Средневековый Париж

После захвата франками в конце V века Париж постепенно становится важным центром торговли и ремёсел, а с XII века превращается и в политический центр государства. Развиваясь как типичный раннефеодальный город, Париж интенсивно стирал следы былого римского присутствия. Он вышел за пределы Ситэ и, благодаря античной оси юг — север, пролегавшей по древнеримской дороге, стал расти в сторону холмов — Сент-Женевьев на юге и Монмартр на севере. Но Ситэ (то есть «город»), эта подлинная колыбель Парижа, ещё долго оставался его административным и духовным центром. Здесь размещались королевский замок (нынешний Консьержери), главный собор и резиденция епископа. Два меньших соседних островка долго оставались практически неосвоенными, давая приют небольшой рыбацкой общине (их развитие началось лишь в начале XVII века, ныне это единый остров Сен-Луи)[11].

Левобережный Париж стал оплотом католического духовенства, базировавшегося в аббатствах Сент-Женевьев, Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Виктор. Здесь же в конце XII века возник Парижский университет, положивший начало знаменитому Латинскому кварталу (его название произошло от того, что в сфере средневековой науки, образования и богословия царствовала латынь). Средневековые здания Сорбонны не сохранились до наших дней, они были полностью перестроены в XVII веке. На правом берегу в XII веке от набережной до подножия холма Монмартр образовался новый торгово-ремесленный центр Парижа, здесь располагались речной порт, большой крытый рынок Шампо и многочисленные ремесленные мастерские[48].

Схема оборонительных укреплений Парижа. XV век

Как и все феодальные города Европы, Париж развивался довольно стихийно. По мере необходимости его окружали крепостными стенами, которые оберегали жителей города и ближайших предместий от набегов мятежных феодалов и иноземных захватчиков. Постройка оборонительного кольца началась в конце XII века и продолжалась более 20 лет. К строительству была привлечена огромная масса горожан и крестьян. В начале XIII века на обоих берегах Сены были возведены два полукольца каменных стен, подходивших к самой воде (их общая протяжённость составляла около 5,3 км). Зубчатые стены достигали в толщину до 3 метров у основания, сверху проходил дозорный путь, а через каждые 70—100 шагов возвышались круглые крепостные башни, которых насчитывалось 67 (они фланкировали шесть городских ворот на правом берегу и пять на левом, сооружённых на пути важнейших дорог, связывавших Париж с другими городами). На правобережье за стеной осталось селение Сен-Мартен-де-Шан, а на левобережье — Сен-Марсель и Сен-Жермен-де-Пре, зато в городскую черту попало аббатство Святой Женевьевы, а также пригородные поля, огороды и виноградники (но вскоре большинство из них исчезло вследствие активной застройки новых земель). В середине XIV века на правом берегу, где особенно быстро росла торгово-ремесленная часть города, полукольцо стен пришлось расширить, включив в состав Парижа ряд предместий (на левом берегу власти ограничились лишь модернизацией старой стены)[49][3][23].

Новая стена начиналась от того места на берегу Сены, где сейчас берёт начало канал Сен-Мартен (граница IV и XII парижских округов), шла по дуге к дороге на Сен-Дени (сейчас там расположены ворота Сен-Дени, построенные позднее), затем сворачивала вновь к Сене. На концах этой системы укреплений находились два внушительных замка — Бастилия и Лувр. На противоположном от Лувра берегу, рядом с бывшей резиденцией графа де Неля, возвышалась Нельская башня (была разрушена в XVII веке для постройки коллежа Мазарини, ныне — здание Института Франции). Дальнейший рост Парижа привёл к тому, что в начале XVII века это полукольцо укреплений было вновь расширено, продолжено по дуге большего охвата и подведено к Сене ниже по её течению. Старые стены и башни почти не сохранились до наших дней, о них напоминают лишь фрагменты, затерявшиеся в современной городской застройке, дворах и подвалах (например, на правобережной улице Жарден-Сен-Поль или на левобережной улице Кюжаса), да направление так называемых Больших бульваров, проложенных на месте средневековых укреплений[50][3].

Нельская башня. Гравюра XIV века

Внутри городских стен располагались тесно застроенные кварталы с лабиринтом кривых и узких улиц, долго остававшихся немощёными, без тротуаров и со зловонными канавами для сточных вод. Среди моря каменных (в основном каркасных) и деревянных (со временем из-за частых пожаров их старались не строить) домов возвышались храмы. Даже по обе стороны мостов через Сену были обустроены лавки и мастерские с жилыми помещениями купцов и ремесленников. Сразу за стенами начинались сельские предместья — фобуры. В современном Париже от средневековой застройки осталось немного — паутина узких улочек Латинского квартала, скученность правобережья и сохранившиеся строения того периода (комплекс Дворца правосудия с Консьержери и Сент-Шапель, собор Парижской Богоматери, церковь аббатства Сен-Жермен-де-Пре, Венсенский замок, башня Сен-Жак, церковь Сен-Жермен-л'Осеруа). Первые попытки королевских и городских чиновников хоть как-то контролировать и направлять рост Парижа приходятся на конец XV века (власти старались ограничить разрастание застройки вне городских стен и запрещали ремесленникам селиться в пригородах). К этому же периоду относятся и первые планы Парижа, созданные властями для лучшего контроля городского пространства[51][3].

Церковь Сен-Жермен-де-Пре

Средневековый Париж оставил великолепные образцы романского зодчества (X—XII века), в котором возродились, хотя и в несколько переработанном виде, основы, заимствованные франками в римской архитектуре. Для романского стиля были характерны тяжёлые пропорции, мощные стены, несущие полуциркульные своды и арочные перекрытия проёмов. Одним из самых заметных парижских памятников архитектуры этого периода является церковь Сен-Жермен-де-Пре, основанная ещё в середине VI века королём Хильдебертом I для хранения туники святого Викентия Сарагосского и ныне расположенная в оживлённой части Латинского квартала (так как в старину она была окружена лугами, это отразилось и в названии: фр. pré — луг). В этом храме были похоронены христианский проповедник, парижский епископ Жермен, после своей смерти в 576 году отнесённый к числу католических святых, а также первые короли династии Меровингов, но в IX церковь была сожжена норманнами. В XI веке была выстроена колокольня, которая и теперь выделяется своей высотой среди более поздней застройки, а в XII веке — основной объём церкви с алтарной частью (в XVII веке храм был вновь перестроен, но колокольня и алтарная часть сохранили свои строгие черты архитектуры раннего средневековья)[52][53].

Венсенский замок

Романское зодчество, со всей его проработанностью архитектурных форм и композиций, стало лишь предвестником формирования нового архитектурного стиля — готического, который зародился именно во Франции. И поскольку Париж был столицей, он неминуемо превратился в главную «строительную лабораторию» нового архитектурного мышления. В восточном парижском пригороде Венсен сохранилось в несколько изменённом виде сооружение, заложенное в эпоху раннего Средневековья и сложившееся в эпоху готики — Венсенский замок, одно время являвшийся королевской резиденцией. К 1370 году строительство замка, начатое в XI веке, было завершено. На территории, окружённой мощной стеной и рвом, возвышается жилая башня — донжон. Почти квадратный в плане массив 52-метрового донжона фланкируют четыре угловые круглые башенки. Попасть в замок можно было только через подъёмный мост, переброшенный через ров, и крепостные ворота в стене с девятью башнями. По верху мощных стен проходил боевой ход, который прикрывали навесные бойницы (машикули). Здесь, несколько в стороне от центра Парижа, был создан замкнутый придворный мирок, имевший даже свою небольшую часовню. В современном виде весь комплекс, превращённый в исторический музей, представляет собой характерный памятник средневековой архитектуры XIV века[54][14].

Готическая архитектура была вызвана к жизни быстрым ростом городов и необходимостью иметь более вместительные храмы — по сути, главные общественные здания средневековой эпохи. Накопление строительного опыта и технических знаний привело к качественному скачку в сооружении пролётов, сводов и опор. Стала применяться стрельчатая арка, а сводчатые покрытия стали сооружать на каркасной основе из каменных рёбер (нервюр), изготавливавшихся из особо прочного камня. Теперь наружные стены, издавна служившие опорами, утратили свой конструктивный смысл, а своды поддерживались системой открытых полуарок (аркбутанов) и наружных опор (контрфорсов). Это позволило всю поверхность между контрфорсами выполнять из стекла в каменной оправе, положив начало знаменитым средневековым витражам из разноцветного стекла на свинцовых прокладках[55].

Собор Парижской Богоматери

Блестящим образцом готического зодчества является собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам-де-Пари), возвышающийся в восточной части острова Ситэ. Около 550 года на месте античного храма Юпитера по велению франкского короля Хильдеберта I была построена базилика Святого Этьена, к которой примыкали баптистерий, посвящённый Иоанну Крестителю, и церковь Богоматери (здесь же была резиденция епископа Германа Парижского). В середине XII века было решено их перестроить и фактически возвести новый, более вместительный храм. Строительство, начатое по инициативе парижского епископа Мориса де Сюлли в 1163 году, велось долго и завершилось лишь в 1343 году (именно тогда были созданы капеллы между контрфорсами и венец капелл вокруг хора). Грандиозный по тем временам собор, способный единовременно вместить около 10 тыс. человек (длина — 130 м, ширина — 108 м, высота башен — 69 м, высота сводов — 39 м), стал своеобразным образцом для всего средневекового храмостроения во Франции. Вокруг собора Нотр-Дам-де-Пари располагались монастырь Богоматери, соборные школы и дома каноников[56][14][57].

В архитектуре собора нашёл отражение весь процесс развития готики. Горизонтальные членения и тяжеловесный нижний ярус западного фасада являются отголосками романского стиля, в то время как система широких аркбутанов, сильно расчленённая и остроконечная сквозная галерея у подножия башен и круглые розы — яркое воплощение готического зодчества. Над порталами протянулась галерея каменных изваяний царей из Ветхого Завета (ранее в нишах стояли статуи королей), на выступах карнизов размещены фигуры гаргулий, а ограда хора с барельефами и изваяние Богоматери на северном портале — настоящие примеры искусства средневековых скульпторов (некогда скульптуры собора были окрашены и даже частью позолочены). Среди полихромных витражей особенно примечательны большие розы на оси западного фасада и на торцах поперечного нефа (трансепта). В XVIII веке большинство цветных витражей было заменено белым остеклением, витражи остались только в розах (причём XIII веком датируется витраж только в северной розе)[58][10].

Консьержери

Западную часть острова Ситэ занимает громадный комплекс Дворца правосудия. Его северный фасад, выходящий к правому протоку Сены, даёт яркое представление о суровом королевском замке с тюрьмой и сокровищницей, где хранили казну. Три из сохранившихся башен датируются XIII веком, а угловая башня была построена столетием позже (на ней были установлены колокол, возвещавший весь Париж о рождении королевского наследника, и первые в городе башенные часы). После того как в XIV веке король Карл V переселился в более просторный Лувр, в старой резиденции монарха остались парламент, счётная палата и другие правительственные органы. В 1417 году канцлер Франции был назначен на должность консьержа, то есть привратника королевского жилища, отчего замок и получил название Консьержери. В XIX веке здание было существенно расширено, тогда же был оформлен фасад, обращённый к площади Дофина[59][60][23].

Фасад Сент-Шапель

Самым выдающимся объектом во дворце Консьержери является Сент-Шапель — Святая или Королевская капелла, расположенная в юго-восточном дворе комплекса (часть фасада капеллы выходит на Дворцовый бульвар, пересекающий Ситэ между мостом Менял и мостом Сен-Мишель). Она была сооружена в 1246—1248 годах по заказу набожного короля Людовика IX Святого для хранения многочисленных священных реликвий, и прежде всего высокопочитаемого Тернового венца, приобретённого монархом за огромную по тем временам сумму у венецианских ростовщиков. Имя архитектора доподлинно не известно, обычно постройку капеллы приписывают Пьеру де Монтрёй[61][23].

Вытянутый высокий объём Сент-Шапель содержит два зала, расположенных друг над другом. В нижнем зале два ряда колонн поддерживают пучки нервюр, несущих своды. Верхний зал, собственно и являющийся Королевской капеллой, обладает 10-метровым пролётом и свободен от внутренних опор (складывается впечатление, что поднятые на высоту семи метров своды парят в воздухе). Зал окружают цветные витражи, между которыми расположены тонкие каменные стойки, разветвляющиеся под сводами на несколько нервюр. Роза в торце над входом своим сложным переплетением каменной основы символизирует пламенеющую готику XV века (тогда же была надстроена и колокольня). Окрашенные в синий цвет столбы и своды капеллы орнаментованы повторяющимися позолоченными вставками в виде стилизованного цветка лилии в верхнем зале и силуэта замка в нижнем (золотая лилия на синем фоне символизирует королевский герб Франции). В середине XIX века здание Сент-Шапель подверглось реставрации, в ходе которой Виолле-ле-Дюк воссоздал шпиль и значительную часть витражей, сумев при этом сохранить специфику готики периода её расцвета[62][10].

Сен-Жермен-л'Осеруа

Напротив восточного фасада Лувра расположен готический храм Сен-Жермен-л'Осеруа, основанный в XII веке (с той поры сохранилась лишь высокая романская колокольня). Хоры XIII века относятся к ранней готике, основной массив храма XV века — к пламенеющей готике, а боковой портал — к эпохе Возрождения. Как большинство средневековых построек Парижа, и этот храм был позднее реконструирован, но были сохранены уникальные нервюрные своды, кружевная роза, ценные витражи, многочисленные скульптурные завершения карнизов, водостоков и башенок. Сен-Жермен-л’Осеруа была приходской церковью королевского двора, размещавшегося в соседнем Луврском замке, поэтому в ней похоронены многие художники, скульпторы, архитекторы и учёные, работавшие и жившие при дворе. Колокол на башне этой церкви возвестил о начале резни гугенотов в Варфоломеевскую ночь (24 августа 1572 года)[63].

Среди других строений, появившихся в Париже в эпоху Средневековья, в наши дни существуют церкви Сен-Жюльен-ле-Повр, Сент-Этьен-дю-Мон, Сен-Северен, Сен-Медар и Святых Архангелов, башня Кловиса (или Хлодвига) и другие здания, сохранившиеся от аббатства Святой Женевьевы и ныне принадлежащие лицею Генриха IV, коллеж бернардинцев, ныне занятый Французской католической академией, и Отель де Клюни (V округ), церкви Сен-Жерве, Сен-Мерри и Билетт, археологическая крипта паперти собора Нотр-Дам и Отель де Санс (IV округ), церкви Сен-Мартен-де-Шан и Сен-Николя-де-Шан, Отель де Субиз, Отель де Клиссон, фрагмент крепостной башни, ранее являвшейся частью крепости тамплиеров Тампль, и дом Николя Фламеля (III округ), трапезная монастыря кордельеров, ныне занятая медицинской школой университета Париж Декарт (VI округ), церковь Сен-Лё-Сен-Жилль (I округ), церковь Сен-Пьер-де-Монмартр (XVIII округ), башня Жана Бесстрашного, ранее являвшаяся частью дворца герцогов Бургундских (II округ)[7][23].

Два десятка сохранившихся фрагментов крепостной стены эпохи Филиппа II Августа в 1889 году были классифицированы как памятники истории. Сейчас они расположены на улицах Жур, Жан-Жака Руссо, Лувр и Сент-Оноре (I округ), на улицах Этьена Марселя и Тикетон (II округ), на улице Тампль (III округ), на улицах Аве-Мария, Шарлемань, Фран-Буржуа, Жарден-Сен-Поль и Розье (IV округ), на улицах д`Аррас, кардинала Лемуана, Фоссэ-Сен-Бернар, Клови, Декарта и Туэн (V округ), во дворах Коммерс-Сен-Андре и Роган, на набережной Конти, улицах Дофина, Мазарини, Нель и Генего, в тупике Невер (VI округ)[23]. Фрагменты стен, башен, подземных камер и крепостных рвов знаменитой Бастилии, разрушенной в 1791 году, сохранились вокруг современной площади Бастилии: на бульварах Бурдон и Генриха IV, улице Сент-Антуан, станции метро «Бастилия» и в порту Арсенала на канале Сен-Мартен[64].

Бывший монастырь кордельеров, XIV век	Церковь Сен-Мерри, XIV—XVII век	Церковь Сен-Николя-де-Шан, XII—XVII век	Церковь Сен-Северен, XIII—XV век	Отель де Клиссон, XIV век	Отель де Санс, XV—XVI век	Церковь Сен-Пьер-де-Монмартр, XII век

Если в галло-римской Паризии проживало от 6 до 10 тыс. человек, то уже в V—VI веках город насчитывал от 15 до 20 тыс. жителей, в XII—XIII веках — от 50 до 100 тыс., в первой четверти XIV века — более 200 тыс., а к концу XV века — более 300 тыс. (первый большой наплыв населения случился после постройки стены Филиппа Августа в начале XIII века). В эпоху Меровингов население Парижа представляло собой сильно романизированных галло-римлян, постепенно ассимилировавших воинскую знать из числа пришлых франков. В эпоху Каролингов коренные жители города и пришлые элементы говорили на различных романских наречиях, которые произошли от провинциальных говоров латинского языка (различия между ними были настолько существенными, что, например, парижанин не понимал языка жителя Тулузы). Столетняя война (1337—1453), сопровождавшаяся эпидемией чумы, очень холодными зимами, периодическими неурожаями и следовавшими за ними голодными годами (когда волки встречались даже в пригородах столицы), вызвала огромные потери среди населения Парижа. С конца XIV и до середины XV века многие городские кварталы оставались заброшенными (на пике кризиса число жителей сократилось до 100 тыс. человек), но с наступлением мирного времени население Парижа за счёт иммиграции восстановилось и начало стремительно расти. Во второй половине XV века вместе с политическим и экономическим объединением страны шло и формирование общего языка (единый французский литературный язык развивался на основе северофранцузского наречия)[65][66][67][3][68][69][6][10][23].

Карта Парижа первой половины XIII века

Пространство внутри стен Филиппа Августа (XIII век) было заселено неравномерно: вдоль главных улиц Сен-Дени, Сен-Мартен и Сен-Жак, возле Большого и Малого мостов плотность застройки была велика, однако кварталы, прилегавшие к городскому валу или расположенные вдоль реки (и, соответственно, страдавшие от паводков) заселялись сравнительно слабо. Но постепенно плотность возрастала, так как Париж привлекал жителей окрестных деревень, а также выходцев из других провинций и стран. Горожане из различных сословий жили рядом, но пришлые арендаторы, например, не смешивались с людьми феодала-землевладельца, хотя и являлись соседями (впрочем, и среди арендаторов встречались крепостные). К середине XIII века в крупных монастырских владениях Парижа и его округи всё шире допускался выкуп крепостных, получавших за деньги личную свободу. Например, в аббатстве Святой Женевьевы этот процесс завершился в 1248 году, в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре — в 1250 году (хотя монастырь и сохранил за собой права на землю, на свершение правосудия, а также право взимать плату за пользование печью и прессом для вина), а крепостные из королевского домена (Парижский регион) освободились в 1246—1263 годах. Таким образом, к концу XIII века население Парижа было формально свободным, но, разумеется, имелось множество зависимых в разной степени должников[3].

Начиная с XIII века утвердилась традиция идентифицировать парижанина по имени, данному при крещении, прозвищу и адресу. Переход от прозвища к фамилии завершился в XIV веке (большинство фамилий возникало от названия местности, откуда происходил носитель, или от его профессии, например, Пикар — «пикардиец» или Буше — «мясник»), но женщин дольше называли только по имени (выйдя замуж, они не всегда брали фамилию супруга, сохраняя фамилию отца). Во второй половине XIV века помимо деления на приходы появилось деление города на кварталы, которыми управляли нотабли (достаточно было назвать квартального, чтобы понять, о каком квартале идёт речь). Каждый квартал имел отряд городского ополчения и делился на полусотни во главе с полусотником, которые в свою очередь делились на десятки во главе с десятником. Значительную часть населения Парижа составляли переселенцы из окрестных посёлков и деревень, в том числе и тех, что принадлежали аббатствам столицы. Другую часть составляли выходцы из Фландрии, Пикардии, Шампани, Бургундии (во второй половине XV века в Париже осело много выходцев из долины Луары), а также англичане (в том числе выходцы из Нормандии), германцы, итальянцы, евреи и цыгане (в одной из проповедей епископ Парижский даже отлучил от церкви тех, кто обращался к цыганам-хиромантам). Ещё одной группой пришельцев, частично оседавших в столице, были наёмники, прибывавшие на военную службу к королю и принцам — арагонцы, наваррцы, баски, гасконцы, брабантцы, немцы («рутьеры» или «коттеро» Филиппа II Августа, «большие рты» Карла V Мудрого, «живодёры» Карла VII Победителя). Пришлые провинциалы и «деревенщина» довольно быстро ассимилировались, но постоянные новые волны иммигрантов сохраняли контраст между «парижанами» и «непарижанами» (по этой же причине эпидемии, высокая смертность и снижение рождаемости в кризисные периоды не приводили к существенному сокращению населения, которое компенсировалось за счёт переселенцев)[3][69][70][28].

В эпоху Средневековья в Париже сложился свой говор, отражавший специфические черты местного календаря и почитаемых святых (например, Епифанию называли «Тифэн», Веронику — «Венисой», Святого Марка — «Святым Мааром», у верующих был шутовской святой — «Святой Дубина»). Составной частью говора являлись местные ругательства, но оскорбления и богохульства карались штрафами и даже телесными наказаниями (например, упоминания о крови в проклятиях и богохульствах придавали им более тяжкий характер и в случае осуждения влекли за собой суровое наказание — клеймо, позорный столб и тюремное заключение). Оскорблённые женщины добивались публичного восстановления своей чести, поруганной бранью, а также взимали с обидчиков штрафы. Кроме того, оскорбительным считалось без согласия прикоснуться к одежде (капюшону на накидке, поясу, юбке) или волосам женщины, погладить по голове чужого ребёнка[69].

Евреи

Еврейские поселения в Галлии возникли ещё в эпоху Римской империи, а первые упоминания о еврейской колонии в Париже относятся к IV—V векам (в эпоху Меровингов немногочисленная еврейская община базировалась около южных ворот Ситэ, на улице Жюиф). С периода раннего Средневековья в руках евреев находилась значительная часть торговли между Западной Европой и странами Востока (Византией, Египтом, Аравией, Вавилонией и Персией), многие из них выступали в качестве торговых и финансовых агентов европейских монархов (например, парижский коммерсант Приск при Хильперике I). Наиболее враждебно к евреям относилось католическое духовенство, периодически подстрекавшее королей насильно крестить или изгнать иудеев из государства. Меровингские короли предоставили евреев в полное распоряжение Церкви и подчинили их церковному законодательству (строго запрещались браки между евреями и христианами, евреям не дозволялось показываться на улице в дни Страстной недели и Пасхи, а также иметь рабов-христиан). Особенно усердствовали в деле обращения евреев король Хильперик I и епископ Григорий Турский, усилиями которых многие парижские иудеи были крещены[71][72].

Изгнание евреев в 1182 году. Миниатюра из «Больших французских хроник»

В 612 году в Париже осели некоторые испанские евреи, изгнанные с родины политикой вестготского короля Сисебута. Согласно «Парижскому эдикту» 614 года евреям запрещалось нести государственную службу в королевстве франков. Король Дагоберт I в 629 году с одобрения церкви и под влиянием письма византийского императора Ираклия I издал указ, согласно которому все местные евреи, не желавшие принять крещение, должны были покинуть страну (также он рьяно изгонял еврейских переселенцев, бежавших из соседней Испании). В период правления Карла Великого, который ценил деятельность евреев в сфере международной торговли и покровительствовал им, преследования евреев на время прекратились, а в Париже стали оседать еврейские купцы из присоединённой Северной Италии. Карл Великий поощрял торговые предприятия евреев, позволял им покупать недвижимость, заниматься судоходством и ремёслами. Его сын Людовик I Благочестивый также защищал евреев от нападок католического духовенства и даже назначил особого чиновника с титулом «еврейский староста» (лат. magister judaeorum), который следил за соблюдением гражданских и торговых прав евреев[73].

С началом Крестовых походов (конец XI века) общественное и экономическое положение парижских евреев, как и всех евреев Западной Европы, ухудшилось. Они часто подвергались нападкам крестоносцев и черни, а христианские купцы постепенно вытеснили евреев из прибыльной торговли со странами Востока в сферу розничной торговли и ростовщичества. Особенно преследования евреев усилились при короле Филиппе II Августе, который постоянно нуждался в деньгах для ведения войн. В 1181 году он велел арестовать всех парижских евреев и опечатать их имущество (евреи смогли откупиться за 15 тыс. марок серебром). В 1182 году Филипп II издал указ, согласно которому все евреи, жившие на подвластных ему землях, должны были покинуть королевский домен в течение трёх месяцев. Им дозволялось брать с собой или продавать только своё движимое имущество, а дома, лавки, сады, винные погреба и амбары отходили в казну (покинутые синагоги отошли Церкви). Многие парижские евреи нашли убежище во владениях французских феодалов, часть бежала в Англию и Прованс[74].

В 1198 году Филипп II снова допустил изгнанных евреев в свои владения, взимая с них большие подати за право проживать и торговать в Париже (тогда же Иехуда бен Ицхак основал парижскую иешиву). Евреи королевского домена, в отличие от испанских и прованских, пренебрегали светскими науками и философией, сосредоточив своё внимание на изучении Талмуда. В начале XIII века в Париже укрылись некоторые евреи из Прованса, бежавшие от репрессий против альбигойцев и разгула учреждённой там инквизиции, впрочем, Людовик IX преследовал евреев и в столице. В июне 1240 года в присутствии высших чинов двора, духовенства и дворянства в Париже состоялся диспут между четырьмя раввинами, во главе которых стоял глава парижской иешивы Иехиэль, и крещёным евреем Николаем Донином, который сообщил папе Григорию IX о вредоносном и богохульном для христиан содержании Талмуда. Несмотря на доводы раввинов, участь Талмуда была предрешена. В 1242 году 24 воза, гружённые собранными со всей Франции книгами, были публично сожжены на Гревской площади. Уничтожение талмудических книг подорвало еврейскую науку во Франции, привело к сокращению числа раввинских школ и скорому угасанию деятельности тоссафистов[75].

В 1290 году в Париже осела большая волна евреев, изгнанных из Англии указом короля Эдуарда I. Но и французский король Филипп IV Красивый облагал евреев огромными податями, нередко путём угроз и арестов отнимал у них имущество и состояния. В 1306 году Филипп IV приказал в месячный срок выселить всех евреев из страны и отобрать у них всё имущество (евреям разрешалось брать с собой лишь самую необходимую одежду и продукты в дорогу). Большинство парижских евреев бежало в Южную Францию и пограничные области Испании, а в 1315 году, при Людовике X, часть из них вернулась в столицу. Несмотря на разрешение короля, евреи жили в постоянном страхе, опасаясь новых погромов со стороны крестоносцев, подстрекаемых Церковью, или народных масс, ненавидевших еврейских ростовщиков (в ноябре 1380 года озлобленный войной народ устроил в столице еврейский погром). Постепенный исход евреев из Парижа ускорил новый указ Карла VI, который в 1394 году повелел окончательно изгнать евреев из Франции. Тысячи изгнанников переселились в Германию, Италию и Испанию, после чего в Северной Франции уже не существовало еврейских общин до конца XVII века (в Париже изредка под видом «новохристиан» селились только марраны из Испании)[76][77].

Образец каролингского минускула

Культура в эпоху раннего Средневековья получила сильную церковную окраску. Пришедшую в упадок античную философию сменило богословие (теология), литература переключилась на описание жития святых и монархов, история свелась к монастырским хроникам, поэзия, музыка и изобразительные искусства также были поставлены на службу Церкви. Во второй половине VIII века началось так называемое «Каролингское возрождение», вызвавшее оживление деятельности духовенства и королевской власти в сфере школьного образования (были организованы церковные школы, в которых священников обучали основам грамоты).

Церковь Сен-Жюльен-ле-Повр, в стенах которой проходили собрания факультета искусств Парижского университета

Первые парижские школы, носившие чисто клерикальный характер, возникли в XII веке у стен Нотр-Дам-де-Пари. Вскоре, желая уйти из-под опеки епископа, часть учителей и их учеников перебралась на левый берег под покровительство более либеральных аббатств Сент-Женевьев и Сен-Виктор, где и основали университет. Первую королевскую привилегию, узаконившую его права и свободы (а также выводившую школы из-под юрисдикции королевского прево), объединение магистров и студентов парижской школы получило в хартии 1200 года, союз школяров фигурировал в епископском акте от 1207 года, а союз преподавателей — в папском акте от 1208 года (официально своё название Парижский университет получил только в 1217 году, факультеты впервые были упомянуты в 1219 году). Отказ преподавателей и учеников подчиняться ректору соборной школы обернулся противостоянием епископа и настоятеля монастыря Сент-Женевьев (в 1221 году папа Гонорий III поддержал аббата, чем укрепил позиции будущего Латинского квартала). В 1215 году кардинал Робер де Курсон разработал первые статьи университетского устава (именно в его акте впервые встречаются слова «лат. Universitas magistrorum et scolarium»). В 1231 году булла папы Григория IX поспособствовала дальнейшей автономии университета. Несмотря на то, что первоначально лекции читались в конюшнях и сараях, уже к середине XIII века Парижский университет с его четырьмя факультетами затмил знаменитый Болонский университет (во Франции главными конкурентами Парижа были школы Орлеана и Монпелье). Теолог Робер де Сорбон, исповедник короля Людовика IX, основал в 1253 году на улице Куп-Гель коллеж, от имени которого весь университет и получил своё второе название. Позже при Сорбонне была организована типография, где в 1469 году издали первую в Париже книгу[48][89][90][91].

Латинский квартал активно развивался на протяжении всего XIII века, потеснив старые соборные школы, расположенные на Ситэ и возле Малого моста. Коллежи или коллегии (лат. Collegium pauperum magistrorum) на начальном этапе представляли собой небольшие и довольно неказистые строения, где в шумной атмосфере веселья, игр, пьянства и потасовок жили и учились около 10 тыс. юношей (по другим данным, в 75 коллежах, которые теснились между площадью Мобер и холмом Сент-Женевьев, финансируемые богатыми аристократами и религиозными орденами, обучалось около 40 тыс. человек). Парижский университет в Средние века объединял в своём составе учащихся, преподавателей и даже тех, кто занимался его обслуживанием (книготорговцев, переписчиков рукописей, посыльных, аптекарей и трактирщиков). Преподавателями могли быть лишь обладатели учёных степеней бакалавра, магистра и доктора. Все преподаватели объединялись в так называемые факультеты (впоследствии под этим словом стали понимать отделение университета, на котором преподавалась определённая отрасль знаний) и выбирали себе главу — декана. В Парижском университете имелось четыре факультета: один «младший» или «артистический» (т. н. «факультет искусств»), на котором изучались «семь свободных искусств» (тривиум — грамматика, логика и риторика и квадривиум — арифметика, геометрия, астрономия и гармоника), и три «старших» — медицинский, юридический и богословский (на них студентов принимали только по окончании «младшего» факультета). Причём на юридическом факультете Парижского университета преподавали только каноническое право, а за обучением гражданскому праву надо было ехать в Орлеан (своей знаменитой буллой «Super speculam» от 1229 года папа Гонорий III под угрозой отлучения от Церкви строго запретил проводить и посещать занятия по гражданскому праву в Париже и его предместьях)[89][92][93][23][91].

Лицей Людовика Великого, расположенный в центре Латинского квартала на месте средневекового Парижского университета

Наиболее многочисленным являлся «артистический» факультет, окончание которого давало право носить учёную степень бакалавра или магистра «искусств» и преподавать этот предмет. За ним по численности учащихся следовал престижный факультет канонического права, поскольку юридическое образование давало хороший шанс для карьеры в церковном или светском мире. За долгий и трудный курс богословия брались немногие из учащихся (в конце Средневековья это часто были монахи нищенствующих орденов), и с XIII века богословы часто сетовали на конкуренцию со стороны юристов, которые привлекали на свой факультет больше желающих получить образование. Учащиеся университета назывались «студентами» (от латинского глагола лат. studere — усердно заниматься) и в свою очередь объединялись в четыре «нации» (землячества) — галльскую (она включала в свой состав французов, испанцев, итальянцев и уроженцев государств крестоносцев на Востоке), нормандскую, английскую и пикардийскую. Во главе каждой «нации» стояло выборное лицо — прокуратор (от латинского слова лат. cura — забота), а все четыре «нации» вместе выбирали главу всего университетского студенчества — ректора (лат. rector — правитель). Важнейшую часть обучения составляли диспуты, которые иногда бывали настолько бурными, что заканчивались дракой. Университетская наука называлась схоластикой, но наукой в современном понимании этого слова она не являлась, а была лишь синтезом богословия и логики Аристотеля, трактаты которого составляли основу обучения на «артистическом» факультете. Лишь около трети из всех поступавших получали степень бакалавра, и только 1/16 — степень магистра. Все остальные покидали университет, вообще не получив никакой степени и довольствуясь только знаниями, приобретёнными на «младшем» факультете. В XV веке общее число студентов сократилось, причём основная убыль пришлась на иностранцев, в то время как французов становилось всё больше[94][93][91].

Наваррский коллеж, колыбель раннего французского гуманизма. Вид середины XV века

Выдающийся философ и теолог, магистр Парижского университета Амори Бенский (или Амальрик из Бена) со своими пантеистическими положениями вступил в конфликт с учением католической церкви, утверждая, что «Бог есть всё». Церковь осудила Амори Бенского и заставила отречься от своих убеждений, но у него было много последователей («амальрикане»), в том числе в стенах Парижского университета, которые и после смерти учителя (1204) продолжали проповедовать его взгляды. В 1210 году, по приговору церковного собора, десять последователей Амори Бенского были сожжены, а останки самого учителя были вырыты из могилы и также брошены в костёр. Других учеников Амори, в том числе Давида Динанского, Церковь объявила еретиками и отправила в тюрьмы, предварительно изъяв и уничтожив их труды. Все труды Аристотеля по метафизике и физике, ставшие к тому времени известными в Европе благодаря арабским переводчикам, были запрещены специальною буллою папы Иннокентия III. До 70-х годов XIII века этот запрет оставался в силе, а со смельчаками, пытавшимися его нарушить, Церковь жестоко расправлялась (например, с магистром Парижского университета Сигером Брабантским). В 1255 году церковь изгнала из Парижского университета всех своих идеологических оппонентов и специальной буллой папы Александра IV обеспечила привилегированное положение на кафедрах богословам из Доминиканского и Францисканского орденов. Главным систематизатором ортодоксальной схоластики был главный «учитель Церкви», философ и теолог Фома Аквинский, в середине XIII века преподававший в Парижском университете и состоявший членом ордена доминиканцев (он связал христианское вероучение с ранее гонимой философией Аристотеля.). В XIV веке магистры университета занимали видное место возле короля, являясь его советниками, аналитиками и информаторами, но позже они уже не играли большой роли в управлении королевством[95][60][91].

В конце XIV — начале XV веков Парижский университет, и прежде всего его влиятельнейший богословский факультет, оказался вовлечён в острый религиозный конфликт вокруг Великой Схизмы (1378—1417). В 1393 году университет организовал большое совещание, на котором стороны попытались наметить пути к восстановлению единства Церкви; в 1398 и 1407 годах Сорбонна поддержала отказ французской Церкви повиноваться папской власти. В эпоху Великого раскола международный престиж парижских магистров и политический вес королевства слились воедино, дабы придать важности университетскому миру. Кроме того, университет, как и весь Париж, был втянут в острую борьбу между партиями арманьяков и бургиньонов (например, в 1395 году канцлером университета был избран каноник собора Парижской Богоматери Жан Жерсон, пользовавшийся покровительством герцога Бургундского, но в 1414 году он порвал с бургиньонами и принял участие в Констанцском соборе), хотя большинство преподавателей и студентов политикой не занимались[93].

Парижский университет в эпоху Средневековья. Миниатюра из манускрипта «Королевские песни во славу Зачатия». Ок. 1530

В XII веке в Париже стали появляться и нецерковные школы, которые были принципиально новым явлением в интеллектуальной жизни средневекового общества. Их специфической особенностью было то, что они являлись частными, то есть магистры школы существовали за счёт платы, которую вносили ученики. Наиболее известными из нецерковных школ Западной Европы середины XII века были парижские школы философов и теологов Гильома Коншского и Пьера Абеляра. Ожесточённые философские споры Абеляра, стоявшего на позициях, близких к номинализму, с главой парижской соборной школы Гильомом де Шампо, защищавшим позиции реализма, привели Абеляра к острому конфликту с Церковью. Для нецерковных школ был характерен специфический состав учащихся, большинство из которых являлись «вагантами» (от латинского глагола лат. vagari — бродить) или «голиардами», переходившими из одной школы к другой в поисках близкого им учителя. Таким образом, на рубеже XII—XIII веков в Париже существовало три типа учебных заведений: группа школ собора Парижской Богоматери, которой руководили чины капитула (регент певчих присматривал за начальными школами епархии, а канцлер — за высшими); школы крупнейших аббатств (Сент-Женевьев, Сен-Виктор, Сен-Жермен-де-Пре); и частные школы, открытые клириками, которые получили звание магистра и находились под присмотром епископа или канцлера. Как международный центр образования Париж специализировался на диалектике и теологии[96][97][91].

В средневековом Париже проживали тысячи студентов. Самые юные, 13 — 14-летние, начинали на факультете «искусств» и получали лишь базовое образование. Малая часть из них продолжала курс высшего образования до степени лиценциата, которая давала доступ к хорошим должностям. Самые способные и упорные достигали степени доктора, позволявшей стать преподавателем или подыскать себе хорошее место в Церкви и на королевской службе (это были уже вполне взрослые студенты, которые нередко цеплялись за какую-нибудь должность в коллеже). Большинство молодых школяров посещали лекции выбранного ими университетского профессора, а по завершении обучения просили его сделать им представление для получения какой-либо учёной степени. Юные студенты жили у родственников или знакомых, выходцев из обеспеченных семей помещали в пансион, а взрослые студенты сами снимали кров и даже имели слуг. В 1180 году в помещении Отель-Дьё стали содержать и лечить 18 школяров-клириков, которые по выходу обязывались, в свою очередь, присматривать в больнице за умирающими и участвовать в их погребении. Позже школяры покинули богадельню и в собственном доме учредили первый парижский коллеж Восемнадцати (в начале XIII века были основаны коллеж Сент-Оноре и приют для студентов Святого Фомы в Лувре). Эти первые коллежи представляли собой своего рода интернаты, в которые бесплатно принимали бедных, но способных студентов-богословов (впоследствии в них стали заниматься репетиторством, а потом перешли и к полноценному обучению, принимая, наряду со стипендиатами, платных учащихся). С XIV века стали появляться так называемые «педагогики», когда учитель содержал на полном пансионе доверенных ему родителями учеников. К середине XV века студенты делились на «стрижей» (безнадзорных студентов), пансионеров, платящих за «педагогики», и студентов, живших в коллежах[93][91].

Во второй половине XV века университет и часть учёных мужей добились большей автономии от власти папства (с начала XIII века Парижским университетом фактически руководили папа и его доверенные люди, а вовсе не король Франции или епископ Парижский). Стали активно развиваться медицинский и юридический факультеты, новые отрасли знаний (инженерное дело, архитектура, география и космография), благодаря гуманистическим течениям оживились изящные искусства, парижские студенты всё чаще стали отправляться в другие страны, особенно в Италию, открывая для себя новые горизонты науки и искусства эпохи Возрождения. Но, обретя некую автономию от Церкви, университет попал в зависимость от королевской власти, лишившись части своих привилегий (права учителей прервать занятия и права университета оставить Париж, чтобы обосноваться в другом городе)[93][91].

В эпоху Капетингов вдоль оживлённых улиц Пти-Пон, Жюиври, Лантерн и Пти-Драпри, имевших в ширину не более 4—5 метров, стояли как скромные двух- и трёхэтажные дома из глины и дерева, так и каменные дома богачей с камином и кухней. К концу XIII — началу XIV века некоторые особняки знати уже были окружены садами, нередко выходившими к реке, крылья, примыкавшие к основному зданию, окружали двор, внутренние стены украшали росписи. Но большинство парижских богачей до середины XIV века не особенно заботились об архитектуре своего жилища. Особняк типичного коммерсанта представлял собой два-три обычных дома, объединённых в единое строение. Первый этаж занимали лавки и склады, выходившие на улицу, на верхних этажах размещались жилые помещения и кабинет хозяина, где тот хранил бумаги и ценности. В некоторых домах часть помещений, уже оборудованных водостоками, сливом грязной воды и уборной, сдавалась внаём. Дома, расположенные в центре торговой части Парижа, имели только дворы, но на окраинах встречались небольшие сады, огороды и колодцы. Под одной крышей с хозяином жили родственники и постоянные слуги, днём в доме также находилась другая прислуга и работники лавки[98][78].

В конце XIV — начале XV века отношение крупной буржуазии к своему жилищу изменилось, она стала равняться на королевские резиденции и особняки принцев крови (например, дворцы Сен-Жерменский, Сен-Поль и Турнель). Вокруг особняков всё чаще стали разбивать сады с фонтанами и водоёмами, обязательными атрибутами богатого дома считались парадные залы, часовня, библиотека, кабинет, оружейная комната, хозяйские спальни (помещения были украшены картинами, керамикой, коврами, дорогой мебелью и музыкальными инструментами). При отделке аристократических резиденций использовались черепица и шифер для кровли, мрамор и резной камень для фасада и несущих конструкций, витражи для окон, дорогая древесина для обшивки стен, плиты или кафель для мощения полов. Обзаведясь состояниями и внешними атрибутами успеха (в виде домов, карет и одежды, собраний книг и драгоценностей), буржуа больше не чувствовали себя обделёнными, а нотабли из среды буржуазии в социальной иерархии парижского общества почти сравнялись с дворянами. Богатые горожане во всём старались подражать дворянству, особенно в развлечениях и образовании, а самые успешные из них сами становились дворянами, породнившись со знатными фамилиями либо покупая титулы с землями и замками[78][84].

Дворец Клюни

Ближайшие родственники и советники короля располагали в Париже шикарными особняками и дворами, копирующими королевский двор. В число наиболее роскошных аристократических резиденций входили не сохранившиеся до наших дней Бурбонский дворец рядом с Лувром (не путать с современным Бурбонским дворцом), особняки герцогов Орлеанских, Беррийских и Бургундских. Возведённый в конце XIV века дворец герцогов де Бурбон поглотил три десятка обычных домов. Просторный ансамбль включал парадные залы, спальни, кабинеты, гостевые комнаты, часовню, оружейную, баню (снабжалась водой из тех же источников, что и Лувр), пекарню, хранилище фруктов и связывавшие все помещения изящные галереи, а также дворы и сады. Крыши дворца были покрыты редким для тогдашнего Парижа шифером и украшены скульптурами из позолоченного свинца[60][84].

Различные церковные иерархи (епископы, настоятели крупных аббатств или приоры) также обладали в Париже резиденциями, в которых жили во время частых наездов в столицу. Архиепископ Санса владел красивым дворцом Сен-Поль на правом берегу Сены (современная набережная Целестинцев в IV округе). В 1365 году дворец отошёл королю Карлу V, который превратил Сен-Поль в ещё одну королевскую резиденцию, наряду с Лувром (местоположение архиепископского дворца у самой реки позволяло королю быстро и незаметно покинуть город по воде). Особенно Сен-Поль любил Карл VI Безумный. В качестве компенсации Карл V купил для архиепископа дворец Эстомениль на улице Фигье, где тот и устроил свою парижскую резиденцию. В 1475 году старое, обветшавшее здание было снесено, и на его месте построили роскошный дворец Санс, завершённый в 1519 году (также до наших дней дошёл дворец аббатов Клюни, возведённый в XV веке рядом с руинами античных терм)[93][23].

В большинстве парижских домов, где проживали семьи среднего и выше достатка, была парадная зала для приёма гостей. Эта комната убиралась в первую очередь, здесь стояла самая красивая мебель и самая красивая бронзовая или серебряная посуда, выставленная на полках сервантов. Стулья и скамьи накрывались подушками (нередко для сидения использовались сундуки), полы украшались коврами (летом на них разбрасывали свежескошенную траву и цветы), столы после трапезы часто разбирались и прятались, чтоб не загромождать комнату. Парадную залу обогревал камин и освещали свечи в подсвечниках и канделябрах. Все прочие помещения в доме обозначались просто словом «комната» (или если речь шла о рабочем кабинете — «контора»). Кухня часто располагалась в пристройке, выходившей во двор, и обязательно находилась рядом с источником воды. Пол в таком помещении был плиточный и слегка наклонный для стока жидких отходов в жёлоб, который вёл во двор или на улицу. Оборудование кухни дополнял каменный очаг, снабжённый крюками для котлов, треножниками, котелками и прочей утварью (во многих бедных жилищах кухни как таковой не было, лишь очаг или простая жаровня, устроенные в одной из комнат). К дополнительным атрибутам зажиточного дома относились уборная, колодец, сад, мощёный двор, служебные пристройки, различные чуланы для дров и инструментов, сараи с сеном или зерном, стойла для вьючных животных[84].

Ворота Сен-Виктор

К концу XIII века почти все парижские улицы получили названия, что значительно облегчило ориентацию в городе. Но названия улиц ещё нигде не указывались (таблички с нумерацией домов, вывески или высеченные на камне названия улиц появились позже, в XVIII веке), и жителям приходилось просто запоминать их или расспрашивать о маршруте прохожих. Важным ориентиром были вывески на домах, изображавшие род деятельности их владельца, но они могли смениться, что вызывало некоторую путаницу у нечастых гостей улицы. Главными центрами повседневной жизни парижан были улица, рынок и приходская церковь с кладбищем. За пределы своего района они выбирались нечасто — лишь для участия в религиозных и государственных праздниках и шествиях, военных учениях или массовых играх. Ночью все городские ворота закрывались, а улицы патрулировали цеховые дружины (те, кто опаздывал к закрытию ворот, были вынуждены устраиваться на ночлег на постоялых дворах). В периоды смут и войн (а это вся середина XIV и первая половина XV века) несколько второстепенных ворот вообще были замурованы, что позволило властям усилить контроль на оставшихся главных воротах[3][68][69].

В эпоху Каролингов Церковь сделала воскресенье выходным днём, однако не столько для отдыха и развлечений, сколько для общих собраний во время воскресной службы. В хорошую погоду горожане выходили на улицу, усаживались на скамьях у крыльца дома и болтали с соседями. Среди характерных видов досуга парижан можно выделить катание на лодках по реке, прогулки вдоль Сены, по мостам и торговым улицам, посещение ярмарок. Также были популярны бродячие артисты, дрессировщики обезьян и поводыри медведей, уличные театры (в том числе кукольные), церковные мистерии, спортивные (в шары или мяч — прообраз большого тенниса, только без ракетки), интеллектуальные (шахматы) и азартные игры (кости и карты), военные состязания (лучников или конных рыцарей) у городских стен. Большое скопление народа наблюдалось во время религиозных или цеховых процессий. Кроме традиционных праздничных шествий бывали и процессии, не предусмотренные календарём: искупительные шествия, проводимые по решению суда или властей; молельные шествия, просившие об окончании засухи или прекращении наводнения; благодарственные шествия, благодарившие Небеса за установление долгожданного мира, рождение королевского наследника или выздоровление монарха (к участию в них привлекали детей — символ невинности). В зависимости от чрезвычайности происшествия или важности праздника в процессию входили либо прихожане, члены братства, почитающие своего святого покровителя, либо представители всего парижского сообщества: духовенство, члены органов управления и судов, представители ремесленных цехов. Траурные кортежи обязательно включали монахов из нищенствующих орденов[68][84].

Духовенство собора Парижской Богоматери, обладавшее прерогативами на приходские и коллегиальные церкви, следовало на лодке от собора до церкви Сен-Жерве, где, отслужив обедню, каноники получали оброк и знаки подчинения от местного клира — баранов и вишни для певчих птиц собора. Так же церковники из собора Парижской Богоматери отправлялись по реке в аббатство Сен-Виктор на день памяти святого (21 июля). Кортежи, молившие о божественном милосердии и заступничестве, выступали из аббатства Святой Женевьевы. По такому случаю по городу при огромном стечении народа проносили мощи покровителей Парижа — Святой Женевьевы и Святого Марселя. Когда городом шествовали представители Парижского университета (магистры и студенты), отправной точкой их процессии служила церковь Сен-Матюрен на улице Сен-Жак. Во время карнавала и на день Иоанна Крестителя на Гревской площади, на берегу Сены, зажигали праздничный костёр (это место было выбрано специально по соображениям пожарной безопасности)[68].

Въезд в Париж Изабеллы Баварской в 1389 году. Миниатюра из «Хроник» Жана Фруассара. 1470—72

Среди многочисленных праздников и религиозных шествий особо выделялись пышные вступления в город королей, королев и принцев, получившие распространение с XIV века. Эти торжественные церемонии, протекавшие при большом скоплении народа и являвшиеся заметными событиями городской жизни, тщательно готовились и финансировались из казны Парижа (в ритуале королевских въездов в кортеж, встречающий государя, входили прежде всего финансисты, в том числе из Счётной палаты, затем — судьи из Шатле, потом — представители городских властей и, наконец, последними — представители парламента, поскольку именно они приветствовали и сопровождали короля). По такому случаю городские власти, цехи и простые парижане тщательно убирали улицы, украшали фасады домов тканями и коврами, посыпали мостовые благоухающими травами и цветами. Церемонии сопровождались пышными шествиями и обильными угощениями (у дверей ратуши всем прохожим раздавали хлеб и вино, иногда даже фонтаны вместо воды наполняли вином, собравшейся детворе из окон городской управы разбрасывали груши, персики и орехи), а по пути следования процессии перед церквями и на площадях разыгрывались театральные представления. Ночью устраивали иллюминацию, на площадях звучали песни и музыка, веселье завершалось танцами. Праздничное настроение обыватели выражали украшенной цветами шляпой (их изготавливал особый ремесленный цех). Такие торжественные въезды символизировали союз короля со своей столицей и всеми её жителями (всем парижанам полагалось участвовать во всех церемониях, которые касались короля и членов его семьи). Кроме того, из городской казны оплачивались похороны королевских особ, встречи иностранных послов и другие торжественные мероприятия[68][60].

У парижан было много почитаемых святых, как общегородского, так и цехового или приходского масштаба. 27 декабря праздновали день Иоанна Богослова, покровителя свечных мастеров, 20 января — день Святого Себастьяна, защитника от чумы, покровителя ткачей и торговцев железом, 22 января — день Святого Винсента, покровителя виноградарей и виноторговцев, 3 февраля — день Святого Блеза, покровителя каменщиков, и так далее, почти ежемесячно. И это, само собой, кроме главных религиозных праздников — Рождества, Пасхи и праздника Тела Господня, дня Иоанна Крестителя, а также популярных нехристианских празднеств — карнавалов. Вокруг почитания какого-либо святого часто образовывались религиозные общества и братства, имевшие различную направленность (благотворительные или кающиеся). Они организовывали пышные церковные службы и крестные ходы на праздник своего покровителя, ежегодные пиршества и похороны членов братства, помогали сиротам, старикам, больным, калекам, нищим и паломникам, содержали больницы и приюты, хоронили найденных на улице мертвецов, не опознанных родственниками. Любые товарищества были строго запрещены после массовых волнений, прошедших в столице в XIV веке, потом восстановлены, но уже под чутким надзором людей королевского прево[69][70][84].

Особая форма коллективного общения царила между соседями по улице, с которыми было принято справлять поминки или свадьбы, помогать друг другу по хозяйству и даже участвовать в семейных ссорах. Соседи были важными свидетелями при улаживании судебных споров, определении прав наследования или во время идентификации человека, уточнения его возраста (обязательной регистрации дат рождения и смерти в церковно-приходских книгах в период позднего Средневековья ещё не было). Сыновья, дочери или зятья приобретали автономию и считались независимыми лишь тогда, когда они отделялись от отеческого двора, выходили из-под власти главы семейства, и их вносили в список налогоплательщиков прихода или улицы (за исключением дворян, священнослужителей и клерков, которые были освобождены от уплаты налогов). В таком списке плательщиков налогов за 1297 год 1376 парижских дворов, или 14,5 % от всех упомянутых, содержались женщинами (матерями или вдовами, реже — жёнами, разведёнными женщинами или сёстрами). После Столетней войны и экономического кризиса, поразившего столицу в 1420—1450-х годах, женский труд и женская независимость уже не были так распространены и почётны, как в конце XIII века. В списке налогоплательщиков 1421 года указано 9,6 % «женских» дворов, в списке 1423 года — 4,5 %, в списке 1438 года — 5,8 %. Бедность и неравные возможности толкали многих женщин к занятию проституцией, которая в начале XV века была сосредоточена на улицах Глатиньи (остров Ситэ), Бур-л’Аббе, Бай-У и Кур-Робер (правобережье)[68][69][70].

Трапеза герцога Беррийского. Иллюстрация из «Великолепного часослова герцога Беррийского», начало XV века

Важное место в быту парижан занимала кулинария, делившаяся на аристократическую и простолюдинскую. В «высокой» кухне использовались цыплята, голуби, речная рыба (осетрина и карп), дичь (оленина, медвежатина и куропатки), рис, тростниковый сахар, сухофрукты, цукаты, миндаль, специи и заморские пряности (перец, имбирь, корица). Нередко на знатных приёмах пищу подавали для двух человек на одном блюде, а после того, как гости удалялись на перерыв, ели их слуги. После больших общегородских или квартальных пиров слуги раздавали объедки нищим и больным. Люди не слишком знатного происхождения, но стремившиеся поразить своих гостей, для организации пира брали напрокат мебель, посуду и скатерти, нанимали поваров, метрдотелей и иную прислугу. Обыденной пищей мещан были хлеб из муки грубого помола (белый хлеб считался дорогим), похлёбка из требухи и сала с петрушкой, овощное рагу, бобовая каша на сале (из гороха или фасоли), дешёвое вино или пиво, реже — жаркое из говядины, свинины или домашней птицы, колбаса, сыр, по праздникам — вафли и сладкая выпечка. Семьи скромного достатка, не имевшие домашнего очага, питались в тавернах и на постоялых дворах, а также покупали готовую пищу у розничных торговцев. В выходные и праздничные дни, за исключением поста, многие парижане посещали многочисленные заведения, где подавали еду и вино (в тавернах домашнее вино продавали кувшинами, а в кабаках — порционно). Богатые горожане старались избегать «дурной славы» шумных питейных заведений и предпочитали ходить в гости к родственникам, друзьям и деловым партнёрам (зажиточные граждане устраивали приёмы и пиры в садах при городских особняках или в загородных резиденциях)[84].

Одежда средневекового парижанина являлась прямым указанием на его общественное положение и должна была строго соответствовать его социальному статусу. Власти и Церковь запрещали ношение мужской и женской одежды противоположным полом, порицали излишнюю роскошь в одежде (например, критиковали буржуа, которые подражали богатым одеяниям дворян, чем стирали видимую грань между сословиями и как бы обманывали относительно своего положения в обществе, а также клириков, носивших роскошные платья и обувь наподобие тех, что были в моде у мирян), обличали проституток, украшавших себя серебряными поясами, шелками и вышивкой, то есть аксессуарами знатных женщин и добропорядочных мещанок. Но, несмотря на все ограничения, придворная мода всё равно влияла на изменения в мужской и женской одежде низших сословий. Длинное платье из грубой ткани тёмных расцветок, без украшений и особых излишеств, носили монахи, клерки и мещане, отказавшиеся от светской жизни. У мелкого духовенства ещё не было единообразной чёрной одежды и особого облачения типа сутаны, отличить клириков от мирян с первого взгляда можно было только по тонзуре. В отличие от простых клириков, каноники носили стихарь (лат. superpellicium) с накидкой (лат. pellicium), на голове — подбитую мехом шляпу из чёрной материи с плоским верхом и загнутую по сторонам. Вообще длинное мужское платье отражало почётный социальный статус, его носили священнослужители, магистраты, судьи, профессора университета, врачи, часто и богатые купцы, тогда как рабочий люд и солдаты носили короткую одежду. Верхняя одежда стоила дорого и обновлялась нечасто, а ношенную одежду, предварительно починенную и перешитую, перепродавали старьёвщики. В XV веке среди придворных в моду вошли пышные робы и экстравагантные женские атуры. Башмаки обновляли два-три раза в год, а так как они практически не имели твёрдой подошвы, выходя на улицу, особенно в плохую погоду, поверх них надевали сандалии с деревянной подошвой — т. н. патены или открытые туфли[84][57].

При поздних Капетингах усилилось обособление «высших сословий» (дворянства и духовенства), живших за счёт феодальной ренты, от более подвижного и новаторского «третьего сословия» (городских верхов из числа купцов и ремесленников). С XIV века начинает выделяться новый общественный слой — буржуазия, которая постепенно накапливала большие состояния и с их помощью укрепляла своё влияние при королевском дворе (буржуа с помощью брачных союзов и участия в различных выборных органах внедрялись в среду дворян, получали должности в учреждениях городского управления, в сфере государственных финансов и правосудия). Обогащение буржуазии шло через торговлю (тканями, коврами, предметами роскоши, строительным лесом) и ростовщичество, поставки товаров королевскому двору и армии (боеприпасов, амуниции, лошадей), сдачу в аренду домов и земель, а также через ремёсла и промышленность (эксплуатация рудников, производство сукна, меховых изделий, галантереи, золотых и серебряных изделий). Кроме парижских особняков и дворцов буржуа покупали загородные имения и замки, виноградники и конюшни. Вокруг буржуазии стала формироваться городская интеллигенция, обслуживавшая запросы нового класса — архитекторы, художники, скульпторы, музыканты, певцы, поэты, танцоры, секретари, писари, счетоводы, юристы, нотариусы, врачи, аптекари и учителя[99][78].

Заседание парламента под председательством Карла VII. Миниатюра Жана Фуке, 1450 г.

Заметную прослойку среди парижан составляли придворные вельможи и высшие чиновники: министры, судьи, прокуроры, военачальники, советники, члены парламента, среди которых также возникали целые династии. Большое влияние имели два парламентских рода выходцев из Пикардии — Бюси и Марль. Династия Бюси закрепилась в Парижском парламенте в первой половине XIV века. Глава семейства, Симон де Бюси, был сыном королевского писаря, в 1326 году он начал карьеру с должности парламентского прокурора, в 1345 году стал президентом парламента, завязал обширные связи в среде королевской администрации, затем во время Парижского восстания возглавлял влиятельную группу «легистов», в 1362 году стал ординарием епархии Суассона. Бюси опирался на сыновей, вращавшихся при дворе, и других родственников (зятя, шурина и кузена), которые были бальи, сенешалями и советниками парламента. Из трёх сыновей Симона двое стали церковниками (и при этом заседали в парламенте в качестве советников), а третий получил дворянство шпаги (фр. noblesse d’épée)[60].

Семейство Марль также создало влиятельную парламентскую династию, одну из тех, что в XVI веке положили начало дворянству мантии (фр. la noblesse de robe). Анри де Марль владел обширными землями, но своим успехом в первую очередь обязан парламентской деятельности, королевской службе и близости к герцогу Беррийскому. Он был адвокатом парламента и бальи епископа Парижского, в 1394 году стал председателем парламента, в 1403 году — его президентом (в том же году Карл VI посвятил его во дворянство). После провала восстания кабошьенов Анри де Марль в 1413 году стал канцлером Франции, но в 1418 году он и его сын Жан погибли во время резни арманьяков. Зятья и другие родственники Марля смогли бежать из Парижа и, примкнув к дофину, после его победы извлекли из этого пользу и почести, став мощной парламентской силой[60].

Все эти влиятельные семейства, несмотря на различное происхождение (буржуа, церковники или дворяне), имели между собой тесные связи, как родственные, так и дружественные и деловые. Со временем они образовали особую структуру, занявшую высокое положение в механизме монархии. Вплоть до политического кризиса, разразившегося во время Столетней войны, советники парламента группировались в сети сложных альянсов. Другой влиятельный орган власти, Верховный суд, в середине XIV века обрёл полную автономию, но после 1418 года, с началом войны между арманьяками и бургиньонами, и его постиг неизбежный раскол. Крупные парламентские династии и дворянство сами разделились и таким образом старались соблюсти свои интересы в обоих противоборствующих лагерях. После того, как Карл VII отвоевал столицу, в 1436 году была проведена реорганизация Парижского парламента, вследствие которой объединились советники, укрывшиеся в Пуатье (верные королю) и оставшиеся в Париже (вставшие на сторону Джона Ланкастерского и бургиньонов). Теперь королевский двор контролировал набор парламентариев, но влиятельные семейства быстро приспособились к новым веяниям. В Верховном суде также наступила эпоха родственников, когда должности передавались сыновьям и зятьям. Советники парламента и судьи строили себе в Париже красивые особняки, проводили пышные шествия, приёмы, свадьбы, крещения и похороны, заказывали дорогие надгробия (в 1364 году на похоронах Иоанна Доброго за парламентом было закреплено отдельное место в траурной процессии)[60].

При дворе проживали многочисленные родственники короля со своими свитами, обширное дворянство шпаги и высшее духовенство. В Париж стекались стремившиеся сделать военную карьеру шевалье, бароны, капитаны жандармов. Рядом с армией всегда находились снабженцы и маркитанты из числа парижских буржуа, которые поставляли королевскому войску провизию и снаряжение. Также дворяне занимали посты губернаторов, администраторов и членов парламента. Когда их земельные владения в провинции оказывались убыточными или проданными, то государственная служба в столице становилась основным источником дохода и карьерного роста. Вокруг королевского двора, органов власти (королевского прево, эшевенов, парламента), духовенства, феодалов и буржуазии кормилась большая прослойка администраторов и мелких служащих, получивших начальное образование и надеявшихся найти в Париже работу и сделать карьеру. До XIV века должности можно было свободно менять, находясь на службе сначала у города, а потом у короля, работать в аббатстве, а затем у епископа или принца[60].

Простые парижане редко соприкасались с королевским двором, дворянами или крупными землевладельцами, но постоянно имели контакт с их представителями на местах: полицейскими, судебными приставами, прокурорами, счетоводами, управляющими феодалов (например, аббатства Сен-Жермен или Сен-Мартен) и дорожными смотрителями, которые собирали пошлины или залоги. Начатый ещё при Филиппе Августе, длительный процесс упорядочивания всех ветвей власти под началом короля в период позднего Средневековья так и не завершился. Всё парижское общество было сковано ритуалами, частными привилегиями и местничеством, которые зажимали в тиски каждую социальную группу (постепенно эти принуждения стали даже перевешивать выгоды, которые они обеспечивали)[60].

Бывшее приорство Сен-Мартен-де-Шан, ныне — Музей искусств и ремёсел

В Париже постоянно или временно проживало и внушительное количество людей духовного звания: «белое духовенство» и многочисленное монашество. Париж времён раннего Средневековья был городом крупных аббатств, таких как Сен-Жермен-де-Пре и Сент-Женевьев, основанных в эпоху династии Меровингов. К старинным заведениям в XI—XII веках добавились монастыри Сен-Виктор, Сен-Мартен-де-Шан, Сен-Маглуар, также сыгравшие значительную роль в урбанизации столицы. Париж был епископством, подчинённым архиепископу Санса, и, несмотря на все усилия, папы отказались в Средневековье изменить эту иерархию. Однако и епископ Парижа был очень влиятельной особой, в его дворце на острове Ситэ находился внушительный штат архидиаконов, церковных судей и других клириков, в богослужениях ему помогал капитул кафедрального собора Парижской Богоматери. Часть высшего духовенства обитала при дворе короля, исполняя роль советников и различных чиновников, часть преподавала или обучалась в Парижском университете[93].

В отличие от светских поместий, которые по большей части исчезли в результате обмена, продажи или дробления, связанного с передачей в наследство, парижское высшее духовенство контролировало в столице крупные феодальные наделы (цензивы). Хотя постепенно управление ими переходило к городским властям, поместья религиозных учреждений выплёскивались за пределы Парижа и не были поглощены им. Некоторые монастыри и церкви являлись крупными землевладельцами, получавшими постоянный доход, они вершили правосудие, надзирали за дорогами и осуществляли контроль над ремесленными цехами, которые работали на их землях. Отсутствие проблем, связанных с разделом наследства, способствовало накоплению духовенством богатств и обеспечивало непрерывность использования имущества, что приносило выгоду и в конечном счёте давало превосходство над светскими феодалами[93].

Церковь аббатства Сен-Виктор

Церковные управляющие были более образованными по сравнению со светскими и, соответственно, лучше справлялись со своими задачами, а хорошее управление имуществом лежало в основе религиозной и духовной деятельности руководителей учреждения. Кроме того, Церковь утверждала, что любое ущемление её прав или урезание доходов сократит возможности помогать бедным и «спасать души» простых мирян. Часто парижское духовенство судилось за имущественные права с дворянами или даже с королевской властью за право вершить правосудие на своих землях и нередко побеждало в таких спорах (например, тяжба капитула церкви Сен-Жермен-л'Осеруа и герцога де Бурбона за земли возле Лувра длилась около четырёх десятилетий и завершилась финансовым компромиссом)[93].

Сделать церковную карьеру в Париже было непросто. Нередко место в хорошем приходе, богатом храме или кафедральном соборе можно было заполучить, лишь имея поддержку со стороны влиятельных родственников. Остальные клирики, особенно левобережья, часто подрабатывали не по «специальности»: секретарями, клерками или писарями. К ним добавлялись монахи различных орденов, нередко враждовавшие с «белым духовенством» из числа приходских священников и церковного совета (особенно нищенствующие ордена доминиканцев, францисканцев и кармелитов, зародившиеся в начале XIII века, которые не собирали налоги и не осуществляли правосудие, но активно привлекали в свои церкви прихожан). В глазах простых мирян приходское духовенство выглядело менее образованным, чем проповедники-монахи, поэтому парижские приходы старались отдавать лишь тем кюре, которые прошли обучение и могли тягаться в познаниях с монахами. Также открытые конфликты между учителями из «белого духовенства» и монахами часто вспыхивали в Парижском университете, где члены нищенствующих орденов не брали со студентов платы, не соблюдали перерывов в занятиях и не проявляли никакой солидарности с коллегами[93][100].

Религия имела большое влияние на простых парижан, жизнь которых проходила в пределах прихода со своими церковью и кладбищем. Из добропорядочных жителей района формировался церковный совет, который отвечал за содержание и ремонт приходской церкви. Церкви, расположенные в городской черте, чаще реконструировали, они меньше подвергались разрушению, чем светские постройки, и этим объясняется тот факт, что в архитектурном плане средневековый Париж представлен почти исключительно церквями. Приходская церковь была и главным местом обмена новостями, ведь перед началом воскресной мессы кюре объявлял о рождениях, свадьбах и похоронах, рассказывал о домах, выставленных на торги, о судебных процессах и приговорах (в первую очередь касательно отлучения от Церкви), о процессиях, молебнах и обо всём, что связано с религиозными праздниками. Как только какое-нибудь семейство добивалось успеха и приобретало определённый вес в парижском обществе, оно непременно стремилось пристроить кого-то из своих членов в духовное сословие. Также от Церкви во многом зависели такие события в жизни семьи, квартала или города, как крестины, свадьбы, похороны, религиозные праздники и шествия и даже коронации монархов[93][84].

Распространённым явлением среди парижан, просивших о божественном заступничестве, об исцелении или о рождении ребёнка, было паломничество. Лишь немногие могли себе позволить дорогое путешествие в Рим, Сантьяго-де-Компостела или Иерусалим (кроме того, такое паломничество требовало уладить свои дела и составить завещание). Большинство горожан направлялись к почитаемым святыням, мощам и усыпальницам в Иль-де-Франсе, Нормандии, Бургундии и Шампани — в аббатства Сен-Дени, Мон-Сен-Мишель и Везле, в собор Богоматери в Шартре (географию таких походов можно проследить по найденным медалям из недрагоценных металлов, которые приносили с собой и прикрепляли к одежде или шапке). Желание совершить паломничество учитывали даже трудовые договоры и ремесленные уставы конца Средневековья. Несмотря на видимую религиозность большей части горожан и повсеместный диктат Церкви, в средневековом Париже были сильны верования в порчу, призраков и ведьм, популярны гадание и астрология (духовенство поощряло предсказания по Библии, но преследовало колдунов, гадальщиков на картах и хиромантов)[84][28].

Виселица Монфокон. Рисунок 1863 года

Как и в любом городе, в средневековом Париже существовала преступность. Наиболее многочисленной группой были мелкие воришки из числа беспризорников и нищих, промышлявшие на рынках и возле лавок (в годы Столетней войны и сопровождавшего её экономического кризиса даже многие студенты забросили учёбу, живя мелким воровством и бродяжничеством). Воры более высокого класса и профессиональные скупщики краденого собирались в тавернах, расположенных на отдалённых улицах, прилегающих к крепостной стене. Королевские и феодальные судьи использовали целый набор публичных казней и телесных наказаний, в том числе прохождение преступника по улицам, где его несколько раз секли у позорных столбов, повешение, колесование и четвертование. Аристократам отрубали голову, женщин сжигали на костре или закапывали живьём, епископ Парижа мог приговорить к отрубанию ушей (это было наказанием для воров-рецидивистов, которые навсегда оставались мечеными). Осуждённых за богохульство привязывали к лестнице, водружённой на платформу, и волокли по улицам, а прохожие бросали в них грязью и камнями (после 1347 года им прижигали губы калёным железом, пока не оголятся зубы). Основными местами публичных казней были Гревская площадь, позорный столб в Сен-Жермен-де-Пре, виселица перед собором Парижской Богоматери (её ещё называли «лестница правосудия епископа Парижского») и королевская виселица в Монфоконе, за пределами городских стен (район современной площади Колонель-Фабьен). Тела казнённых долго оставались без погребения для устрашения потенциальных правонарушителей, что нередко вызывало справедливые нарекания со стороны окрестных жителей[68][14].

Казнь на Гревской площади в XVI веке

Правом помилования заключённых обладали король, епископ Парижа (в день своего вступления в должность) и каноник собора Парижской Богоматери (в Вербное воскресенье процессия крестного хода, следовавшая из аббатства Святой Женевьевы к собору, останавливалась перед Большим Шатле и пела гимн «Gloria laus et honor», после чего одного узника освобождали). Полиция была относительно немногочисленной, при аресте судебные приставы часто пользовались поддержкой соседей, прохожих и коллег из церковных судов. Арестованных доставляли в Большой Шатле, тюрьму в Сен-Клу или резиденцию феодального судьи (священника могли заключить в одну из камер епископской церкви в Витри-сюр-Сен), но если преступник бежал и добирался до церкви или аббатства — его не могли выдать властям (с XIII века духовенство отказалось от этой практики и последнее слово оставалось за светским судом). Узников, находившихся в тюрьме в ожидании суда, не кормили за казённый счёт и заставляли платить за содержание. Заключённых, не имевших поддержки со стороны родных или друзей, содержали на благотворительные пожертвования верующих, цехов или монашеских орденов. При обнаружении трупа его осматривал медик-эксперт, выносивший вердикт, естественной ли была смерть. Если тело находили на улице, судебные приставы переносили его с проезжей части под ближайшее дерево, где оставляли на несколько дней (если родные не забирали тело для захоронения, то этим обязаны были заниматься органы феодального правосудия)[68][70][100].

В средневековом Париже существовал достаточно хорошо организованный мир профессиональных нищих, которые попрошайничество превратили в целое искусство. В каждом квартале были свои бедняки, часто селившиеся у дверей приходской церкви. Они точно знали, когда будет раздача хлеба или милостыни у монастырей, на похоронах, свадьбах и крестинах, а также религиозными общинами на праздники своих покровителей. Официально просить милостыню имели право слепые из приюта Кэнз-вэн («Пятнадцать-двадцать») или монахи-францисканцы (часть собранного подаяния последние раздавали нищим). К концу Средневековья (вторая половина XV века) показное нищенство стало раздражать парижских мещан, которые были уже не в силах бороться с количеством нуждающихся и требовали от властей принять меры (вариантами решения этой проблемы стали приюты для бродяг и религиозное нищенство, включившее часть бедняков в деятельность по «спасению души»). Кроме того, в этот период всё сильнее ощущались социальный страх перед бродягами, презрение к бедным и неприятие приезжих. Парижский городской кризис и несчастья Столетней войны толкали на стезю нищенства, бродяжничества и воровства большое число людей. Но когда мир вернулся, а городское хозяйство постепенно стало восстанавливаться, страх остался. Именно страхом было продиктовано требование парижских мещан усилить контроль над нравственностью, проводить регулярные проверки групп, считавшихся опасными (бедняков, студентов и даже женщин), принимать меры по надзору, выдворению и изоляции неблагонадёжных граждан. Избавление от бродяг, наводнивших Париж и занявших многие покинутые дома, стало одной из целей программы городской реставрации Карла VII и его преемников[78][84].

Нередко и среди массы безденежных клириков попадались мошенники, не принадлежавшие к миру Церкви, которые, пользуясь почётом и полномочиями духовенства, вводили в заблуждение простых мирян, выуживали у них деньги или принуждали оказывать различные услуги. Махинации мнимого монаха или священника были столь же распространённым сюжетом фаблио, как и истории о вороватом купце или неверной жене. В конце Средневековья преследования фальшивых клириков усилились, этим занимались как гражданские власти, так и реформированный в 1451 году Парижский университет[84].

Парижские водяные мельницы. Миниатюра XIV века

В эпоху Средневековья главными отраслями экономики Парижа были торговля и ремёсла. Ещё в XIII веке немалую роль играло сельское хозяйство (огороды, виноградники и подсобное животноводство). Большое влияние имела католическая церковь, особенно епископ Парижа и аббаты крупнейших монастырей, владевшие землями и постройками, а также собиравшие пошлины с домов, дорог и продаваемых на своей территории товаров, налоги на покупку вина и зерна для личного пользования, оброки за право передачи крепостными имущества своей семье, плату за пользование печью и прессом для вина. Кроме того, немалые доходы приходам приносили пожертвования во время церковных служб и праздников, подношения за совершение обрядов крещения, бракосочетания и похорон (также некоторые аббатства собирали подати на военные нужды короля, то есть выступали в качестве откупщика). В конце XIII века все ранее существовавшие пошлины (например, «винный оброк» или «луговой оброк», то есть налоги, собираемые с земель, ранее занятых виноградниками, пастбищами или сенокосами) были объединены в земельный налог, ежегодная уплата которого стала основанием и подтверждением неоспоримых прав владельца на землю и находящуюся на ней недвижимость. Также к концу XIII века всё городское пространство было разделено на приходы (часть из них совпадало с оброчным округом, а часть — нет, что привело к образованию довольно сложной городской географии: беспорядочное скопление маленьких приходов в центре и больших — на периферии)[3][78][93].

Турский ливр (аверс)

Турский ливр (реверс)

Такая религиозная география с незначительными изменениями сохранялась на протяжении всего Средневековья. Сборщики налогов работали согласно приходскому делению города (в податных реестрах налогоплательщики были закреплены за приходами и улицами). Левобережье облагалось меньшим налогом, чем торговый правый берег, и было не столь богатым (хотя там проживали дворяне, духовенство и множество клерков, но они не платили податей; в конце XIII века на левом берегу был зарегистрирован лишь один крупный налогоплательщик). Стоимость жилья в новых кварталах была ниже, но деления города на сословные зоны не было, горожане с разными уровнями дохода жили рядом. В XII и начале XIII века заселение города происходило по особым договорам или контрактам — землевладельцы предлагали арендаторам платить строго оговорённый денежный оброк, предоставляли льготы на другие выплаты и судебную защиту (эти льготы привлекали зажиточных поселенцев, способных финансировать постройку дома). Во второй половине XV века во избежание споров на фасадах домов, которые находились на перекрёстках округов, стали вывешивать щиты с гербом оброчного округа, к которому они принадлежали, что являлось наглядным доказательством власти сеньора (иногда в мостовые вбивали столбики с указанием границы округа)[3][70].

Важными статьями доходов городской казны были дорожные пошлины с торговцев, которые прибывали в Париж или проезжали через столицу, а также пошлины за проезд по мостам через Сену, пошлины, взимаемые на мощение дорог, улиц и мостов. Хождение имели три типа денег: золотые монеты для крупных сделок, серебряные монеты и так называемые «чёрные деньги», в которых содержание драгоценных металлов было минимальным. В расчётах использовалась система из ливров, су и денье, в которой один ливр равнялся двадцати су, а один су — двенадцати денье. При Каролингах и Капетингах господствовал парижский ливр, но при Филиппе II Августе его стал вытеснять турский ливр (четыре ливра парижской чеканки равнялись пяти турским ливрам). Ренты, долги и счета, предъявляемые к уплате, выражались в разменной монете, и парижанин мог точно определить, скольким монетам соответствует сумма, указанная в ливрах, су и денье. Кроме французских в обращении имелись иностранные золотые и серебряные монеты, которые принимали менялы[68][78].

Париж привлекал толпы бедных и неимущих, искавших работы, крова и пропитания. На Гревской площади существовала неофициальная «биржа труда», где подёнщику из числа неквалифицированных рабочих или разорившихся ремесленников можно было наняться на стройку или разгрузку в порту, а также стать временным подмастерьем, торговцем вразнос или слугой (среди огромной массы лакеев и слуг была особенно жёсткая конкуренция). Кроме экономических переселенцев, по большим праздникам или во время важных политических событий Париж принимал массу гостей из провинций и других государств. Помимо гостиниц и постоялых дворов приезжие останавливались либо у родственников (чем не пренебрегали даже вельможи), либо в шатрах, разбиваемых по такому случаю возле городской стены или на берегу реки[78][60].

Подавляющее большинство мелких и средних предприятий средневекового Парижа были семейными, а вокруг отдельной семьи хозяина формировалась небольшая община из числа слуг, учеников, подмастерьев и помощников, которые нередко жили все под одной крышей, делили с хозяином мастерской или лавки стол и кров. Кроме того, рядом с домом главы семьи селились ближайшие родственники (сыновья, зятья или братья), а также земляки из одной деревни или провинции, создавая таким образом торговые или ремесленные объединения семейного и земляческого типа. Вне цехов стояли многочисленная домашняя прислуга и подёнщики. Даже семьи со скромным доходом нанимали слуг, не говоря уже о том, что на положении домашней прислуги жило большинство работающих женщин: от экономок, кухарок, горничных, нянь и гувернанток до дальних родственниц, получавших стол и кров за работу по дому. В богатых домах с большим штатом прислуга жила целыми семьями (среди мужских профессий были дворецкие, садовники, конюхи, смотрители псарен, истопники). Среди других профессий работавших парижанок чаще всего встречались перекупщицы, продававшие в розницу всякого рода продукты питания, галантерейщицы, торговавшие богатыми украшениями, шляпницы, швеи, ткачихи, прядильщицы и прачки, работницы трактиров и постоялых дворов, старьёвщицы[43][70].

Восстание майотенов. Гравюра из «Вигилий Карла VII», вторая половина XV века

До начала XIV века мир парижских наёмных работников, мастеров и торговцев был относительно стабилен, он справлялся со своими внутрицеховыми проблемами и обеспечивал порядок. Иногда, правда, происходили столкновения между цехами, обвинявшими друг друга в нечестной конкуренции, долгах или мошенничестве, но их удавалось быстро погасить или самим цехам, или властям. В 1306 году домовладельцы Парижа попытались обязать жильцов (в основном людей наёмного труда, слуг или бедных мастеров) вносить арендную плату полновесными деньгами, то есть увеличить её примерно на треть, на что народ ответил бунтом. Разъярённая толпа разграбила имение купеческого прево Этьена Барбетта, напала на людей короля и даже королевские склады. После эпидемии чумы (Великая чума 1348 года) сохранить спокойствие уцелевших от мора ремесленников и мелких лавочников становилось всё труднее и труднее[43].

В 1350 году король Иоанн II Добрый издал ордонанс, согласно которому требовалось привести заработную плату к уровню, который существовал до эпидемии, а также наказывать хозяев и рабочих, которые сговаривались между собой о повышении платы за труд или отказывались трудиться, если им не повысят жалованье (то есть власти, по совету парижских нотаблей и буржуа, таким образом пытались установить максимальный уровень оплаты труда). В дальнейшем все парижские восстания имели в той или иной мере экономический окрас: Этьена Марселя в 1356—1358 годах, майотенов в 1382 году и кабошьенов в 1413 году. На улицу выходили, прежде всего, беднота и разорившиеся ремесленники, которыми в разное время успешно манипулировали различные политические фракции (в XIV веке — наваррцы, в XV — бургиньоны) и влиятельные буржуа, в руках которых толпа была лишь орудием достижения собственных целей. После восстания кабошьенов королевская власть стала опасаться, как бы парижские ремесленные цехи не превратились в источник неповиновения и бунтарства[78][43].

Торговля и финансы

В эпоху Меровингов основой экономики Парижа являлась речная торговля с Осером и Руаном. Основной грузооборот происходил в порту Ла Грев на правом берегу. Ярмарки привлекали восточных купцов из числа сирийцев и евреев, привозивших диковинные товары. Вдоль улиц, пересекавших Ситэ от северных до южных ворот, тянулись магазины и лавки. Парижский монетный двор был вторым по значению после марсельского и чеканил золотые монеты, ходившие в Галлии и Англии. В эпоху Каролингов и ранних Капетингов внешняя торговля была развита довольно слабо и не оказывала существенного влияния на экономику Парижа. Она удовлетворяла лишь потребности верхушки общества (королевского двора, феодалов и высшего духовенства) в предметах роскоши и экзотических продуктах, завезённых с Востока (шёлковые ткани, ювелирные изделия, дорогое оружие, пряности, в частности перец), а также в ремесленных изделиях из Италии. Торговля велась преимущественно заезжими купцами из числа итальянцев и евреев (они же были крупнейшими ростовщиками)[16][101].

Постепенно росло число богатых горожан (купцы, ростовщики, владельцы домов и городских земель, главы цеховых корпораций), и ассортимент привозимых товаров также расширялся. В Париже продавались сукна из Фландрии и Италии, шёлковые ткани из Флоренции, ковры и пробковое дерево из Испании, товары из Византии и Египта (пряности, сахар, сухофрукты, редкие вина, ароматы, краски, драгоценные и полудрагоценные камни, стекло, шёлк, хлопок и шерсть). С начала XIII века резко возросла торговля по Сене, находившаяся в руках гильдии «речных купцов». Ганзейские купцы привозили зерно (рожь и пшеницу), меха, кожи, соль, рыбу, сало, мёд, воск, смолу, дёготь, янтарь и ценные породы дерева[102].

Розничная торговля в эпоху раннего Средневековья ещё не играла большой роли в городском товарообмене, так как большинство ремесленников сами продавали свои изделия. Но постепенно складывались специализированные цеховые корпорации торговцев мясом, рыбой, солью, вином, маслом. При Капетингах главный рынок находился на площади перед собором Парижской Богоматери, а специализированный хлебный рынок шумел на улице Жюиври. Много лавок группировалось возле Малого моста, соединявшего Ситэ с правобережьем, Большого моста, который вёл на левобережье, и пешеходного моста Планш Мибре (нынешний мост Нотр-Дам), а также вдоль оживлённых улиц Пти-Пон, Жюиври, Лантерн и Пти-Драпри[103][104].

В X веке знаменитая ярмарка Ланди переехала из Сен-Дени в район квартала Ла-Шапель, на место современной площади Ла-Шапель. Она была крупнейшей ярмаркой региона Иль-де-Франс и проходила ежегодно в июне, на протяжении двух недель. Сюда съезжались купцы из всех франкских земель, Прованса, Ломбардии, Испании и Византии. На ярмарке Ланди продавали ткани, шкуры, травы, специи, душистые масла, листы пергамента, но позже она переродилась в ярмарку скота. Кроме заморских товаров парижан на ярмарку завлекали канатоходцы, фокусники, жонглёры, танцоры и музыканты[14].

Вид Большого Шатле в XVII веке. Рисунок 1853 года

В XII—XIII веках, с расширением порта вдоль Гревской набережной, на правобережье стал расти новый торговый квартал, где продавали мясо и рыбу, селились ростовщики и ремесленники. Сюда же стремился простой люд, занятый на разгрузке судов с углём, лесом, зерном, солью и вином. Под стенами Большого Шатле (современная площадь Шатле) размещались скотобойни, на соседних улицах Гранд-Бушри и Тюэри шла бойкая торговля мясом, а Большой мост (или мост Менял) был облюбован менялами, лавками и мастерскими ремесленников. Большое значение для правого берега имело строительство здесь, на месте болотистой окраины, крупнейшего парижского рынка Шампо (ныне — территория квартала Ле-Аль)[24].

В начале XV века на правобережье располагались специализированные зерновые, хлебные, мучные ряды, а также ряды, в которых продавали птицу, мясо, рыбу, яйца, фрукты, молочные продукты, уксус, травы, мётлы и лопаты. В Сен-Жан-ан-Грев торговали сеном, в Веннери — овсом, на улице Ферр — галантереей, у причала Сен-Жермен и на Гревской площади — дровами и древесным углём, на улицах Мортельри и Бюшри — строительным лесом, на улице Мариво — проволокой, на улице Сен-Дени — бакалеей, конской упряжью и лекарствами, у Пьер-о-Ле — молочными продуктами, у парижских ворот — цветами, ветками для украшения помещений, горшками[68][43][84].

Крупные парижские монастыри, соборы и церкви (особенно Парижской Богоматери, Святой Женевьевы, Сен-Жермен-де-Пре, Святого Мартина, Сент-Шапель) принимали у населения деньги и другие ценности на хранение, а также кредитовали под проценты королевский двор и простых горожан (с XIII века специалисты канонического права из Парижского университета даже дали определение нравственному и справедливому использованию денег, займа и кредита Церковью и предпринимателями, но критики со стороны проповедников и моралистов это не убавило). Королевская казна хранилась сначала в Консьержери, затем — в большой башне Лувра и донжоне Тампля (под контролем тамплиеров). Но близость к королевским деньгам и государственным финансам сулила не только прибыль, но и опасность и разорение. В 1307 году был разгромлён орден тамплиеров, одним из крупнейших должников которого считался Филипп IV, в 1315 году в Монфоконе был повешен советник Филиппа IV и хранитель казны Ангерран де Мариньи, в 1404 году на парижском рынке был обезглавлен советник Карла V и Карла VI, враг бургиньонов Монтегю, в 1454 году бежал кредитор и казначей Карла VII, влиятельный купец Жак Кёр[78][57].

Влиятельных парижских родов было немного, не все наследники успешно продолжали дело родителей. Эти семейства образовали свою среду, в которую посредством брака принимали новых членов, чаще всего буржуа и купцов из других провинций. Со временем члены родов обрастали властными полномочиями эшевенов или городских чиновников, они принимали активное участие в политических делах королевства, с ними советовались короли и епископы, используя их административную и финансовую компетенцию. Барбетты, Пье-д’Уа, Жансьены, Бурдоны, Арроды, Сарразены, Ожье, Туссаки и другие именитые парижские семейства поставляли эшевенов, имели родственников в городской управе или парламенте. Династии парижских коммерсантов владели недвижимостью на острове Ситэ (многие из них заняли дома евреев, изгнанных в 1182 году) и правобережье (в приходе Сен-Жермен-л'Осеруа, возле рынка Шампо или Гревской площади). Нередко к особняку главы семейства или поблизости от него пристраивался дом сына, зятя или брата, так что в итоге один род застраивал целый квартал[78][70].

Среди наиболее богатых родов Парижа выделялась семья Дезэссар, происходившая из буржуазии Руана и окончательно ассимилировавшаяся в Париже в XIII веке. Пьер Дезэссар был влиятельным столичным нотаблем, казначеем королевского двора и советником Карла IV Красивого, а также членом совета церкви Сен-Жак-де-ла-Бушри. За свои заслуги он и его жена были возведены во дворянство. Одна из дочерей Дезэссара вышла замуж за Этьена Марселя, впоследствии ставшего купеческим прево Парижа, другая — за Пьера де Лорри, который после смерти Пьера Дезэссара в 1348 году унаследовал его состояние, в том числе роскошный парижский особняк на берегу Сены (в 1356 году он был разрушен при возведении Марселем новой крепостной стены). Большим влиянием обладала семья де Сен-Лоран, основатель которой, торговец Жоффруа де Сен-Лоран, жил во второй половине XIII века и удачно женился на родовитой парижанке. Он приобретал крупные земельные владения в Париже и окрестностях, имел обширные связи и славился умением улаживать споры, но его сыновья не сумели продолжить начатое[78].

Влиятельные парижские купцы издавна объединялись в различные союзы и ассоциации (даже муниципальное образование Парижа являлось порождением ганзы речных торговцев). Торговые связи столицы с провинциальными поставщиками товаров и сырья проходили через ассоциации, поскольку ярмарочные торговцы должны были объединяться с парижскими купцами, чтобы вести дела в Париже. Такие торгово-финансовые союзы принимали самые различные формы и непрерывно поддерживались на протяжении всего Средневековья. Ассоциации охватывали не только внешнюю торговлю, но и любую производственную и торговую деятельность в городе. Они создавались на определённое время с правом продления этого срока, нередко просто по устному договору. Ассоциации позволяли своим членам увеличить капиталовложения и прибыли, они были формой взаимопомощи и солидарности. В списке парижских налогоплательщиков за 1297 год значились 156 мелких ассоциаций, в три десятка из которых входили люди, не являвшиеся родственниками. В 16 записях упоминалось об объединении двух или более компаньонов, с которых взимался общий налог. Но число таких объединений составляло абсолютное меньшинство по сравнению с семейными предприятиями под властью одного главы[70].

Ремёсла

Производство льняной ткани. Миниатюра из манускрипта Боккаччо «Чистые и благородные дамы». Ок. 1400. Париж

С эпохи раннего Средневековья ремесленники составляли значительную часть городского населения Парижа. Они сами продавали продукты своего труда, в основном пищевые продукты, гончарные и металлические изделия, ткани, кожи, готовую одежду и обувь, сбрую и плетёные корзины. В эпоху Меровингов важное значение имело производство ювелирных (возле Малого моста) и стеклянных изделий[103][105]. В эпоху Капетингов начинает складываться цеховая организация ремесленного производства. При Людовике VII и особенно при Филиппе II в городской хартии появляются статьи, благоприятствующие развитию ремесленных корпораций. Наделяются различными привилегиями мясники, сапожники, меховщики и другие ремесленники[25].

К началу XIII века в Париже велось обширное строительство, на осушенных болотах возникали кварталы, которые заселялись ремесленным людом различных профессий. Профессия каменщика становилась одной из наиболее уважаемых, а под Парижем были прорыты огромные галереи, откуда извлекали камень для постройки домов, стен и храмов. Во второй половине XIII века по распоряжению парижского прево Этьена Буало в «Книге ремёсел» (фр. Livre des métiers) были собраны около 100 цеховых уставов столицы, но это далеко не полное число парижских цехов[49][106].

Цехи не только фактически монополизировали занятие ремеслом и жёстко регулировали производство, но и представляли собой организации взаимопомощи и даже отряды ополчения, которые несли гарнизонную службу на вверенном им участке городской стены, а во время войны обязаны были выставлять определённое количество солдат. Из среды ремесленников выходили многие парижские кюре (приходские священники) и каноники, старосты приходских советов, муниципальные чиновники (глашатаи, приставы или квартальные). Также ремесленные цехи снаряжали и снабжали солдат, лучников и арбалетчиков, а квартальные отвечали за оборону вверенных им военных округов[107][78][60].

В начале XIV века в Париже насчитывалось более 300 ремесленных цехов, объединявших 5,5 тыс. ремесленников (наиболее влиятельными считались каменщики, плотники, штукатуры, кровельщики, мясники, башмачники). В начале XV века многие парижские кварталы и улицы имели свою специализацию: на улице Пеллетри (Ситэ) изготовляли кровати, на Английской улице (левобережье) — ножи, но большинство ремесленников было сосредоточено на правом берегу. Здесь, у ворот Сент-Оноре производили сукно, на улице Ломбардов — текстиль, на улице Кордонри — кожи и башмаки, возле кладбища Сен-Жан — сундуки и лари, на улице Мариво — гвозди, на улице Омри — оружие, на улице Сен-Мартен — бронзовые изделия, в Вуарри — изделия из стекла, на улице Кенкампуа — ювелирные изделия, в Таблетри — изделия из слоновой кости, на улице Курари обрабатывали драгоценные камни. Возле церкви Сен-Жак жили писцы, на улице Командрес — женщины, занимавшиеся наймом слуг и горничных, на улице Менестрелей — соответственно, менестрели[108][3][68].

Средневековый крытый рынок (предположительно парижский). Миниатюра XV века

Экономический кризис начала XV века привёл к разорению многих ремесленников и упадку Парижа. Одной из существенных черт экономической политики Людовика XI являлось покровительство мануфактурам и поощрение экспорта товаров. В 1467 году вышел ордонанс, в котором ремесленные цеха были перечислены в порядке почётности в списке цеховых стягов. К концу эпохи Средневековья в Париже уже существовали довольно крупные производства. Например, рядом с Луврской крепостью, на месте современного сада Тюильри добывали глину и обжигали черепицу (фр. tuile — черепица), возле Турнельского дворца, в районе современной площади Вогезов работала шёлковая мануфактура[109][110][78].

Ремесленники приспосабливали под мастерскую одну либо несколько комнат в том же доме, где они жили (обычно это была «рукодельня» — передняя комната, выходящая на улицу, через окно которой и велась торговля произведёнными здесь же изделиями). Но некоторым требовалось переоборудовать помещения под особенности производства, например, булочники и гончары строили специальные печи. Вдоль реки находились мукомольные водяные мельницы (например, на Большом мосту), скотобойни (особенно вокруг Большого Шатле и в квартале Фобур-Сен-Марсель) и мастерские красильщиков тканей (так, семейство Гобеленов в конце Средневековья заняло берега реки Бьевра в районе современного квартала Фобур-Сен-Марсель, где в 1601 году была основана знаменитая мануфактура Гобеленов). Суконщики концентрировались в восточной части правобережья Сены, где располагались устройства для просушки, стрижки и натягивания сукна. А в остальном средневековую столицу характеризует большое распространение трудовой деятельности по всему городу[43][84].

Среди ремесленников была своя иерархия: наверху стояли руководители цехов и корпораций (старшины, присяжные и синдики), далее шла основная масса мастеров, которым, в свою очередь, подчинялись слуги, помощники, ученики и подмастерья. Если повара устанавливали срок ученичества в два года, то бельевые ткачи и булочники — в четыре года, изготовители железных пряжек, пуговиц и ремней — в восемь лет, ювелиры, волочильщики проволоки и резчики по хрусталю — в десять лет, а изготовители янтарных украшений — в 12 лет. Во время обучения родители ученика платили мастеру обговорённую ранее сумму, но если по какой-либо причине они не могли заплатить денег — срок обучения увеличивался на пару лет (что превращало уже подготовленного ученика в фактически бесплатного рабочего). Часть средств от обучения сторонних цехи направляли в фонд, из которого затем оплачивали учёбу детей обедневших мастеров своей общины. Мастера имели право выкупить нужного им ученика у другого мастера или за соответствующую плату уступить своего ученика даже до окончания срока его обучения. Ученик, пострадавший от некомпетентности своего мастера, мог подать жалобу присяжным, надзирающим за данным цехом. Если сам мастер отказывался от ученика, то цех обязан был назначить другого мастера, который завершит обучение. Руководители цехов экзаменовали мастеров, желавших обучать учеников, и штрафовали нерадивых педагогов. В некоторых цехах для получения звания мастера ученик должен был изготовить дорогостоящий «шедевр» или пройти экзамен у цеховых старшин на предмет способности работать самостоятельно (кроме того, присвоение звания мастера сопровождалось особой церемонией)[43].

Подручные и подмастерья заключали с мастером договора либо о сдельной работе, либо о недельном или годовом найме. Руководители цехов следили, чтобы мастера не переманивали рабочих, заключивших договор с другим мастером, чтобы подмастерья принимали присягу цеха и не получали жалованья больше положенного. Под контролем власти община мастеров избирала присяжных и смотрителей цеха, которые устраивали обе стороны. Разорившиеся или обнищавшие мастера вновь становились наёмными работниками, иногда переходя даже в категорию учеников. В отличие от цеховой общины, которая объединяла только людей, непосредственно занятых в профессиональной деятельности (мастеров, подручных, учеников), цеховое товарищество объединяло всех, кто проживал вместе с членами этого цеха: жён (если они не работали вместе с мужьями), детей и всю домашнюю прислугу, а также обнищавших или старых мастеров, калек, сирот и вдов, которым помогали из кассы взаимопомощи. Трудовой день начинался с восходом солнца, когда трубил дозор на башне Шатле, и заканчивался с закатом, когда нужно было уже зажигать свечи и начиналось патрулирование городской стражи. Со второй половины XIV века время оплачиваемого труда стали измерять часами, то есть все дни имели одинаковую продолжительность — двенадцать часов, но замена старинных способов, пришедших из монастырей, новыми методами, родившимися в городе, происходила довольно медленно (механические часы были большой редкостью, парижане обычно пользовались песочными часами)[43][70][84].

Во второй половине XV века среди ремесленных цехов стали происходить структурные изменения, усилился процесс дробления корпораций и гильдий (например, среди деревообработчиков выделились столярные и плотницкие цехи, аптекари отделились от бакалейщиков). Но фактически цехи смогли сохраниться и укрепиться, просуществовав до Великой французской революции. На заре Нового времени часть ремесленников стала считать корпорации слишком стеснительными и принялась селиться в пригородах, вне строгого контроля со стороны парижских цехов. Отчасти это было обусловлено тем, что внутренние ограничения (например, необходимость изготовления «шедевра»), закрывавшие доступ к званию мастера для самых бедных учеников, становились жёстче, а число исключений и привилегий, предоставляемых детям мастеров, наоборот, росло. В ответ на увеличение разрыва между наёмными работниками и мастерами, ученики и подмастерья стали создавать собственные профессиональные организации для защиты своих прав и интересов[43].

Больница Отель-Дьё, внутренний двор

Средневековый Париж в плане гигиены и санитарии представлял собой довольно удручающее зрелище. В городских дворах и на окраинах нередко держали домашнюю птицу и мелкий скот (свиней, коз и овец), причём свиньи искали себе пропитание в самом городе, так как весь мусор и остатки пищи выбрасывались прямо на улицу. Сточные воды текли по мостовым прямо в Сену или её приток Бьевру (первый крытый водосток со времён галло-римлян появился лишь в 1370 году)[111]. В жилых кварталах размещались скотобойни, кожевенные и красильные мастерские, кузницы, мясные и рыбные лавки. Поэтому Париж отличался грязью и вонью. В засушливую пору в городе было трудно дышать из-за зловонной пыли, а в дождь улицы превращались в настоящее болото. В подобных условиях для Парижа была характерна высокая смертность и нередки массовые эпидемии, но часто единственным «лечением» являлись религиозные процессии, публичные проповеди и молебны святым целителям, вроде Святого Фирмина или Святого Антония (так, больных чумой несли в аббатство Святой Женевьевы или собор Парижской Богоматери, рискуя ещё большим распространением болезни). Эпидемии дополняли проказа, дизентерия и голод, гнавший в столицу толпы обездоленных (например, в XI веке было 48 голодных лет, в правление Филиппа II Августа 11 раз свирепствовал голод)[112][113][43][28].

В середине VII века на острове Ситэ парижский епископ Ландри основал первую в городе больницу Отель-Дьё («Божий дом»). Подобные больницы, находившиеся в ведении Церкви и походившие больше на благотворительные приюты, чем на лечебные заведения, строились возле аббатств и церквей, обслуживали в основном бедняков, и работали в них преимущественно монахи (врачи, занятые на постоянной основе, появляются в парижских больницах только в XV веке). В XIII веке Людовик IX основал больницу для слепых Кэнз-вэн («Пятнадцать-двадцать» или «Пятнадцать двадцаток»), названную так потому, что первыми её пациентами были 300 крестоносцев (15 раз по 20), лишившихся зрения во время похода. Богадельни существовали благодаря дарам и завещанному имуществу, они давали временный стол и кров беднякам и паломникам. Для большинства горожан семейными врачами выступали аптекари и знахари, а хирургические вмешательства производили цирюльники (также делали кровопускания), повитухи, костоправы и зубодёры. Врачи, получившие образование на медицинском факультете Парижского университета, конфликтовали с такими хирургами и делали всё от них зависящее, чтобы исключить эту корпорацию из почтенного сословия учёных мужей. А в 1452 году врачи добились права не пребывать в обязательном порядке в статусе клириков (хотя это правило на практике уже давно строго не соблюдалось). К концу Средневековья парижские богадельни стали принимать медицинскую направленность, а за городской чертой существовал даже лепрозорий. Кроме того, в городе имелись дома для раскаявшихся проституток, большое общежитие бегинок, в котором женщины вели почти монашеский образ жизни, объединения одиноких женщин[114][69][93].

В 1186 году Филипп II Август издал указ о реконструкции парижских улиц, которые со времён римлян покрылись толстым слоем зловонной грязи. Начатые масштабные работы преследовали две цели: повысить безопасность движения на скользких дорогах и устранить отвратительную вонь, которая докучала горожанам. Реконструкция началась с улицы Барьери, и постепенно основные городские артерии, особенно те, что вели к мостам и порту, а также главные площади были заново вымощены квадратной брусчаткой (особое внимание уделялось оживлённым улицам Сен-Дени, Сен-Жак, Сент-Антуан и Сент-Оноре). Также при Филиппе II от мусора были очищены кладбища, отныне закрывавшиеся на ночь, оттуда были изгнаны облюбовавшие их проститутки. Городские власти облагородили берега Сены и портовые зоны, обязав горожан вымостить остальные участки улиц перед своими домами самостоятельно и в дальнейшем убирать и чинить их по мере необходимости (особенно плачевное состояние было у кладбища Невинных на равнине Шампо, где велась бойкая торговля, встречались влюблённые, а во время дождя оно превращалось в зловонное болото; в 1187 году кладбище было огорожено каменной стеной). Со временем специальные королевские и феодальные смотрители дорог стали штрафовать жителей за скопившийся на улице мусор, который те старались на двухколёсных тележках вывозить на свалку за городом (документальные свидетельства о приказах и распоряжениях убирать мусор с улиц имеются, по меньшей мере, с XIII века). При Филиппе IV процветающий Париж не вызывал особых нареканий у жителей в плане поддержания порядка[115][3][68][23][28][10].

Больница Отель-Дьё. Гравюра конца XV — начала XVI века

Во второй половине XIV века парламент предписал аббатству Святой Женевьевы вынести за пределы города (в пригород Сен-Марсель) скотобойни, так как подчинявшиеся монастырю мясники выбрасывали прямо на мостовую потроха забитых и освежёванных животных, и от этого зловоние распространялось по всей округе (кроме того, мясников обязали хранить сточную воду и отходы в закрытых ёмкостях и выбрасывать их за городской чертой). В конце XIV века Карл VI выделил средства на очистку реки Бьевры, которая к тому времени превратилась в сточную канаву (деньги, ранее выделенные городом на эти цели, были потрачены на ремонт Малого Шатле, что вызвало недовольство короля). Несмотря на все усилия, есть свидетельства того, что в начале XV века правила соблюдались не так строго, например, площадь Мобер, один из основных торговых перекрёстков Парижа, была завалена мусором. В первой половине XV века многие дома были покинуты, разрушены или самовольно захвачены бродягами и бедняками. Общий упадок города сказался и на поддержании чистоты на улицах[68][43].

В средневековом Париже было много животных, как домашних, так и рабочих. Парижане держали собак для охраны имущества или охоты, держали всякого рода птиц: певчих — для услады, сидевших в обычных клетках, ловчих — для той же охоты, которых содержали в вольерах, белых голубей — для религиозных праздников или въездов королей в столицу. Знать держала диких или экзотических животных (например, герцог Беррийский держал медведей, а в королевском зверинце, который находился в саду при особняке Сен-Поль, жили львы). Для транспортировки грузов и перевозки людей использовали лошадей и ослов. Многие парижане разводили домашнюю птицу и свиней (последних выпасали на заливных лугах, а потом гнали по улицам на бойню). Со временем блюстители порядка стали штрафовать хозяев, чьи свиньи бродили по улицам, или конфисковывать животных и передавать их богадельням (исключение делалось только для свиней аббатства Святого Антония). Временами серьёзную проблему представляли стаи бродячих собак. О здоровье или исцелении животных молились в церквях: в церкви Святого Северина — о лошадях, в церкви Святого Петра Бычьего из прихода мясников — о быках[69].

Воду в домашних хозяйствах парижане старались расходовать экономно, так как если рядом не было колодца, то приходилось идти к реке или общественному источнику, у которого нередко выстраивалась очередь, либо платить водоносам (в летние месяцы Сена нередко сильно мелела, что ещё больше усугубляло дефицит чистой воды). В простых домах не всегда имелась уборная или выгребная яма, поэтому грязную воду выливали в жёлоб, выходивший на улицу или к ближайшей сточной канаве. Нередко между соседями возникали конфликты по поводу вывоза мусора или пользования общим колодцем. Жители средневекового Парижа хорошо знали о вреде употребления плохой воды, поэтому отдавали предпочтение проточной воде из Сены или Бьевра (хотя и в реки попадали грязные воды из кожевенных и красильных мастерских, скотобоен и простых уборных). Вода из колодцев или цистерн для водосбора служила преимущественно для мытья и реже — для приготовления пищи. Стирку, требовавшую большого количества воды, было принято поручать профессиональным прачкам, облюбовавшим берега Сены. В домах для личной гигиены существовали чаны для купания, тазы для мытья головы или ног, умывальники на ножке для мытья рук после трапезы (они были обязательны в приличных домах, так как ели руками, используя только нож для разрезания мяса). Если в доме не было условий для принятия горячей ванны, обеспеченные горожане ходили в публичные бани, а бедняки довольствовались летом купанием в Сене. В банях можно было искупаться и попариться, заказать еду, вино, а нередко — и интимные услуги (мужчин и женщин в бани пускали по очереди, но существовали и отдельные мужские и женские бани). Однако в конце Средневековья многие бани закрылись из страха перед болезнями и из-за насаждавшейся Церковью нравственности. Для оздоровления воздуха в домах летом на полу рассыпали свежескошенную траву. Также парижане всеми возможными (порой довольно экстравагантными) способами боролись с блохами, молью, комарами, мухами и мышами[84].

• «Крики Парижа» (XIII век) Гильома де Вильнёва.
• «Трактат о похвалах Парижу» (первая четверть XIV века) Жана де Жандена.
• «Прощай, Париж, прощайте, пирожки» (вторая половина XIV века) Эсташа Дешана
• «Баллада о парижанках» (третья четверть XV века) Франсуа Вийона
• «Квентин Дорвард» (1823) Вальтера Скотта.
• «Собор Парижской Богоматери» (1831) Виктора Гюго.
• «Чудо волков» (1924) Анри Дюпуи-Мазуэля.
• «Королевский казначей» (1947) Томаса Костейна.
• «Проклятые короли» (1955—1977) Мориса Дрюона.
• «Апрель в Париже» (1962) Урсулы ле Гуин.

Многие трагические события истории города первой половины XV века подробно описаны в анонимном «Дневнике парижского буржуа» — одном из важнейших источников эпохи, составленном очевидцем[116].

Комментарии

Использованная литература и источники

• Дефурно М. Повседневная жизнь времён Жанны д`Арк. — Москва: Евразия, 2003. — 320 с. — ISBN 5-8071-0116-2.
• Дубнов С. М. Краткая история евреев. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2003. — 576 с. — ISBN 5-222-03451-8.
• Комбо И. История Парижа. — Москва: Весь мир, 2002. — 176 с. — ISBN 5-7777-0192-2.
• Косминский Е. А. История Средних веков. — Москва: Государственное издательство политической литературы, 1952. — 748 с.
• Люшер А. Французское общество времён Филиппа-Августа. — Москва: Евразия, 1999. — 414 с. — ISBN 5-8071-0023-9.
• Пилявский В. И. и Лейбошиц Н. Я. Париж. — Ленинград: Издательство литературы по строительству, 1968. — 112 с.
• Ру С. Повседневная жизнь Парижа в средние века. — Москва: Молодая гвардия, 2008. — 252 с. — ISBN 978-5-235-03100-5.

• Средневековый Париж (неопр.) (недоступная ссылка). Дата обращения: 5 мая 2013. Архивировано 30 декабря 2012 года.