская фляга, предположительно выполненная для членов императорской семьи		Картина минского художника Чэнь Хуншоу (1599—1652), написана в традиционном жанре «цветы и птицы»
Статуэтка работы Хэ Чаоцзуна, изображающая сидящего Будду
Кисточка для каллиграфии		Фарфоровое блюдо		Храм Неба, где минские императоры молились за благополучие страны

Тенденция к подражанию древним образцам становится характерной с конца XIV — начала XV в. для литературного и публицистического творчества целого направления — «приверженцев древней литературы» («гу вэнь пай»), к которым относили себя Сун Лянь, Лю Цзи, Ян Шици и многие другие учёные и политические деятели[8].

Наибольшие достижения в жанре прозы наблюдаются в XVI — начале XVII в. Так, Сюй Сякэ (1587—1641), автор путевых записок под названием «Дневник Странствий», состоявших из 404000 иероглифов, приводил в них скрупулёзнейшую информацию обо всех местах, которые посетил — начиная с географии, кончая минералогией[133][134]. Первое упоминание о газете в Пекине относится к 1582 году; к началу 1638 г. пекинская «газета» печаталась уже с помощью передвижных литер, сменивших текст, полностью вырезавшийся на деревянной доске[135]. В эпоху поздней Мин развился новый жанр — своды правил, касающиеся этики деловых сношений и предназначавшийся в первую очередь для купцов[136]. Жанр короткого рассказа восходит ещё к эпохе Тан (618—907)[137], где уже тогда пользовался популярностью, но если работы, принадлежавшие перу таких авторов как Сюй Гуанчжи, Сюй Сякэ и Сун Иньсина, скорее носили технический и энциклопедический характер, в минскую эпоху развилась также чисто художественная разновидность этого жанра. В то время как аристократы были достаточно образованы, чтобы легко читать книги, написанные на классическим слогом, имевшие более скромный багаж знаний женщины в просвещённых семьях, купцы и торговые приказчики составляли огромную аудиторию, к которой обращались авторы и драматурги, пишущие на разговорном языке (т. н. «байхуа»)[138]. Роман «Цветы сливы в золотой вазе», опубликованный в 1610 году, считается пятым из великих произведений Китая и ставится по значимости непосредственно за т. н. Четырьмя Классическими Романами — два из которых, «Речные заводи» и «Путешествие на Запад», увидели свет в эпоху Мин. Что касается драматургии, она чаще всего имела вымышленный, фантастический характер. Одна из самых известных китайских пьес, «Пионовая беседка», была написана драматургом минской эпохи Тан Сянцу (1550—1616) и впервые шла на сцене Павильона Принца Тена в 1598 году.

В XVI веке продолжается сооружение храмового ансамбля Храма Неба в Пекине и храмовых комплексов императорских погребений под Пекином. В архитектуре того времени, представленной довольно значительным числом сохранившихся памятников, начинает преобладать новый стиль, характеризующийся пышностью и изяществом внешнего декора (крыш, карнизов, колонн и т. п.). Примером этого могут служить постройки в столичном дворцовом комплексе, храм Конфуция в Цюйфу и сооружения на священной буддийской горе Утайшань (в Шэньси).

Китайская статуя даосского божества (глазурованная керамика), эпоха династии Мин, XVI ст.

С самого становления империи Мин приоритетное, господствующее положение в области идеологии и религии занимает ортодоксальное конфуцианство в его чжусианской (неоконфуцианской) версии. Оно приобретает характер государственного культа, который, правда, впитывает в себя черты других традиционных для Китая религиозно-этических систем, в первую очередь буддизма, что вполне согласуется с издавна существовавшей в стране тенденцией к религиозному синкретизму[8].

Буддизм и даосизм отнюдь не были запрещены и не подвергались явным гонениям. Правда, правительство, стремясь ограничить распространение «конкурирующих» с конфуцианством религий, ставило им определённые ограничения: в 1373 году в каждой административной области империи было разрешено иметь лишь по одному буддийскому и одному даосскому храму[8].

Христианство проникло в страну уже со времени правления династии Тан (618—907), а во времена поздней Мин в страну впервые прибыли из Европы иезуитские миссионеры, в частности Маттео Риччи и Николя Триго. С иезуитами соседствовали другие религиозные сообщества, к примеру, доминиканский и францисканский ордена.

Вместе с китайским математиком, астрономом и агрономом Сюй Гуанцюем Риччи в 1607 году перевёл с греческого на китайский язык фундаментальный математический трактат «Начала Евклида». Китайцы отдавали должное европейским познаниям в области астрономии, календарных наблюдений, математики, гидравлики и географии. Многие европейские монахи выступали в Китае скорее как учёные, чем собственно религиозные деятели, пытаясь таким образом завоевать доверие и уважение местного населения[139]. Но в то же время большинство китайцев относилось к христианству достаточно настороженно, а иногда и прямо враждебно, так как христианские традиции шли вразрез с привычной для них религиозной практикой[139]. Противостояние двух религий особенно откровенно выразилось в так называемой Нанкинском религиозном столкновении в 1616—1622, когда последователи конфуцианской традиции временно восторжествовали над европейскими миссионерами, западная религия и наука были признаны нижестоящими, вторичными по отношению к Китаю, из которого они, якобы, произошли. Триумф консерваторов продолжался, впрочем, недолго, и вновь имперская обсерватория оказалась заполненной образованными западными миссионерами[140].

Наряду с христианством, в Китае существовал иудаизм, еврейская община в Кайфыне имела собственную долгую историю; первым из европейцев об этом узнал Риччи, познакомившись с одним из её представителей в Пекине и узнав от него об истории его общины[141]. Ислам проник в Китай в начале VII столетия во времена правления династии Тан. В минское время известно несколько выдающихся государственных деятелей-мусульман, в частности, мусульманином был Чжэн Хэ. Во времена императора Хунъу в армии мусульманами были несколько высших армейских офицеров, среди прочих Чан Юйцюнь, Лань Юй, Дин Дэсин, и Му Ин[142].

Характерным явлением в религиозной жизни той эпохи можно считать существование наряду с официальным государственным вероучением местных, локальных культов, охватывавших самые широкие народные слои. Именно в этих культах с их обширным пантеоном и специфической обрядностью в полной мере проявлялся тот религиозный синкретизм, который был характерен для духовной культуры китайцев ещё с древних времён[8].

Во времена правления императоров Мин учение чиновника и философа сунской эпохи Чжу Си (1130—1200) и неоконфуцианство стали практически официальной идеологией двора и основой для большей части людей, принадлежавших к образованному классу. Однако полное единообразие в мировоззрении и философских концепциях, конечно же, существовать не могло. Среди философов времен династий Сун и Мин находились бунтари по складу ума, находившие в себе смелость открыто подвергать критике конфуцианские догмы. Одним из них был, например, Су Ши (1037—1101), философ эпохи Сун. Новую струю в учение Конфуция внес чиновник и философ минского времени Ван Янмин (1472—1529), чьи оппоненты обвиняли его в чрезмерном увлечении дзэн-буддизмом, который он якобы смешал с исконным учением Конфуция[143].

Ван Янмин — один из наиболее влиятельных конфуцианцев со времён Чжу Си

Подвергнув осмыслению концепцию «увеличения знания», восходящую к Чжу Си — что означало углубление личного понимания событий и вещей с помощью их тщательного рационального изучения, Ван пришёл к выводу, что так называемые «универсальные принципы» были всего лишь догмами, вложенными в разум обучением, на которых строились дальнейшие выводы[144]. В противовес им Ван объявил, что любой человек, к какому бы классу общества он ни принадлежал, мог развить свой разум до такой степени, чтобы соперничать с великими мудрецами древности Конфуцием и Мэн-цзы, и что сочинения их обоих не суть источники вечных и незыблемых истин, но всего лишь предположения и выводы, порой ошибочные[145]. С точки зрения Вана, крестьянин, умудренный практическим опытом, превосходил мудростью чиновника, отдавшего все свои силы на изучение конфуцианской классики, но не сделавший ничего, чтобы подвергнуть прочитанное испытанию опытом[145].

Чиновничество, принадлежавшее к консервативному крылу последователей Конфуция, отнеслась к идеям Вана весьма настороженно, особенно им не нравилось, что количество его сторонников стабильно росло, а провозглашаемые им идеи по сути своей представляли собой критику официальной власти[143]. Пытаясь ослабить его влияние, под разными предлогами — военной необходимостью или возникшими волнениями, его постоянно старались держать подальше от столицы[143]. Но несмотря на все препятствия, идеи Ван Янмина проникали всё глубже в сознание образованного класса, пробуждая новый интерес к даосскому и буддистскому учениям[143]. Более того, появились первые вопросы о справедливости социального устройства общества, в частности, почему чиновнический класс почитался выше крестьян[143]. Ученик Ван Янмина, Ван Жэнь, бывший работником на соляных рудниках, учил простых людей, что им необходимо получить образование, чтобы улучшить условия своей жизни, в то время как другой ученик Янмина, Хе Синьянь, ставил под сомнение возвеличение семьи как одну из основ построения китайского общества[143]. Его современник Ли Чжи (1527—1602) выдвинул революционную на тот момент идею, что женщины не уступают в интеллекте мужчинам и для них требуется лучшее образование; оба они умерли в тюрьме, обвиненные в распространении «крамольных мыслей»[146]. Впрочем, «крамола», связанная с женским образованием, была отнюдь не нова — существовало множество матерей, самостоятельно дававших детям начальное образование[147], придворные дамы также были обучены грамоте, каллиграфии и поэзии, в которых они соревновались на равных с мужчинами[148].

Оппозицию либеральным идеям Ван Янмина представляли консервативно настроенные чиновники, принадлежавшие к главному управлению по контролю (цензорату), в обязанности которых входили противодействие любым выпадам против власти, и старшие чиновники Академии Дунлинь, второе основание которой приходится на 1604 год[149]. Выступая против идей Ван Янмина о врожденном понятии добродетели, они пытались противопоставить ей ортодоксальную конфуцианскую этику. Представители этого течения, к примеру Гу Сяньчэн (1550—1612), утверждали, что идеи Янмина в основе своей оправдывают подлость, жадность и стяжательство[149].

Эта борьба идей привела в конечном итоге к расколу в среде образованного класса, причем, не оставив в стороне и правительство; члены которого как во времена Ван Аньши и Сыма Гуана пользовались малейшим поводом, чтобы развязать судебное преследование против членов оппозиционной партии[149].

В конце эпохи Мин формировались философские и общественно-политические взгляды таких выдающихся мыслителей и просветителей, как Хуан Цзунси (1610—1695), Ван Фучжи (Ван Чуаншань, 1619—1692), чья деятельность в полной мере развернулась уже после падения империи Мин[54].

По сравнению с периодом монгольского господства в начале эпохи Мин расширяется система образования, служивщая подготовке чиновной администрации. В обеих столицах — Пекине и Нанкине — функционировали высшие Государственные школы (гоцзыцзянь). До середины XV века, помимо того, существовало Высшее училище. В особых высших школах обучали военным наукам, медицине и даже магии. Восстанавливались и учреждались местные школы-академии (шуюань). Однако в целом система высшего и специального образования в начале Мин не достигла размаха, существовавшего в империи Сун в XI—XIII вв[8].

Правительство прилагало усилия к развитию начального образования. Помимо областных, окружных и уездных училищ указом 1375 года предписывалось создавать на местах начальные деревенские (общинные) школы. Продолжали существовать и частные школы. Имперская администрация пыталась полностью контролировать учебный процесс, предписывая, какие книги изучать, как проводить экзамены, чего на них требовать[8].

По сравнению с бурным расцветом науки и технологий в сунскую эпоху и достижениями Западного мира в то же время, достижения минской эпохи выглядят куда более скромно. По сути своей, научно-технический прогресс во времена поздней Мин был обусловлен наладившимися контактами с Европой. В 1626 году иезуит Адам Шалль написал на китайском языке первый трактат о телескопе, называемом «Юаньцзин Шо» (кит. упр. 远镜说, пиньинь Yuǎn jìng shuō, буквально: «Рассказ о далеко видящем оптическом стекле»); в 1634 году последний минский император Чжу Юцзянь после смерти Иоанна Шрека (1576—1630) получил его телескоп[150]. Гелиоцентрическая модель мироздания отвергалась католическими миссионерами в Китае, но в то же время, идеи Коперника и Галилео Галилея медленно прокладывали себе путь, вначале благодаря работам польского иезуита Михала Бойма (1612—1659) в 1627 году, трактату Адама Шалля фон Белля в 1640 году, и наконец благодаря Джозефу Эдкинсу, Алексу Уайли, и Джону Фрайеру в XIX ст[151]. Иезуиты в Китае, пропагандируя при дворе идеи Коперника, в то же время, в собственных сочинениях, придерживались геоцентрической системы Птолемея; это прекратилось окончательно лишь в 1865 году, когда вслед за протестантами католики окончательно приняли сторону гелиоцентризма[152]. Начало тригонометрии в Китае положили своими работами Шэнь Ко (1031—1095) и Го Шоуцзин (1231—1316), но дальнейшее её развитие пришлось лишь на 1607 год, когда появились работы Сюй Гуанци и Маттео Риччи[153]. Забавно, что некоторые изобретения, заимствованные из Европы, пришли туда из Древнего Китая, и вернулись обратно в эпоху поздней Мин, к примеру, так произошло с повозкой для размола зерна[154].

Китайский календарь давно нуждался в реформировании, так как, согласно ему, солнечный год равнялся 365 дням, что давало ежегодную погрешность в 10 мин. и 14 сек. в год, то есть грубо говоря, на один день в 128 лет[155]. Несмотря на то, что в минскую эпоху был принят календарь Го Шоуцзина, соответствовавший по точности григорианскому, Директорат астрономии отнюдь не занимался его периодическим приведением в соответствие с реальным положением светил; виной тому, видимо, было отсутствие знаний чиновников в этой области — должность эта была наследственной, при том, что законы минской империи запрещали частное занятие астрономией[156]. Наследник императора Хунси в шестом поколении, князь Чжу Цзайюй (1536—1611), в 1595 году предложил провести нужные изменения, но астрономическая комиссия, державшаяся ультраконсервативных взглядов, отвергла это предложение[155][156]. Интересно отметить, что тот же Чжу Цзайюй разработал систему равномерного музыкального строя, введенную в то же время в Европе Симоном Стевином (1548—1620)[157]. В дополнение к своим музыкальным работам в 1597 году ему удалось опубликовать и труды, касающиеся календарного счёта[156]. Годом ранее ещё одно предложение, касательно улучшения календаря, разработанное Син Юньлу, было отвергнуто главой Департамента Астрономии на основании того, что закон запрещал частное изучение этой науки; всё же в 1629 г. Син вместе с Сюй Гуанци принял участие в реформировании календаря соответственно европейским стандартам. Эти часы были улучшены Чжоу Шусуэ (ок. 1530—1558), который добавил в их конструкцию большое зубчатое колесо, четвёртое по счёту, изменил коэффициенты вращения колес, и увеличил размер отверстия, сквозь которое подавался песок, избавив, по его словам, новую модель от основного недостатка более ранних, которые постоянно забивались и требовали чистки[156].

Когда Хунъу, основатель империи Мин, обнаружил в Юаньском императорском дворце в Ханбалыке всевозможные механические устройства — фонтаны, играющие шариками, механического тигра, автоматы с драконьими головами, разбрызгивавшие благовония, механические часы, построенные по разработкам И Сина (683—727) и Су Суна (1020—1101) — он объявил их воплощением монгольской развращённости и упадка и приказал уничтожить[158]. Краткие упоминания о выполненных китайскими ремесленниками часовых механизмов с использованием зубчатых колес имеются в работах Маттео Риччи и Николя Триго[159]. В то же время, оба единодушно указывают, что в XVI веке европейские часы намного превосходили китайские аналоги, среди которых перечислены были водяные часы, огненные часы, и «иные инструменты, в которых… колёса вместо воды вращались песком»[160].

Итальянский миссионер Маттео Риччи (слева) и китайский агроном Сюй Гуанци (徐光啟) (справа) на рисунке с работы Атанасиуса Кирхера China Illustrata, опубликованной в 1667 году

Европейцы интересовались техникой Китая не менее, чем китайцы — европейской; так в 1584 году Абрахам Ортелий (1527—1598) изобразил в своем атласе Theatrum Orbis Terrarum (Зрелище шара земного) остроумное китайское изобретение — повозки, снабженные мачтами и парусами, подобно кораблям[161]. Гонсалес де Мендоса также писал об этом год спустя, в его работе упоминается также, что эти повозки изображаются на китайских шелковых одеждах — в то время как Герард Меркатор (1512—1594) отобразил их в своём атласе, Джон Мильтон (1608—1674) упоминает о них в одной из своих знаменитых поэм, Андреас Эверардус фан Браам Хукгеест (1739—1801) повествует о том же в своих путевых дневниках[162].

Пудлингование (слева) и мужчины у доменной печи (справа). Иллюстрация из энциклопедии Сун Инсина «Тянь гун кай у»

В своей книге «Нун чжэн цюань шу» («Полная книга о направлении сельского хозяйства») агроном Сюй Гуанци (1562—1633) уделил особое внимание вопросам ирригации, удобрениям, мерам по борьбе с голодом, пищевым и текстильным злакам, а также эмпирическим выводам, создавшим основу будущей науке химии[163]. Описания самых различных производств, снабжённые рисунками станков, приспособлений и технических приёмов, собраны в книге Сун Инсина «Тянь гун кай у» («Вещи, рождённые трудами неба»), появившейся в 30-е гг. XVII в. Богатый материал по научным и техническим знаниям содержится в энциклопедическом труде Ван Ци «Сань цай ту хэюй» («Иллюстрированный свод, построенный по трём разделам»), составленном в 1609 году. Знаменательно появление и таких узкоспециальных трудов, как «Янь-сянь мин тао лу» («Описание прославленной керамики из Яньсяня») У Цяня[54].

Значительным вкладом в китайскую медицину было появление труда Ли Шичжэня (1518—1593) «Бэнь цао ган му» («Перечень деревьев и трав»), в котором описывалось 1892 лекарственных препарата и приводилось более 1000 рецептов лечения[54]. Считается, что механизм противооспенных прививок был разработан даоистским отшельником, жившим на горе Эймэйшань в конце X-го столетия, он получил в Китае широкое распространение во времена царствования императора Лунцина (правил в 1567—1572 гг.), задолго до того, как стал известен за пределами страны[164]. Что касается оральной гигиены, зубная щётка появилась уже в Древнем Египте, где она имела вид прутика с торчащими с одного конца волокнами, но современную свою форму она обрела в Китае, несмотря на то, что в разновидности, появившейся в 1498 году, использовалась свиная щетина[165].

Синологи до настоящего времени не могут прийти к согласию о точном количестве населения в тот или иной момент эпохи Мин. Историк Тимоти Брук отмечает, что цифры, известные из государственных переписей, не отличаются надёжностью, так как в целях уклонения от налогов многие семьи сознательно указывали численность меньше настоящей, а многие из официальных лиц с той же целью сознательно занижали количество семей, проживающих под их юрисдикцией[166]. Особенно часто вне переписи оказывались дети, большей частью девочки, как то показывают сохранившиеся документы Мин, явно несущие на себе результаты подобных правок.[167] Также недосчитывались и взрослых женщин, как то показывают, к примеру, цифры переписи по Даминской префектуре в Хэбэе, в которых отмечено 378 167 мужчин и лишь 226 982 женщин в 1502 году[168]. Правительство предпринимало попытки уточнить цифры переписи по предположительным данным, сколько человек должно было быть в каждой семье, но окончательно решить таким образом налоговую проблему не удалось[169].

Так, в 1381 году перепись показала наличие 59 873 305 человек; это число, однако, резко уменьшилось в 1391 году, когда правительственные чиновники обнаружили, что около 3 млн человек отсутствуют на местах бывшего проживания[170]. В 1381 году подобный уход от налогов стал караться смертью, но, в попытках избежать разорения, многие бросали хозяйство и уходили прочь из прежних мест, несмотря на все усилия императора Хунъу прикрепить население к земле[171]. В 1393 году правительство, пытаясь получить цифру, более или менее соответствующую истине, приняло как данность количество населения, составляющее 60 545 812 человек[171]. В своем труде «К вопросу о количестве населения в Китае» Хэ Бинти предполагает, что в 1393 г. население составило 65 млн человек, так как при проведении переписи этого года неучтённым оказалось население в обширных областях Северного Китая и приграничья[172]. Брук отметил, что несмотря на прирост населения, количество, охваченное переписью в период после 1393 г. колебалось между 51 и 62 млн человек[171]. Император Хунчжи (годы правления 1487—1505) отмечал, что в то время, как реальное количество подданных растёт, отмеченная переписью цифра как гражданского населения, так и военных постоянно уменьшается[131]. Уильям Атвелл со ссылкой на Хейдру (Heijdra) и Моута (Mote), полагает, что реальная цифра около 1400 г. составляла порядка 90 млн человек[173].

Пытаясь косвенными методами выяснить, каков был реальный прирост населения, историки обратились к местным справочникам, издававшимся в минском Китае[167]. Брук, ссылаясь на материалы справочников, предполагает, что приблизительная цифра в царствование императора Чэнхуа (годы правления 1464—1487) составляла около 75 млн[169], в то время как по официальным данным в эпоху средней Мин в Китае насчитывалось 62 млн человек[131]. В то время как главы префектур по всей стране констатировали убыль или неизменное количество населения, согласно местным справочникам наблюдался огромный прирост в количестве людей, ищущих заработка на новом месте, для которых не хватало пахотной земли, так что многие из них вынужденно становились батраками, дровосеками, или пополняли собой ряды мелких мошенников[174]. При императорах Хунчжи и Чжэндэ преследование тех, кто покинул своё исконное место проживания, практически сошло на нет, в то время как император Цзяцзин (годы правления 1521—1567) в конечном итоге приказал местным властям вести регистрацию вновь прибывших без различия переселенцев и беглецов с целью обложения их налогами[168].

Но даже эта реформа, созданная с целью учёта рабочих мигрантов и купцов не достигла своей цели — в эпоху поздней Мин перепись по-прежнему отставала от реального прироста населения. В справочниках, выходивших по всей империи, учитывали этот фактор и пытались самостоятельно определять население в Минской империи, предполагая, что оно удвоилось, утроилось или даже выросло впятеро начиная с 1368 года[175]. По расчётам Фэрбанка население составляло в эпоху поздней Мин около 160 млн человек[176], в то время как Брук приводит цифру в 175 млн[175], а Эбрей в свою очередь доводит её до 200 млн человек[25]. А. А. Бокщанин в «Истории Востока» опровергал подобные числа, указывая, что по переписи 1578 года в империи проживало 60 692 856 человек. Темпы прироста были не столь высоки, как предполагают западные исследователи, однако значительны, поскольку, несмотря на неизбежную убыль населения в связи с маньчжурскими завоеваниями и крестьянской войной, через 15 лет после падения Мин в стране насчитывалось приблизительно 105 млн жителей[54].

Однако грандиозная по масштабам эпидемия, разразившаяся на северо-западе в 1641 году, опустошила густонаселённые области по берегам Великого канала; альманах северного Чжэцзяна отмечает, что в тот год заболело более половины населения, а в одной из областей к началу 1642 г. вымерло порядка 90 % населения[177].