Марк Юний Брут

Марк Юний Брут (лат. Marcus Junius Brutus; зима 85 года до н. э., Рим — 23 октября 42 года до н. э., у Филипп, Македония) — римский политический деятель и военачальник из плебейского рода Юниев, известный в первую очередь как убийца Гая Юлия Цезаря. На ранних этапах своей карьеры, в 50-е годы до н. э., считался видным оратором и получил почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи». В гражданской войне между Цезарем и Помпеем встал на сторону последнего (49 год до н. э.). После битвы при Фарсале перешёл на сторону Цезаря и занял видное место в его окружении. Получил претуру на 44 год до н. э. и должен был стать консулом в 41 году. Несмотря на это и на близкие отношения с Цезарем (некоторые источники сообщают, что Гай Юлий мог быть его биологическим отцом), Брут стал одним из организаторов и непосредственных участников убийства диктатора, которое произошло 15 марта 44 года до н. э. Целью заговорщиков было восстановление республики, но они не получили поддержки в Риме и были вынуждены оставить Италию. Брут уехал в Македонию, где собрал армию для борьбы с политическими наследниками Гая Юлия — Марком Антонием, Октавианом и Марком Эмилием Лепидом, создавшими Второй триумвират. Он разбил цезарианского наследника Иллирии и силой заставил города Ликии дать ему денег и солдат. Объединившись с Гаем Кассием Лонгином, Брут сразился с главными силами врага при Филиппах в октябре 42 года до н. э. и покончил с собой после поражения.

Марк Юний Брут
Marcus Junius Brutus
монетарий Римской республики
54 год до н. э.
квестор Римской республики
53 год до н. э.
49—48 год до н. э.
с 47 года до н. э.
легат с полномочиями пропретора в Цизальпийской Галлии
47—45 годы до н. э.
претор Римской республики
44 год до н. э.
43—42 годы до н. э.

Рождение зима 85 (по альтернативной версии, 79/78)
Смерть 23 октября 42 до н. э.
у Филипп, Македония
Род Юнии Бруты[d]
Отец Марк Юний Брут Старший (родной), Сервилий Цепион (приёмный, предположительно)
Мать Сервилия (родная), Гортензия (приёмная, предположительно)
Супруга Клавдия, Порция
Партия
 Медиафайлы на Викискладе

Марк Юний стал главным героем трактата своего современника и друга Марка Туллия Цицерона «Брут, или О знаменитых ораторах». В последующие эпохи личность и деятельность Брута получала крайне противоречивые оценки: в зависимости от своих политических воззрений писатели, публицисты и историки считали его или благородным человеком, который пожертвовал самым дорогим во имя Республики, или гнусным предателем. Второй вариант нашёл воплощение в «Божественной комедии» Данте. В эпоху Нового времени Брут стал героем ряда пьес (самая известная из них — трагедия Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь»), убийство Цезаря стало популярным сюжетом в исторической живописи.

Происхождение

Род Юниев

Марк Юний принадлежал к знатному плебейскому роду Юниев. Согласно Дионисию Галикарнасскому, представитель этого рода входил в состав самой первой коллегии народных трибунов (493 год до н. э.)[1]; правда, в историографии это считают вымыслом и относят первые достоверные сведения о Юниях к концу IV века до н. э.[2] В 325 году до н. э. один из Юниев впервые достиг консульства[3]. В последующую эпоху (до начала Второй Пунической войны) у ряда представителей этого рода, регулярно упоминавшихся в Капитолийских фастах, было одновременно по два когномена: один из них всегда Брут (Brutus — «глупец»[4]), а другой — Бубульк (Bubulcus), Сцева (Scaeva) или Пера (Pera). В конце II века до н. э. в источниках появляются первые собственно Бруты — братья Марк и Публий, которые были народными трибунами в 195 году до н. э. Первый из них, достигший консульства в 178 году до н. э., стал предком последующих Брутов. В историографии условно выделяют две ветви этого семейства. Представители одной из них носили преномен Децим и получали консульство в каждом поколении; их генеалогия прослеживается по источникам. Бруты из второй ветви носили преномен Марк и не поднимались выше претуры. Об их генеалогии сохранились только отрывочные сведения[5]. Известно, что к одному поколению с отцом Брута принадлежали профессиональный обвинитель (предположительно внук Марка-консула) и претор 88 года до н. э. (согласно альтернативной гипотезе, последний был дедом Брута-цезареубийцы и внуком Брута-консула[6]). Кроме того, претором в 82 году до н. э. был некто Луций Юний Брут Дамасипп[7].

Денарии Марка Юния Брута с изображениями Луция Юния Брута и Гая Сервилия Агалы, 54 год до н. э.

В I веке до н. э. плебеи Бруты претендовали на происхождение от патриция Луция Юния Брута, легендарного основателя Римской Республики, который сверг последнего царя Тарквиния Гордого, приходившегося ему родным дядей. Современник Марка Юния, греческий писатель Посидоний, попытался устранить некоторые нестыковки в исторической традиции: он утверждал, что кроме двух сыновей, казнённых Брутом Древним за участие в монархическом заговоре, был и третий, ставший предком последующих Юниев[8]. Будущий убийца Цезаря поддерживал эту генеалогию, поместив изображение своего легендарного предка на чеканившиеся им в 54 году до н. э. монеты[6] и на стену таблиния собственного дома[9]. По матери Марк считал себя потомком ещё одного защитника республики — Гая Сервилия Агалы, который в 439 году до н. э. убил претендовавшего на царскую власть Спурия Мелия[10]. По-видимому, память о выдающихся предках сыграла в жизни Брута большую роль[11][12]. Во всяком случае, он интересовался своим происхождением и однажды попросил Тита Помпония Аттика составить поколенную роспись Юниев[13][14].

В «Римских древностях» Дионисия Галикарнасского, изданных при Августе, родословная Gens Iunia восходит к одному из спутников Энея[15], подобно легендарным генеалогиям Цецилиев или Меммиев[16]. Согласно другой версии, предком Юниев был италийский автохтон Дафнис, убитый этолийским героем Диомедом[17].

Родители

Марк Юний Брут был единственным ребёнком народного трибуна 83 года до н. э., носившего то же имя. Брут Старший принадлежал к марианской партии, в 77 году до н. э. поддержал мятеж Марка Эмилия Лепида, потерпел поражение и был убит по приказу Гнея Помпея Великого[18][19]. За это Брут Младший ненавидел Помпея всю свою жизнь[20][21].

Бюст Марка Порция Катона. Новая глиптотека Карлсберга, Копенгаген

Матерью Брута была Сервилия, представительница одного из самых знатных патрицианских родов Рима. Она принадлежала к его ветви, известной как Сервилии Цепионы. Её отцом был проконсул 90 года до н. э., погибший во время Союзнической войны, дедом — консул 106 года до н. э., виновник поражения при Араузионе, а прадедом — консул 140 года до н. э., организатор убийства Вириата. По матери Сервилия приходилась племянницей народному трибуну 91 года до н. э. Марку Ливию Друзу, который попытался провести курс консервативных реформ, но погиб от руки наёмного убийцы. Единоутробным братом Сервилии был Марк Порций Катон Младший[10]. Овдовев, Сервилия вышла замуж во второй раз — за сородича первого мужа, Децима Юния Силана. От этого брака родились три дочери, единоутробные сёстры Брута; Юния Прима стала женой умеренного цезарианца Публия Сервилия Исаврика (консула 48 года до н. э.), Юния Секунда — женой Марка Эмилия Лепида (радикального цезарианца, члена Второго триумвирата), Юния Терция — женой Гая Кассия Лонгина, друга и главного соратника своего шурина[22]. Сервилия была очень энергичной и честолюбивой женщиной, оказывавшей большое влияние на ряд видных политиков Рима, включая своего брата (с определённого момента — главу консервативной части сената), второго мужа (консула в 62 году до н. э.)[23] и Гая Юлия Цезаря, которого источники называют её любовником[24][25].

Проблема отцовства Цезаря

Согласно некоторым источникам, в Риме ходили слухи о том, что Сервилия родила сына именно от Гая Юлия. Об этом осторожно сообщает Аппиан («…Некоторые даже полагали, что Брут приходится Цезарю сыном, так как, когда Брут родился, у Цезаря была связь с Сервилией»[26]) и уверенно — Плутарх («Известно, что в молодые годы он [Цезарь] находился в связи с Сервилией, которая была без памяти в него влюблена, и Брут родился в самый разгар этой любви, а стало быть, Цезарь мог считать его своим сыном»[27]). В то же время Плутарх упоминает связь между Цезарем и Сервилией только в связи с событиями 63 года до н. э.[28][27], а Светоний — в связи с первым консульством Цезаря (59 год до н. э.)[29]. Предполагаемому плоду этого адюльтера было тогда 22 года и 26 лет соответственно. В 85 году до н. э., являющемся годом рождения Брута согласно современному ему источнику, Цезарю было всего 15[30][29][31] или максимум 17[32] лет. Большинство исследователей полагает, что информация об отцовстве Гая Юлия — выдумка[33]

Усыновление

К 59 году до н. э. относится первое упоминание Брута с ещё одним именем — Цепион[34]. Брутом Цепионом и Марком Брутом по прозвищу Цепион его называет Аппиан в связи с событиями 44 года до н. э.[35][36]. Схожие упоминания есть у Диона Кассия[37] и в одном из поздних писем Цицерона[38]. Отсюда следует, что Марк Юний был усыновлён одним из представителей семейства Сервилиев Цепионов, с которым он был связан по материнской линии. Собственно усыновление и имя усыновителя нигде не упоминаются[39]. Формулировка Цицерона в письме, написанном в 59 году до н. э., «Цепион (это Брут)», может означать, что усыновление было совершено незадолго до описываемых в соответствующем письме событий[40]. Тем не менее в литературе часто встречается утверждение, что Брут был усыновлён своим дядей Квинтом Сервилием Цепионом, умершим в 67 году до н. э.[6][41][23][42]. Фридрих Мюнцер, пытаясь решить проблему хронологии, предположил, что усыновление было оформлено близкими Цепиона после его смерти ради продолжения рода[43]; другие исследователи уверены, что римское право исключает подобное[44].

Существует предположение, что усыновитель Брута — другой Сервилий Цепион, легат во время Пиратской войны 67 года до н. э.[45] и неудачливый жених Юлии. Он мог быть сыном Квинта, претора 91 года до н. э., причём от не упоминающегося в источниках первого брака, предшествовавшего браку с Ливией (и, таким образом, единокровным братом Сервилии)[46]. Его женой и, соответственно, приёмной матерью Марка Юния могла быть дочь выдающегося оратора Квинта Гортензия Гортала. В любом случае новое имя за Брутом не закрепилось. Сохранились только одно сенатское постановление, в котором его называют Квинт Цепион Брут, и одна греческая надпись в Оропе с вариантом Квинт Цепион, сын Квинта, Брут (получается, что имя Цепион здесь из когномена превращается в номен)[47]. Для современников и для потомков этот нобиль остался Марком Юнием Брутом[48].

Биография

Ранние годы

Марк Юний Брут (ксилография, автор неизвестен)

Сохранившиеся источники содержат противоречивые данные о дате рождения Брута. Согласно Цицерону, Марк Юний появился на свет через 10 лет после первого выступления Квинта Гортензия Гортала[49], состоявшегося в консульство Луция Лициния Красса[50][51] (95 год до н. э.). Таким образом, дата его рождения по этой версии — 85 год до н. э.[52] Эпитоматор Тита Ливия сообщает, что на момент гибели Бруту было «около сорока»[53]. Согласно Гаю Веллею Патеркулу, Брут погиб на 37-м году жизни[54]; в этом случае он должен был родиться в 79 или 78 году до н. э.[55]. Наконец, Секст Аврелий Виктор сообщает, что в 53 году до н. э. Марк был квестором[56]. При этом известно, что добиваться государственных должностей (в том числе и квестуры) римляне могли только начиная примерно с 27-летнего возраста[57].

Многие исследователи доверяют в этом вопросе Цицерону: он был современником и другом Брута, а потому должен был владеть достоверной информацией. Есть и мнения в пользу версии Веллея Патеркула[58]. Так, Татьяна Бобровникова считает, что слухи о Цезаре как отце Брута должны были иметь хронологическое обоснование, а значит, разница в возрасте должна была составлять не 15-17 лет, а несколько больше. К тому же сам Брут в одноимённом трактате Цицерона говорит: «[Гая Юлия] в те годы, когда я уже мог бы о нём судить, к сожалению, не было в Риме»[59]. Отсюда может быть сделан вывод, что в 58 году до н. э., когда Цезарь уехал в Галлию, Брут был ещё слишком юн[60]. Впрочем, существует и другая трактовка: Марк мог иметь в виду, что уже после отъезда Цезаря начал политическую карьеру[61]. День рождения Брута, согласно Плутарху, приходился на зиму[62].

Марк рано (в 77 году до н. э.) потерял отца. Предположительно Сервилия вышла замуж во второй раз, когда Марк уже был по крайней мере подростком, так что отчим не оказал заметного влияния на формирование его личности — в отличие от матери и дяди. Катон, человек принципиальный и никогда не поступавшийся своими убеждениями, стал в глазах мальчика образцом для подражания[63]. Брут получил прекрасное образование. Известно, что грамматику ему преподавал знаменитый своей учёностью сириец Стабилий Эрот, а Катон постарался передать племяннику свою любовь к греческой философии[42]. Последняя стала основой мировоззрения Брута, но если дядя был стоиком, то племянник стал поклонником Платоновой Академии[64].

Достигнув юношеских лет, Брут отправился в Афины продолжать образование. Там он встретился с вызвавшим его восхищение философом-академиком Антиохом Аскалонским и подружился с его братом Аристом[65]. Вероятно, там же Марк Юний впервые встретился с римским всадником Титом Помпонием Аттиком, который тоже стал его другом[66] и в дальнейшем ввёл его в круг римской интеллектуальной элиты. Из Афин Брут отправился на Родос, где учился какое-то время ораторскому искусству[67][68].

Начало политической карьеры

Первое упоминание Брута в связи с политической жизнью Рима относится к 59 году до н. э., когда консулами были Гай Юлий Цезарь и Марк Кальпурний Бибул, женатый на двоюродной сестре Марка Юния. Важным событием этого года стало так называемое «дело Веттия»: некто Луций Веттий заявил о существовании заговора аристократической молодёжи с целью убийства Гнея Помпея. Помимо Луция Эмилия Лепида Павла и Гая Скрибония Куриона Младшего к этому заговору якобы принадлежал и Брут. Уже на следующий день доносчик изменил показания, не говоря больше о причастности Марка Юния; Цицерон не сомневался, что это произошло из-за вмешательства Цезаря, постаравшегося выгородить сына своей любовницы[69]. Вскоре Веттий умер в тюрьме (или был убит), а дело было замято[70][71][72][73].

Единого мнения о том, существовал ли заговор в действительности, нет[74]. В историографии высказывались гипотезы о фальсификации обвинения Цезарем или всеми тремя триумвирами для достижения различных политических целей. Аргументом против таких гипотез некоторые учёные считают тот факт, что Цезарю после обнародования первого обвинения пришлось скорректировать его, чтобы вывести из-под удара Брута: если это и фальсификация, то слишком неуклюжая[75]. Согласно другой версии, действительно существовала группа молодых аристократов (Брут, Лепид, Курион), которую Луций Лициний Лукулл попытался использовать против своего старого противника Помпея, но из-за вмешательства Бибула этот заговор был раскрыт. Цезарь же мог заставить Веттия отказаться от обвинений в адрес Брута и прочих, чтобы этим актом милосердия завоевать себе новых сторонников[76].

В 58 году до н. э. народное собрание направило Катона на Кипр, чтобы присоединить этот остров к владениям Республики. Марк Юний, тогда ещё «неопытный юноша, погружённый в науки»[77], поехал с дядей. В пути, на Родосе, он заболел, а после выздоровления отдыхал в Памфилии, когда Марк Порций, задержавшийся в Византии, попросил его в письме ехать на Кипр, чтобы охранять казну царя Птолемея. Брут выполнил это поручение, хотя и неохотно; в дальнейшем он помог дяде доставить казну в Рим и заслужил его похвалу. Находясь на Кипре, Марк Юний успел стать патроном города Саламин. После возвращения в родной город он какое-то время не участвовал в политической жизни, посвятив себя книгам[78].

Денарий, отчеканенный Марком Юнием Брутом в 54 году до н. э.: на нём изображён Луций Юний Брут в окружении ликторов

В 54 году до н. э. Марк стал монетарием. На этой должности он отчеканил денарии с изображениями двух героев ранней римской истории, считавшихся его предками: Луция Юния Брута и Гая Сервилия Агалы. Продолжением той же сюжетной линии стал денарий с изображением на аверсе богини Либертас, а на реверсе — Луция Брута в окружении ликторов[6].

Тогда же Брут женился на дочери действующего консула Аппия Клавдия Пульхра. Этот шаг мог означать определённое сближение с Помпеем, старший сын которого был женат на другой дочери Аппия[79]. В следующем году Пульхр отправился с полномочиями проконсула в Киликию, а Марк Юний в качестве квестора поехал с тестем[80]. Он использовал свой пост для расширения своей клиентелы и обогащения: через посредников Луция Главцию, Марка Скапция и Публия Матиния Брут под огромные проценты ссужал деньги царям Галатии, Каппадокии, Армении, а также провинциалам. Проконсул помогал своему зятю. Так, когда город Саламин не смог выплатить долг, Пульхр предоставил Скапцию отряд конницы, с которым тот ворвался в город и взял в осаду здание совета. Пять членов совета умерли от голода, а остальным пришлось признать долг с процентами, вчетверо превышавшими те, которые разрешал закон (48 процентов годовых против 12)[81][82][83].

В 51 году до н. э. наместником Киликии стал Марк Туллий Цицерон. Брут, уехавший из провинции ещё до Пульхра, через Аттика обратился к новому проконсулу с просьбой о сотрудничестве, но тот, узнав о злоупотреблениях своего предшественника и о том, кто стоит за Скапцием, отказал ему[84]. В конце концов Цицерону, видимо, пришлось пойти на уступки Бруту[85]. Когда в 50 году до н. э. Пульхра в Риме обвинили в злоупотреблениях, Марк Юний вместе с Квинтом Гортензием Горталом выступил в суде защитником тестя[86] и добился его оправдания — в том числе благодаря обращению Цицерона из провинции к сенату[85][87]. При этом в адрес самого Брута никакие обвинения не прозвучали[88].

В Риме Марк Юний выступил с острым политическим памфлетом против Помпея, сосредоточившего к тому времени в своих руках почти диктаторскую власть. Возможно[89], именно в этом своём сочинении Брут рассказал историю, процитированную позже Светонием: «По словам Марка Брута, некий Октавий, человек слабоумный и потому невоздержанный на язык, при всём народе именовал Помпея царём, а Цезаря величал царицей»[90]. К этому же периоду относится составление Брутом текста речи в защиту Тита Анния Милона, обвинявшегося в организации убийства политика-популяра Публия Клодия. Брут был уверен, что это убийство оправдано, поскольку Клодий был плохим гражданином[89][21].

К концу 50-х годов до н. э. Брут уже обладал почётным титулом princeps iuventutis — «первый среди молодёжи»[91]. Это не давало никаких официальных привилегий, но было очень почётно и показывает, что Марк Юний считался одним из виднейших представителей молодого поколения римской аристократии накануне гражданских войн[85].

Гражданская война: на стороне Помпея

Марк Юний Брут (рисунок Питера Пауля Рубенса)

Согласно Плутарху, когда началась гражданская война (49 год до н. э.), все окружающие ожидали от Брута, что он встанет на сторону Цезаря, поскольку к Помпею он питал ненависть с детских лет: Марк даже не заговаривал с Помпеем при случайных встречах, «считая великим нечестием сказать хотя бы слово с убийцей своего отца». Брут всё же примкнул к Гнею в силу своих убеждений, поскольку считал его дело более справедливым[20]. С другой стороны, известно, что уже с 54 года до н. э. Марк Юний был свояком старшего сына Помпея — Гнея Помпея Младшего. Их общий тесть Аппий Клавдий Пульхр был, по словам антиковеда Рональда Сайма, «стержнем коалиции, направленной против Цезаря»[92]. Спустя год после женитьбы (53 год до н. э.) Брут отклонил предложение Цезаря стать его квестором в Галлии, так как Гай Юлий «не нравился никому из добропорядочных людей»[88]. Фридрих Мюнцер, исходя из того, что Помпей вместе с Брутом поддерживал Пульхра во время судебного процесса, предполагает, что уже к концу 50 года до н. э. было очевидно: Марк Юний принадлежит к лагерю помпеянцев[93]. Наконец, существует мнение, что Брут сделал свой выбор накануне войны под влиянием Катона[94][95].

В начале войны Брут отправился в Киликию в качестве легата при её новом наместнике Публии Сестии. Там он задействовал свои старые связи, чтобы заставить местные общины и мелких правителей предоставить помпеянской армии деньги, корабли и людей. После этого Марк присоединился к армии Помпея на Балканах[93] (согласно Псевдо-Аврелию Виктору, его вызвал из Киликии Катон[88]). Помпей был настолько рад появлению Брута, что при встрече даже обнял его[20]. После разгрома при Фарсале 9 августа 48 года до н. э. Брут «незаметно выскользнул какими-то воротами» из помпеянского лагеря, атакованного врагом, укрылся на болоте, а ночью бежал в Ларису. Оттуда, понимая, что дело помпеянцев проиграно, он отправил Цезарю письмо[96]. Гай Юлий после каждой своей победы следовал «политике милосердия», считая её очень важной для окончательного успеха[97], а письму Брута он, согласно источникам[27][98], обрадовался особенно (возможно, из-за своих отношений с Сервилией[99]). Ещё накануне битвы Цезарь приказал своим военачальникам пощадить Марка и даже отпустить его, если тот не сдастся сам; после боя его встревожило то, что Брута нигде не могут найти[100]. Цезарь пригласил Марка к себе, и тот занял место в его ближайшем окружении[101][102], в «когорте друзей»[103].

Антиковед М. Кларк задаётся вопросом, почему Брут после Фарсала не бежал в Африку вместе с другими помпеянцами, чтобы там продолжить борьбу. По мнению учёного, Брут, Кассий и Цицерон ещё до битвы решили, что, если Цезарь победит, они перейдут на его сторону. Сохранявший свою непримиримость Катон находился тогда в Диррахии и не мог повлиять на племянника[104].

На стороне Цезаря

Согласно Плутарху, именно Брут посоветовал Цезарю искать бежавшего в неизвестном направлении Помпея в Египте[101]; таким образом, он предоставил своему новому покровителю первые доказательства верности[102]. Сам Марк Юний в очередной раз направился в Киликию. Там он был и в середине 47 года до н. э., когда Цезарь приехал в эту провинцию из Александрии. Брут принял участие в походе Цезаря из Тарса через Каппадокию в Понт (там был разгромлен царь Фарнак), а потом в поездке через Галатию и Вифинию в Азию. В пути он использовал близость к диктатору, чтобы добиться помилования своего зятя Гая Кассия Лонгина, тоже принадлежавшего некоторое время к помпеянской партии, и попытаться помочь царю галатов Дейотару, своему давнему клиенту, на которого поступили жалобы от местных тетрархов. Он не смог добиться оправдания, но существенную часть своих владений (земли к западу от Галиса) Дейотар всё-таки сохранил[101][96].

Из Азии Брут направился на Лесбос, где встретился с видным помпеянцем Марком Клавдием Марцеллом, жившим в изгнании в Митилене. Марцелл произвёл на него большое впечатление[105]: «Это был действительно настоящий человек», — признал позже Брут[106]. — «Когда пришлось покинуть его, мне показалось, что в ссылку отправляюсь я сам, а не Марцелл остаётся в ней»[107]. Много времени Марк Юний провёл на Самосе, изучая понтификальное право в обществе ещё одного помпеянца — Сервия Сульпиция Руфа[108]. Познания в этой сфере были ему необходимы, так как незадолго до того Брут заочно был избран авгуром[102]. С Самоса Марк отправился в Италию[109].

Перед отправкой в Африку (конец 47 года до н. э.) Цезарь назначил Брута наместником Цизальпийской Галлии[110], хотя тот ещё не был ни консулом, ни даже претором. Марк Юний показал себя в этой провинции хорошим администратором и заслужил похвалы диктатора[111][112][113]. Благодарные местные жители поставили в Медиолане его статую, простоявшую по крайней мере до времён Августа[114][109]. В марте или апреле 45 года до н. э. Брут вернулся в Рим[99] и вскоре стал претором вместе со своим зятем Гаем Кассием Лонгином[115][102]. Оба они претендовали на городскую претуру, считавшуюся самой почётной, и Цезарь, ведавший назначениями, открыто признал, что Кассий с его военными заслугами больше достоин этой должности; но всё же городским претором он сделал Брута[116][117]. Через три года (в 41 году до н. э.) Марк Юний должен был стать консулом[118][119][120].

В те же годы (46—44 до н. э.) произошло сближение Брута с Цицероном. Оно началось с переписки, а после первых же личных встреч эти двое стали большими друзьями. Брут посвятил Цицерону свой трактат «О добродетели», а тот ему — целый ряд произведений[121]. Из разговоров двух друзей об истории римского красноречия вырос диалог Марка Туллия «Брут, или О знаменитых ораторах», в котором заглавный персонаж играет очень важную роль[109]. В этом трактате автор с большим пиететом высказывается и о самом Бруте, и о его родне, с горечью констатируя, что при новом государственном строе его другу не занять то место, которого он достоин[122]: «Горько мне глядеть на тебя, мой Брут, ибо твою юность, словно шествовавшую на победной колеснице среди народных рукоплесканий, разом и с разбегу сокрушила несчастная судьба нашей республики… Двойная тревога угнетает меня при мысли о тебе, так как и сам ты лишён республики, и республика лишена тебя»[123].

Заговор

Клятва Брута перед статуей (картина Фёдора Бронникова, XIX век)

Начиная с октября 45 года до н. э., когда Цезарь вернулся в Рим, росло недовольство им среди его окружения[124]. В качестве причин этого источники называют многочисленные нарушения Цезарем конституционных правил, подозрения, что он претендует на царскую власть, оппозицию отдельных цезарианцев из-за замедления их карьеры, желание бывших помпеянцев отомстить за поражение[125].

В Марке Юнии в силу его происхождения и положения многие видели естественного вождя гипотетического заговора, целью которого должно было стать физическое устранение «тирана». Плутарх даже замечает, что Цезарь «опасался его [Брута] мужества, громкого имени и многочисленных друзей», хотя и был в нём уверен из-за его характера. Цицерон заканчивает свой трактат «Брут», написанный в 46 году до н. э., обращением к заглавному герою, в котором заключён прозрачный намёк: «мы желаем тебе такой республики, в которой ты смог бы обновить и умножить славу двух знатнейших римских родов»[126]. Эти два рода — Юнии и Сервилии; представитель первого сверг царскую власть, а представитель второго убил Спурия Мелия, обвинённого в стремлении к тирании[10]. Во время претуры Брута на его преторское кресло подкидывали записки со словами «Ты спишь, Брут?»; «Ты не настоящий Брут!»[127][128].

Весной 45 года до н. э., сразу после гибели своего дяди Марка Порция, до конца продолжавшего борьбу, Марк Юний написал панегирик в его честь[129][128]. После возвращения из Галлии годом позже он сделал шаг к гипотетическому заговору, дав развод Пульхре и женившись на дочери Катона; в результате его фигура оказалась очень тесно связанной с памятью о двух самых непримиримых врагах Цезаря — отце жены и её первом муже Марке Кальпурнии Бибуле[130]. При этом ещё летом 45 года до н. э. Брут был абсолютно лоялен по отношению к Цезарю. В июле он с возмущением отверг предположение Цицерона о причастности Гая Юлия к убийству Марка Клавдия Марцелла[131]; в августе он верил, что Цезарь в ближайшее время восстановит Республику[9]. Начиная с октября надежды на отказ Гая Юлия от диктатуры стали таять[132]. Светоний приводит ряд высказываний Цезаря, относящихся к последнему году его жизни, и, в частности, такое: «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти»[133]. Возможно, именно такие заявления заставили Марка Юния увидеть в своём покровителе тирана, от которого необходимо избавиться[119]. Последней каплей могло стать провозглашение Цезаря пожизненным диктатором[134][135], состоявшееся незадолго до 15 февраля 44 года до н. э.[136] Кроме того, Сервилия к 44 году до н. э. разорвала отношения с Гаем Юлием и, по-видимому, постаралась настроить сына против бывшего любовника[10].

Серебряный денарий с портретом Цезаря в профиль с венком, надпись: «Цезарь дикт[атор] пожизненный» (лат. Caesar dict[ator] perpetuo). Отчеканен в феврале-марте 44 года до н. э. Публием Сепуллием Макром

О формировании заговора источники рассказывают по-разному. Согласно Плутарху, у истоков стоял Кассий, а Брут присоединился на позднем этапе, поскольку заговорщики требовали, чтобы он их возглавил[137]. Согласно Аппиану, Брут и Кассий объединились в самом начале, после чего «каждый из них стал испытывать как собственных друзей, так и друзей самого Цезаря, тех, кого они признавали наиболее смелыми»[26]. В результате (предположительно в январе — феврале 44 года до н. э.[138]) образовался заговор, объединявший сенаторов из лагеря оптиматов и цезарианцев, по разным причинам недовольных своим вождём. К первым относились, кроме самих Брута и Кассия, Квинт Лигарий, Цецилий Буколиан, Сестий Назон, Марк Спурий, ко вторым — Гай Требоний, Децим Юний Брут Альбин, Луций Минуций Базил, Луций Тиллий Цимбр и другие[138][139][140]. Аппиан перечисляет имена 15 заговорщиков[26], а Светоний говорит, что их было в общей сложности 60[141][142]. Возможно, среди них Брут был единственным идеалистом: убийство Цезаря только вредило ему лично, поскольку при диктатуре Марку Юнию была обеспечена хорошая карьера, а с «тираном» его связывали тёплые отношения[143]. Решение примкнуть к заговору, по-видимому, далось Бруту нелегко[144]. Позже он писал Цицерону, что убил бы собственного отца, если бы увидел, что тот стремится к тирании, и в конечном счёте, как выразился антиковед Балсдон, он смог «убедить себя, что собирается убить Цезаря-диктатора, а не… Цезаря-человека»[132].

Вне зависимости от того, как формировался заговор, Марк Юний стал его главой с момента вступления[145][146][143]. Заговорщики планировали убить Цезаря во время одного из заседаний сената. Звучали предложения вместе с Цезарем убить и Марка Антония, его ближайшего сподвижника, который мог стать очень опасным, но Брут выступил против[147]. По словам Плутарха, он потребовал, «чтобы дело, на которое они отваживаются во имя права и законов, было безукоризненно чисто от какой бы то ни было несправедливости»[148]: убить следовало только диктатора, действуя во имя идеи, а не из более мелочных соображений. Впрочем, в историографии прозвучало мнение, что Марк Юний просто опасался, что Антоний (человек физически крепкий, с большим военным опытом) окажет слишком серьёзное сопротивление[149].

Участники заговора предполагали, что после гибели диктатора получат поддержку народного собрания и сенатского большинства и республиканские порядки будут с лёгкостью восстановлены. Однако дальнейшие события показали ошибочность этих надежд[150]. Детальный план действий после тираноубийства не был разработан[151]; в связи с этим Цицерон позже констатировал, что заговорщики «проявили отвагу мужей и разум… детей»[152][153].

Убийство Цезаря

Карл Теодор фон Пилоти. «Убийство Цезаря» (1865 год)
Винченцо Камуччини. «Смерть Цезаря» (1804/05 год)

К марту 44 года до н. э. по Риму ходили слухи о зреющем заговоре. Какая-то информация доходила и до Цезаря; однажды, когда ему сказали, будто Антоний и Долабелла готовят мятеж, он ответил: «Я не особенно боюсь этих длинноволосых толстяков, а скорее — бледных и тощих», имея в виду Брута и Кассия. По данным Плутарха, кто-то предупредил диктатора, что Брут хочет его убить, но он в это не поверил. «Прикоснувшись рукой к своему телу, он сказал доносчику: „Брут повременит ещё с этим телом!“ — желая этим сказать, что, по его мнению, Брут за свою доблесть вполне достоин высшей власти, но стремление к ней не может сделать его неблагодарным и низким»[118]. От предложенной ему почётной стражи Цезарь отказался[154], и одни античные авторы видят в этом проявление беззаботности, а другие — нежелание бороться[155][156].

Заговорщики решили убить диктатора на последнем заседании сената перед его отбытием в парфянский поход — в курии Помпея в иды марта (15 марта 44 года до н. э.)[157]. Источники сообщают, что в этот день с утра Брут, опоясанный кинжалом под тогой, творил суд, действуя с удивительным хладнокровием. Именно к нему и Кассию перед заседанием подошёл сенатор Попилий Ленат, чтобы сказать шёпотом: «Всей душой желаю вам счастливо исполнить то, что задумали, но советую не медлить: про вас уже заговорили». Вскоре Марку сообщили, что его жена внезапно почувствовала себя плохо и находится при смерти, но он не пошёл домой, ожидая Цезаря, который задерживался[158][159][160].

Наконец, диктатор пришёл в курию. Согласно плану, заговорщики в самом начале заседания обступили его. Один из них, Луций Тиллий Цимбр, начал просить за своего брата, находившегося в изгнании, и остальные, включая Брута, присоединились к его мольбам. Цезарь отказал, и тогда Цимбр схватил его за тогу, подав таким образом условный знак. Все выхватили кинжалы. Публий Сервилий Каска первым нанёс удар, но смог только ранить Гая Юлия. Тот начал обороняться; остальные заговорщики набросились на него, «слепо и поспешно разя многими кинжалами сразу». Наконец, Цезарь упал, истекая кровью, у подножия статуи Помпея (позже на его теле насчитали 23 раны)[161][162]. Известно, что Брут ранил его в бедро или в пах и сам оказался легко ранен в руку: в пылу борьбы его случайно задел кинжалом кто-то из сообщников[163][159][149][164].

В эпоху Нового времени стали общепринятыми представления о том, что Цезарь, увидев, как Марк Юний приближается к нему с кинжалом в руках, сказал: «И ты, Брут?» и подставил своё тело под удары[165]. На самом деле эта фраза, ставшая знаменитой, впервые прозвучала в трагедии Уильяма Шекспира. Два античных автора — Светоний и Дион Кассий — сообщают, что, согласно одной из версий случившегося («некоторые передают»), увидев Брута с обнажённым кинжалом, Цезарь сказал ему по-гречески: «И ты, дитя моё?» (Καὶ σὺ, τέκνον)[166][167]. А Плутарх пишет: «Некоторые писатели рассказывают, что, отбиваясь от заговорщиков, Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнажённым мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары»[161].

После убийства

Когда Цезарь уже был мёртв, Брут попытался произнести речь перед сенаторами. Те в ужасе наблюдали за убийством и не посмели вмешаться, но теперь кинулись к дверям. Оставшись в пустой курии, заговорщики тоже выбежали на улицу и двинулись к Капитолию в сопровождении толпы заранее подготовленных гладиаторов и рабов. Они кричали, что убили тирана, и показывали всем свои окровавленные кинжалы. По дороге к ним примкнули некоторые сенаторы, не участвовавшие в заговоре: Марк Фавоний, Луций Стаций Мурк, претор Луций Корнелий Цинна, консул-суффект Публий Корнелий Долабелла. Народ, пребывавший в полной растерянности, не поддержал заговорщиков, но и не выступил против них. Предложение Цинны наградить Брута, Кассия и прочих как тираноубийц не было принято народным собранием; Марк Юний сам произнёс речь в комиции, в которой объявил о восстановлении Республики, но толпа встретила её молчанием, так что заговорщики предпочли уйти на вершину Капитолия[168][169][150][170][171][165].

В последующие несколько дней в Риме установилось шаткое равновесие. Вожди цезарианцев — Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид — располагали в столице одним легионом, и большинство простых горожан было скорее на их стороне, поскольку хранило добрую память о Гае Юлии; но это же большинство не хотело гражданской войны, неизбежной, если бы цезарианцы решили отомстить за своего вождя, а у заговорщиков было много сторонников среди сенаторов. 16 марта две «партии» перешли к переговорам. Антоний и Лепид гарантировали Бруту и Кассию безопасность, а те согласились, чтобы окончательное решение о политическом урегулировании принимал сенат, который собрался на заседание 17 марта. В курии снова прозвучало предложение объявить заговорщиков тираноубийцами (его озвучил Тиберий Клавдий Нерон). С другой стороны, собравшаяся у курии толпа требовала мести за погибшего. Однако победил компромисс. Было ясно, что объявление Цезаря тираном повлекло бы за собой отмену всех его распоряжений, а это было бы невыгодно в том числе и для республиканцев: ведь Гай Юлий сделал, например, Брута и Кассия преторами. Поэтому Цицерон предложил по-прежнему считать Цезаря легитимным правителем, но содеянное его убийцами предать забвению («амнистии»). Этот вариант на время удовлетворил всех[172][173][174][175][176][177].

Иллюстрация к «Истории Рима и римского народа» 1883 года

На том же заседании цезарианцы потребовали торжественных похорон Гая Юлия и обнародования его завещания. Кассий выступил против, но Брут согласился, надеясь, что это будет способствовать установлению гражданского мира. Дальнейшие события показали, что он совершил таким образом серьёзную ошибку. Диктатор завещал каждому гражданину Рима по 300 сестерциев и передал свои сады за Тибром в общественную собственность; известия об этом повлияли на позицию горожан. Антоний произнёс на похоронах (19 или 20 марта) погребальную речь, в которой обвинил Брута и прочих в чёрной неблагодарности. Следствием всего этого стали масштабные беспорядки: ожесточившаяся толпа искала убийц Цезаря, чтобы их растерзать, и пыталась поджечь их дома[178][173][179]. Заговорщики, напуганные этими событиями, бежали в Анций[180][181][182][183][184][185].

Сенат, занимавший сторону республиканцев, постарался найти поджигателей и отправить их в тюрьму. Брут и Кассий вскоре вернулись в Рим, чтобы продолжать выполнять преторские обязанности[186]. Известно, что, рассчитывая привлечь на свою сторону ветеранов Цезаря, эти двое разрешили им продавать полученные от государства земельные участки[187], но такая мера не помогла. Столичный плебс становился всё радикальнее в своих требованиях отомстить за Цезаря, росло влияние Антония, которому республиканцы не доверяли. Ради своей безопасности Брут и Кассий были вынуждены сформировать отряды личной охраны из жителей италийских муниципиев; но даже несмотря на это, с определённого момента они не могли показываться публично[188]. Наконец, между 9 и 13 апреля Марк и Гай снова уехали из Рима. Сначала они жили в поместье Брута под Ланувием, потом находили на время приют в разных городах Лация, где было много сторонников Республики[189]. Путеолы и Теанум Сидицинум выбрали их тогда своими патронами[190].

Весной 44 года до н. э. в некоторых провинциях Рима уже шла гражданская война. Известно, что Децим Юний Брут Альбин предлагал Марку отправиться в Испанию, чтобы примкнуть к Сексту Помпею Магну, или в Сирию, где против цезарианцев восстал Квинт Цецилий Басс[191][192]. Был и другой вариант — набрать армию в Италии, где у республиканцев наверняка нашлось бы множество сторонников. Но Марк не хотел воевать: в случае продолжения борьбы ему была нужна по возможности бескровная победа над врагами, одержанная законными методами. Он всерьёз обдумывал возможность уйти в изгнание[193], чтобы тихо доживать свою жизнь на одном из островов Греции. В то же время Брут продолжал надеяться на мирное урегулирование, а потому поддерживал видимость дружбы в переписке с Марком Антонием[194].

Убийцы Цезаря рассчитывали вернуться в Рим до 1 июня, чтобы принять участие в назначенном на этот день заседании сената, но оказалось, что это невозможно: в столице собирались ветераны, связывавшие свои надежды на месть за Гая Юлия с его приёмным сыном, Октавианом. В отсутствие Брута сенаторы обсудили в том числе и его судьбу. Согласно планам Цезаря, Марк Юний как претор должен был управлять Македонией, а Кассий — Сирией; но теперь эти провинции получали консулы (Антоний и Долабелла соответственно), а Брут и Лонгин должны были позаботиться о снабжении Рима хлебом в качестве наместников Азии и Сицилии. Марк оказался в сложной ситуации. С одной стороны, новое назначение казалось ему слишком незначительным и несовместимым с его высоким достоинством (dignitas). С другой, неповиновение сенату противоречило убеждениям Брута; к тому же, приняв назначение, он мог покинуть Италию не как изгнанник. 8 июня в Антии произошла встреча Марка Юния, Гая Кассия, Цицерона, Сервилии, Порции и Юнии Терции, на которой решалось, что делать дальше. Участники встречи не выработали единый план[195][196]; «ни одного разумного совета, ни одного здорового решения — никакого порядка», — констатировал Цицерон[197].

Прощание Брута с Порцией (1799 год, художник — Антуан Дюбо)

Марк Юний возлагал большие надежды на Аполлоновы игры, которые он организовал в качестве городского претора: это была возможность склонить на свою сторону столичный плебс, любивший роскошные зрелища. Игры шли с 6 по 13 июля. Публику они привели в восторг, но политических последствий это не имело — в том числе из-за вмешательства цезарианцев. По словам Аппиана, в кульминационный момент, когда зрители «стали требовать возвращения Брута и Кассия», толпа, подкупленная Октавианом, ворвалась в театр и начала задерживать представление, пока крики не стихли[198]. После игр Брут и Кассий окончательно поняли, что столица контролируется вражеской «партией» и что их пребывание в Италии лишено смысла[199][200]. 4 августа они направили из Неаполя письмо Марку Антонию, в котором заявили протест против оскорбительного и угрожающего тона в одном из его посланий. «Мы не призываем тебя ни к какой вражде, но всё-таки ценим свою свободу дороже, чем твою дружбу»[201], — написали они, намекая на возможность полномасштабной гражданской войны и предупреждая Антония, что ему не стоит повторять ошибки Цезаря[202]. Вскоре после этого Марк Юний и Гай Кассий разными путями отправились на Балканы. Порция, которая из-за плохого здоровья не смогла бы перенести морское путешествие, сопровождала мужа до Элеи, где простилась с ним, — как выяснилось позже, навсегда[203][204].

Начало войны с цезарианцами

Из Элеи Марк Юний отправился (17 марта 44 года до н. э.[205]) морем в Афины, где его с радостью встретили местные жители и многочисленные римские аристократы, улучшавшие в этом городе своё образование (в их числе были сыновья Цицерона, Катона, Лукулла[206]). Афиняне поставили статую Брута рядом со статуями тираноубийц Гармодия и Аристогитона[207][208] и почтили гостя особыми постановлениями Совета[62]. Какое-то время было неясно, что Марк намерен делать дальше. Сенат ещё в июле изменил распределение провинций, отдав ему вместо Азии Крит, но Брут не собирался отплывать на этот остров; он жил в Афинах у одного из своих проксенов как частное лицо, проявляя открытый интерес только к интеллектуальным занятиям[209]. В частности, по словам Плутарха, Марк «ходил слушать академика Феомнеста и перипатетика Кратиппа»[62]. При этом он продолжал следить за событиями на западе, о которых его информировали оставшиеся там друзья и мать[210].

В Италии усиливалась политическая борьба. На одном из сенатских заседаний (28 ноября 44 года до н. э.) Марк Антоний добился лишения Брута и Кассия прав на преторские провинции. Антоний сделал наместником Македонии своего брата Гая и заявил о претензиях на Цизальпийскую Галлию, которой управлял Децим Юний Брут Альбин; последний ответил, что не откажется от своих полномочий, причём нашёл поддержку у сената и Октавиана. Антоний двинул армию на север и осадил Децима в Мутине. Это означало окончательный разрыв между двумя политическими партиями. Узнав о случившемся, Брут, уверенный в правоте своего дела, тоже перешёл к силовым действиям[211].

Первым делом Брут позаботился о деньгах для предстоявшей ему войны. У Кариста он перехватил квестора Марка Апулея, который вёз в Рим 16 тысяч талантов (подать, собранную в провинции Азия), и убедил его отдать эти деньги[212]. Позже Брут забрал 500 тысяч денариев у квестора Сирии Гая Антистия Вета, получил 400 тысяч сестерциев в дар от Тита Помпония Аттика[213], завладел большим складом оружия в Деметриаде в Фессалии, который приготовил Цезарь для парфянского похода[214]. Наместник Македонии Квинт Гортензий Гортал (предположительно брат приёмной матери Брута) добровольно перешёл на его сторону. Под началом Марка Юния формировалась армия, в которую вошли один македонский легион, два сильных кавалерийских подразделения под началом Луция Корнелия Цинны и Гнея Домиция Агенобарба, многочисленные солдаты Помпея, рассеявшиеся по всей Греции после Фарсальской битвы[215][216][206].

С этим войском Брут двинулся в Иллирию. Три местных легиона, которыми командовал цезарианец Публий Ватиний, без боя открыли ворота Диррахия и перешли на сторону Брута, по-видимому, привлечённые обещанием денег[217]; Гай Антоний, которого направили из Рима на Балканы как нового наместника Македонии, в январе 43 года до н. э. был вынужден отступить из Аполлонии на юг. Известия об этом быстро достигли Рима. Один из консулов, Гай Вибий Панса, предложил наделить Брута империем, придав таким образом легитимность его действиям. Сенатор Квинт Фуфий Кален выступил против, и тогда Цицерон произнёс против него десятую филиппику, в которой настаивал на необходимости сделать Брута проконсулом Македонии, Иллирика и Греции. Это предложение было принято. В дальнейшем Гортал продолжал править Македонией, подчиняясь при этом Марку Юнию, и отсюда исследователи делают вывод, что Брут не был простым провинциальным наместником: он обладал верховным империем, и ему должны были подчиняться остальные магистраты Балкан и Азии[218].

Ауреус с изображением Марка Юния Брута, 43/42 год до н. э.

Преследуя Гая Антония, Марк Юний нанёс ему поражение в бою. Оставшиеся семь когорт цезарианцев перешли на сторону победителя, а Гай в марте 43 года до н. э. попал в плен[219]; сначала Брут обходился с ним очень мягко, но позже приказал казнить из-за его интриг и попыток организовать заговор[220]. Брут сформировал в Македонии ещё два легиона из местных жителей и в результате стал командиром сильной армии, включавшей шесть легионов. Его союзник Кассий тем временем установил контроль над Сирией[217]. В мае был разбит и погиб цезарианец Долабелла, до того занявший Азию, так что республиканцы оказались хозяевами всего Востока. На этом этапе Бруту не раз предлагали союз с отдельными представителями враждебной «партии». Так, в феврале Марк Антоний пытался примириться с ним и Кассием, обещая консулат на 41 год до н. э. и наместничество в Македонии и Сирии на 40—39 годы, а взамен желая получить в качестве провинции Косматую Галлию; в начале лета Цицерон пытался в ряде писем убедить своего друга, что тот должен заключить союз с Октавианом против Антония. Однако Марк Юний отвергал все предложения такого рода. Цицерону он объяснял и напрямую, и через Аттика, что Октавиан стремится, подобно своему приёмному отцу, свергнуть Республику и что идти с ним на компромиссы нельзя даже ради того, чтобы спокойно жить в родном городе[221]. «[Я] призна́ю для себя Римом всякое место, где только можно будет быть свободным», — написал он Марку Туллию в середине мая[222] и в том же письме добавил: «[Я] испытаю и испробую всё, и не перестану отвращать наших граждан от рабства»[223].

Видя усиление и непримиримость Брута и Кассия, цезарианцы объединились: Марк Антоний заключил союз с Марком Эмилием Лепидом (май 43 года до н. э.), а позже с Октавианом (этот союз получил название «второй триумвират»). Децим Брут погиб; сенат и лично Цицерон[224] обратились за помощью к Марку Бруту и Кассию. Прежде, чем те смогли что-то сделать, цезарианцы в августе 43 года до н. э. заняли Рим. Согласно принятому тогда же Педиеву закону, все убийцы Цезаря подлежали суду как преступники. Октавиан инициировал суд над Брутом[225], поручив роль обвинителя одному из своих приближённых, Луцию Корнифицию. «Подчиняясь угрозам и принуждению», судьи вынесли обвинительный приговор, причём, по словам Плутарха, симпатии народа были на стороне осуждённого[226].

Рассказывают, что когда глашатай, в согласии с обычаем, выкликал с ораторского возвышения имя Брута, вызывая его на суд, народ громко застонал, а лучшие граждане молча опустили головы, Публий же Силиций у всех на глазах разразился слезами, за что имя его, спустя немного, было внесено в список обрекаемых на смерть.

Плутарх. Брут, 27.[227]

Теперь Брут был фактически объявлен вне закона. В ноябре 43 года до н. э. его имя вместе с именем Кассия оказалось в первом из проскрипционных списков: любой мог его убить и получить за это денежную награду. В ходе репрессий погибли многие видные политики, в том числе Марк Туллий Цицерон. Республиканцы на Востоке отвечали на такие новости активизацией приготовлений к большой войне. Ещё летом Брут вёл успешные боевые действия против фракийцев — либо чтобы обезопасить коммуникации между Македонией и Азией, либо ради добычи[228] (за это солдаты провозгласили его императором)[229][230]. Осенью он переправился с армией через Геллеспонт, чтобы заставить города и династов Малой Азии дать ему максимум денег и солдат. Кассий в это время готовился к походу в Египет, но Марк Юний в письме отговорил его от этой затеи. Друзья встретились в самом конце года в окрестностях Смирны, где договорились о совместных действиях. Согласно Аппиану, Брут предложил идти в Македонию, чтобы скорее дать решительный бой врагу, но Кассий убедил его сначала расправиться с родоссцами и ликийцами, которые поддерживали триумвиров[231]. Брут двинулся в Ликию. Город Ксанф, сражавшийся до конца, был полностью уничтожен его армией; город Патара, жители которого не захотели для себя такой участи, сдался, а следом за ним весной 42 года до н. э. капитулировали и другие ликийские общины. Марк Юний вернулся в Ионию, взыскав с побеждённых 150 талантов[232][233]. В целом республиканцы собрали за счёт военных грабежей и обложения всей Малой Азии податью на десять лет вперёд огромные средства[234][235][236][237] — около 50 тысяч талантов[238].

Филиппы

Сверху — первая битва при Филиппах, внизу — вторая битва, слева — пути цезарианцев и республиканцев к Филиппам.

Летом 42 года до н. э. Брут и Кассий объединили свои армии в Сардах (при этом каждый из них остался во главе своей части войска, и главнокомандующий не был назначен). Им предстояло сразиться с Антонием и Октавианом, готовившимися к высадке на Балканах. У республиканцев был сильный флот, которым командовали Луций Стаций Мурк и Гней Домиций Агенобарб, но они не смогли помешать переправе цезарианцев, а сухопутные войска не попытались встретить врага в Эпире — прежде, чем тот выйдет на стратегический простор. Это был серьёзный просчёт Брута и Кассия[239]. Республиканская армия переправилась через Геллеспонт и только начала движение по Фракии, когда путь ей преградил сильный авангард цезарианцев — восемь легионов под командованием Луция Децидия Саксы и Гая Норбана Флакка, прошедшие форсированным маршем по Эгнациевой дороге и занявшие неприступное Сапейское ущелье[240]. Благодаря помощи фракийского царя Раскупорида Брут и Кассий смогли обойти позиции цезарианцев по пути, считавшемуся до этого непроходимым; тем пришлось отступить к городу Филиппы. Вскоре к Филиппам подошло войско Антония, а десятью днями позже — войско Октавиана[241][242][239].

При Филиппах в октябре 42 года до н. э. произошли два сражения, решившие судьбу Римской державы. У каждой из сторон накануне этих битв было по 19 легионов, при этом легионы Брута и Кассия были не до конца укомплектованы, так что насчитывали всего 80 тысяч человек. Другим преимуществом цезарианцев было наличие опытных офицеров. У республиканцев же командные должности занимали главным образом молодые аристократы, не участвовавшие до этого в масштабных войнах. Брут и Кассий могли это компенсировать более сильной конницей (20 тысяч человек против вражеских 13[243]) и многочисленными вспомогательными войсками, которые прислали их восточные союзники[244]; к тому же цезарианцы испытывали серьёзные трудности со снабжением. Каждая из армий занимала по два лагеря на холмах на краях большой равнины. Лагерь Брута стоял напротив лагеря Октавиана, Кассию предстояло сражаться с Антонием[245][246]. Чтобы укрепить боевой дух своих солдат, командующие-республиканцы раздали им большие суммы денег: рядовой легионер получил 1500 италийских драхм, центурион в пять раз больше, военный трибун — ещё большую сумму[247][240].

Учитывая своё подавляющее превосходство на море и проблемы врага с подвозом продовольствия, республиканцы хотели затянуть войну. Согласно Аппиану, Брут и Кассий были в этом единодушны, и сражение началось из-за хитрости Антония. По словам Плутарха, Брут «стремился как можно скорее завершить дело битвой и либо вернуть отечеству свободу, либо избавить всех людей от бедствий, причиняемых бесконечными поборами, походами и военными распоряжениями»[248]; Кассию пришлось с ним согласиться под давлением своих подчинённых. Наконец, в историографии существует мнение, что солдаты республиканской армии стремились поскорее закончить войну, поскольку уже награбили богатую добычу[249]. В любом случае первое сражение при Филиппах произошло 3 октября 42 года до н. э. Войска Брута напали на врага и одержали убедительную победу: лагерь Октавиана был взят, сам Октавиан едва не попал в плен, а его солдаты отступили, понеся тяжёлые потери. Однако в это самое время Антоний смог зайти во фланг Кассию и обратить в бегство его конницу. Кассий не знал, что происходит на другом участке сражения; завидев конный отряд, посланный ему на помощь Брутом, он решил, что это враги и что битва полностью проиграна. Поэтому он тут же покончил с собой[250][251][252][253][254].

Брут после разгрома при Филиппах (иллюстрация к «Истории Рима от ранних времён до смерти Августа для мальчиков и девочек», 1912 год)

Брут, оплакавший своего друга и зятя[255][256], стал теперь единственным командующим. Он вывел войска из лагеря Октавиана и перегруппировал свои силы, а солдатам Кассия раздал по две тысячи денариев, чтобы поднять их боевой дух и компенсировать утраченное имущество. По данным источников[257][258], республиканцы понесли в первой битве при Филиппах вдвое меньшие потери, чем цезарианцы (8 тысяч человек убитыми против 16), но гибель Кассия имела далеко идущие негативные последствия: это был единственный в армии опытный полководец[252][259]. В одиночку Брут не мог удерживать под контролем огромную армию. Он хотел затянуть боевые действия, поскольку враг уже начинал голодать, но под давлением подчинённых через 20 дней после первой битвы согласился снова вывести армию в поле[260][254].

Фланг, которым командовал сам Марк Юний, как и в предыдущий раз, потеснил врага. Но на другом фланге солдаты, прежде подчинявшиеся Кассию, не выдержали натиска цезарианцев. Тем удалось прорвать вражескую линию и ударить Бруту в тыл. После ожесточённой схватки, в которой погибло множество молодых римских аристократов, республиканцы обратились в бегство. Марк Юний с четырьмя неполными легионами, в которых было 14 тысяч человек, отступил к горам. Его не преследовали — в том числе потому, что один из его друзей, Луцилий, сдался врагу, заявив, что он и есть Брут. Ночью Марк попытался выяснить, насколько серьёзно понесённое поражение, но его посланник погиб в пути; уцелевшие же легионы явно собирались перейти на сторону врага. Поэтому Брут решил покончить с собой[261][262]. Он просил о последней услуге своего раба Клита, потом — щитоносца Дардана, своего друга Волумния. Все они отказались, и только философ Стратон согласился помочь Бруту уйти из жизни[263][264][254].

Брут попросил его стать рядом, упёр рукоять меча в землю и, придерживая оружие обеими руками, бросился на обнажённый клинок и испустил дух. Некоторые, правда, утверждают, будто Стратон сдался на неотступные просьбы Брута и, отвернувши лицо, подставил ему меч, а тот с такою силой упал грудью на острие, что оно вышло между лопаток, и Брут мгновенно скончался.

Плутарх. Брут, 27.[263]

Антоний в знак уважения приказал завернуть тело Брута для погребальной церемонии в свой самый дорогой пурпурный плащ (который в ходе этой церемонии был украден, но Антоний позже поймал и казнил вора). Прах отправили матери Марка Юния[265][264]. Голову отправили в Рим по требованию Октавиана, как наглядное доказательство гибели дела заговорщиков, но корабль, который перевозил её, потерпел крушение[266].

Античные авторы и современные исследователи не сомневаются в том, что поражение и гибель Брута означали конец Римской республики. С этого момента разные «партии» определяли в борьбе не политический строй, а только то, кто именно станет единоличным правителем[267][261].

Монеты Брута

Денарий Марка Юния Брута, отчеканенный Гаем Сервилием Каской летом или осенью 42 года до н. э.
Денарий Марка Юния Брута с фригийским колпаком и упоминанием мартовских ид

Марк Юний занимался чеканкой монеты дважды — в самом начале своей карьеры, в 54 году до н. э., и в 43—42 годах до н. э., во время наместничества на Балканах; в обоих случаях он использовал это для политической пропаганды. В 54 году он отчеканил три вида монет — два с изображением Луция Юния Брута и один с Сервилием Агалой. Учёные полагают, что это была политическая демонстрация, направленная против Гнея Помпея Великого. Влияние этого политика в те времена настолько усилилось, что могло угрожать республиканскому строю; напоминая о героях древности, которые были беспощадны к тиранам, Брут мог открыто угрожать Помпею[268][269].

Монеты второго периода чеканились для прославления побед в Ликии и борьбы Брута за свободу Рима[269]. На них постоянно упоминается Libertas — главный политический идеал Марка Юния[270]. Как и в 54 году до н. э., Брут чеканил на монетах изображения своих предков. В одном случае это Агала и Луций Брут вместе, в другом — Луций Брут в окружении ликторов. На монетах Марка встречаются также символы победы (изображение трофеев, богини Виктории), предметы жреческого обихода. Вслед за Цезарем Марк Юний поместил на монеты собственное изображение[271]. Особенно интересными кажутся исследователям и коллекционерам монеты с легендой «Иды марта», изображением двух обнажённых кинжалов и фригийского колпака между ними, символизировавшего освобождение[272][273][254]. По словам Диона Кассия, «их оформление, а также надпись показывали, что вместе с Кассием [Брут] принёс свободу своему отечеству»[274].

«Очень возможно, что это одно из наиболее исключительных нумизматических приобретений, — говорится в комментарии аукциона Leu Numismatik. — Монета содержит портрет самого знаменитого из убийц и прославляет убийство Юлия Цезаря, одного из важнейших деятелей в западной истории… Коллекционеры и исследователи высоко ценили её со времён Возрождения, но она славилась и в античности»[275].

Брут на некоторых монетах назван просто по имени, без должности; на некоторых он — «проконсул» (это монеты проквестора Македонии Луция Сестия), а на некоторых — «император» (это чеканка его легатов — Публия Корнелия Лентула Спинтера, Гая Флавия Гемицилла, Педания Косты, Луция Плетория Цестиана, Марка Сервилия и Гая Сервилия Каски[275]).

Семья

Марк Юний Брут был женат дважды. Первой его женой в 54 году до н. э. стала патрицианка Клавдия, дочь Аппия Клавдия Пульхра, которая по отцу была потомком Цецилиев Метеллов, а по матери — возможно, правнучкой Гнея Сервилия Цепиона и родственницей мужа[276]. В 45 году до н. э. Брут дал ей развод[277] и тут же женился на своей двоюродной сестре Порции — дочери Марка Порция Катона и Атилии. Порция была вдовой Марка Кальпурния Бибула и матерью двух детей — в том числе, возможно, Луция Кальпурния Бибула.

Сцена из фильма 1953 года «Юлий Цезарь»; Брута играет Джеймс Мэйсон, Порцию — Дебора Керр
Самоубийство Порции (художник — Пьер Миньяр)

Известно, что Порция очень любила мужа. Согласно Плутарху, когда Брут стал участником заговора против Цезаря, она догадалась, что у её супруга появились какие-то заботы, о которых он не хочет ей рассказывать, и, чтобы доказать, что Марк может на неё положиться, нанесла себе серьёзную и болезненную рану ножом в бедро. Тогда Брут ей всё рассказал[278][279]. В историографии есть мнение, что сама идея убийства диктатора возникла под влиянием Порции, которая одним своим присутствием напоминала мужу «о Катоне и строгом голосе долга»[280]. Позже Порция стоически перенесла расставание с мужем, и только случайно увиденная картина, изображавшая прощание Андромахи с Гектором, заставила её заплакать[203].

Неясно, пережила Порция мужа или нет. Из письма, отправленного Брутом Аттику в середине мая 43 года до н. э., следует, что адресата заботило здоровье Порции и что на это были какие-то причины («Что здоровье моей Порции тебя заботит, не удивляюсь»)[281]. Приблизительно 8 июня 43 года датируется письмо к Бруту Цицерона с соболезнованиями в связи с утратой того, «подобного чему не было на земле»[282]. При этом автор письма проводит аналогию со смертью своей дочери[283], так что здесь может иметься в виду смерть жены Марка[284]. В современных научных работах можно встретить утверждения о том, что Порция покончила с собой[285] или умерла от болезни[205] при жизни мужа; причинами и в том, и в другом случае называют отчаяние из-за развития политической ситуации в Италии и поражений республиканцев. По другим данным, Порция пережила мужа: узнав о битве при Филиппах, она, лишённая оружия из-за предусмотрительности своих родных, схватила с жаровни горячие угли и проглотила их[286][287][288]. Плутарх слышал о письме Брута к друзьям, где тот «обвиняет их и скорбит о Порции, которую они, по его словам, забыли и бросили, так что, захворав, она предпочла расстаться с жизнью», и попытался в биографии Брута примирить друг с другом обе версии: он предположил, что философ Николай, первым написавший о смерти Порции после сражения при Филиппах, верно изложил все обстоятельства, но запутался в хронологии. Таким образом, самоубийство Порции могло произойти в середине 43 года до н. э.[286][289].

Детей у Марка Юния не было ни от одного из двух браков. Известно, что он проявлял заботу о своих племянниках — сыновьях Юнии Секунды Марке и Квинте Эмилиях Лепидах[290].

Интеллектуальные занятия

Марк Юний был одним из самых образованных римлян своего времени. В течение всей жизни он не прекращал интенсивные занятия, просиживая над книгами целые ночи — в том числе и во время самых драматичных событий своей жизни. Известно, что в день битвы при Фарсале Брут занимался сокращением «Всеобщей истории» Полибия[20], что во время той же кампании (48 год до н. э.) он написал текст речи по случаю смерти тестя[93], а накануне битвы при Филиппах посвящал чтению время до третьей стражи[291]. Он очень основательно изучил греческую философию, ставшую основой его мировоззрения: по словам Плутарха, «среди греческих философов не было, вообще говоря, ни одного, совершенно Бруту незнакомого, или же чуждого»[65]. Вслед за дядей Марк стремился действовать в соответствии с основными философскими принципами. Плутарх называет его поклонником платоновской Академии, Луций Анней Сенека и Луций Анней Флор — стоиком; при этом, по мнению Сенеки, он неправильно понимал стоическое учение[292]. Цицерон писал, что Марк Юний был в общении груб и резок, и это могло быть связано с увлечением Брута стоицизмом[293].

Брут был не только эрудитом, но и писателем, которого очень высоко оценивали античные авторы. В молодости он писал стихи. Плиний Младший упоминает его в числе поэтов-дилетантов наряду с Луцием Корнелием Суллой, Цицероном, Квинтом Гортензием Горталом, Гаем Меммием и другими политиками[294]; Тацит саркастично констатирует[295], что Брут и Цезарь как авторы стихов были «не лучше Цицерона, но оказались удачливее его, ибо о том, что они их сочиняли, знает меньше народу»[296]. Марк Юний составлял эпитомы исторических трудов[297] (в частности, «Всеобщей истории» Полибия, «Анналов» Гая Фанния и Целия Антипатра[298]), его перу принадлежит ряд философских трактатов, от которых сохранились только названия — «О добродетели» («О доблести»), «Об обязанностях», «О терпении»[299], — и которые ценились древними очень высоко[300]. В память о дяде он написал трактат «Катон», в котором приписал заглавному герою главные заслуги в разгроме Катилины. Известно, что Цицерон остался этим крайне недоволен[301][298]. Он написал Аттику: «[Брут] думает, что воздал мне великую хвалу, назвав лучшим консулом. Даже враг не написал бы суше!»[302] Гай Веллей Патеркул считал Брута одним из наиболее выдающихся литераторов Рима[303].

Наибольших успехов и прижизненной славы Брут добился в ораторском искусстве[299]. Цицерон упоминает его «удивительное дарование, глубокие знания и редкостное трудолюбие», обеспечившие успех в «самых серьёзных процессах»[304]. Известно, что речи часто писались Марком только ради упражнения, без намерения их произнести. Так, в 52 году до н. э. он написал речь в защиту Тита Анния Милона, получившую высокие оценки от услышавших её друзей автора. Другие известные его произведения — хвалебная речь (laudatio) в адрес умершего тестя, Аппия Клавдия Пульхра, произнесённая в 48 году до н. э. в Греции, речь, произнесённая в народном собрании после убийства Цезаря, «речи к народу» (contiones — по-видимому, распространявшиеся в письменном виде памфлеты[64]), которые, по словам Тацита, содержали «неосновательные, но проникнутые большим ожесточением упрёки Августу»[305]. Наиболее знаменитой стала речь в защиту Дейотара, произнесённая в вифинской Никее в 47 году до н. э.[96] По словам Цицерона, Брут тогда говорил «красиво и обстоятельно»[306]; выслушав его, Цезарь сказал: «Я не знаю, чего желает этот юноша, но чего бы он ни желал, желание его неукротимо»[101][307]. В то же время Тацит в «Диалоге об ораторах» критикует ораторскую манеру Брута за «медлительность и вялость» и заявляет, что речь «В защиту Дейотара» уже никто не читает. «Уступим, право же, Брута его возлюбленной философии, — предлагает Тацит, — ведь речи менее всего доставили ему славу, и это признают даже его поклонники»[296]

В том, что касается литературного стиля, Брут был последователем аттической школы с её простотой и ясностью, противостоявшей азианистской школе[308]. Плутарх говорит о «лаконской краткости и сжатости» и, чтобы продемонстрировать это, цитирует несколько писем Марка времён гражданской войны. Например, жителям Пергама тот написал следующее: «Дошло до меня, что вы дали деньги Долабелле. Если дали по доброй воле, это очевидное преступление, а если вопреки своему желанию — докажите это, давши добровольно мне»[65]. Известно, что Брут критиковал ораторскую манеру Цицерона «за бессилие и отсутствие мужественности», а тот в ответ считал его «бессодержательным и разбросанным»[309]. Несмотря на эту взаимную критику, Цицерон именно Марку посвятил свой трактат «Брут, или О знаменитых ораторах», написанный в 46 году до н. э., а тот, готовясь издать свою речь, произнесённую перед народом после убийства Цезаря, прислал Цицерону текст и попросил «беспристрастно его исправить». Цицерон не смог это сделать: в письме Аттику он констатировал, что речь написана «очень изящно», но оратор мог бы говорить «с бо́льшим жаром»[310][311].

Стихи, речи и трактаты Марка Юния полностью утрачены, но его переписка с Цицероном сохранилась полностью и составляет две книги; в составе этих книг — девять писем Брута, которые написаны весной и летом 43 года до н. э.[312] Начиная с XVIII века подлинность этой переписки оспаривалась некоторыми учёными: звучало мнение, что эти письма были созданы во времена Империи как риторические упражнения неизвестных авторов. Однако к середине XX века большинство исследователей было уверено, что переписка подлинная[313].

Память о Бруте

«Брут». Слепок с произведения Микеланджело, выполненный для ГМИИ

Личность и деятельность Марка Юния Брута стали предметом пристального интереса для множества писателей, учёных и деятелей искусства. Брут известен в первую очередь как убийца Цезаря, питавшего к нему отцовскую любовь, и содеянное им оценивалось в разные эпохи и разными людьми совершенно по-разному. В зависимости от политических пристрастий и личных симпатий оценивающего речь могла идти о высокой жертве во имя свободы или о гнусном предательстве[314].

Античность

Самые ранние из сохранившихся текстов, в которых фигурирует Брут, — это произведения Цицерона, его друга, отзывавшегося о нём с симпатией и одобрением. В письмах Цицерон упоминает «исключительнейшую и невероятную доблесть», «необычайный ум, приятный нрав, честность и постоянство»[315] Брута. В политике эти двое были единомышленниками и принадлежали к «партии» оптиматов. В 46—45 годах до н. э. Цицерон фактически подстрекал Марка Юния к убийству Цезаря, а позже горячо одобрял это убийство; при этом он сожалел о том, что из-за возражений Брута не был убит ещё и Антоний[316]. Марк Туллий высоко оценивал верность Брута республиканским идеалам[317]. В своих филиппиках (речах, произнесённых в 44—43 годах до н. э. против Антония) он выступил в роли защитника Брута[318]. Своему другу Цицерон посвятил ряд трактатов, в которых его устами высказал собственные взгляды на ряд проблем[319]: «Парадоксы стоиков», «Брут, или О знаменитых ораторах» (46 год до н. э.), «Тускуланские беседы», «О пределах добра и зла» (45 год до н. э.), «О природе богов» (44 год до н. э.)[121].

Первые биографы Марка Юния появились вскоре после его смерти. Так, его друг Эмпил написал книгу «Брут» об убийстве Цезаря; Плутарх говорит, что это было «небольшое по размерам, но отличное сочинение»[65]. Сын Порции от первого брака Бибул (возможно, Луций, наместник Сирии) написал воспоминания о своём отчиме. Марк Юний занимает важное место в сочинении своего младшего современника Николая Дамасского «О жизни Цезаря Августа и его воспитании»[320], где отмечается, что сограждане уважали Брута за его честность, скромность и славу предков[321]. В эпоху Юлиев-Клавдиев, считавших себя наследниками Цезаря, Марк Юний сохранял свою популярность в сенаторской среде, где существовала скрытая оппозиция императорской власти[322]. О нём помнили, но не всегда могли говорить. Так, когда в 22 году н. э. умерла Юния Терция, сестра Брута и вдова Кассия, в погребальной процессии несли портреты множества знаменитых римлян, но, по словам Тацита, «ярче всех блистали Кассий и Брут — именно потому, что их изображений не было видно»[323].

В римской историографии сохранялась «республиканская» традиция, критически относившаяся к Цезарю и положительно — к его убийцам. Основателем этой традиции был, по-видимому, Гай Азиний Поллион[324], в произведениях которого хранилась добрая память о Бруте и Кассии; Тит Ливий в утраченной части своей «Истории Рима от основания города» часто называл этих двоих «выдающимися мужами». Политическая цензура постепенно усиливалась, и, в частности, в 25 году н. э. историк Кремуций Корд был привлечён к суду за то, что «в выпущенных им в свет анналах он похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином». Тацит называет это обвинение «дотоле неслыханным». Корд в своё оправдание констатировал, что «многие писали о деяниях [Брута и Кассия], и нет никого, кто бы, упоминая о них, не воздал им уважения». Тем не менее Корду пришлось покончить с собой, а его анналы были сожжены (впрочем, текст сохранился и позже был издан)[325][264]. В письмах Плиния Младшего упоминается префект пожарных при Траяне Титиний Капитон, который «благоговейно хранил» у себя дома изображения Брута, Кассия и Катона и «превозносил жизнь каждого в отличных стихах»[326]. В глазах оппозиционной аристократии Марк Юний оставался защитником свободы и обладателем специфической римской доблести — virtus[327].

Гай Веллей Патеркул, живший при Тиберии, сформулировал компромиссную оценку[328]: по его мнению, Брут был «безупречен духом до того дня, когда единственный опрометчивый поступок лишил его всех доблестей». К этому историк добавляет сравнение Брута с Кассием, говоря, что первый был лучше как человек, а второй — как военачальник[329]. Светоний, современник первых Антонинов, в своей «Жизни двенадцати цезарей» скорее оправдывает убийц Цезаря, описывая диктатора как ненасытного властолюбца; при этом, по словам антиковеда Робера Этьена, собственно заговор Светоний описывает «с бесстрастностью нотариуса»[330]. Эпитоматор Ливия Луций Анней Флор целиком на стороне Гая Юлия[328]. Наконец, живший в начале III века Дион Кассий осуждает и Цезаря, явно стремившегося к неограниченной власти, и его убийц, которые развязали гражданскую войну, причём были движимы в том числе и низменными страстями — завистью и ненавистью[331].

Важнейшими источниками, рассказывающими о Бруте, являются произведения двух греков — Аппиана и Плутарха. Аппиан дал подробное описание гражданских войн с очень противоречивыми трактовками. Единовластие для него — позитивное явление, логичная альтернатива изнурительной борьбе между разными политическими группировками, и с этой точки зрения он осуждает убийство Цезаря. Однако последний, придя к власти законным путём, стал потом тираном, совершил ряд «тяжких и неподобающих поступков»[332]. Соответственно содеянное заговорщиками заслуживает одобрения с политической точки зрения, но должно быть осуждено по иным соображениям: Брут, Касий и прочие убили своего друга и благодетеля. В их образах для Аппиана воплощается сама идея свободы[333], но их гибель — законное и неизбежное возмездие[334]. Брута Аппиан называет «мужем, выделявшимся среди всех римлян благородством, славой и неоспоримой доблестью»[335].

Плутарх написал биографию Брута в паре с биографией Диона — ещё одного последователя Платона и непримиримого врага тирании[336]. Этот автор изобразил в положительном ключе и Брута[318], и Цезаря. Брут для него — человек с огромной тягой к справедливости, преданный общему благу, которого можно простить даже за убийство благодетеля: «Лично ни в чём Цезаря не виня, он подвергал себя смертельной опасности ради общей свободы»[337]. Впрочем, в другом месте Плутарх всё-таки упрекает своего героя за содеянное[338] и подчёркивает, что Брута Цезарь особенно любил и ценил (возможно, это преувеличение ради большей драматизации). Именно у Плутарха возникает в законченном виде канонический вариант биографии Марка Юния, полный эпизодов легендарных или приукрашенных с помощью литературных средств: это гипотетическое отцовство Цезаря, письма под статуей Луция Брута, решение не убивать Антония, картина гибели диктатора, когда жертва прекращает сопротивление, увидев кинжал у Марка в руках, явление призрака убитого ночью перед битвой при Филиппах, самоубийство в кругу друзей[318].

Изобразительное искусство

Сохранились отчеканенные в Греции в 42 году до н. э. денарии с портретом Брута. Как его изображение идентифицируется бюст, созданный примерно в 30—15 годах до н. э. и хранящийся сейчас в Неаполе[339]. В собрании маркиза Кампаны оказалась статуя Марка Юния, описанная Гастоном Буассье:

Сделавший её художник не старался идеализировать свой образец и, по-видимому, стремился только к обыкновенной реальности, но в ней легко узнать Брута. По этому низкому лбу, по этим тяжело обрисовывающимся лицевым костям угадывается узкий ум и упрямая душа. Лицо имеет лихорадочный и болезненный вид; оно в одно и то же время и молодо, и старо, как это бывает у людей, не имевших молодости. Всего больше на нём заметна страшная грусть, как у человека, подавленного великой и роковой судьбою

Буассье Г. Цицерон и его друзья. М., 1880. С. 170[340]

В Медиолане во время галльского наместничества Брута была поставлена его бронзовая статуя — по словам Плутарха, «прекрасной работы и точно передающая сходство». Известно, что она осталась на месте и при Октавиане[341].

Литература

Иллюстрация к печатному изданию Джованни Боккаччо, «О знаменитых женщинах» (1473 год): прощание Брута с Порцией, убийство Цезаря, самоубийство Порции

В средневековой Европе о Бруте знали намного меньше, чем в античной, в силу общего дефицита знаний о Римской державе. Однако общие представления всё-таки были, и отношение к Бруту было исключительно отрицательное — как к убийце законного, посланного богом государя[339]. В этом контексте Данте в «Божественной комедии» поместил Марка Юния вместе с Кассием в глубину самого страшного, девятого, круга ада, где находятся души предателей; там убийц Цезаря вместе с Иудой держит в своих трёх пастях Люцифер[342]. Данте определил Бруту столь тяжёлое наказание ещё и потому, что связывал с Империей мечты о прекращении междоусобных войн в Италии[343]. Схожие взгляды на Брута как архетип предателя были у Петрарки, но уже в XV веке началось переосмысление. Многие писатели (Леонардо Бруни, Колюччо Салютати, Этьен де ла Боэси и другие) использовали образ Брута для дискуссий о республике и монархии, настаивали на допустимости тираноубийства. С нескрываемой симпатией отозвался о Бруте Никколо Макиавелли в своём «Рассуждении о первой декаде Тита Ливия»[339]. Князь Андрей Михайлович Курбский, выступивший против деспотизма Ивана Грозного, явно сравнивал себя с Марком Юнием: он тоже предал друга-тирана ради свободы[344].

Брут и Порция (около 1500 года, художник — Микеле да Верона)

Убийство Цезаря стало темой для ряда пьес, написанных на основе «Жизнеописаний» Плутарха. В них Брут оказывался перед мучительным выбором между личными симпатиями и гражданским долгом и выбирал второе. Первым к этому сюжету обратился Марк Антуан Мюре («Юлий Цезарь», 1552 год); в подражание ему в 1561 году написал трагедию «Цезарь» Жак Гревен, существенно упростивший сюжет. Михаэль Вирдунг в 1596 году создал трагедию «Брут», в которой действие концентрируется вокруг битвы при Филиппах. В прологе появляется призрак Цезаря, требующий мести, а в дальнейшем заглавный герой, изображённый как стоик, принимает свою судьбу и до конца остаётся преданным своим идеалам[345].

Самым известным произведением на эту тему стала трагедия Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь» (1599 год)[346]. Это реалистическая историческая драма, в которой автор не встаёт на сторону ни монархистов, ни республиканцев. При этом Цезаря он изобразил как честолюбца, а Брута — как скромного человека, который любит уединение и стремится быть добродетельным. Марк Юний у Шекспира — мудрец и единственный в республиканском лагере, кто свободен от эгоизма; убивая Цезаря, он не преследует личные цели, а стремится к общественному благу. Именно Брут оказывается главным трагическим героем пьесы. Согласно одной трактовке, его трагизм в том, что он вынужден пойти на убийство вопреки собственной философии, согласно другой — в том, что Брут прав с нравственной точки зрения, но не с исторической. Он жертвует всем ради борьбы против единовластия, которое необходимо обществу[347].

Изобразительное искусство

Средневековые художники (в основном книжные миниатюристы) изображали Брута исключительно как отрицательного персонажа, как архетип предателя и заговорщика. В XIV веке эти мотивы ещё более усилились под влиянием «Божественной комедии» Данте. Брута в пасти Люцифера изображали братья Андреа и Нардо Орканья на своих фресках в церквях Пизы и Флоренции (XIV век), Сандро Боттичелли в иллюстрациях к комментированному изданию Данте (1481 год). Переосмысление образа Марка Юния началось в XVI веке, когда Микеланджело создал его бюст из мрамора. Заказчиком был Донадо Джаннотти — республиканец, вынужденный бежать из Флоренции после захвата власти Медичи и написавший памфлет, в котором Брут предстаёт как борец за свободу; Микеланджело, работавший в том же ключе, создал героизированное изображение человека доблестного, благородного, уверенного в своей правоте и презирающего смерть. Позже Питер Пауль Рубенс создал рисунок «Голова Брута» (1638 год)[348].

Литература и историография

Брут и тень Цезаря. Иллюстрация к трагедии Шекспира, 1802 год

История образа Брута в XVIII веке тесно связана с отношением к шекспировской трагедии: одни писатели пытались подражать этой пьесе или развивать дальше заложенные в ней идеи, другие начинали творческую дискуссию. Итальянец Антонио Конти написал в 1726 году трагедию «Цезарь» в духе классицизма. Её действие заканчивается гибелью заглавного героя, а Брут действует как мститель за свободу. Вольтер в трагедии «Смерть Цезаря» (1731/1736 год) усиливает традиционный внутренний конфликт между личными симпатиями Брута и его республиканским долгом: в его изображении Брут — внебрачный сын Цезаря. Узнав об этом от самого диктатора во втором акте, Марк Юний пытается убедить отца отказаться от единовластия, но терпит поражение. Тогда он и делает непростой выбор в пользу тираноубийства, становясь образцовым трагическим героем в духе Пьера Корнеля. Действие пьесы заканчивается на убийстве Цезаря, которое, правда, не показывают зрителям. Эта трагедия была очень популярна до конца XVIII века, на её основе Франческо Бьянчи в 1788 году написал одноимённую оперу[349].

Благодаря чтению Плутарха Брут стал примером для ряда французских просветителей — в том числе для Дени Дидро и Жан-Жака Руссо. Сторонники абсолютизма, начиная с Томаса Гоббса, считали его гнусным предателем, для антимонархистов он был символом сопротивления. Тема тираноубийства стала весьма популярной во время Великой французской революции; Брут часто упоминался в публицистике той эпохи[165], Максимилиан Робеспьер в политических речах причислял себя к его наследникам, чтобы подчеркнуть свои республиканские добродетели (при этом революционеры путали Марка с его предполагаемым предком Луцием[264]). В Германии шекспировский материал был переработан Иоганном Якобом Бодмером («Марк Брут», 1761/68 год) и Иоганном Готфридом Гердером («Брут», 1774 год). Сама пьеса Шекспира была адаптирована для театра в Мангейме в 1785 году с подзаголовком «…или Заговор Брута», что подчёркивало её революционный пафос — в духе течения «Буря и натиск». В рамках итальянской культуры оказалась очень влиятельной трагедия Витторио Альфиери «Брут Второй» (1789 год), в которой действие концентрируется на идах марта[350].

Английский историк Эдуард Гиббон в одной из своих ранних работ (1765 год) подверг личность и деятельность Брута критике. По его мнению, убийство Цезаря, совершённое без должной подготовки, не могло не привести к хаосу и гражданской войне; Брут и Кассий должны были укреплять Республику, но вместо этого они увлеклись самолюбованием и играми в героизм, а в конце выбрали самый лёгкий для себя выход — самоубийство[351].

Смена двух столетий означала изменение подходов к оценке Брута. Если в XVIII веке преобладали политизированные взгляды, находившие наиболее удачное выражение в драматургии, то в XIX веке в литературе началась психологизация образа Марка Юния, и на первый план вышла лирическая поэзия. Характерный пример — стихотворение Джакомо Леопарди «Брут Младший» (1821/24 год), в котором заглавный герой, «покрытый кровью братьев»[352], незадолго до собственной гибели оплакивает даже не конец Республики, а гибель Рима. Позже эту тему разрабатывал в критическом ключе Генрих Гейне. Конрад Фердинанд Мейер заставил героев своей новеллы «Искушение Пескары» (1887 год) вести споры о Бруте: Фернандо д’Авалосу, командующему имперской армией в Италии начала XVI века, предлагают возглавить заговор, и жена уговаривает его согласиться, апеллируя к образу Марка Юния как принципиального республиканца; у д’Авалоса же другое мнение[353]. В пародийном ключе писал о Бруте Марк Твен в рассказе «Убийство Юлия Цезаря (на невадский лад)» (1864 год), представляющем собой пародию на газетные сообщения об убийствах.

Учёные проявляли интерес к личности Брута по крайней мере с начала XIX века. На первых порах они следом за античными авторами считали убийство Цезаря ключевым событием в жизни Марка Юния, предопределявшим всё остальное. В историографии сложился образ человека непрактичного и не разбирающегося в людях, плохого политика, который действовал, руководствуясь своими фантазиями, а не трезвым расчётом. Очень влиятельной стала точка зрения Наполеона I, утверждавшего в одном из своих исторических сочинений, что Цезарь не стремился и не мог стремиться к свержению Республики; Брут, некритично усвоивший идеи греческой философии, не увидел разницы между римским принцепсом и тираном какого-нибудь пелопоннесского городка[354]. Установление единовластия в Риме многие историки XIX века считали благодаря вульгарно понятому гегельянству безусловно прогрессивным событием, а римский нобилитет был для них кучкой развращённых коррупционеров, пытавшихся помешать великому Цезарю[355]. О Бруте высказывались мнения как о человеке ограниченным, неумном энтузиасте, дилетанте в политике, обладателе очень поверхностных и непоследовательных представлений о чести, который подавал большие надежды, но не смог их оправдать[356]. Отто Эдуард Шмидт добавил к этому мнение, что Брут выступил против Цезаря из прагматических, а не идейных соображений: причиной всему могла стать неудовлетворённость полученными от диктатора наградами[357]. Во время гражданской войны, по мнению этого учёного, Марк Юний установил свою единоличную власть на Востоке и стал, таким образом, сторонником «цезаризма»[358].

Одним из первых детализированное исследование о Бруте создал француз Гастон Буассье, опиравшийся на письма Цицерона: этот учёный в первую очередь обращал внимание на положительные черты Марка Юния[357], но отмечал его склонность к философии, а не к политике[359], считал его человеком «слабым и совестливым», которому в силу стечения обстоятельств пришлось заниматься не своим делом[360]. Немецкий учёный Теодор Моммзен, страстный апологет Цезаря[361], не стал описывать его убийство в своей «Римской истории» (1854—1857 годы). Он упоминает «прихвостней республики», которые после Фарсала, скрепя сердце, покорились Гаю Юлию, втайне надеясь когда-нибудь организовать переворот[362]; персонального упоминания Марк Юний удостоился у Моммзена только один раз — как оратор, «величавый и чопорный»[363]. Оппонентом Моммзена стал итальянец Гульельмо Ферреро, издававший с 1901 года многотомную работу «Величие и падение Рима». Этот историк видел в Цезаре авантюриста и неудачника[364], а Брута считал человеком «умным, честным, гордым и хорошим», но при этом слабовольным и легко поддававшимся манипуляциям со стороны. Так, по мнению Ферреро, Кассий втянул Марка Юния в заговор, подбрасывая ему записки и создавая иллюзию, будто весь народ просит убить диктатора[365].

Изобразительное искусство

В живописи XVIII—XIX веков была популярна тема убийства Цезаря. Сформировалась даже своя традиция, в которой работали Бенинь Ганьеро, Вильгельм фон Каульбах, Винченцо Камуччини, изобразивший сцену убийства как противостояние Цезаря и Брута (1798 год). Свой вклад в традицию сделали Жан-Леон Жером (около 1860 года) и Карл Теодор фон Пилоти (1865 год), чья картина стала наиболее известным изображением данного сюжета[366].

Многие художники иллюстрировали трагедию Шекспира. Классическими стали работы Иоганна Генриха Фюссли («Брут бросается на меч», 1780/85 год) и Уильяма Блейка («Брут и призрак Цезаря», 1806 год). Появлялись и другие произведения: так, на картине Фёдора Бронникова Марк Юний разговаривает со статуей своего предка Луция Юния Брута[366].

Литература и историография

Бюст Марка Юния Брута, начало XX века. Скульптор — Карло Броджи

В XX веке интерес к личности Брута усилился. Очень влиятельной стала биография Цезаря, написанная датчанином Георгом Брандесом (1924 год). Этот автор объявил своей целью борьбу с историческими заблуждениями, к числе которых он отнёс демонизацию Цезаря и героизацию Брута; в его книге именно Цезарь — положительный герой[367], а Марк Юний — «предатель» и «глупец»[368].

Личность Марка Юния занимала в 1920-е годы Бертольта Брехта, который хотел переработать шекспировский материал в духе своей концепции «эпического театра». В конце 1920-х годов этот драматург даже составил совместно с Фрицем Штернбергом план пьесы «Трагедия Брута», но к работе над текстом так и не приступил; виной тому могла быть несовместимость его материалистических взглядов на историю с идеей «героя-одиночки». Брут появился позже в романе Брехта «Дела господина Юлия Цезаря» (1939 год) и в рассказе «Цезарь и его легионер» (1942 год), но как второстепенный персонаж. Он фигурирует также в фарсе Макса Фриша «Китайская стена» (1946 год)[369].

Одно из самых известных литературных произведений на данную тему — роман Торнтона Уайлдера «Мартовские иды» (1948 год). Благодаря эпистолярной форме автору удаётся лучше раскрыть психологию своих героев; в частности, психология Брута раскрывается через его переписку с матерью. Тенденции к психологизации проявились и в драме «Брут» франкоканадского писателя Поля Тупина (1952 год), заглавный герой которой сомневается и страдает от мук совести, готовясь убить своего лучшего друга[369]. В 1990—2000-е годы Марк Юний стал героем серии романов австралийской писательницы Колин Маккалоу («Женщины Цезаря», «По воле судьбы», «Падение титана, или Октябрьский конь»).

Немецкий исследователь Маттиас Гельцер постарался объективно оценить личность и деятельность Брута в большой статье о нём, написанной для энциклопедии «Паули-Виссова» (1918 год) и в биографии Цезаря (1943 год), причём рассмотрел и ранние этапы его биографии. Гельцер пришёл к выводу, что Марк как политик последовательно воплощал в жизнь свои философские идеалы. С этим был согласен француз Жерар Вальтер, ставивший Брута как защитника Республики выше всех его современников. Способного политика и одновременно идеалиста видел в Марке американец Макс Радин, написавший его научно-популярную биографию (1939 год). Эта книга снискала успех у широкого круга читателей[370].

В 1981 году вышла работа американца Мартина Кларка «Знатный римлянин Марк Брут и его репутация», в которой системно оценивались политические и философские взгляды Брута. По мнению Кларка, определяющим в жизни Марка Юния стало его стремление к свободе и гармонии. Сам Брут в этой монографии изображён как талантливый человек, наделённый всеми специфическими добродетелями римского аристократа. Венгр Андраш Алфёлди в книге «Цезарь в 44 году до н. э.» (1985 год) оппонирует Кларку: для него Брут — лицемер и предатель, который вероломно убил Цезаря, только чтобы захватить власть, но постарался скрыть свою цель за рассуждениями о Республике. Немецкая исследовательница Мария Деттенхофер («Perdita Iuventus: Между поколениями Цезаря и Августа», 1992 год) постаралась дистанцироваться от этого спора. Для неё главное — анализ не личных качеств Брута, а того, насколько его взгляды и действия соответствовали требованиям текущей ситуации. Обобщить достижения науки по этому вопросу (с симпатией к Бруту, но без идеализации) постаралась Урсула Ортманн[371].

Джеймс Мейсон в роли Брута в фильме «Юлий Цезарь» 1953 года

Американский учёный Томас Африка изучил психологический портрет Брута (1978 год). По его мнению, Марк Юний питал личную неприязнь к Цезарю из-за эдипова комплекса, а также из-за объединения в Гае Юлии образов отца и тирана; потому Брут и принял участие в заговоре[372].

Кинематограф, телевидение и компьютерные игры

Марк Юний Брут стал героем множества художественных фильмов. В частности, это экранизации трагедии Шекспира, наиболее известная из которых — фильм 1953 года. В ней Брута играет Джеймс Мэйсон[369], в фильме 1970 года — Джейсон Робардс[373], в телевизионной ленте 1979 года — Ричард Паско[374], в фильме 2010 года — Рэнди Харрисон[375].

В телевизионном сериале «Рим» (2005—2007 годы) Марка Юния сыграл Тобайас Мензис[376][369], в фильме «Астерикс на Олимпийских играх» (2008 год) — Бенуа Пульворд[377].

В компьютерной игре «Тень Рима» (2005) Брута озвучил актёр Кэм Кларк[378].

Примечания

  1. Дионисий Галикарнасский, VI, 70, 2.
  2. Iunius 1, 1918, s. 961.
  3. Капитолийские фасты, 325 год до н. э.
  4. Жаровская, 2010, с. 61—62.
  5. Iunius 1, 1918, s. 961—962.
  6. Рязанов, Денарии Марка Юния Брута.
  7. В. Друман. Юнии Бруты
  8. Плутарх, 1994, Брут, 1.
  9. Цицерон, 2010, К Аттику XIII, 40, 1.
  10. Егоров, 2014, с. 391.
  11. Flower, 1996, p. 88.
  12. Gotter, 2000, s. 331.
  13. Корнелий Непот, Аттик, 18, 3.
  14. Gotter, 2000, s. 333.
  15. Дионисий Галикарнасский, IV, 68, 1.
  16. Wiseman, 1974, с. 157.
  17. Iunius 1, 1918, s. 960.
  18. Iunius 52, 1918, s. 972—973.
  19. Жаровская, 2010, с. 65.
  20. Плутарх, 1994, Брут, 4.
  21. Gotter, 2000, s. 332.
  22. У. Сайм. Родственники Катона
  23. Циркин, 2006, с. 116.
  24. Плутарх, 1994, Катон Младший, 24.
  25. Жаровская, 2010, с. 67.
  26. Аппиан, 2002, Гражданские войны II, 112.
  27. Плутарх, 1994, Брут, 5.
  28. Плутарх, 1994, Катон Младший, 5.
  29. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 50, 2.
  30. Плутарх, 1994, Цезарь, 69.
  31. Веллей Патеркул, 1996, II, 41.
  32. Егоров, 2014, с. 89.
  33. Жаровская, 2010, с. 68.
  34. Цицерон, 2010, К Аттику, II, 24, 3.
  35. Аппиан, 2002, События в Иллирии, 13.
  36. Аппиан, 2002, Гражданские войны II, 111.
  37. Дион Кассий, XLI, 63, 6.
  38. Цицерон, 2010, К близким, VII, 21.
  39. Geiger, 1973, с. 148—150.
  40. Geiger, 1973, с. 149.
  41. Марк Юний Брут на сайте «История Древнего Рима»
  42. Жаровская, 2010, с. 65—66.
  43. Münzer, 1920, р. 337.
  44. Geiger, 1973, с. 153.
  45. Егоров, 2014, с. 205.
  46. Geiger, 1973, с. 155—156.
  47. Iunius 53, 1918, s. 975—976.
  48. Shackleton, p. 87; 129—131.
  49. Цицерон, 1994, Брут, 324.
  50. Цицерон, 1994, Брут, 229.
  51. Цицерон, 1994, Об ораторе III, 229.
  52. Циркин, 2006, с. 114.
  53. Тит Ливий, 1994, Периохи, 124.
  54. Веллей Патеркул, 1996, II, 72, 1.
  55. Iunius 53, 1918, s. 973—974.
  56. Аврелий Виктор, 1997, О замечательных людях, 82, 3.
  57. Каретникова, 2011, с. 83.
  58. Жаровская, 2010, с. 72.
  59. Цицерон, 1994, Брут, 248.
  60. Бобровникова, 2006, с. 510.
  61. Жаровская, 2010, с. 73—74.
  62. Плутарх, 1994, Брут, 24.
  63. Жаровская, 2010, с. 71.
  64. Iunius 53, 1918, s. 974.
  65. Плутарх, 1994, Брут, 2.
  66. Корнелий Непот, 8.
  67. Аврелий Виктор, 1997, 82.
  68. Циркин, 2006, с. 117-118.
  69. Цицерон, 2010, К Аттику, II, 24, 2—3.
  70. Iunius 53, 1918, s. 975.
  71. Росси, 1951, с. 248—250.
  72. Егоров, 2014, с. 152—153.
  73. Утченко, 1976, с. 104—105.
  74. Егоров, 2014, с. 153.
  75. Утченко, 1976, с. 104.
  76. Росси, 1951, с. 250—260.
  77. Плутарх, 1994, Брут, 3.
  78. Iunius 53, 1918, s. 976—977.
  79. Iunius 53, 1918, s. 977.
  80. Broughton, 1952, р. 229.
  81. Циркин, 2006, с. 119—120.
  82. Iunius 53, 1918, s. 977—978.
  83. Грималь, 1991, с. 329—331.
  84. Цицерон, 2010, К Аттику VI, 1, 8.
  85. Циркин, 2006, с. 120.
  86. Цицерон, 1994, Брут, 230; 324.
  87. Егоров, 2014, с. 211.
  88. Аврелий Виктор, 1997, О знаменитых людях, 82.
  89. Iunius 53, 1918, s. 978.
  90. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 49, 2.
  91. Цицерон, 2010, К близким III, 11, 3.
  92. Syme, 1987, с. 188.
  93. Iunius 53, 1918, s. 980.
  94. Жаровская, 2010, с. 86.
  95. Gotter, 2000, s. 333—334.
  96. Iunius 53, 1918, s. 981.
  97. Coulter, 1931, p. 522—523.
  98. Аппиан, 2002, XIV, 112.
  99. Егоров, 2014, с. 334.
  100. Плутарх, 1994, Цезарь, 46.
  101. Плутарх, 1994, Брут, 6.
  102. Gotter, 2000, s. 334.
  103. Грималь, 1991, с. 361.
  104. Clarke, 1981, p. 22.
  105. Iunius 53, 1918, s. 982.
  106. Цицерон, 1994, Брут, 250.
  107. Буассье, 1880, с. 284.
  108. Цицерон, 1994, Брут, 156.
  109. Iunius 53, 1918, s. 983.
  110. Broughton, 1952, p. 297.
  111. Циркин, 2006, с. 122.
  112. Грималь, 1991, с. 366.
  113. Жаровская, 2010, с. 89—90.
  114. Светоний, 1999, О грамматиках и риторах, 30.
  115. Broughton, 1952, p. 321.
  116. Плутарх, 1994, Брут, 7.
  117. Жаровская, 2010, с. 90.
  118. Плутарх, 1994, Цезарь, 62.
  119. Iunius 53, 1918, s. 987.
  120. Егоров, 2014, с. 334; 391.
  121. Iunius 53, 1918, s. 987—988.
  122. Бобровникова, 2006, с. 471—473.
  123. Цицерон, 1994, Брут, 331—332.
  124. Balsdon, 1958, с. 83—84.
  125. Егоров, 2014, с. 388; 392.
  126. Цицерон, 1994, Брут, 331.
  127. Плутарх, 1994, Брут, 9.
  128. Утченко, 1976, с. 324.
  129. Егоров, 2014, с. 291.
  130. Deutsch, 1928, c. 171.
  131. Цицерон, 2010, К Аттику XIII, 10, 3.
  132. Balsdon, 1958, с. 93.
  133. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 77.
  134. Циркин, 2006, с. 124.
  135. Gotter, 2000, s. 334—335.
  136. Iunius 53, 1918, s. 988.
  137. Плутарх, 1994, Брут, 10.
  138. Егоров, 2014, с. 390.
  139. Утченко, 1976, с. 327.
  140. Циркин, 2006, с. 128—129.
  141. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 80.
  142. Gotter, 2000, s. 335.
  143. Борухович, 1983, с. 123.
  144. Iunius 53, 1918, s. 989—990.
  145. Iunius 53, 1918, s. 990.
  146. Егоров, 2014, с. 392.
  147. Аппиан, 2002, Гражданские войны II, 114.
  148. Плутарх, 1994, Антоний, 13.
  149. Егоров, 2014, с. 398.
  150. Егоров, 2014, с. 399.
  151. Машкин, 1949, с. 121.
  152. Цицерон, 2010, К Аттику, XV, 4, 2.
  153. Борухович, 1983, с. 124—125.
  154. Утченко, 1976, с. 328.
  155. Егоров, 2014, с. 396—397.
  156. Balsdon, 1958, p. 81.
  157. Gotter, 2000, s. 328.
  158. Плутарх, 1994, Брут, 14—15.
  159. Iunius 53, 1918, s. 991.
  160. Утченко, 1976, с. 330.
  161. Плутарх, 1994, Цезарь, 66.
  162. Gotter, 2000, s. 328—329.
  163. Плутарх, 1994, Брут, 17.
  164. Утченко, 1976, с. 331—332.
  165. Gotter, 2000, s. 329.
  166. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 82.
  167. Дион Кассий, XLIV, 19, 5.
  168. Машкин, 1949, с. 122—123.
  169. Iunius 53, 1918, s. 991—992.
  170. Борухович, 1983, с. 126.
  171. Утченко, 1976, с. 332.
  172. Машкин, 1949, с. 124—125.
  173. Егоров, 2014, с. 400—401.
  174. Борухович, 1983, с. 129—130.
  175. Утченко, 1972, с. 302—303.
  176. Циркин, 2006, с. 130—131.
  177. Gotter, 2000, s. 336—337.
  178. Машкин, 1949, с. 125—126.
  179. Борухович, 1983, с. 131—132.
  180. Плутарх, 1994, Цезарь, 68; Брут, 20; Цицерон, 42.
  181. Светоний, 1999, Божественный Юлий, 85.
  182. Iunius 53, 1918, s. 993.
  183. Утченко, 1972, с. 303—304.
  184. Циркин, 2006, с. 131.
  185. Gotter, 2000, s. 337.
  186. Дион Кассий, XLVII, 20, 1.
  187. Аппиан, 2002, XV, 2.
  188. Iunius 53, 1918, s. 993—994.
  189. Машкин, 1949, с. 132.
  190. Iunius 53, 1918, s. 994.
  191. Цицерон, 2010, К близким, XI, 1, 4.
  192. Егоров, 2014, с. 401.
  193. Цицерон, 2010, К Аттику, XIV, 18, 4; 19, 1.
  194. Iunius 53, 1918, s. 994—995.
  195. Грималь, 1991, с. 433.
  196. Iunius 53, 1918, s. 995—996.
  197. Цицерон, 2010, К Аттику, XV, 11, 3.
  198. Аппиан, 2002, XV, 24.
  199. Iunius 53, 1918, s. 997—998.
  200. Ахиев, 2013, с. 126.
  201. Цицерон, 2010, К близким, XI, 3, 4.
  202. Грималь, 1991, с. 437.
  203. Плутарх, 1994, Брут, 23.
  204. Iunius 53, 1918, s. 999.
  205. Циркин, 2006, с. 132.
  206. Парфёнов, 1983, с. 54—55.
  207. Дион Кассий, XLVII, 20, 4.
  208. Машкин, 1949, с. 204—205.
  209. Gotter, 2000, s. 337—338.
  210. Iunius 53, 1918, s. 999—1000.
  211. Iunius 53, 1918, s. 1000.
  212. Машкин, 1949, с. 205.
  213. Корнелий Непот, Аттик, 8, 5.
  214. Плутарх, 1994, Брут,24.
  215. Дион Кассий, XLV, 21, 3.
  216. Iunius 53, 1918, s. 1000—1001.
  217. Борухович, 1983, с. 142.
  218. Iunius 53, 1918, s. 1001—1002.
  219. Iunius 53, 1918, s. 1002—1003.
  220. Машкин, 1949, с. 206.
  221. Iunius 53, 1918, s. 1008—1009.
  222. Цицерон, 2010, К Бруту, I, 16, 8.
  223. Цицерон, 2010, К Бруту, I, 16, 9.
  224. Цицерон, 2010, К Бруту, I, 18, 1.
  225. Gotter, 2000, s. 338.
  226. Плутарх, 1994, Брут,27.
  227. Плутарх, 1994, Брут, 27.
  228. Парфёнов, 1983, с. 57.
  229. Тит Ливий, 1994, Периохи, 122.
  230. Iunius 53, 1918, s. 1007—1008.
  231. Аппиан, 2002, XVI, 65.
  232. Плутарх, 1994, Брут, 30—31.
  233. Iunius 53, 1918, s. 1009—1012.
  234. Борухович, 1983, с. 149.
  235. Циркин, 2006, с. 135.
  236. Gotter, 2000, s. 338—339.
  237. Машкин, 1949, с. 207—208.
  238. Парфёнов, 1983, с. 59—60.
  239. Борухович, 1983, с. 150.
  240. Iunius 53, 1918, s. 1013.
  241. Аппиан, 2002, XVI, 87—88; 103—105.
  242. Плутарх, 1994, Брут, 38.
  243. Аппиан, 2002, XVI, 108.
  244. Аппиан, 2002, XVI, 88.
  245. Борухович, 1983, с. 150—151.
  246. Машкин, 1949, с. 209—210.
  247. Аппиан, 2002, XVI, 100.
  248. Плутарх, 1994, Брут, 39.
  249. Парфёнов, 1983, с. 61—62.
  250. Плутарх, 1994, Брут, 40—43.
  251. Машкин, 1949, с. 210.
  252. Борухович, 1983, с. 151.
  253. Циркин, 2006, с. 136.
  254. Gotter, 2000, s. 339.
  255. Плутарх, 1994, Брут, 44.
  256. Аппиан, 2002, XVI, 114.
  257. Плутарх, 1994, Брут, 45.
  258. Аппиан, 2002, XVI, 112.
  259. Парфёнов, 1983, с. 62.
  260. Циркин, 2006, с. 136—137.
  261. Борухович, 1983, с. 152.
  262. Парфёнов, 1983, с. 63—64.
  263. Плутарх, 1994, Брут, 52.
  264. Циркин, 2006, с. 137.
  265. Плутарх, 1994, Брут, 52 — 53.
  266. Дион Кассий, XLVII, 49.
  267. Егоров, 1985, с. 80.
  268. Жаровская, 2010, с. 82—83.
  269. Мэттингли, 2005, с. 73.
  270. Жаровская, 2010, с. 173—175.
  271. Мэттингли, 2005, с. 69.
  272. Машкин, 1949, с. 205—206.
  273. Циркин, 2006, с. 134.
  274. Дион Кассий, XLVII, 25.
  275. Монеты Марка Юния Брута
  276. Servilius 47, 1923.
  277. Claudius 389, 1899.
  278. Плутарх, 1994, Брут, 13.
  279. Бобровникова, 2006, c. 478.
  280. Balsdon, 1958, p. 93.
  281. Цицерон, 2010, К Бруту I, 17, 7.
  282. Цицерон, 2010, К Бруту I, 9, 2.
  283. Цицерон, 2010, К Бруту I, 9, 1.
  284. Porcia Catonis 28, 1953, s. 217—218.
  285. Холланд, 2010, с. 189.
  286. Плутарх, 1994, Брут, 53.
  287. Аппиан, 2002, XVI, 136.
  288. Валерий Максим, 2007, IV, 6, 5.
  289. Бобровникова, 2006, c. 492.
  290. Цицерон, 2010, К Бруту I, 13, 1; 15, 13.
  291. Плутарх, 1994, Брут, 36.
  292. Сенека, О благодеяниях, II, 20.
  293. Жаровская, 2010, с. 74—75.
  294. Плиний Младший, 1982, Письма, V, 3, 5.
  295. Жаровская, 2010, с. 79.
  296. Тацит, 1993, Диалог об ораторах, 21.
  297. Альбрехт, 2002, с. 406.
  298. Iunius 53, 1918, s. 984.
  299. Циркин, 2006, с. 117.
  300. Iunius 53, 1918, s. 974—975.
  301. Бобровникова, 2006, с. 260.
  302. Цицерон, 2010, К Аттику, XII, 21.
  303. Веллей Патеркул, 1996, II, 36, 2.
  304. Цицерон, 1994, Брут, 22.
  305. Тацит, 1993, Анналы, IV, 34, 7.
  306. Цицерон, 1994, Брут, 21.
  307. Цицерон, 2010, К Аттику, XIV, 1, 2.
  308. Альбрехт, 2002, с. 541.
  309. Тацит, 1993, Диалог об ораторах, 18.
  310. Цицерон, 2010, К Аттику, XV, 1а, 2.
  311. Бобровникова, 2006, с. 465.
  312. Цицерон, 2010, К Бруту, I—II.
  313. Машкин, 1949, с. 114.
  314. Simonis, 2013, s. 194—195.
  315. Цицерон, 2010, К близким, IX, 14, 5.
  316. Balsdon, 1958, p. 91.
  317. Гаспаров, 1973, с. 31.
  318. Simonis, 2013, s. 195.
  319. Жаровская, 2010, с. 9.
  320. Жаровская, 2010, с. 12.
  321. Николай Дамасский, О жизни Цезаря Августа, 100.
  322. Walde, 2006, p. 46—49.
  323. Тацит, 1993, Анналы, III, 76.
  324. Этьен, 2009, с. 213.
  325. Тацит, 1993, Анналы, IV, 34—35.
  326. Плиний Младший, 1982, I, 17, 2.
  327. Iunius 53, 1918, s. 1019.
  328. Жаровская, 2010, с. 15.
  329. Веллей Патеркул, 1996, II, 72, 1—2.
  330. Этьен, 2009, с. 217—218.
  331. Этьен, 2009, с. 226—228.
  332. Аппиан, 2002, XIV, 109.
  333. Этьен, 2009, с. 222—223.
  334. Аппиан, 2002, XV, 26; XVI, 134.
  335. Аппиан, 2002, XVI, 132.
  336. Жаровская, 2010, с. 10.
  337. Плутарх, 1994, Дион и Брут. Сопоставление, 3.
  338. Этьен, 2009, с. 219—221.
  339. Simonis, 2013, s. 196.
  340. Буассье, 1880, с. 170.
  341. Плутарх, 1994, Дион и Брут. Сопоставление, 5.
  342. Данте, 1967, Ад, XXXIV, 64—67.
  343. Грабарь-Пассек, 1966, с. 251.
  344. Филюшкин, 2007, с. 462.
  345. Simonis, 2013, s. 196—197.
  346. Simonis, 2013, s. 197.
  347. Аникст, 1959, с. 610—616.
  348. Simonis, 2013, s. 198.
  349. Simonis, 2013, s. 199—200.
  350. Simonis, 2013, s. 200—201.
  351. Simonis, 2013, s. 201—202.
  352. Леопарди Д. Брут Младший
  353. Simonis, 2013, s. 202—203.
  354. Жаровская, 2010, с. 127—128.
  355. Gotter, 2000, s. 329—330.
  356. Iunius 53, 1918, s. 1019—1020.
  357. Жаровская, 2010, с. 27.
  358. Машкин, 1949, с. 209.
  359. Буассье, 1880, с. 284—285.
  360. Жаровская, 2010, с. 58.
  361. Утченко, 1976, с. 28—29.
  362. Моммзен, 1997, с. 386.
  363. Моммзен, 1997, с. 521.
  364. Утченко, 1976, с. 29.
  365. Ферреро, 1997, с. 507—509.
  366. Simonis, 2013, s. 203.
  367. Simonis, 2013, s. 204—205.
  368. Машкин, 1949, с. 62.
  369. Simonis, 2013, s. 205.
  370. Жаровская, 2010, с. 28—29.
  371. Жаровская, 2010, с. 29—31.
  372. Жаровская, 2010, с. 30—31.
  373. «Юлий Цезарь» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  374. «Юлий Цезарь» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  375. «Юлий Цезарь» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  376. «Рим» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  377. «Астерикс на Олимпийских играх» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  378. Кэм Кларк (англ.) на сайте Internet Movie Database

Литература

Источники

  1. Секст Аврелий Виктор. О знаменитых людях // Римские историки IV века. М.: Росспэн, 1997. — С. 179—224. — ISBN 5-86004-072-5.
  2. Данте Алигьери. Божественная комедия. М.: Наука, 1967. — 628 с.
  3. Марк Анней Лукан. Фарсалия или поэма о гражданской войне. М.Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1951. — 354 с.
  4. Луций Анней Сенека. Трактаты. Сайт «История Древнего Рима». Дата обращения: 21 июля 2019.
  5. Луций Анней Флор. Эпитомы // Малые римские историки. М.: Ладомир, 1996. — С. 99—190. — ISBN 5-86218-125-3.
  6. Аппиан Александрийский. Римская история. М.: Ладомир, 2002. — 880 с. — ISBN 5-86218-174-1.
  7. Асконий Педиан. Комментарии к речам Цицерона. Attalus. Дата обращения: 21 июля 2019.
  8. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — ISBN 978-5-288-04267-6.
  9. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. СПб., 1772. — Т. 2. — 520 с.
  10. Гай Веллей Патеркул. Римская история // Малые римские историки. М.: Ладомир, 1996. — С. 11—98. — ISBN 5-86218-125-3.
  11. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Сайт «Симпосий». Дата обращения: 21 июля 2019.
  12. Дионисий Галикарнасский. Римские древности. Сайт «Симпосий». Дата обращения: 21 июля 2019.
  13. Капитолийские фасты. Сайт «История Древнего Рима». Дата обращения: 21 июля 2019.
  14. Дион Кассий. Римская история. Дата обращения: 21 июля 2019.
  15. Корнелий Непот. Т. Помпоний Аттик. Дата обращения: 21 июля 2019.
  16. Публий Корнелий Тацит. Сочинения. СПб.: Наука, 1993. — 736 с. — ISBN 5-02-028170-0.
  17. Тит Ливий. История Рима от основания города. М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 768 с. — ISBN 5-02-008995-8.
  18. Николай Дамасский. О жизни Цезаря Августа и о его воспитании. Сайт «История Древнего Рима». Дата обращения: 21 июля 2019.
  19. Павел Орозий. История против язычников. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2004. — 544 с. — ISBN 5-7435-0214-5.
  20. Плиний Младший. Письма. М.: Наука, 1982. — 408 с.
  21. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М., 1994. — ISBN 5-02-011570-3, 5-02-011568-1.
  22. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей // Светоний. Властелины Рима. М.: Ладомир, 1999. — С. 12—281. — ISBN 5-86218-365-5.
  23. Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М.: Ладомир, 1994. — ISBN 5-86218-097-4.
  24. Марк Туллий Цицерон. Об обязанностях // О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1974. — С. 58—158.
  25. Марк Туллий Цицерон. Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. СПб.: Наука, 2010. — Т. 3. — 832 с. — ISBN 978-5-02-025247-9,978-5-02-025244-8.
  26. Марк Туллий Цицерон. Речи. М.: Наука, 1993. — ISBN 5-02-011168-6.
  27. Гай Юлий Цезарь. Записки о галльской войне. Записки о гражданской войне. СПб.: АСТ, 2001. — 752 с. — ISBN 5-17-005087-9.

Литература

  1. Альбрехт М. История римской литературы. М.: Издательство АН СССР, 2002. — 2001 с.
  2. Аникст А. «Юлий Цезарь» // Уильям Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах. — 1959. Т. 5. С. 608—619.
  3. Ахиев С. Clementia Caesaris: сущность, причины, цели // Античный мир и археология. — 2002. № 11. С. 71—80.
  4. Ахиев С. Игры в политической жизни позднереспубликанского Рима: Ludi Veneris Genetricis (44 г. до н. э.) // Античный мир и археология. — 2013. № 16. С. 126—131.
  5. Бобровникова Т. Цицерон. М., 2006. — ISBN 5-235-02933-X.
  6. Борухович В. После мартовских ид 44 г. до н. э. (исторический очерк) // Античный мир и археология. — 1983. Т. 5. С. 123—154.
  7. Буассье Г. Цицерон и его друзья. М.: Типография Мартынова и К., 1880.
  8. Гаспаров М. Цицерон и античная риторика // Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. — 1973. С. 4—73.
  9. Грабарь-Пассек М. Античные сюжеты и формы в западноевропейской литературе. М.: Наука, 1966. — 318 с.
  10. Грималь П. Цицерон. М.: Молодая гвардия, 1991. — 544 с. — ISBN 5-235-01060-4.
  11. Егоров А. Рим на грани эпох. Проблемы рождения и формирования принципата. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1985. — 223 с.
  12. Егоров А. Юлий Цезарь. Политическая биография. СПб.: Нестор-История, 2014. — 548 с. — ISBN 978-5-4469-0389-4.
  13. Жаровская А. Марк Юний Брут: vir bonus в политической жизни поздней Римской республики. — Воронеж, 2010. — 231 с.
  14. Жаровская А. Отражение политических идеалов Марка Юния Брута на монетах его чеканки // Проблемы истории, филологии, культуры. 3, 9-16.
  15. Зарщиков А. Familiares et amici в структуре цезарианской партии // Античность: общество и идеи. — 2001. С. 136—141.
  16. Каретникова В. Соискание магистратских должностей в Римской республике III—I вв. до н. э.. — Ярославль, 2011. — 250 с.
  17. Машкин Н. Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1949. — 685 с.
  18. Моммзен Т. История Рима. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — Т. 2. — 642 с. — ISBN 5-222-00046-X.
  19. Мэттингли Г. Монеты Рима с древнейших времён до падения Западной империи. — Collector`s Books, 2005. — ISBN 1-932525-37-8.
  20. Никишин В. Катон Утический: хранитель устоев и нарушитель традиций. — 2008. № VIII. С. 123—138.
  21. Парфёнов В. Последняя армия Римской республики // Вестник древней истории. — 1983. № 3. С. 53—64.
  22. Росси Ф. Заговор Веттия // Annali Triestini. — 1951. № 21. С. 247—260.
  23. Рязанов В. Монеты и монетарии Римской республики. Дата обращения: 6 сентября 2018.
  24. Утченко С. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1972. — 390 с.
  25. Утченко С. Юлий Цезарь. М.: Мысль, 1976. — 365 с.
  26. Ферреро Г. Юлий Цезарь. Ростов н/Д.: Феникс, 1997. — 576 с. — ISBN 5-85880-344-X.
  27. Филюшкин А. Андрей Михайлович Курбский: Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 624 с. — ISBN 978-5-288-04251-5.
  28. Холланд Р. Октавиан Август. Крёстный отец Европы. М.: АСТ, 2010. — 348 с. — ISBN 978-5-17-068217-1.
  29. Циркин Ю. Гражданские войны в Риме. Побеждённые. СПб.: Издательство СПбГУ, 2006. — 314 с. — ISBN 5-0288-03867-8.
  30. Этьен Р. Юлий Цезарь. М.: Молодая гвардия, 2009. — 299 с. — ISBN 978-5-235-03302-3.
  31. Balsdon J. The Ides of March (англ.) // Historia: Zeitschrift für Alte Geschichte. — 1958. Т. 7, № 1. С. 80—94.
  32. Billows R. Julius Caesar: The Colossus of Rome. — London, New-York, 2009. — 312 с. — ISBN 0-415-33314-8.
  33. Broughton R. Magistrates of the Roman Republic. — New York, 1952. — Vol. II. — P. 558.
  34. Clarke M. The Noblest Roman. Marcus Brutus and His Reputation. — N-Y.: Cornell University Press, 1981. — 160 с. — ISBN 0801413931.
  35. Coulter С. Caesar’s Clemency (англ.) // The Classical Journal. — 1931. № 26. С. 513—524.
  36. Deutsch M. Caesar’s son and heir // University of California Publications in Classical Philology. — 1928. Т. 9, № 6. С. 149—200.
  37. Flower H. Ancestor Mask and Aristocratic Power in Roman Culture. — Oxford, 1996. — 411 с. — ISBN 0-19-815018-0.
  38. Geiger J. The Last Servilii Caepiones of the Republic (англ.) // Ancient Society. — 1973. № 4. С. 143—156.
  39. Gray-Fow М. The Mental Breakdown of a Roman Senator: M. Calpurnius Bibulus (англ.) // Greece & Rome. — 1990. Т. 37, № 2. С. 179—190.
  40. Gelzer M. Iunius 53 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1918. — Bd. Х, 1. — Kol. 973—1020.
  41. Gotter U. Marcus Iunius Brutus - oder: die Nemesis des Namens // Von Romulus zu Augustus. Große Gestalten der römischen Republik. — München : C.H.Beck, 2000. — S. 328—339.
  42. Miltner F. Porcia Catonis 28 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1953. — Bd. XXII, 1. — Kol. 216—218.
  43. Münzer F. Claudius 389 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1899. — Bd. III, 2. — Kol. 2886.
  44. Münzer F. Iunius 1 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1918. — Bd. Х, 1. — Kol. 960—962.
  45. Münzer F. Iunius 52 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1918. — Bd. Х, 1. — Kol. 972—973.
  46. Münzer F. Römische Adelsparteien und Adelsfamilien. — Stuttgart, 1920. — P. 437.
  47. Münzer F. Servilius 47 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — 1923. — Bd. II А, 2. — Kol. 1782.
  48. Osgood J. Caesar's Legacy : Civil War and the Emergence of the Roman Empire. — Cambridge: CAMBRIDGE UNIVERSITY PRESS, 2006. — 454 с. — ISBN 0521855829.
  49. Shackleton B. Adoptive Nomenclature in the Late Roman Republic (англ.). Дата обращения: 20 июля 2019.
  50. Simonis L. Brutus // Historische Gestalten der Antike. Rezeption in Literatur, Kunst und Musik. — Stuttgart/Weimar : J.B. Metzler, 2013. — S. 193—206. — (Der Neue Pauly. Supplemente. Band 8). — ISBN 978-3-476-02468-8.
  51. Syme R. M. Bibulus and Four Sons (англ.) // Harvard Studies in Classical Philology. — 1987. Т. 91. С. 185—198.
  52. Walde C. Caesar, Lucan's Bellum Civile, and Their Reception // Julius Caesar in Western Culture. — 2006. С. 45—61.
  53. Wiseman T. Legendary Genealogies in Late-Republican Rome (англ.) // G&R.. — 1974. Т. 21, № 2. С. 153—164.

Ссылки

This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.