Шамиль

Шами́ль (авар. Шамил), (кум. Шамил[1]); 26 июня [7 июля] 1797, Гимры, ныне Унцукульский район, Дагестан — 4 [16] февраля 1871, Медина, ныне Саудовская Аравия) — предводитель кавказских горцев, лидер северокавказского национально-освободительного сопротивления, в 1834 году признанный имамом нелегитимного (с точки зрения России)[3] теократического государства — Северокавказский имамат, в котором объединил горцев Западного Дагестана и Восточной Чечни. Национальный герой народов Северного Кавказа[4][5].

Шамиль
авар. Шамил,
кум. Шамил[1]

Фотопортрет Шамиля работы Г. Деньера, 1859 год
24 сентября 1834 25 августа 1859
Предшественник Гамзат-Бек
Преемник Тоза Акмурзаев[2]
8 марта 1840 25 августа 1859
Предшественник Ташев-Хаджи
Преемник Байсангур Беноевский, Тоза Акмурзаев[2]

Рождение 26 июня (7 июля) 1797(1797-07-07)
Гимры
Смерть 4 (16) февраля 1871(1871-02-16) (73 года)
Медина, Османская империя
(ныне Саудовская Аравия)
Место погребения Кладбище Джаннат аль-Баки, Медина
Отец Денгав-Магомед
Мать Баху-Меседу
Супруга 1. Фатимат (ум. в 1845)
2. Джавгарат (ум. в 1839)
3. Загидат (1830—1871)
4. Шуайнат-Анна Улуханова (1824—1877)
5. Аминат
Дети От Фатимат:
сыновья:
Джамалуддин,
Гази-Мухаммад,
Мухаммад-Шапи,
дочери:
Нафисат (1842—1866),
Фатимат (1845—1870)
От Джавгарат:
сын Саид
От Загидат:
сын Мухаммад-Камиль,
дочери:
Нажават (ум. в 1874),
Баху-Меседу (ум. в 1875)
От Шуайнат:
дочь Сафият (1854—1870)
Отношение к религии Ислам, суннизм
Военная служба
Звание Имам
 Медиафайлы на Викискладе
Семейство Шамиля, рисунок В. Ф. Тимма с фотографий, Санкт-Петербург, 1860 год.

Происхождение

Родился Шамиль в аварском селении Гимры (Генуб) общества Хиндалал (ныне Унцукульский район, западный Дагестан) 26 июня (7 июля) 1797 года, по мусульманскому календарю первого числа месяца мухаррам, то есть в первый день Нового года. Имя ему дано было в честь деда ― Али. В детстве много болел, и родители согласно поверьям дали ему новое имя ― Шамиль (Шамуил ― «Услышанный богом»)[6], в честь дяди (брата матери).

Сын аварского[7] узденя, кузнеца, Денгав-Магомеда, чей прадед был кумык Амирхан[8][9][10] и дочери аварского бека Пир-Будаха — Баху-Меседы[11][12][13][14][15]. Мать Шамиля по одной из версий была аваркой из села Ашильта[16], по другой — кумычкой[17].

Согласно словам самого Шамиля, зафиксированным в русских источниках XIX века, пятым предком Шамиля был «Кумык Амир-Хан, человек очень известный на Кавказе»[8][9][10][18][19]. Некоторые исследователи приводят данный источник с предположением о кумыкской национальности Шамиля, некоторые поддерживают данную версию[8][10][20].

Так же имеются сведения из уст самого Шамиля, где он называет себя «татарином». В русских, европейских и персидских источниках кумыки были известны под именем «татар»[21], «дагестанских татар»[22][23], «кавказских татар»[24], «терских татар»[25], «татары-кумыки»[26] и «комукских татар»[23] :

«Я не смею равняться с могущественными государями: я простой татарин, Шамиль; но моя грязь, мои леса и ущелья делают меня сильнее многих государей»[27].

Для общения с Шамилем в Калуге русскими властями был нанят переводчик из числа татар Мустафа Яхвин, который переводил с кумыкского на русский язык[28].

Духовное становление

Мальчику в честь деда дали имя Али. Ребёнком он был худым, слабым и часто болел. По народному поверью горцев, в подобных случаях предписывалось переименовать ребёнка. Ему решили дать имя «Шамиль» в честь дяди, брата его матери. Маленький Шамиль начал поправляться и впоследствии сделался крепким, здоровым юношей, изумлявшим всех своей силой.

В детстве отличался живостью характера и резвостью; был шаловлив, но ни одна шалость его не была направлена кому-нибудь во вред. Гимринские старики рассказывали, что Шамиль в молодости отличался угрюмой наружностью, непреклонной волей, любознательностью, гордостью и властолюбивым нравом. Страстно любил гимнастику, он был необыкновенно силён и отважен. Никто не мог догнать его на бегу. Пристрастился и к фехтованию, кинжал и шашка не выходили из его рук. Летом и зимой, во всякую погоду, он ходил с босыми ногами и с открытой грудью.

Первым учителем Шамиля был друг его детства Адиль-Мухаммад (Гази-Мухаммад), родом из Гимры. Учитель и ученик были неразлучны. Серьёзным учением Шамиль занялся с 12 лет в Унцукуле, со своим наставником шейхом Джамалуддином Казикумухским[29].

Кавказская война

Становление Имамата

Карта Дагестана в эпоху Ермолова. 1818—1826 годы

Проповеди Гази-Мухаммада, первого имама и проповедника «священной войны» — оторвали Шамиля от книг. Новое мусульманское учение Гази-Мухаммада, «Мюридизм», распространялось быстро. «Мюрид» означает «ищущий путь к спасению». Мюридизм не отличался от классического ислама ни в обрядах, ни в учении.

Гимры

Осаждённый вместе с имамом Гази-Мухаммадом в 1832 году войсками под начальством генерала Вельяминова в башне близ родного селения Гимры, Шамиль успел, хотя и страшно израненный, пробиться сквозь ряды осаждающих, тогда как имам Гази-Мухаммад, первым бросившийся в атаку, погиб. Много позже сам Шамиль, находясь в Калуге, так описал это сражение:

Кази-Магомед сказал Шамилю: «Здесь нас всех перебьют и мы погибнем, не сделав вреда неверным, лучше выйдем и умрём, пробиваясь». С этими словами он, надвинув на глаза папаху, бросился из дверей. Только что он выбежал из башни, как солдат ударил его в затылок камнем. Кази-Магомед упал и тут же был заколот штыками. Шамиль, видя, что против дверей стояли два солдата с прицеленными ружьями, в одно мгновение прыгнул из дверей и очутился сзади обоих. Солдаты тотчас повернулись к нему, но Шамиль изрубил их. Третий солдат побежал от него, но он догнал и убил его. В это время четвёртый солдат воткнул ему в грудь штык, так что конец вошёл ему в спину. Шамиль схватив правою рукою дуло ружья, левою изрубил солдата (он был левша), выдернул штык и, зажав рану, начал рубить в обе стороны, но никого не убил, потому что солдаты от него отбегали, поражённые его отвагой, а стрелять боялись, чтобы не ранить своих, окружавших Шамиля[30].

Очевидец событий, А. Ф. Рукевич — офицер Эриванского полка — вспоминает те события иначе:

После упорного сопротивления башня была взята нашими войсками и все защитники вместе с самим Кази-Муллой переколоты, но один, совсем почти юноша, прижатый к стене штыком сапёра, кинжалом зарезал солдата, потом выдернул штык из своей раны, перемахнул через трупы и спрыгнул в пропасть, зиявшую возле башни. Произошло это на глазах всего отряда.

Вероятность именно версии побега опирается также на данные о количестве войск противоборствующих сторон и итогах штурма. Так, численность только регулярных войск армии Российской империи в Битве за Гимры составляла более 3 тысяч человек, не считая войск местного ополчения.

По совету Саида ал-Аракани во избежания новых возмущений, тело имама было перевезено в Тарки, близ города Петровска (ныне Махачкала), на территорию, контролируемую врагом Гази-Мухаммада — шамхалом Тарковским и русскими войсками. По всей вероятности, во время встречи с сестрой Фатимат, по причине волнения в крови вскрылась едва зажившая рана Шамиля, из за чего новым имамом стал не он, а Гамзат-бек Гоцатлинский — другой близкий сподвижник Гази-Мухаммада, сын Алискандирбека. Это было в конце 1832 года.

В 1834 году Гамзат-бек сумел взять Хунзах и истребить мехтулинскую династию аварских нуцалов. Однако 19 сентября 1834 года Гамзат-бек был убит в Хунзахской мечети заговорщиками, мстившими ему за истребление нуцалов.

Избрание Имамом Дагестана. Первые годы

Когда были истреблены члены семьи ханов Хунзаха, внучатый племянник Уммахана — хана Аварского — Фатаали находился вместе со своей бабушкой в Хунзахе, и царское командование намеревалось объявить его, ещё несовершеннолетнего, аварским ханом. Фатаали был увезён в Тифлис, однако мюридам удалось вызволить его. Впоследствии он сам стал мюридом Имамата[31].

Не все горские общества принимали имамом Шамиля . К примеру, в марте 1835 года койсубулинцы совершили нападение на Гимры с целью убийства Шамиля, однако он был спасён вмешательством шамхала Сулеймана, который заплатил за него выкуп и запретил койсубулинцам посягать на его жизнь[32].

В феврале 1836 года Имам Чечни, Ташев-Хаджи с отрядом в 200 человек, отправился в Чиркей для встречи с Шамилем. В марте того же года они совместно выступили для нападения непокорных жителей дагестанских аулов Игали, Урата, Аракана, Ирганая, Кодуха и Унцукуля. В конце июня 1836 года, Шамиль, Ташев-Хаджи и Уди-мулла вторглись в койсубулинское общество, захватив такие сёла, как Игали, Херадаре, Балаханы. В феврале 1837 года, по приглашению чеченских предводителей Ташев-Хаджи, Уди-муллы, Домбая, Умахана и Оздемира, имам Шамиль с отрядом дагестанцев прибыл в Чечню. Однако их объединённые войска были разбиты генералом Фези на реке Хулхулау у селения Автуры[33].

Свидание генерала Клюки-фон-Клюгенау с Шамилем. Между ними, в центре, сидит наиб Ахбердил Магома.

В апреле 1837 года, произошло тайное соглашение между Шамилем и Ташев-Хаджи о согласованных действиях против имперских войск в Чечне и Дагестане; так весной 1837 года, Ташев-Хаджи совершает беспрерывные набеги на Кавказскую линию в целях отвлечь имперские силы от Дагестана. В конце августа 1837 года, Шамиль потерял контроль над обществами Андийским, Гумбетовским и Койсубулинским, после чего в сентябре Имам прибыл в Беной[34].

12 июня 1839 года началась осада, известная как Штурм Ахульго. Русская армия, объединив войска с Тарковским шамхальством и Мехтулинским ханством, входящими в состав Российской Империи, приступила к осаде укреплённого аула Ахульго, защиту которого возглавляли Шамиль и главный аварский наиб Хириясул Алибек. После первых трёх неудачных штурмов и таких же безрезультативных переговоров, союзные войска приступили к очередному штурму. 5 июля умер от ран Алибек, через 2 дня после смерти была взята штурмом Сурхаева башня. 21 августа начался 5-й штурм, который закончился взятием крепости уже на следующий день. 23 августа отряд генерала Граббе приступил к захвату поселений Старого и Нового Ахульго.

Бой был ужасный. Женщины принимали в нём самое деятельное участие с оружием в руках; самыя дети кидали каменья на штурмующие войска; матери с детьми своими бросались в кручу, чтобы не попасть в плен, и целые семейства были живыми погребены под развалинами сакель своих, но не сдавались. О пощаде нельзя было и думать; кроме тех, которые положили оружие при начале штурма. Остальные (до 1500 человек) решились умереть и на предложение капитуляции отвечали выстрелами из винтовок и ударами кинжала.

Горцы, несмотря на неминуемую гибель ни за что не хотели сдаваться и защищались с исступлением: женщины и дети, с каменьями или кинжалами в руках, бросались на штыки или в отчаянии кидались в пропасть, на верную смерть. Трудно изобразить все сцены этого ужасного фанатического боя: матери собственными руками убивали детей, чтобы только не доставались они Русским: целые семейства погибали под развалинами саклей. Некоторые из мюридов, изнемогая от ран и тут ещё хотели дорого продать свою жизнь: отдавая уже оружие, они коварно наносили смерть тому, кто хотел его принять.

Из Ахульго Шамилю удалось бежать в ночь штурма через пещеры примерно с двумя десяткам человек[35]. При штурме погибла жена Шамиля Джавгарат и их грудной сын Саид. Сестра Шамиля покончила с собой в ходе побега, бросившись в ущелье. Старший сын Шамиля Джамалуддин в ходе переговоров, прошедших за 3 дня до решающего штурма, был выдан Шамилем в качестве заложника Граббе, чтобы дать осаждённым время на передышку и подготовку побега[35]. Секретарь Шамиля Мухаммад Тахир аль-Карахи говорит о потерях русской армии в 33 тысячи человек, потери горцев согласно ему составляли около 300 человек. Об этом он пишет:

Осада Ахульго стоила русским несметного числа солдат и офицеров. Джаватхан и Дарго, служившие у них, уверяли, что по сведениям, полученным тогда в Кизляре, пало русских 33 тысячи. Думаем, что это не преувеличение, если принять во внимание правдивое показание очевидцев, что в один день у русских выбыло 5 тысяч человек и однажды, после неудачного штурма, генерал Пулло вернулся в лагерь с двумя солдатами. Но и у мюридов пало немало: на долю трехсот бойцов выпала славная завидная смерть праведных.

[36]

Общая оценка потерь убитыми в ходе осады и штурма со стороны Российской Империи была зафиксирована в 580 человек[37]. Тогда как общая численность осаждающих при штурме была более чем в два раза меньше заявленных Шамилем 33000 и составляла 13500 человек[38]. При этом известные совокупные потери убитыми со стороны Российской Империи за все 64 года Кавказских кампаний также значительно меньше заявленной цифры и составляют 24 947 человека[39].

Избрание Имамом Чечни. Объединение Чечни и Дагестана

Письмо имама Шамиля чеченскому военачальнику Исе

В 1839 году в битве при Ахульго в Дагестане был полностью разгромлен имамат, Шамиль бежал в Чечню и некоторое время скрывался в горах Шатоя. До конца 1839 года Шамиль предпринимает попытки привлечь на свою сторону Ису Гендаргеноевского, являвшегося на тот момент крупнейшим военачальником в Чечне и Дагестане[40]. Для переговоров с Исой в Урус-Мартан были направлены Шоип-Мулла, Ташев-Хаджи, Батуко Шатоевский, Джаватхан Даргоевский и Ахбердил Мухаммед. После этого была достигнута договоренность, что в доме Исы пройдет съезд чеченского народа, куда будет приглашен и Шамиль[41].

7 марта 1840 года Шамиль прибыл в Урус-Мартан[42]. На следующей день, 8 марта 1840 года Иса Гендаргеноевский от имени собравшихся чеченцев обращается к нему с просьбой возглавить борьбу чеченского народа, обещая повиноваться в совместной борьбе как единственному военному и духовному лидеру[43]. После согласия Шамиля, он был провозглашен имамом Чечни и Дагестана[43].

Став третьим имамом Чечни и Дагестана, Шамиль 25 лет объединяет горцев Дагестана и Чечни, успешно борясь против количественно превосходивших его российских войск. Менее торопливый, чем Гази-Мухаммад и Гамзат-бек, Шамиль обладал военным талантом, и главное, большими организаторскими способностями, выдержкой, настойчивостью, уменьем выбирать время для удара. Отличаясь твёрдой и непреклонной волей, он умел воодушевлять горцев к самоотверженной борьбе, но и принуждать к повиновению своей власти, которую он распространил и на внутренние дела подвластных общин, последнее для горцев и особенно чеченцев было тяжело и непривычно.

Шамиль соединил под своей властью все общества Западного Дагестана (аваро-андо-цезские джамааты) и Чечни. Опираясь на учение ислама о «священной войне» с неверными (газавате), и приложенной к ней борьбе за независимость, он старался объединить разрозненные общины Дагестана и Чечни. Для достижения этой цели он стремился к упразднению всех порядков и учреждений, основанных на вековых обычаях — адат; основой жизни горцев, как частной, так и общественной, он сделал шариат, то есть основанную на тексте Корана систему исламских предписаний, применяемую в мусульманском судопроизводстве. Время Шамиля называлось у горцев «Временем шариата», его падение — «Падением шариата».

После взятия имперскими войсками аула Ахульго в 1839 году, имам Шамиль устроил свою резиденцию в чеченском ауле Дарго, расположенном в горно-лесистой местности близ границы между современными Чечнёй и Дагестаном. Власть Шамиля в тот период усилилась. Он сплотил чеченских и дагестанских горцев, дал им административное устройство разделив контролируемые территории на наибства. Система управления Шамиля сплотила многие горские народы. Вместе с тем, попытка генерала Граббе захватить аул Дарго в 1842 году не увенчалась успехом. Граббе был вынужден отказаться от своего намерения, потеряв на пути к Дарго около 1700 солдат[44].

Карта Кавказского перешейка. Автор von J. Grassl, 1856.

В последнее десятилетие своей деятельности Шамиль завёл полки в 1 тысячу человек, делившиеся на 2 пятисотенных, 10 сотенных и 100 отрядов по 10 человек, с соответственными командирами. В состав его личной охраны входила группа польских кавалеристов-перебежчиков из русской армии; начальником артиллерии имамата был польский офицер. Некоторые особо пострадавшие от вторжения русских войск селения, в виде исключения, были избавлены от военной повинности, но в обмен на это обязаны были доставлять серу, селитру, соль и тому подобное. Самое большое войско Шамиля не превышало 30 тысяч человек. В 1842—1843 годах Шамиль завёл артиллерию, частью из брошенных или трофейных пушек, частью из изготовленных на собственном его заводе в Ведено, где было отлито около 50 орудий, из которых годных оказалось не более четверти. Порох изготовлялся в Унцукуле, Гунибе и Ведено.

Первая фотография имама Шамиля, сделанная в начале сентября 1859 года графом И. Г. Ностицом в Чирюрте

Государственная казна составлялась из доходов случайных и постоянных; первые состояли из трофеев, вторые из закята — установленного шариатом сбора десятой части дохода с хлеба, овец и денег, и хараджа — подати с горных пастбищ и с некоторых селений, плативших такую же подать ханам. Помимо плодородных земель Чечни, которая по сути была основной житницей всего теократического государства горцев, набеговая система существенно пополняла казну имамата, из добытых в набегах трофеев пятую часть горцы отдавали Шамилю:

Я был при Шамиле секретарём и вёл счёт всеми его приходам и расходам. Самые большие доходы Шамиля были со стороны Ириба и Уллукале, где жили мухаджиры. Откуда они делали набеги на Грузию, и другие места и из добыч своих пятую часть уделяли Шамилю.

Точная цифра доходов имама неизвестна.

Вся подчинённая Шамилю страна была разделена на округа, из которых каждый находился под управлением наиба, имевшего военно-административную власть. Для суда в каждом наибстве был муфтий, назначавший кади. Наибам было запрещено решать шариатские дела, подведомственные муфтию или кади. Каждые четыре наибства сначала подчинялись мюриду, но от этого установления Шамиль в последнее десятилетие своего господства принуждён был отказаться, вследствие постоянных распрей между джамаатовскими амирами и наибами. Помощниками наибов были джамаатовские, которым, как испытанным в мужестве и преданности «священной войне» (газавату), поручали исполнять более важные дела. Число джамаатовских было неопределённо, но 120 из них, под начальством юзбаши (сотника), составляли почётную стражу Шамиля, находились при нём безотлучно и сопровождали его во всех поездках. Должностные лица были обязаны беспрекословно повиноваться имаму; за ослушание и проступки их подвергали выговору, разжалованию, аресту и наказанию плетьми, от которого были избавлены мюриды и наибы. Военную службу обязаны были нести все способные носить оружие; они делились на десятки и сотни, бывшие под начальством десятских и сотских, подчинённых в свою очередь наибам.

В марте 1840 года, после избрания Имамом Чечни, Шамиль совершил попытку присоединить ингушей к Газавату, однако получил поражение у реки Сунжа, неподалёку от аулов Алхан-Юрт и Кулары[45].

5 мая 1840 года отряд горцев во главе Ахбердилава нанёс поражение имперским войскам у села Ачхой. 11 октября Ахбердилав совершил набег на Моздок. Во время набега в плен к нему попала армянка, дочь моздокского купца-миллионщика Улуханова — Анна. Улуханов неоднократно пытался выкупить свою дочь у Ахбердила за огромный выкуп, взывая при этом «к милосердию и армянскому происхождению самого Ахвердилава», однако последний всякий раз отвечал, что «судьбу Анны может решить только сам Имам»[46]. Впоследствии Анна, после принятия ислама, стала женой Шамиля. В июле 1840 года Ахбердил командовал горцами в сражении на реке Валерик. В мае следующего года его отряд уничтожил военное поселение Александровское в Малой Кабарде на Военно-Грузинской дороге. В 1842 году принял участие в обороне Кумуха. По признаниям современников он являлся вторым человеком в Имамате, после Шамиля. Предполагалось, что именно он займёт место имама в случае гибели Шамиля. Сам Шамиль про него говорил:

«Нет другого храбреца как Ахбердил Мухаммад, и острее сабли, чем его сабля».

В декабре 1840 года[47], Шамиль назначил Ахбердил Магому мудиром Малой Чечни, самой большой по численности и территории области имамата (4,3 тыс. квадратных вёрст — 292 тыс. чел. перепись имамата в 1844 г. данные секретаря имама Шамиля , Мухаммеда Тахира). Хайдарбек Геничутлинский писал:

«Шамиль назначил своим наместником в одной из областей аварца (аль-авари), являющегося для тех мест мухаджиром — Мухаммада сына Ахберди-набожного учёного, активного борца за веру, помощника делу религии, сокрушителя неверных и мунафиков, опору Имама, верного слугу Ислама».

В июне 1843 года Мухаммед совершил свой последний поход в Хевсуретию. 12 июня 1843 года на мудира было совершено покушение близ Грузинского села Шатили (Хевсуретия, в верховьях реки Аргун). Через три дня, после тяжёлого ранения в спину, Ахбердил Мухаммед скончался[48].

В июне или в июле 1840 года отряды Шамиля и Ташев-Хаджи захватили селение Зубутли в Салатавии, после чего это общество стала частью Имамата[45].

В ноябре 1840 году[49], бывший наместник в Хунзахе, Хаджи-Мурат, брат Османа, убийцы Гамзат-бека, перешёл на сторону Шамиля, с этого времени началась его служба имаму Шамилю, назначившему его наибом всех аварских селений. В течение 10 лет Хаджи-Мурат был правой рукой имама. Когда Хаджи-Мурат приехал в Дарго, Шамиль не совсем поверил ему. Он назначил его наибом селения Тлох, которое не подчинялось ни Имамату, ни Империи. Тлохцы, затем и другие окрестные хиндаляльские селения, а также село Цельмес (к юго-западу от Амишта) добровольно подчинились[50]. С ноября, по другим данным с декабря[47], 1840 года Хаджи-Мурат становится сподвижником Шамиля. Именно в этот период засияла его звезда и он стал выдающимся героем Кавказской войны, блестящим продолжателем героических деяний своих предшественников — земляков Хириясул Алибека и Ахбердил Мухаммеда. С переходом Хаджи-Мурата на сторону мюридов к ним перешла большая часть обществ, расположенных по верховьям Аварского Койсу. В 1841 году в битве при Цельмесе аварские войска во главе с Хаджи-Муратом и Шамилем нанесли поражение имперским войскам.

В одном из своих писем, которое приводит дагестанский учёный Юсуп Дадаев, Шамиль наставляет наибов в отношении к перебежчикам: «Знайте, что те, которые перебежали к нам от русских, являются верными нам, и вы тоже поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными друзьями. Явившись к правоверным, они стали также чистыми людьми. Создайте им все условия и возможности к жизни». Среди подданных Шамиля было немало беглых царских офицеров и солдат, исследователи называют цифру 20 тыс. человек. Рядовой Максимов, служивший у Шамиля, писал, что в столице имамате Дарго было до 500 человек беглых солдат, которые обслуживали орудия. Кроме того, у имама был целый батальон, состоящий из русских и польских солдат. Русские солдаты, офицеры и другие русскоязычные, перешедшие на сторону горцев, были предметом особой заботы имама — сначала они жили в семьях горцев или в отдельных аулах под присмотром наибов, но вскоре в Дарго и новой столице Дарго-Ведено Шамиль издаёт указы о выделении им земли, отдаёт распоряжение о постройке домов, церкви, школы[51].

В своём интервью один из известных специалистов по истории имамата Шамиля, доктор исторических наук Юсуп Дадаев говорит: «Имам распоряжался строить церкви. В одной из столиц его государства селении Ведено было построено две церкви и рядом костёл для поляков, которых было много среди перебежчиков. Для горских евреев, которые занимались торговлей, поставили синагогу. Гребенские казаки испокон веков были старообрядцами, они обратились к русскому генерал-майору с просьбой разрешить переселиться к Шамилю, так как крестьяне их притесняли. И 30 семей со своими семьями, скотом и скарбом переселились к Шамилю, который выделил им землю, лес, поля для пашни и сенокоса и сказал: „Живите, как хотите“. Зять Шамиля Абдурахман описывает, как мальчишкой ходил к старообрядцам, которые жили по своим правилам, даже варили самогон. Имам помогал им строить скит. В строительстве старообрядческого монастыря участвовали и чеченцы. Более того, Шамиль дал деньги, чтобы купить необходимую утварь»[51].

В декабре 1840 года Шамиль издаёт распоряжение чеченским наибам о дружественном отношении к беглым солдатам и создание для них приемлемых условий жизни. В марте 1841 года вводит знаки отличия в войсках горцев. Направляет Магомеда Киреева (Магомед-Гирея) к закубанским черкессам для согласования совместных действий. В октябре посылает наиба Джаватхана в Дагестан для поддержки наиба Кибит-Магомы при наказании непокорных аварских аулов. А у же в ноябре вторгается с чеченскими наибами в Аварию для усмирения андалалских и койсубулинских обществ, подчинившихся имперской власти[47].

В мае 1842 года Шамиль направляет чеченского муллу Мухаммед-хаджи на Северо-Западный Кавказ для организации освободительной борьбы закубанских горцев против царизма. Сам же Шамиль вторгся в газикумухское ханство чем спровоцировал открытое восстание лакцев. Проникнув в глубь ханства участвовал в сражение у Кули. В начале ноября 1843 года Шамиль осуществляет нападение на крепость Внезапная[52].

Последующие годы

Мюрид с наибским знаменем, рисунок Теодора Горшельта, периода 1858—1861 годов.

В 1840-х годах Шамиль одержал ряд крупных побед над имперскими войсками.

Армия Шамиля была многонациональной. Русские, украинцы и поляки пользовались неограниченной свободой в Имамате и всеми правами граждан (узденей) горского государства. Многие из них приняли ислам, обзавелись семьями. Полная свобода вероисповедания была и для христиан. К примеру, казаки-старообрядцы с позволения Шамиля построили в столице старообрядческий скит, где со своим священником справляли обряды[53].

Межнациональные браки между представителями разных религий были узаконены. При диван-хане (одном из главных органов управления имаматом) было создано министерство по делам христианства и веротерпимости. Каждый иноверец имел возможность создать семью на территории Имамата. С конца 1840 года количество русских перебежчиков к Шамилю возросло в десятки раз. В рапорте начальника левого фланга Кавказской линии генерал-майора Ольшевского генералу-лейтенанту Граббе о мерах предотвращения дезертирства нижних чинов от 9 января 1842 года под грифом «Весьма секретно» отмечается:[51]

«Вашему превосходительству известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены были исполнять самые трудные работы. Каждый военный дезертир составлял собственность того чеченца, которым был пойман. Ныне Шамиль изменил этот народный обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже до 800 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных насильно отобрал. Шамиль составил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Даргах для поселения, но пока они выстроят себе дома, Шамиль дозволил им жить у кунаков. Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов; но если теперь они узнают, что Шамиль даёт свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся. …я полагал бы для удержания солдат от побегов первых пойманных дезертиров расстрелять. …я с сим вместе предписал всем частным начальникам усугубить надзор за ненадёжными солдатами и доложить мне тотчас о тех, кои учинят побег»[51].

Собрав 26 сентября 1843 года сильное скопище из Ичкерии, Гумбета и Салатавии в Дылыме, Шамиль распустил слух будто готовится идти на Кумух, между тем быстро перешел к вечеру 27 числа на высоты унцукульские, сделав 70 верст менее чем в сутки. Хаджи-Мурат и Кибит-Магома со стороны Аварии пришли сюда того же числа. Село Унцукуль и тамошняя крепость были окружены. Попытка подполковника Веселицкого подать помощь Унцукулю не удалась; она увеличила только число жертв и усилила неприятеля двумя орудиями. 28 числа жители встретили мюридов в поле, но были опрокинуты с уроном. Большая часть унцукульцев сдалась Шамилю. Горные единороги, взятые у Веселицкого и орудие, привезенное из Даргов, обращены против башни, снабжавшей гарнизон водой. Слабые стенки её были скоро пробиты и гарнизон, состоящий из 25 человек, достался в руки Шамиля. По взятии башни все усилия обратились против селения, которое и сдалось к вечеру того же 28 числа. Старшина унцукульский Кибит-Гаджи, личный враг Шамиля, собрал около себя примерно 500 человек преданных, перешел верхнюю часть селения и продолжал упорно защищаться. Шамиль не щадил ничего для совершенного овладения преданными Кибит-Гаджи унцукульцами и фортом. Орудия громили аул и крепость с высот, а наибы водили свои толпы на беспрерывные штурмы и барабанным боем, но были опрокидываемы[54].

Между тем стены укрепления сильно страдали от канонады, солдаты беспрестанно убывали из строя, запас снарядов и патронов приходил к концу. Наконец, несмотря на отчаянную оборону, стоившую горцам более тысячи человек убитыми, Кибит-Гаджио, потеряв лучших людей, ослабленный и изнуренный боем, сдался Шамилю с братом своим Гусейном-Хари-Гаджи-Гаджи-оглы и преданными им людьми, взяв наперед от Шамиля клятву, что он не покусится на жизнь их. Несмотря на сдачу Кибит-Гаджи и трехдневный беспрерывный бой, ослабивший и утомивший гарнизон, поручик Аносов ещё два раза выгонял штыками мюридов, врывавшихся в укрепление. Наконец, потеряв все снаряды и патроны, после 4-х дневной храброй и славной защиты остатки измученного гарнизона были взяты на рассвете. Поручик Аносов, прапорщик Гессен и 78 человек нижних чинов уведены в горы. Отдавая полную справедливость храбрости Аносова, Шамиль оставил при нём шашку. 2 орудия и мортира достались мюридам[54].

После отступления 31 августа 1843 года отряда майора Косовича от села Харачи, отряду под командованием Зайцева был дан приказ выбить горцев из Харачей. Ночью 1 сентября с 4 ротами майор Зайцев напал на селение, но потерпел «совершенное поражение». В бою погибли командир отряда Зайцев, 10 обер-офицеров, 117 солдат. Ранены были 2 обер-офицера и 68 солдат. Воодушевленный удачами под Унцукулем и Харачами, Шамиль начал стягивать войска свои к Балаханскому ущелью, и уже 2 сентября укрепление Балаханы было окружено горцами. Заметив это, гарнизон открыл огонь из орудий и ружей, неприятель отвечал тем же по крепости. Жители села Балаханы, не сопротивляясь, перешли на сторону Шамиля. Только старшина их явился в укрепление с предложением оставить Балаханы и пользуясь темнотою ночи, отступить в Зирянское укрепление, представляя возможность этого. Ночью на 3-е число сделав завалы, а утром начав сильную перестрелку и канонаду по укреплению, стенки во многих местах были пробиты и к вечеру мюриды заняли укрепление, захватив в плен оставшихся в живых около 70 нижних чинов и офицеров-поручиков; солдаты, знающие какое-либо ремесло, оставлены при скопище Шамиля, а остальные и все офицеры отправлены в селе Дарго. Больные и раненые временного Балаханского госпиталя были изрублены[54].

28 октября 1843 года многочисленные войска, под предводительством самого Шамиля и увеличенные гергебильскими, кикунинскими, ахалчинскими, ободинскими и другими соседними Гергебилю жителями, показались на высотах со стороны селения Кикуни[54]. Следом в битве за Гергебиль, произошедшей в ноябре 1843 года, в результате чего, горцам удалось отбить это укрепление, разбив имперский гарнизон. Именно в это время Северо-Кавказский имамат достиг пика своего могущества[55].

От Балаханов Шамиль направил свои толпы к Моксоху, который 5 ноября окружен был горцами. Малочисленный гарнизон Моксохской башни, после возможной защиты, был взят приступом на другой день. Всего гарнизона, считая и слабых проходящих команд, там было 42 человека, сколько у них убито и взято в плен неизвестно. Находившийся здесь больным шт.-кап. Кауцман и начальник поста прапорщик Смольков взяты в плен, орудие досталось Шамилю[54].

Уничтожив до основания Моксохскую башню, войска Шамиля перешло к Цатаныху. По просьбе жителей, поклявшихся обороняться до последней возможности, командующий войсками, проходя через Цатаных, приказал тамошнему гарнизону, состоявшему из 226 человек, под командою шт.-кап. Дементьева, бросить слабое укрепление и перейти в аул, где он вместе с жителями мог удобнее защищаться. Утром 6 сентября горцы стали показываться на высотах. Жители Цатаныха перешли на сторону Шамиля, способствуя ему всеми средствами к овладению укрепленною частью селения. Они первые открыли огонь по имперскому гарнизону к полудню того же дня. Видя измену, наши также открыли ружейный огонь и из орудий. Эти меры первое время как бы удерживали натиск неприятеля. Чрезвычайно упорная оборона имперского гарнизона и через то значительная убыль горцев заставили Шамиля неоднократно посылать к шт.-кап. Дементьеву и поручику Вадарскому переговорщиков с предложением сдаться и по общему голосу защищаться до последнего, возобновил сильнее прежнего атаки против ничтожного временного укрепления. 7 сентября крепость была взята[54].

Проведение карательных экспедиций против бунтующих кумыкских аулов, бесчинства феодалов — ставленников царизма, а также успехи Шамиля в Аварии привели ко всеобщему восстанию в Мехтулинском ханстве и Тарковском шамхальстве. Правительница Мехтулы Нох-Бике писала царским генералам о полном неподчинении населения её приказам и симпатиям к мюридам. В скором времени пророссийские шамхал, правительница Мехтулинского ханства и хан вынуждены были бежать. В ноябре 1843 года Шамиль вступил на земли шамхальства, где сразу же разгорелось восстание. В. И. Гурко писал[56]:

Шамхальские владения в настоящий момент находятся в полном восстании. Вчерашнего числа 1000 шамхальцев, надев челны в знак мюридизма, разграбили купеческий транспорт, состоявший из 200 повозок, около Низового укрепления

Соединение восставших с мюридами грозило России полным разрывом сообщений с Закавказьем. К середине ноября восстание начало перекидываться на аулы Койсубулы и Даргинского союза. В. И. Гурко был вынужден снять части с Сулакских укреплений и создать подвижный резерв в Кази-Юрте для охраны сообщений. Командующий отдельным Кавказским корпусом А. И. Нейдгарт писал военному министру, графу Чернышову о волнениях в Акуше, Шамхальстве, Мехтуле и Каракайтаге. 11 ноября восстали также терекемейцы, вступившие в перестрелку с русским гарнизоном[55]. Было осаждено русское укрепление Низовое, гарнизон которого был вынужден уйти из крепости через 8 дней после осады. Восстание отозвалось и на Сулаке. К мюридам перешёл аул Зубутли. Русские войска сумели нанести поражение мюридам под аулом Миатли, но это не повлияло на распространение восстания[57].

Имам Шамиль решил привести в порядок управление на территории Шамхальства. Тем не менее вместо назначения наиба он провозгласил шамхалом глухонемого брата бежавшего шамхала Мухаммед-бека, тем самым повторив ошибку имама Гази-Мухаммада, не устранившего феодальный титул. В условиях народного антифеодального восстания этот ход был весьма нелогичным и вызвал разочарование у части восставших[55]. Подтянутые с Кавказской линии русские войска начали свои операции против повстанцев. 14 декабря была деблокирована Темир-хан-Шура, а 15 декабря мюриды и восставшие были разбиты в крупном столкновении у Больших Казанищ. Шамиль потерпел поражение также при Зырянах и вынужден был уйти в горы. Восстание в шамхальстве было подавлено[57].

В 1844 году имперские войска штурмов взяли Илису — столицу одноименного Султаната. Взятие Илису, который был так тщательно укреплен, многие русские генералы объясняли неопытностью Даниял-бека в ведении крупномасштабных военных действий. А также из-за отсутствия у горцев артиллерии. Посланный Шамилем на помощь Даниял-беку, Башир-бек, занял выжидательную позицию, а когда узнал о поражении султана, то удалился в горы по Мухахскому ущелью. По возвращении Башир-бека в горы, Шамиль отстранил его от должности наиба за трусость[58]. После отступления в горы Даниял-бек со своими сподвижниками присоединился к Шамилю, который принял его самым радушным образом. Вскоре Шамиль назначил его наибом в Ирибе, а впоследствии — мудиром нескольких обществ, находившихся по соседству с Горным Магалом. Даниял-бек стал одним из видных людей в Имамате.

Утром 31 мая 1845 года Империя начала спец. операцию вошедшую в историю, как Даргинский поход. Имперские войска двигались от аула к аула по андийскому хребту. Шамиль не оставлял сёла, сжигая их, а жителей брал с собой, отступая в Дарго. К вечеру 6 июля имперские войска достигли цели — подошли к Дарго. Дорога через Ичкерийский лес стоила экспедиционному отряду жизни до 70 нижних чинов, нескольких офицеров, и 1 генерала[59]. 7 июля имперские войска вошли в Дарго. Отступая, Шамиль сжёг Дарго. В полусожжённом ауле было ни души. Один из участников штурма Дарго — офицер Куринского полка В. Н. Горчаков так описал открывшуюся перед ним картину:

Столица Шамиля, к которой направлены были тысячи желаний, которую каждый домогался видеть с нетерпением, предполагая, что со взятием её прекратятся все томительные труды, эта столица — Дарго, наконец, у наших ног. Отряд занял ближайшие к аулу высоты, у подножия которых лепились обгорелые сакли и виднелся плетень, огораживавший дворец Шамиля. Вид на долину Аксая восхитительный. По ней разбросаны группами многолетние деревья, струятся холодные и чистые, как кристалл, источники, — и все это стянуто вокруг горами и тёмными ущельями, где, благодаря густой тени и отсутствию солнечных лучей, царят как бы вечные сумерки

Покинув Дарго, горцы расположились в его окрестностях и непрерывно обстреливали расположение имперских войск. В частности, горцы, занявшие возвышенный левый берег реки Аксай, начали обстреливать Дарго из нескольких орудий. Утром 11 июля, имперские войска, под сильным дождём, двинулись в обратный путь. Едва они вошли в лес, как началась стрельба. Движение назад было ещё больше затруднено. Вьюки, тела убитых лошадей, и людей представляли собой преграды к движению. Солдатам приходилось идти по колено в грязи, перелезать через трупы людей и лошадей. При штурме первых завалов погибли генерал Пассек и полковник Ранжевский[60]. Участник «Сухарной экспедиции» Горчаков рассказывает:

Каждый шаг нашего движения доставался нам ценою десятков наших воинов — убитых и раненых. Солдаты, потеряв своих храбрых и лучших офицеров, никого и слушать не хотели, — они бежали толпою или поодиночке. Горцы же старались каждому из них преградить дорогу: врезывались в середину, били, убивали, сбрасывали в пропасть. Когда головной батальон дрогнул и остановился перед завалом — мы лишились последней надежды поддержать в войсках порядок. Генерал Пассек, как говорили, изрубил знаменного унтер-офицера, бросил батальон, один побежал вперед, вскочил на завал — и тут же поплатился жизнью за свою отвагу и геройство. Нет слов для описания тех раздирающих душу сцен и картин, которые происходили среди этой роковой бойни между неприятелем и нами, при превосходстве наших сил. Когда беспорядочная толпа наших разбитых войск подходила к лагерю, — на помощь ей была выслана вторая половина кабардинского батальона. Она отстояла нам несколько вьюков, штук сорок скота, несколько раненых офицеров, два чемодана с почтою и клочки изнуренного и окровавленного войска, на которые невозможно было смотреть без сожаления.

Даргинский поход (Сухарница). Подвиг 3-го бат. Апшеронского полка. Рубо Ф., 1895 г.

В ходе боёв 10 и 11 июля имперские войска потеряли убитыми: 2-х генералов (Викторова и Пассека), 3-х штаб-офицеров, 14 обер-офицеров и 446 нижних чинов; ранеными, преимущественно тяжело и по несколько раз: обер-офицеров 34 и нижних чинов 715; контужеными: обер-офицеров 4 и нижних чинов 84; и 122 человека нижних чинов без вести пропавших. Дорога до обоза и обратно в Дарго занимала около 8 километров. Воронцов принял решение покинуть Дарго через Герзель-аул. Такое направление и было предусмотренно планом, составленным императором. Уроженец Ауха, по имени Пуркей, взялся быть проводником[61]. Перед уходом русские сожгли Дарго дотла. В строю у Воронцова оставалось около 5000 штыков и сабель, но предстояло доставить назад почти 1000 раненых. Излишнее имущество сжигалось. Движение назад через лес происходило с теми же сложностями. Непрекращающиеся обстрелы, и атаки горцев приносили новые жертвы. 16 июля русские вышли на поляну близ села Шаугал-берды. Отряд, окружённый со всех сторон горцами занял круговую оборону. Боеприпасов почти не осталось, на исходе были пища и вода. Бойцы были утомлены, обессилены длительным переходом и боями. Окружившие русский лагерь горцы держали его под непрерывным ружейно-артиллерийским обстрелом, рассчитывая взять заблокированных измором. 19 июля на помощь осаждённым подошёл генерал-майор Фрейтаг с большим отрядом, который прорвав блокаду, освободил отряд. Общие потери российской армии составили свыше 3,6 тысяч человек в том числе 3 генералов, 186 офицеров.

После победы под Дарго Шамиль и его наибы некоторое время считали себя хозяевами положения. Даргинская драма послужила для Империи наглядным уроком. Многие современники считали, что основная причина неудачи экспедиции — вмешательство императора. После Даргинской экспедиции император перестал так активно вмешиваться в военную кампанию на Кавказе, предоставив возможность распоряжаться своему наместнику. Отряд Воронцова фактически выполнил задачу, поставленную перед ним императором. Дарго было захвачено и разорено, но о покорности народов Дагестана и Чечни говорить было рано.

Русские понесли большой урон — лошади, вьюки, оружие были отняты. Бедняк, который прежде не имел осла, приобрел несколько лошадей и оделся в суконную чуху, тот, кто прежде и палку в руках не держал, добыл хорошее оружие. Наибы и народ, в особенности чеченцы, которых даже жены нападали на солдат и обирали их, торжествовали, видя неожиданные свои успехи, как будто бы русских больше не осталось, кроме тех, которые убиты. Русский отряд из Шали возвратился не имевши никакого дела.

Граф Воронцов 25 июля 1847 года с 10-тысячным отрядом и 15 орудиями выступил к укреплённому аулу Салта[62]. Так началось одно из самых долгих и кровопролитных событий Кавказской войны — Салтинское сражение[63]. Оборону укрпеления села возглавил Идрис Гергебильский. 14 сентября, разрушив все башни и защитные сооружения до основания при помощи минных устройств, под массированным пушечным огнём Воронцов бросил свои отряды на решительный штурм. Двухмесячная операция под Салтами закончилась занятием аула. 15 сентября русский главнокомандующий приказал предать село огню. Потери сторон: имперские 535, горские 3127 человек[64][65][66], включая Идриса[67]. Окончательно разрушив аул Салты, русский отряд днём 24 сентября покинул Салтинскую долину[68].

В мае 1848 года имперские войска начали вторую битву за Гергебиль и к утру 7 июля укрепление было взято и подверглась разрушению. После того как воины имама решили оставить крепость, Гергебиль разделил судьбу Салта и был превращен в руины. Богатые гергебильские сады тоже были полностью вырублены и сожжены, с той лишь разницей, что вековые деревья сразу уничтожить не удалось, и они были лишь подрублены, чтобы умереть позже. Таким же неясным оказался и результат операции: аул был разрушен и… оставлен горцам, потому что войскам Аргутинского вновь пришлось отступать в свои лагеря за укрепленной линией, отбиваясь от нападавших со всех сторон отрядов Шамиля. За эту операцию Аргутинский был произведён в генерал-лейтенанты, а Воронцов получил благодарность от императора и укрепил пошатнувшуюся было репутацию непобедимого полководца[69].

Произведя несколько отвлекающих манёвров и окончательно запугав штабистов Воронцова, отряды имама вторглись в Самурский округ — вотчину Аргутинского, более всего досаждавшего Шамилю последние годы. Шамиль решил разорвать смыкавшееся вокруг Имамата кольцо с юга и поднять на борьбу население Самурской и Алазанской долин. У Шамиля были все основания ожидать успеха операции. Местное население, с тех пор как Шварц изгнал Даниял-бека, не переставало сопротивляться новым властям. Методы правления Шварца делали невыносимой жизнь не только горцев, но и его собственных подчинённых. Население тайно и явно сочувствовало Шамилю, снабжало его сведениями, провиантом и отправляло к нему своих воинов. Засады, стычки, набеги, порча дорог и прочие партизанские приемы не давали Аргутинскому покоя. В ответ он регулярно устраивал карательные экспедиции, приводившие к ещё более ожесточенному сопротивлению. Местные общества обращались к Шамилю с просьбой явиться к ним, обещая всеобщее восстание. Со своей стороны и Даниял-бек убеждал Шамиля в необходимости подобного похода, надеясь вернуть утраченное султанство и отомстить ненавистному Шварцу. 13 сентября 12-тысячный отряд горцев, предводительствуемый Даниял-беком, осадил одно из главных укреплений Лезгинской линии — большое село Ахты. Такого оборота дела никто не ожидал, и потому гарнизон укрепления был не очень многочисленным — около 500 человек во главе с полковником Ротом. Надежда на местную милицию растаяла, как только перед укреплением появилась конница Хаджи-Мурада. Большинство с криками: «Хаджи-Мурад! Хаджи-Мурад!» или переходило на сторону мюридов, или исчезало в лесах. На следующий день к Ахтам прибыл сам Шамиль. Затем, установив артиллерию на соседнем берегу Самура, Шамиль подверг укрепление мощному обстрелу. После первых же залпов взлетел на воздух пороховой погреб Рота. Сам полковник был ранен и передал командование капитану Новоселову. В ожесточенной рукопашной схватке силы гарнизона таяли на глазах[69].

Аргутинский, считая Ахты потерянными, опасался теперь, что потеряет и все остальное. Это заставило его собрать имевшиеся силы и двинуться в район боевых действий. На дальних подступах к Ахтам Аргутинского встретили отряды Шамиля. После непродолжительного боя генерал отступил, делая вид, что уходит. Но вместо этого решил обойти Ахты с другой стороны. У аула Мискенджи на берегу Самура он наткнулся на отряды Даниял-бека и Хаджи-Мурада. Аргутинский по привычке остановился, выжидая действий противника. Но когда узнал, что укрепление в Ахты ещё держится, бросил свой отряд в атаку. Первым не выдержал Даниял-бек. Его беспорядочное отступление увлекло за собой и Хаджи-Мурада, который оставил Аргутинскому добытые перед тем трофеи. Блокада была прервана. Аргутинский успел спасти остатки Ахтынского гарнизона, а сверх того у него были пленные из отряда Даниял-бека. Шамиль отступил, уводя с собой стада овец и новобранцев. Аргутинский не стал его преследовать. Вместо этого он огнем и мечом прошелся по окрестным аулам, карая население за помощь имаму[69].

Шамиль начал возведение новых крепостей. Одну из самых сильных он решил возвести в Чохе — большом селе неподалеку от Кази-Кумуха и почти по соседству с царским фортом в Цудахаре. Взятие Чоха было поручено Аргутинскому. Генерал, получивший выговор от императора за визит Хаджи-Мурада в Шуру, горел желанием сурово проучить беспардонных горцев. Жажда мщения гнала Аргутинского в горы. Тем более что лазутчики донесли о пребывании в Чохе и самого Хаджи-Мурада. Войска Аргутинского, включавшие 14 батальонов, 4 роты стрелков и саперов, 4 эскадрона и несколько сотен кавалерии, 38 орудий и всю дагестанскую милицию, двинулись к Чоху. 18 июня Аргутинский подошел к аулу, который возвышался на горе, окруженной глубокими оврагами. Генерал опоздал. Гигантская цитадель глядела на Аргутинского правильными рядами бойниц и амбразур. Аул был превращён в крепость и готов к обороне. Инженеры Шамиля постарались на славу, воздвигнув стены необычайной высоты, сложенные из камня на крепком известковом растворе и связанные брёвнами. Новыми были и круглые башни для фланговой обороны. На далеких подступах зияли рвы и высились завалы. То, что ждало нападавших за стенами, Аргутинский мог легко представить, помня недавние сражения в Салта и Гергебиле. Несмотря на внушительность чохского сюрприза, Аргутинский не желал возвращаться ни с чем. В дело вступила его осадная артиллерия, но только через десять дней удалось взять лишь первый завал на пути к крепости. Разрушив часть укреплений, Аргутинский сумел блокировать крепость, но штурм её всё ещё представлялся ему делом безнадёжным. Тем временем наступил месяц Рамазан — время строгого поста, когда мусульмане не принимают пищу от рассвета до заката. Ослабленные горцы держались, отбивая атаки днём и отстраивая разбитые укрепления ночью. Сверх того они решались и на вылазки, разрушая осадные траншеи и редуты Аргутинского. Пушки приближались к крепости всё ближе и уже били прямой наводкой с соседних высот Ядра достигали и лагеря Шамиля, так что приходилось несколько раз переносить его палатку. В ответ Шамиль бомбардировал лагерь Аргутинского и нападал на его отряды. Хаджи-Мурад, бывший среди защитников Чоха, умышленно оставил проём в стене, надеясь заманить Аргутинского в аул и разгромить его войска в узких улочках Чоха. Тем не менее Аргутинский на штурм так и не решился. Израсходовав все снаряды и не найдя возможности решить дело в свою пользу до генерального штурма, Аргутинский ранним туманным утром 21 августа оставил свои позиции. Не обнаружив утром противника, защитники Чоха воздали хвалу Всевышнему. Воодушевлённый Хаджи-Мурад бросился следом за отступавшими. Горцы почти настигли Аргутинского и даже успели отбить часть обоза. Но основные силы генерала перешли Казикумухское Койсу, сожгли за собой висячий мост и укрылись в форте Цудахар. Чох устоял. Общие потери сторон составили около трёх тысяч человек[69].

Интриги завистников сыграли существенную роль в разладе между Шамилем и Хаджи-Муратом. При этом в воспоминаниях очевидцев, например, Абдурахима, сына Джамалутдина и зятя Шамиля, а также в отдельных преданиях выдвигаются не всегда достоверные версии. Так, по воспоминаниям Абдурахима, заявление Хаджи-Мурата, что «имамом будет тот, у кого шашка острее», было сделано в кругу двух лиц: Ахбердил Мухаммеда и Газиява Андийского. Это стало известно Шамилю, и Хаджи-Мурат с тех пор якобы держал их на подозрении[70][71]. Следует заметить, что Ахбердил Мухаммед погиб у аула Шатиль в 1843 году. Приведённое заявление было сделано Хаджи-Муратом в 1847 году, следовательно, Ахвердил Мухаммед не мог быть причастен к изложенной выше ситуации. Согласно другой версии, известное заявление Хаджи-Мурата было якобы высказано после андийского съезда в Дарго в 1847 году в присутствии товарищей, среди которых был Инквачилав, который якобы и передал этот разговор имаму[72]. По воспоминаниям потомков наиба, преданиям о нём аварцев, Инквачилав предстаёт как человек учёный, рассудительный, мудрый, благородный. Кроме того, Шамиль освободил Хаджи-Мурата от наибства не после андийского съезда, а спустя четыре года (после его неудачного похода в Табасаран в июле 1851 года)[49].

Хаджи-Мурат ушёл от имама Шамиля в Батлаич. Причиной этому послужила ссора и взятие затем в плен его жены и детей. Многие историки считают, что Хаджи-Мурат даже выступал против Шамиля. Между тем царское правительство предполагало воспользоваться популярностью Хаджи-Мурата среди горцев для привлечения их на свою сторону. Из письма Воронцова князю Чернышеву от 20 декабря 1851 года:

«В моем последнем письме я извещал вас о прибытии сюда Хаджи-Мурата; он приехал в Тифлис 8-го; на следующий день я познакомился с ним и дней 8 или 9 я говорил с ним и обдумывал, что он может сделать для нас впоследствии, а особенно, что нам делать с ним теперь, так очень сильно заботится о судьбе своего семейства и говорит со всеми знаками полной откровенности, что, пока его семейство в руках Шамиля, он парализован и не в силах услужить нам и доказать свою благодарность за ласковый прием и прощение, которое ему оказали».

источник[73]

Есть версия, что на самом деле не было никакой ссоры и уж тем более предательства, это был план Хаджи-Мурата, принятый Шамилем, с целью разведки и получения информации в тылу врага[73]. Так или иначе, в июле 1851 года Шамиль отстранил от наибства Хаджимурада и передал селения Сиух, Хариколо, Тануси и Гозолоколо наибу Фатаали[31].

13 июля 1851 года произошёл бой Шамиля с генерал-майором Грамотиным[74]. В марте 1851 года, в одном из писем князь Аргутинский писал о сложившейся ситуации в Чечне. Со ссылкой на своих лазутчиков он утверждал, что имам «к чеченцам уже доверия не имеет, и они, как говорят, не скрывают, что потеряли к нему доверие». В течение того года Шамиль дважды приводил горцев к «присяге на верность», во второй раз, в ноябре 1851 года, в селе Автуры. Здесь, на собрании наибов Имамата, Шамиль обязал всех присягать на Коране в том, что «не будут выходить к русским с покорностью». Кстати, на это собрание был приглашён и опальный наиб Хаджи-Мурат, но по ряду обстоятельств не дошёл до Автуров[75][уточните ссылку (уже 67 дней)].

Один из эпизодов рукопашной схватки Имама Шамиля в Чечне 1852-года: Предстояло жаркое дело, которого на этот раз князь Барятинский не мог избежать. Подойдя к хуторам на ружейный выстрел князь Барятинский отрядил два батальона для занятия их. Произошла отчаянная рукопашная схватка, среди которой Шамиль, желая поддержать поколебавшихся мюридов, несколько раз сам бросался вперед с обнаженной шашкой в руках как простой воин. С большим трудом удалось кое-как самоотверженным мюридам прикрыть собой Имама и спасти его от штыков наших солдат[76] . 29 мая — 3 июня 1852 года Шамиль вторгается во Владикавказский округ. В июле 1854 года Шамиль осуществляет поход в Кахетию с целью соединиться с турецкой армией в Закавказье. 1 октября 1854 года Шамиль начинает продвижение на Сунженскую линию[77]. 3 октября огромный отряд Шамиля (по разным оценкам от 12.000 до 18.000) появился на склонах гор вокруг Истису, и верные ему тавлинцы во главе с наибом Эски при поддержке 4 орудий бросились в атаку, прорвавшись за стену, окружавшую дома. Однако атака была остановлена, а в последующей контратаке имперцев, пришлось отступить. Потери Шамиля оцениваются в от 400 до 500 человек. Потери обороняющихся 15 убитых и 35 раненых. А. Зиссерман в «Истории 80-го Пехотного Кабардинского полка» описал и любопытный диалог, который случился в Куринском укреплении с лазутчиком из чеченцев, приехавшим в крепость после боя у Истису: на вопрос, где он был во время дела, отвечал: «мы, чеченцы, стояли над аулом». «От чего же вы не пошли на аул?», спросили его. «Для этого», отвечал он, «у Шамиля есть дураки тавлинцы. Да нам он уже и не совсем верит»[78].

Конец войны

Русский художественный листок В. Тимма. «Устройство военных дорог в Дагестане» по оригиналу худ. Т. Горшельта (1861)

В феврале 1853 года Барятинский сумел взять реванш за свое поражение под Ведено, разбив у реки Мичик отряд горских ополченцев. Шамиль решил использовать создавшееся положение для разрыва блокады. 25 августа с отрядом в 15 тысяч человек он прорвал Лезгинскую кордонную линию, занял Закаталы и угрожал Кахетии. На стыке Грузии, Азербайджана и Дагестана, на южном отроге Главного Кавказского хребта, возводилось большое Месельдегерское укрепление. Отсюда можно было контролировать передвижения горцев и загодя предупреждать об опасности. Шамиль решил разрушить укрепление, чтобы быть более свободным в дальнейших действиях, и 6 сентября начал его осаду. Но упорство защитников Месельдегерского укрепления нарушило его дальнейшие планы. Имам рассчитывал на помощь местного населения, надеялся, что турки отвлекут царские войска в Закавказье, но не дождался ни того, ни другого. Шамиль вернулся в Дагестан прежде, чем Аргутинский с почти 10-тысячным отрядом и дюжиной пушек совершил неслыханный по трудности переход от Турчи-Дага до Месельдегера через несколько заснеженных перевалов, включая Главный Кавказский хребет. Покидая Кавказ, Воронцов прочил на свое место Барятинского. Но Николай I решил, что тот ещё «не дорос», и назначил временно исполняющим обязанности наместника генерала Реада[69].

Во время Крымской войны западная антироссийская коалиция и Турция призывали Шамиля к совместным военным действиям, рассчитывая на то, что он ударит в тыл российской армии на Кавказе. Султан Абдул-Меджид I заранее официально присвоил ему звание «генералиссимуса черкесской и грузинской армии»[79][80]. Однако сам Шамиль не видел никакой нужды в этом «бесполезном» для себя титуле[81], присвоение которого так и осталось для него «пустым звуком»[82]. Шамиля также не привлекала и перспектива присоединения Имамата к Османской империи. Его действия во время Крымской войны носили выжидательный характер[83] и ограничились лишь набегом на Алазанскую долину, осуществлённым в своих интересах и не способствовавший успеху турецких войск и западной коалиции[84].

В мае 1854 года Шамиль получил письмо от своего наиба Магомед-Амина, действовавшего на Западном Кавказе. Наиб сообщал о приближении турецких войск и письмах султана, который надеялся на соединение с войсками имама. Вслед за тем Шамиль назначил сбор войск в Карате — наибстве его сына Гази-Магомеда. Одни полагали, что Шамиль двинется на соединение с Магомед-Амином, другие — что пойдет навстречу турецким войскам. Сам Шамиль держал план новой военной операции в строгом секрете. Гази-Магомед, пытаясь угадать замысел отца, осторожно спросил: «В каком направлении исправлять дороги?» Имам ответил: «У хорошего наиба дороги должны быть исправны во все стороны». Шамиль отправил своих разведчиков на юг, в Закаталы. Они должны были убедить тамошнее начальство, что Шамиль, желая отомстить за прошлогоднее поражение, намерен напасть на Закаталы с огромным войском. В Закаталах начали спешно готовиться к обороне и запросили подкрепления. На помощь им был выслан большой отряд из Тифлиса. Тем временем другие разведчики действовали с той же целью на западе, в Кахетии. Вскоре кавказское начальство получило ещё и сообщение лазутчиков о письме Магомед-Амина, приглашавшего Шамиля двинуться в Кабарду для соединения с адыгами. Замещавший наместника генерал Реад понимал, что у Шамиля не хватит сил действовать сразу в трех направлениях. Но выяснить точные планы имама не удавалось. Убедившись, что основные царские войска брошены в Закаталы, Шамиль двинулся на Кахетию. Его лагерь расположился на возвышенности напротив Цинандали, а 15 тысяч мюридов с конницей под командованием Гази-Магомеда и пехотой под началом Даниял-бека бросились к Алазани в июне[69].

На рассвете 3 июля отряды Гази-Магомеда атаковали укрепленное село, но были отбиты. Оставив часть отряда осаждать Шильды, Гази-Магомед напал на соседние села. В тыл нападавшим ударили охотники. Горцы опять отошли, но затем напали уже на другие села. Все вестовые из Шильды гибли по дороге, но милиционер, отправленный в Цинандали, доставил записку по назначению. Как оказалось, это было не его везением, а желанием разведчиков Шамиля проследить удобный брод через Алазань. Горцам удалось пленить семейство Чавчавадзе. Шамиль собирался идти дальше, в глубь Грузии. Но подоспевшие части царской армии и ополченцы вынудили его остановиться. Вскоре стало известно, что турецкие войска, наступавшие в Западной Грузии, разбиты у Нигоети, на реке Чолок и Чингильских высотах. Потеряв последнюю надежду на помощь от турок, Шамиль приказал своим отрядам покинуть Кахетию. Да и воины, отягощенные богатой добычей, вовсе не желали рисковать трофеями, мечтая поскорее вернуться к своим полунищим семьям. Шамиль же видел в знатных пленницах залог исполнения своей заветной мечты возвращения сына Джамалуддина, которого у него отняли под Ахульго за 15 лет до этого. К пленницам явился Хаджияв (Хаджио), казначей Шамиля, и объявил условия, на которых имам согласится освободить пленниц: возвращение его сына-заложника и выкуп в миллион рублей серебром. Сына — отцу, деньги — народу, разорённому войной. Остальных кахетинских пленников предлагалось обменять на пленных мюридов. Кроме того, Шамиль требовал вернуть ещё одного заложника — своего племянника Гамзата[69].

«Я не смею равняться с могущественными государями: я простой татарин, Шамиль; но моя грязь, мои леса и ущелья делают меня сильнее многих государей»[85].

Об условиях Шамиля военный министр князь В. Долгоруков доложил Николаю I. Родственники похищенных, командующий в Прикаспийском крае и Дагестане князь Г. Орбелиани и муж сестры Д. Чавчавадзе, член Совета Главного управления Закавказским краем барон А. Николаи старались внушить начальству, что возвращение сына не повредит военным действиям против Шамиля. И даже напротив, раз Шамиль не смирился после выдачи сына под Ахульго, возвращение Джамалуддина, воспитанного в России, могло бы внести раскол в отношениях между сыновьями имама и полезно повлиять на достижение искомых целей в Дагестане и Чечне[69].

Никакой радости демонстративная самостоятельность Шамиля у «союзников» не вызывала. По плану премьер-министра Англии лорда Г. Пальмерстона и его союзников Шамиль должен был стать силой, которая помогла бы турецкой армии отторгнуть от России весь Кавказ. Границы предполагалось отодвинуть за Терек и Кубань, вернуть Турции и Персии их прежние владения, включая Грузию, а государство горцев оставить под протекторатом Порты или, в крайнем случае, согласиться на его формальную независимость. В надежде приручить гордого имама ему был обещан титул короля Кавказского, а лазутчики доставили в Ведено соответствующий фирман султана, знамя и богатые ордена. Шамиль объявил об этом повсюду, желая поднять боевой дух сподвижников. Но на приглашения турок и англичан к совместным действиям больше не отвечал. Властный тон турецкого командования он воспринял как оскорбление, дарованный ему титул счел нелепостью, а знамя и ордена — мишурой, не стоящей фунта пороху или пуда свинца, которых он так ни от кого и не получил. Но союзники все ещё надеялись на Шамиля и, когда дела их пошли не так, как они того ожидали, объявили о возведении имама в звание генералиссимуса, а сыну его Гази-Магомеду пожаловали титул паши. Это изумило даже К. Маркса, сообщившего об этом в европейских и американских газетах. Но Шамиль только горестно размышлял над повадками великих держав, любящих одерживать победы чужими руками[69].

В доме Шамиля княгини смогли наконец отдохнуть и привести себя в порядок. Им вернули служанок и личные вещи. Вскоре поговорить с пленницами пришел Шамиль. Для него на веранде, рядом с дверью в комнату пленниц, поставили плетеный стул, похожий на те, что брали с собой в походы царские офицеры. Рядом с Шамилем стоял переводчик Идрис, который до перехода к горцам и принятия ислама звался Андреем. Таким образом, они говорили, не видя друг друга. Пленницам Шамиль показался человеком гораздо моложе его 57 лет. В своих воспоминаниях мадам Дрансе оставила его портрет: «Он высокого роста, черты лица его спокойны, не лишены приятности и энергии. Шамиль похож на льва, находящегося в спокойном положении. Русая и длинная борода его много придаёт величественности его осанке. Глаза его серы и продолговаты, но он держит их полуоткрытыми, на восточный манер. Губы у него алы, зубы очень красивы, руки малы и белы, походка тверда, но не медленна; все в нём обнаруживает человека, облечённого высокой властью». Личность Шамиля столь впечатляла пленниц, что даже после тяжких страданий и долгого плена они не сказали о нём дурного слова. Более всех была очарована этим «просвещённым варваром» мадам Дрансе. «Одарённый от природы высоким умом, — писала она далее, — Шамиль может быть назван не только великим полководцем, но и великим законодателем. Он проводит большую часть дня в своём кабинете, заваленном книгами и пергаментами. Имам часто разъезжает по аулам, проповедуя своим народам Коран и одушевляя их любовью к независимости». В столице Имамата жили русские, поляки, грузины и множество другого разноязычного люду. Жили наравне с горцами и при своей вере. Здесь можно было достать газеты «Русский инвалид», «Кавказ» и даже журналы, которые Шамиль читал с переводчиком, а после отдавал в библиотеку[69].

За оборону Шильды Чавчавадзе был произведён во флигель-адъютанты и полковники, но просить государя отдать сына Шамиля не смел. Он только надеялся получить от императора хоть какой-то ответ, пусть даже отрицательный. Тогда бы ему легче было вести переговоры с имамом, официально объявив ему, что Джамалуддин не может стать предметом обмена. Вдова грузинского царевича и мать пленниц княгиня Грузинская Анастасия сама обратилась к императору с просьбой отпустить сына Шамиля. Император милостиво согласился, указав, что теперь всё будет зависеть от самого Джамалуддина. Но просить государя присовокупить к выдаче сына Шамиля ещё и гигантскую сумму никто не решался. Чавчавадзе заложил имение, род Орбелиани внёс свою лепту, комитет в Тифлисе собрал пожертвования. Сестра Нина, вдова Грибоедова, отдала брату 10 тысяч — компенсацию, которую выплатило правительство после гибели её мужа в Тегеране. Набралось почти 40 тысяч рублей. Однако Шамиль по-прежнему требовал миллион. Но первым его условием оставался сын. Имам был уверен, что если не вернет Джамалуддина теперь, в обмен на столь знатных пленниц, то уже не увидит его никогда. А что касается денег, то это было условием наибов, участвовавших в походе за Алазань. Да и народ был доведен войной до последней крайности. Шамиль готов был отказаться от своей доли денег, но предложенная Чавчавадзе сумма все равно никого не устраивала. Чтобы ускорить переговоры, Шамиль пригрозил раздать пленниц в наибства. Поговаривали, что их даже могут казнить, если условия Шамиля не будут выполнены[69]. В 1855—1856 годах Барон Николаи вёл переписку с Шамилем по обмену пленными[86], так же сохранилось шестнадцать писем старшего сына Шамиля, Джемал эд-Дйна генералу Николаи[87].

В начале января 1855 года Джамалуддин отбыл на Кавказ. Следом отправился и Муравьев-Карский, назначенный вместо Воронцова командиром Отдельного Кавказского корпуса и наместником Кавказским. Шамиль отправил в Хасавюрт своего казначея и Юнуса, передававшего Джамалуддина Граббе в 1839 году. Они должны были удостовериться, что на самом деле прибыл сын Шамиля Джамалуддин. Обмен состоялся 10 марта 1855 года. Приняв все предосторожности, стороны сошлись у реки. Гази-Магомед поздоровался с князем Чавчавадзе и сказал, что о семействе его имам заботился как о своем. А неудобства, если они были, проистекали единственно от неумения обращаться со столь знатными особами. Чавчавадзе отвечал, что о добром отношении имама знает из писем княгинь, за что его и благодарит. Затем пленницы были переданы князю, а Джамалуддин оказался в объятиях брата. Шамиль встретил сына сдержанно, но, обняв Джамалуддина, долго его не отпускал. Сын поцеловал руку отца и встал рядом со своими братьями. Затем мюриды привезли и племянника Гамзат-бека, который, как и Джамалуддин, 15 лет был в аманатах. Шамиль долго смотрел на них, с трудом сдерживая чувства, а затем скрылся в своем шатре. Когда обмен благополучно завершился, Шамиль велел пригласить к себе Грамова. Имам подарил ему золотые часы, усыпанные бриллиантами, и пообещал отпустить его, если тот ненароком попадет в плен к горцам[69].

Шамиль видел, как непросто возвращался его сын в лоно родных гор, но надеялся, что со временем все станет на свои места. Чтобы ближе привязать Джамалудина к дому, Шамиль-женил его на дочери знаменитого чеченского наиба Талгика. Джамалудину также поручено было заниматься административными делами и инспектировать вооружение, в чём его образование и военный опыт, полученные в России, могли быть весьма полезны. Своими сравнениями и выводами о жизни в горах и в России Джамалудин делился с отцом. Он старался склонить Шамиля к миру, тем более что для этого настал самый подходящий момент[69].

Муравьев-Карсский понимал, что Шамиль далек от желания стать вассалом Турции, действиям её войск никак не способствует и что «горцам, воюющим с нами за независимость, равно противно было всякое иго». Здесь, на Кавказе, Муравьев убедился и в том, сколь разорительна война с горцами, уносящая к тому же цвет российской и горской молодежи. Простые расчеты доказывали, что дешевле было бы предложить каждому участнику боевых действий хороший дом и достойное содержание, построить фабрики и дороги, которые привели бы к спокойной жизни и взаимной пользе. Это привело Муравьева к мысли вступить в мирные переговоры с имамом. Взамен на нейтралитет Шамилю предлагалось признание Имамата как самостоятельного государства горцев под протекторатом России. Условия эти показались Шамилю вполне приемлемыми. Население Имамата устало от военных невзгод, хозяйство приходило в упадок, а продолжение широкомасштабной войны грозило полным разорением и исчезновением самих горских народов. О переговорах Шамиля с Муравьевым официальных документов не сохранилось. Скорее всего, они велись Муравьевым с молчаливого согласия Петербурга. Но косвенные сведения дают основания полагать, что стороны заключили перемирие. Политика Муравьева, бросившего все силы против турок, заключившего негласное перемирие с Шамилем, вызвала резкое неприятие у начальника Главного штаба Отдельного Кавказского корпуса Барятинского. Конфликт между первыми лицами перерос в открытое противостояние. Барятинский бросил все дела и уехал в Петербург[69].

Заключение Парижского мирного договора позволило России сосредоточить против Шамиля значительные силы: Кавказский корпус был преобразован в Кавказскую армию (до 200 тысяч человек). Новые главнокомандующие — генералы Николай Муравьёв и Александр Барятинский — продолжали сжимать кольцо блокады вокруг имамата.

Стремление нового наместника Муравьева-Карсского примириться с горцами Барятинский считал неоправданной слабостью. А освободившиеся после войны огромные войска предлагал обратить на разгром Шамиля. Но на пути честолюбивых планов Барятинского стоял Муравьев, для которого мир с Шамилем был делом чести. Он считал, что горцев лучше иметь в кунаках, чем во врагах. Дело кончилось тем, что 22 июля 1857 года Муравьев был уволен от должности наместника с назначением членом Государственного совета. 26 августа 1857 года Барятинский был произведен в генералы от инфантерии и назначен наместником на Кавказе. Получив от Александра II полный «карт-бланш» и необходимые средства, Барятинский начал с решительных административных и военных реформ. Желая освободиться от «бремени распорядительной и исполнительной власти», он передал гражданские дела образованному им же самим Главному управлению наместника кавказского. Администрация Кавказа получила этим полномочия особого Кавказского министерства. Театр военных действий он разделил на пять военных отделов; для местного управления учредил округа, подразделенные на приставства, участки или наибства. Кавказский корпус был переименован в Кавказскую армию, которой он давно уже был по своей численности. В распоряжении наместника оказалось более 200 тысяч солдат, в числе которых были и основные силы, действовавшие в Крымской войне, тогда как все войско имама, включая ополченцев, едва достигало сорока тысяч. Началось и перевооружение войск. Нарезные винтовки, новые горные орудия, палатки, снаряжение — все новинки, появившиеся в ходе Крымской войны в российской и неприятельских армиях, широким потоком хлынули на Кавказ. На Барятинского работала вся Европа. Позаботился он и о подготовке общественного мнения, вернее о том, чтобы оно ничего не знало. Теперь газеты писали о чём угодно, только не о действительном положении дел на Кавказе. Бенкендорф согласился с Барятинским, что цензурные ограничения окупятся с лихвой, когда подданные Его Императорского Величества вдруг узнают, что с Шамилем покончено[69].

Барятинский готовил наступление одновременно в Чечне и Дагестане. Обрушив на Имамат всю мощь царской армии, он начал сжимать железное кольцо крепостей, сводя леса и прорубая широкие просеки. Наместник предполагал оторвать от Имамата Чечню, оккупировать Салатавию и «запереть» Шамиля в Дагестане. Со стороны Лезгинской линии предполагалось постоянно и систематически ослаблять горцев разорением непокорных аулов, не допуская их подкреплять Шамиля. Действия на Западном Кавказе, до окончания борьбы с Шамилем, признаны были второстепенными. Когда начались первые сражения, Барятинский понял, что слишком погорячился, когда обещал справиться с Шамилем за несколько месяцев. Теперь он мечтал закончить кампанию хотя бы за несколько лет. Шамиль видел, что соглашение с Муравьевым окончательно нарушено и что теперь он оказался в гораздо худшем положении, чем это было до Крымской войны. Имам давно привык к таким гримасам политики, когда сила оказывалась важнее добрых обещаний. Он собрал остававшихся ему верными наибов и объявил, что будет защищать горы, чего бы это ему ни стоило[69].

В июле 1856 года чеченский наиб, один из главных советников Шамиля — Юсуф-хаджи Сафаров бежал на сторону Империи[53].

В 1856 году Барятинский сумел установить контроль над восточными районами Чечни. В 1857 году он уже утвердился в центре Большой Чечни, возведя Шалинское укрепление. В начале 1858 года отряд начальника левого фланга Кавказской линии генерал-лейтенанта графа Евдокимова прошел вдоль реки Аргун и построил здесь новую крепость. Шамиль отступал с боями, используя любую возможность перехватить инициативу. Весной 1858 года ингуши подняли восстание против занятия их земель казачьими станицами. Шамиль решил контратаковать и двинулся в Малую Чечню. Но восстание было быстро подавлено, и превосходящие силы Барятинского оттеснили отряды имама. Летом 1858 года Евдокимов прошел вверх по Аргуну и построил укрепления Шатой и Евдокимовское. Население Малой Чечни было полностью отрезано от Большой Чечни и Дагестана и вынуждено было смириться с властью Барятинского. Разворачивались бои и в Дагестане. Наступление шло с нескольких сторон. Войска были столь велики, что разбить их было уже невозможно. Горцам едва удавалось сдерживать их продвижение в глубь гор. Оставляя свои укрепления, Шамиль уводил людей в горы, а аулы сжигал[69].

В июле 1857 года сдался царскому командованию Эски Хулхулинский. Он был определён на поселение в с. Брагуны, похоронен в Бачи-юрте[53].

В отличие от некоторых своих предшественников Барятинский был человеком разносторонним и умел с толком использовать «экстраординарные суммы». Считая золото оружием не менее, если не более, эффективным, чем самые сильные пушки, он заранее позаботился не иметь ограничений в такого рода расходах. Милютин только ещё готовил план генерального наступления на Шамиля, когда в горы уже отправились караваны «золотых ослов». Эти невидимые животные рассыпали по всем уголкам Имамата вполне осязаемые золотые и серебряные монеты. Взятки и подкупы приобрели характер эпидемии, разъедая слабые души и проникая в самые верхи Имамата. «Золотые ослы» Барятинского делали то, чего не могли сделать целые армии. Наибы предавали Шамиля, ворота крепостей легко открывались, а колеблющиеся отрекались от имама, не успев пересчитать сребреники. Новую тактику Барятинского успешно использовали и его подчиненные. Генерал Лазарев сумел оторвать от Шамиля его ближайшего сподвижника Кебед-Магому. Этот прежде неустрашимый и до фанатичности преданный мюридизму наиб не только сдал Телетлинский округ, но даже передал в руки генерала тестя Шамиля, шейха Джамалуддина Казикумухского. Возможно, тут сказалась и старая обида, так как Шамиль обещал в жены двум сыновьям наиба своих дочерей Нафисат и Патимат, но потом передумал и выдал их за сыновей шейха Абдурахмана и Абдурахима. С помощью подкупа Лазарев получил в свои руки ещё несколько наибов с их наибствами. Видя, что купить наиба стоит куда дешевле, чем его победить, барон Врангель тоже оседлал «золотых ослов»[69].

Алчность и предательство сделались главными врагами Шамиля. Теперь он видел, как ошибался, когда не верил доходившим до него слухам о том, что некоторые наибы злоупотребляют властью и стали хуже ханов. Притесняя и грабя свой народ, они обращали гнев его против самого Шамиля. Многих имам сместил, отправил-в ссылку и даже казнил. Но усмотреть за всеми не удавалось. Порой храбрейшие воины лишались разума в погоне за богатством. Некоторые даже убивали невиновных, якобы не отдающих положенную часть трофеев в государственную казну, и завладевали их имуществом. Поэтому многие общества переходили под власть царя, лишь бы избавиться от своих ненавистных наибов. Спешили выслужиться и сами изменники-наибы, успевшие нажить в народе немало врагов и надеясь найти у Барятинского защиту[69].

Власть Шамиля была уничтожена коварством и изменой наибов и его приближённых, русским войском и золотом[88]

[69]

Следом за «золотыми ослами» шли неисчислимые хорошо вооружённые войска, сметавшие всё, что не удавалось взять подкупом. И многие сочли, что настала пора «замиряться», потому что новой войны горцам уже не выдержать. Слишком силён был Барятинский, имевший штыков больше, чем было людей в горах. Склонявшиеся к его ногам отступники уже сами готовы были преследовать имама[69].

«Шамиль ездит с палачом, а я с казначеем», — поговаривал Барятинский, устилая свой путь золотом[69].

Личный обоз его был внушительнее армейского. Золото и серебро, ордена и прочие награды, дорогие украшения и всевозможные подарки, шубы и меха раздавались Барятинским всем значительным людям. А для остальных устраивались грандиозные пиры, какие не снились даже бывшим ханам. Очевидец свидетельствовал:

«Народ толпами с покорностью спешил со всех сторон. Главнокомандующий ласково принимал покорённых и делал щедрые подарки. Все прельстились его щедростью, какой они у Шамиля не видели, и спешили прийти с покорностью, чтобы получить подарок. Они забыли Шамиля и данную ему присягу, прельстясь золотом и серебром, а ещё больше обещаниями оградить их от насилий и притеснений».

[69]

4 июля 1858 году Шамилю было нанесено поражение при Мескен-Дуке, а 9 июня 1858 года в битве у села Ачхой[77].

Наиб Малой Чечни Сайдулла Гехинский сдался генералу Евдокимову, начал военные действия против чеченских-имаматовских войск. 6 июля, в Шатое Шамиль собрал всех чеченских наибов, обратился к ним с призывом мобилизовать все силы против имперских войск. 16 июля Шамиль вторично созвал всех чеченских наибов и улемов в Шали, просил не оставлять его. В августе 1858 года старшина Чантийского общества Дуга поднял восстание против Шамиля, обратился к генералу Евдокимову с просьбой поддержать его группу против имама. Шатоевский кадий Сураип-мулла явился к генералу Евдокимову с изъявлением покорности всего Шатоевского общества. Евдокимов назначил его верховным правителем этого Шатоевского общества. В сентябре 1858 года чеченский наиб Батуко Курчалоевский сдался генералу Евдокимову. В январе-феврале 1859 года сдались генералу Барятинскому чеченские наибы Талхиг Шалинский, Эдил Веденский и Умалат Ауховский[53].

Имам покинул Ведено и отошел к аулу Эрсеной. Защищать столицу остался его сын Гази-Магомед. Резиденция имама оказалась в полной блокаде, но гарнизон упорно отбивал атаки. Евдокимову удалось провести траншеи к стенам Ведено и подорвать их минными галереями. Затем начался такой сильный обстрел, что «залпы слились в один протяжный гул и кроме дыма и пыли ничего не было видно». Охваченный пожаром аул продолжал сопротивляться. В ночь на 1 апреля Гази-Магомед с последними защитниками Ведено прорвался через окружение и ушел к Шамилю[69].

1 апреля 1859 года, Шамиль в третий раз собрал наибов и улемов в Эрсеное, обратился к ним с просьбой собрать последние силы против имперских войск. В апреле 1859 года перешел на сторону царских войск младший наиб Мамаев Хату Гендергеноевский. Впоследствии он участвовал в военных действиях против горцев. В награду получил 50 десятин земли и чин офицера[53].

В 1859 году, мудир Малой Чечни — Сайдулла Усманов, поссорившись с Шамилем, переходит на сторону царских войск, участвует в военных действиях по завоеванию гор Нашхи и Галашек[53].

С потерей Ведено Шамиль отступил в Дагестан и укрепился на берегу Андийского Койсу. Бои в Чечне продолжались ещё несколько месяцев, но главные силы Барятинский теперь нацелил на Шамиля в Дагестане. Нагорный Дагестан — последний оплот Шамиля — собирался с силами в ожидании трагической развязки. Шамилю доносили, что из Аргунского ущелья, разрушая всё на своём пути, идёт Чеченский отряд Евдокимова, снизу поднимается Дагестанский отряд Врангеля, а из Кахетии движется в тыл имаму Лезгинский отряд князя Меликова. Имам укрепил свои позиции в Анди завалами и даже начал строительство крепости. Но появившиеся с разных сторон отряды Врангеля и Евдокимова с ходу вступили в бой. Через четыре дня ожесточённых сражений Шамиль был вынужден отступить в глубь Дагестана[69].

В мае Шамиль созвал в Хунзахе съезд наибов, ученых и почётных представителей всех обществ Имамата. Здесь он прямо заявил, что подозревает многих из них в желании отойти от борьбы и склонить голову перед сильным противником. В ответ собравшиеся поклялись, что не изменят имаму даже перед угрозой смерти. Согласно горскому обычаю, многие даже усилили клятву, заявив, что пусть их бросят жёны, если они нарушат данное слово. Даниял-бек клясться не стал. Шамиль заподозрил бывшего царского генерала в изменнических намерениях и заставил его принести клятву, хотя и отдельно от остальных. Этот съезд стал последним в истории Имамата. И во многом походил на Тайную вечерю Иисуса Христа, когда апостолы клялись не оставлять своего учителя, а затем отреклись от него. Очень скоро отреклись от Шамиля и многие его сподвижники. Нашёлся в окружении Шамиля и свой «иуда», вернее, их оказалось несколько[69].

К середине июня империей были подавлены последние очаги сопротивления на территории Чечни. Так, 5 апреля 1859 году были покорены чеберлоевцы, 12 мая ичкерийцы (кроме беноевцев), 15 мая ауховцы и 26 июля андийцы[53][77].

4 июля 1859 года чеченская депутация почётных лиц, среди которых были знаменитые наибы Талхиг, Эски, Эдил, Дуба, Умалат, явилась в Грозный и поздравила генерала Барятинского за взятие Ведено[53].

Одна за другой сдавались главные крепости Шамиля, один за другим изменяли наибы. Когда имама предал бывший царский генерал Даниял-бек Элисуйский, это уже никого не удивило. Он без боя сдал стратегически важное укрепление Ириб с хранившимся там арсеналом. За это Даниял-беку вернули генеральское звание, пенсию и право управлять его бывшим владением; его не остановило даже то, что его собственная дочь Каримат оставалась в семье Шамиля. Имущество имама, а также библиотека, казна, запас оружия и продовольствия оказались в руках мародёров, разграбивших обоз Шамиля, отставший на пути к Гунибу. Заведовавший обозом Хаджияв едва спас свою жизнь. У Шамиля не осталось ничего, кроме своего коня и личного оружия[69].

Шамиль с мюридами отступил в дагестанский аул Гуниб[77]. Воины имамата из числа русских до конца сохранили верность Шамилю. В Гунибе — последней твердыне Шамиля — они составляли треть его защитников[53]. Окружение Гуниба Кавказской армией началось 9 августа[89]. Осадные работы вокруг Гуниба были начаты 23 августа под руководством генерала Э. Ф. Кесслера[89]. На Гунибе в тот момент «оставалось не более 400 человек самых преданных мюридов, в том числе 30 русских»[90].

«Если бы я снял головы тем, которые кляузничали на Хаджи-Мурата и держал бы последнего, как товарища, около себя, — я не был бы заперт теперь на Гунибе»[91].

Во время покорения горного Дагестана в конце существования Имамата аварцы с радостью встречали имперские войска[92]:

Аварцы говорили: Мы уже шестнадцать лет грызём железо Шамиля, дожидаясь, чтоб вы протянули нам руку. Теперь пришёл конец его царству.

Штурм мог обернуться непредсказуемыми последствиями и затянуть дело на неопределенное время, а Барятинский торопился. Тогда он решил предложить имаму сдаться на самых почетных условиях. В начавшихся переговорах Шамиля представлял его сын Гази-Магомед, а Барятинского — полковник Лазарев и Даниял-бек. Иван Лазарев происходил из карабахских беков и хорошо знал Кавказ. Он понимал, как важны эти переговоры и сколь знаменательно событие, участником которого он стал. Полковник употребил все свои дипломатические способности, чтобы добиться согласия Шамиля на условия Барятинского[69].

Мы собрались сюда для того, чтобы оставить вражду и заключить мир; успокоить Шамиля, его семейство и приближённых, где захотят. А если Шамиль пожелает отправиться в Мекку, то он будет отпущен с подарками от императора[69].

Гази-Магомед отвечал ему, что имам не поверит Барятинскому, потому что много раз заключал с генералами мир, но не увидел ничего, кроме измены и обмана. Лазарев призывал забыть старое и подумать о последствиях. Говорил, что Барятинский — не простой генерал, а наместник самого императора и что слово его все равно что слово государя. Он предлагал положиться на обещания Барятинского и избавить Кавказ от нового кровопролития[69].

Когда парламентёры вернулись, Шамиль решил обсудить положение со своими ближайшими сподвижниками. Мнения разделились. Одни считали, что Барятинский хочет обманом выманить их из Гуниба. Другие полагали, что наместнику можно поверить. Третьи прикидывали, сколько ещё смогут продержаться, если уже столько дней питаются лишь колосьями пшеницы да земляникой. Наконец решили проверить правдивость намерений наместника и отправили к нему хунзахского наиба Дибира и Юнуса Чиркеевского с условиями имама. Шамиль просил дать ему месяц на сборы в Мекку, а его сподвижникам, мюридам и беглым солдатам, которые пожелают остаться в Дагестане, разрешить свободно жить там, где они захотят[69].

Из письма наместника Кавказа и главнокомандующего кавказской армией генерала от инфантерии А. И. Барятинского жителям Дагестана 24 августа 1859 года:[93]

Вся Чечня и Дагестан ныне покорились державе российского императора, и только один Шамиль лично упорствует в сопротивлении великому государю. …Я требую, чтобы Шамиль неотлагательно положил оружие. Если он исполнит моё требование, то я именем августейшего государя торжественно объявляю ему, со всеми находящимися при нём теперь в Гунибе, полное прощение и дозволение ему с семейством ехать в Мекку, с тем, чтобы он и сыновья его дали письменные обязательства жить там безвыездно, равно как и те из приближённых лиц, которых он пожелает взять с собой. Путевые издержки и доставление его на место будут вполне обеспечены русским правительством… Если же Шамиль до вечера завтрашнего дня не воспользуется великодушным решением императора всероссийского, то все бедственные последствия его личного упорства падут на его голову и лишат его навсегда объявленных ему мною милостей.

Спуск мюридов с Гуниба. Худ. Т. Горшельт, 1859—1861 гг.

Шамиль отреагировал на этот ультиматум так:

«Я хотел заключить для вас мир. Но вы видите, чего они хотят на самом деле. Не устрашайтесь их воинством. Нас и прежде так испытывали, но затем бежали, как Воронцов, потеряв все, что имели. Сабля наточена и рука готова!»

[69]

Хлопотал о новых переговорах Даниял-бек, опасавшийся за судьбу своей дочери Каримат. Лазарев явился в аул и обратился к Шамилю с речью:

«Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет. Если ты, покорясь силе судьбы, выйдешь сегодня к главнокомандующему и передашься великодушию государя императора, то спасешь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных. Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия, а сардар… будет ходатайствовать перед государем об обеспечении будущности твоей и твоего семейства».

[69]

Затем Лазарев передал Шамилю письменный ультиматум Барятинского и вернулся назад. На Гунибском плато наступило затишье. Несколько десятков уцелевших мюридов стояли за завалами, готовясь дорого отдать свою жизнь. Шамиль, его семья и ближайшие сподвижники собрались в гунибской мечети, чтобы обсудить последний ультиматум Барятинского. Наместник требовал безоговорочной сдачи, упрекая Шамиля за то, что он не принял прежние более выгодные условия. Одни призывали драться до конца, другие просили Шамиля выйти к Барятинскому, чтобы спасти хотя бы женщин и детей[69].

…к Шамилю прибыли вдруг посланники салдара с предложением заключить мир и обещанием пощады. Имам хотел было отказаться от предложенного, да попросили женщины и дети. Ради них только он и смягчился[94].Хайдарбек Геничутлинский

Погрузившись в тяжелые раздумья, Шамиль вспомнил Джамалуддина. Сын говорил ему, что Кавказ не добьется свободы, пока не станет свободной сама Россия. Что война эта лишь продлевает обоюдную несвободу, перемалывая в своем огненном чреве лучших сынов России и Кавказа. И что стоит ему примириться, как огромная армия вернется назад и взорвет изнутри крепостную державу. И лишь когда бывшие рабы станут полноправными гражданами, в государстве воцарятся свобода, справедливость и любовь к ближнему, как того требуют вера христианская и вера мусульманская[69].

К 9 часам утра, 25 августа, с западной стороны на Гуниб поднялись части Дагестанского полка, и практически вся гора была в руках штурмующих. Исключение составляли несколько построек в самом ауле, где укрылись Шамиль и 40 оставшихся в живых мюридов[95]. Около 4—5 часов пополудни Шамиль во главе конного отряда в 40—50 мюридов[89] выехал из аула и направился вверх на гору, к берёзовой роще, где его ожидал Барятинский со своей свитой. Путь Шамиля сопровождали крики «ура» имперских войск. Недалеко от того места, где находился главнокомандующий, отряд всадников был остановлен и дальше имам проследовал пешком в сопровождении троих приближённых.

Шамиль, таким образом, принял предложение о мире. Условием сдачи имама было при этом то, что враги оставят его самого и его семью в стране ислама, [то есть в Дагестане]; отметим, что на Гунибе мучениками за веру пало к тому времени уже большое количество благородных, набожных, людей — и мужчин, и женщин. После того, однако, как повелитель правоверных Шамиль оказался в руках у многобожников, их проклятый салдар допустил вероломный обман. Изменив уговору, он отправил Шамиля вместе с его семьёй в Петербург. В результате затмилось в Дагестане солнце ислама, народ объяла тьма. Мусульмане растерялись. Они уподобились людям, пришедшим в состояние как бы опьянения при виде того, что наступил день Страшного суда. Сабли борцов за веру скрылись в ножнах. Шариатская система начала разваливаться. Герои-воители за веру впали в состояние депрессии. Мунапики же и ренегаты подняли головы. Они повели себя так, словно бы овладели Вселенной. Удивительно, удивительно все это было видеть![94]

Люди Шамиля — 40 человек сдались вместе с ним или были взяты в плен во время боя[95]. Из 30 русских солдат Шамиля, только 8 были взяты в плен и были обезглавлены Империей, как изменники православия, самодержавия и своей народности[96].

На Западном Кавказе война продолжалась ещё почти пять лет. В процентном соотношении к общему населению Северного Кавказа, количество адыго-черкесов составляло 40 % (1795 год), 30 % (1835 год) и 25 % (1858 год). Аналогично: чеченцев 9 %, 10 % и 8,5 %; аварцев 11 %, 7 % и 2 %; даргинцев 9,5 %, 7,3 % и 5,8 %; лезгинов 4,4 %, 3,6 % и 3,9 %[97].

Дальнейшая жизнь

В России

Первая довольно продолжительная остановка Шамиля (3 дня) на пути в Чугуев, где его ожидал государь император Александр II, который должен был определить дальнейшую судьбу пленника, произошла в ауле Чир-Юрт. Обусловлена столь продолжительная остановка была тем, что Шамиля было необходимо переодеть, так как на нём были те же одеяния, в которых он был пленён в Гунибе: «… изношенная черкеска, да разорванный бешмет»[98]. Находившийся в Чир-Юрте любитель фотографии граф Ностиц не смог отказать себе в удовольствии запечатлеть Шамиля. Иван Григорьевич усадил Шамиля в саду, наказал сидеть смирно, а сам встал за аппарат. К неудаче Ностица, Шамиль то и дело крутился на месте, хватался за рукоятку кинжала и смотрел по сторонам. Несколько раз из-за неудачных кадров Ностиц ходил менять линзы, но в очередной раз заметил, что за оградой были размещены драгуны с ружьями наготове. Ностиц догадался, что драгунов разместили для обеспечения его безопасности. Но служившие не один десяток лет на Кавказе драгуны, не могли отказать себе в удовольствии увидеть Шамиля. Имам же заметил драгунов и, почувствовав опасность, держал руку у кинжала.

15 сентября в Чугуеве в путевом дворце происходит первая встреча Шамиля и императора Александра II. 22 сентября Шамиль прибыл в Москву, где на следующий день встречается с генералом Ермоловым. При встрече имам выразил Ермолову своё уважение, назвав его «настоящим старым львом»[98]. По другой версии, Шамиль сказал Ермолову: «Ты злой человек, Ярмул, ты мог бы сделать, чтобы наши народы жили в мире, но тебе захотелось крови»[99]. Примечателен также визит Шамиля в Большой театр на постановку «Наяда и рыбак». Постановка настолько пленила зрителей, что имам и Кази Магома поочерёдно заворожённо смотрели за происходящим на сцене через бинокль, оставшийся у них со времён боевых действий. Сын Шамиля был настолько впечатлён, что на следующий день попросил отвести его к тому месту на реке, куда бросилась Наяда[100]. 26 сентября — в Санкт-Петербург, через три дня в Царском Селе он был представлен императрице Марии Александровне.

Дом в Калуге, в котором проживал Шамиль

После приёма в Петербурге императором Александром II Шамилю была отведена для жительства Калуга, куда он прибыл 10 октября, 5 января 1860 года туда же прибывает его семья. Для «присмотра за Шамилем, руководство советами и в пособии» ему был назначен Пристав из военных офицеров, состоящий по армейской пехоте штабс-капитан Руновский, его помощником отставной подпоручик Тиммерман, переводчиком на тюркском нанят из местных татарин Мустафа Яхъин. При нём было поручено состоять знатоку арабского языка генералу Богуславскому[101]. 28 апреля — 1 мая Шамиль встречается со своим бывшим наибом Мухаммад-Амином, который остановился в Калуге по пути в Турцию.

Императором Александром II была назначена Шамилю пенсия в 10 000 рублей серебром в год (затем увеличена до 15 000 рублей), за Шамилем и его семейством по месту жительства установлен «постоянный и бдительный надзор, но так, чтобы оный не был для него стеснительным». В Калуге для Шамиля и его семьи был снят большой дом, на лето также снималась дача под городом. Жил он достаточно замкнуто, в кругу семьи, гостей принимал редко и по своему выбору, но с некоторыми русскими офицерами, которым он симпатизировал, часто вёл длительные и откровенные беседы[102].

29 июля 1861 года в Царском Селе происходит вторая встреча Шамиля с императором. Шамиль попросил Александра II отпустить его в хадж (паломничества), но получил отказ.

26 августа 1866 года в парадной зале Калужского губернского дворянского собрания Шамиль, вместе с сыновьями Гази-Мухаммадом и Мухаммадом-Шапи, принёс присягу на верноподданство России. В том же году Шамиль был гостем на свадьбе цесаревича Александра, тогда же происходит третья встреча с императором. 30 августа 1869 года Высочайшим указом Шамиль был возведён в потомственное дворянство.

Пристав при Шамиле, А. Руновский, был свидетелем того, как в Калуге к имаму приходили бывшие у него в плену солдаты. Один из них, увидев Шамиля, бросился к нему, схватил его руку и поцеловал[51].

«Скажи, пожалуйста, зачем ты поцеловал у Шамиля руку? Ведь он же не твой хозяин… В горах, может быть, вас и принуждали к тому, ну а здесь для чего ты это сделал?» — «Не, ваше благородие, — отвечал бывший пленник, — нас не принуждали целовать у Шамиля руку, я это сделал так, по душе». — «Как это, по душе?» — «Да, так, ваше благородие, что человек-то он стоящий: только там пленным и бывало хорошо, где Шамиль жил али где проезжал он. Забижать нас не приказывал нашим хозяевам, а чуть бывало дойдёт до него жалоба, сейчас отнимет пленного и возьмёт к себе, да ещё как ни на есть и накажет обидчика. Я это сам видал сколько раз». — «Так он хорош был для вас, для пленных?» — «Хорош, ваше благородие, одно слово — душа! И дарма, что во Христа не верует, одначе стоящий человек!»[51]

Шамиль признавался, что для поддержания порядка и дисциплины среди подданных в имамате он употреблял жёсткие меры[103]:

Я употреблял против горцев жестокие меры, много людей убито по моему приказанию. Бил я и шатоевцев, и андийцев, и тадбуртинцев, и их бил не за преданность русским (вы знаете, что тогда они её ещё не выказывали), а за их скверную натуру, склонность к грабительству и разбоям. Правду ли я говорю, вы можете убедиться теперь сами, потому что и вы их будете теперь бить за всё ту же склонность, которую трудно оставить.

В 1868 году, зная, что Шамиль уже немолод и калужский климат не лучшим образом сказывается на его здоровье, император решил выбрать для него более подходящее место, каковым стал Киев, куда Шамиль переехал в ноябре—декабре того же года.

В Турции

16 февраля 1869 года Александр II разрешил ему выехать в Мекку для паломничества. 12 мая Шамиль с семьёй выехал из Киева. 19 мая прибыл в Стамбул. 16 ноября принял участие в открытии навигации на Суэцком канале. 20 ноября прибыл в Мекку. В конце марта 1870 года, после совершения хаджа, Шамиль посетил Медину, где и скончался 4 (16) февраля 1871 года[104]. Похоронен в Медине на кладбище аль-Баки.

Образ Шамиля у европейских авторов

В 1850-е годы у европейских публицистов сложился романтизированный образ Шамиля. Так, у немецкого автора Фридриха Вагнера он предстаёт как «предводитель и духовный лидер» горцев, имя которого было окружено «загадочным ореолом», являлся «предметом восхищения всех, кто следит за его делами», выступал как «образец восточного красноречия», «вдохновенный оратор» и «мудрый законотворец»[105].

Во французской печати Шамиля так же называли «пророком»[106] и сравнивали его с Абд аль-Кадиром[107]. Во французском стихотворении, посвящённом Шамилю, он обращается к силам природы (ветрам, Кубани, Чёрному морю) и узнаёт от них о плачевном положении края. Тогда он берёт свой ятаган и «поднимается против захватчиков», несмотря на «соотношение один к десяти», с такой силой, что «Эльбрус и Казбек сотрясаются от основания до вершин»[108].

Портрет Шамиля, созданный художником Зоттой и литографом Падринелли в Милане в 1840 году.

Шотландские журналисты поражались, как кавказские события могут сдерживать империю, «равную половине диаметра мира», а Шамиля и его сподвижников именовали «бескорыстными мучениками за свободу в войне с деспотизмом»[109]. Опубликованные в том же журнале годом ранее стихи сравнивают Шамиля с царём Саулом и подчёркивают, что «Господь наделил его душу мощью, а сердце научил быть дерзновенным», чтобы сражаться за свободу, когда «пламя Священной войны несётся от Анапы до Баку»[110].

Характеризуя имама Шамиля, знаменитый турецкий историк Албай Яшар Иноглю пишет:

В истории человечества не было такого полководца, как Шамиль. Если Наполеон был искрой войны, то имам Шамиль — её огненным столбом.

Его глубоко заинтересовал тот факт, что воевать против Шамиля императоры России посылали самых опытных генералов. Так, русскими войсками на Кавказе в войне против Шамиля командовали генерал-адъютант Г. В. Розен (1831—1837), генерал-адъютант Е. А. Головин (1837—1842), генерал-адъютант А. И. Нейтгарт (1842—1844), фельдмаршал М. С. Воронцов (1844—1854), генерал-адъютант Н. Н. Муравьёв (1854—1856) и фельдмаршал А. И. Барятинский (1856—1862)[111].

В 2006 году после выхода в свет книги швейцарского журналиста Эрика Хёсли «Завоевание Кавказа: Геополитическая эпопея и борьба за влияние» (À la conquête du Caucase: Épopée géopolitique et guerres d’influence) несколько рецензентов сравнивали имама Шамиля с международным террористом Усамой бен Ладеном[112][113][114].

Семья

Имам Шамиль (сидит) с сыновьями (стоят)
Фотопортрет работы А. С. Роинова

После смерти отца мать Шамиля вышла замуж за Денгау Мохаммеда. В этом браке была рождена дочь Фатимат, бывшая замужем сначала за Магомою, а впоследствии за Хамулатом Гимринским, убитым при взятии старого Дарго в 1845 году. Фатимат погибла при взятии русскими войсками крепости Ахульго в 1839 году. Она бросилась в реку Койсу, чтобы не попасть в руки противников, и утонула. От Фатимат осталась дочь Меседу, которая была замужем два раза за Али-Магометами; от первого мужа у неё был сын Гамзат-бек, отправленный в 1837 году аманатом в Россию, был возвращён во время размена пленными в 1855 году.

У Шамиля было в общем в разные времена 8 жен:

  • Первая, Хурият аварка из Гимры, через три дня Шамиль развёлся с ней.
  • Вторая, Патимат аварка из Гимры, родилась в 1810 году. Она родила Шамилю пятерых детей: Джамалудина, Гази-Мухаммада, Мухаммада-Шапи, Написат и Патимат. Умерла в 1845 году в чеченском ауле Элистанжи и похоронена там.
  • Третья жена Джавгарат тоже аварка из Гимры родилась в 1814 году. Родила Шамилю сына Саида. Погибла вместе с сыном во время штурма Ахульго в 1839 году.
  • Четвёртая жена, Шуайнат (1824—1877), урождённая Анна Ивановна Улуханова, армянка по происхождению, была взята в плен наибом Ахбердил Мухаммедом во время набега на Моздок в 1840 году[115][116]. Шуайнат вышла замуж за Шамиля через шесть лет после пленения и родила двоих сыновей и пять дочерей, из них выжила только девочка по имени Сапият, которая умерла в 1877 году в Стамбуле, в возрасте 16 лет.
  • Пятая жена Загидат (1829—1871), дочь шейха Джамалуддина Казикумухского — наставника и ближайшего соратника имама. Она мать дочерей Шамиля Наджабат и Баху-Меседу и сына Мухаммад-Камиля. Умерла в Мекке в 1871 году, через три месяца после имама.
  • Шестая жена Патимат аварка из Гимры, дочь Адуша. Имам женился на ней после смерти Абдулазизил Патимат, чтоб она смотрела за детьми.
  • Седьмая жена Зайнаб — лачка[117].

Сыновья

Старший сын Шамиля Джамалуддин (1829—1858) был отдан аманатом в десятилетнем возрасте во время осады аула Ахульго. Образование получил в 1-м кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, где обучался вместе с детьми дворянского сословия. Ему было разрешено ношение традиционной горской одежды и к нему был приставлен мулла. По окончании учёбы дослужился до звания поручика в Уланском Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полку. В 1854 году имам Шамиль предложил обменять своего старшего сына на захваченных им княгинь Чавчавадзе и Орбелиани. Джамалуддин вернулся в горы, однако прожил недолго. В 1858 году умер (по всей видимости, от туберкулёза) в ауле Анди[118][119][120].

Вторым сыном имама Шамиля был Гази-Мухаммад (1833—1902) — в шестилетнем возрасте получил первое ранение (в ногу) при прорыве из осаждённого аула Ахульго. В 1850 году был назначен наибом в общество Карата, где заслужил всеобщее уважение. Прославившим его воинским успехом стал поход на Грузию, в ходе которого было разорено имение князей Чавчавадзе. В мае 1855 года султан Абдул Меджид прислал Гази-Мухаммаду зелёное знамя и серебряный с позолотой орден, украшенный алмазами, отмечая его заслуги. Кроме того, сыну имама был пожалован чин паши. Весной 1859 года Гази-Мухаммад руководил обороной аула Ведено, столицы имамата. Обложенный со всех сторон царскими войсками, обстреливаемый тяжёлыми орудиями, Ведено был обречён, несмотря на труднодоступность. После длительной осады аул был взят, а Гази-Мухаммад с оставшимися защитниками направился в Дагестан. В августе 1859 года Гази-Мухаммад находился рядом с отцом в Гунибе. Он со своим младшим братом Мухаммадом-Шапи держал оборону на подступах к укреплению. После сдачи Гуниба, по велению царя, Шамиль, Гази-Мухаммад и три мюрида должны были быть доставлены в Санкт-Петербург, а затем местом жительства была назначена Калуга. После смерти отца с трудом выхлопотал разрешение на выезд в Турцию и Аравию из-за необходимости опеки семьи скончавшегося отца. В Османской империи поступил на военную службу, во время русско-турецкой войны командовал дивизией, принимал участие в осаде Баязета, дослужился до звания маршала. В 1902 году умер в Медине и похоронен рядом с отцом[121].

Третий сын имама Саид — погиб в младенчестве, вместе со своей матерью Джавгарат, во время штурма русскими войсками аула Ахульго.

Четвёртый сын, Мухаммад-Шапи (1840—1906) — после падения аула Гуниб был также привезён в Санкт-Петербург, а затем направлен в Калугу. Выразил желание поступить на русскую службу и 8 апреля 1861 года стал корнетом лейб-гвардии в Кавказском эскадроне Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Детей от первого брака у Мухаммада-Шапи не было. Вскоре он женился второй раз. Вторая жена тоже была горянкой — по имени Джарият, она родила Мухаммаду-Шапи сына, названного Мухаммад-Загидом. 25-летний горец за неполные три года воинской службы возводится в чин поручика, а ещё через два года стал штабс-ротмистром. Через три года Мухаммад-Шапи отправили по служебным воинским делам в длительную командировку за границу, во время которой он побывал во Франции, Англии, Германии, Турции и Италии. По возвращении в Россию он был награждён орденом Св. Анны 3-й степени и откомандирован на Кавказ для отбора молодых горцев в Кавказский эскадрон. Вскоре за безупречную службу последовало производство в ротмистры и назначение командиром взвода горцев в Царском Конвое. В 1873 году он награждён ещё одним орденом — Святого Станислава 2-й степени. В неполные 37 лет стал полковником. В годы русско-турецкой войны просился на фронт в действующую армию, но получил отказ царя (его старший брат командовал крупным соединением в турецкой армии). В 1885 году был произведён в генерал-майоры. В 45 лет женился в третий раз на 18-летней дочери купца Ибрагима Исхаковича Апакова Биби-Мариам-Бану и получил в качестве свадебного подарка каменный двухэтажный дом на площади Юнусова в Старо-Татарской слободе в Казани, где и прожил до конца своих дней. Обе его дочери от последнего брака были поочерёдно замужем за общественным деятелем Дахадаевым, в честь которого названа Махачкала. В одном из этих браков был сын. Скончался Мухаммад-Шапи в 1906 году во время лечения на минеральных водах в Кисловодске[122].

О младшем сыне, Мухаммад-Камиле (1863—1951), известно менее всего. Он родился в Калуге. Его матерью была дочь шейха Джемалуддина Казикумухского, Загидат. Большую часть жизни он прожил в Турции и Аравии. Был женат на Набихе Шамиль. Похоронен в Стамбуле. Является отцом известного деятеля Горской республики Мехмед Саид-бека Шамиля. Кроме Саид-бека у Мухаммада-Камиля было две дочери — Наджия и Наджават. Ни Саид-бек, ни его сёстры в браке не состояли и потомства не имеют.

Память

Галерея

Примечания

  1. Йырчы Къазакъ-Заман гелир (Настанет время) Махачкала. "Новый день". 2001.
  2. Чечня. 1865 г. Имам Тоза Акмурзаев (Харачойский)
  3. Майрбек Вачагаев. Имам Шамиль сдался или был взят в плен? Исторический разбор. Кавказ.Реалии (09.12.2020). — Беседа российских историков Майрбека Вачагаева и Патимат Тахнаевой. — «Барятинский прежде всего предлагал имаму «прощение императора». О заключении какого-либо мира нет ни слова. Предложить заключение мира человеку, не являющемуся политической фигурой и главой легитимного государства (а имамат таковым не являлся), главнокомандующий не мог. […] Можно ли говорить о дипломатических терминах, когда Россия не воспринимала его как лидера имамата, лидера государства? Для России всё-таки имам Шамиль не был правителем. […] Имам Шамиль не являлся представителем, руководителем легитимного государства. Ни в глазах так называемого «мирового сообщества», а уж тем более российского государства. Он был «преступник», «бунтовщик», «смутьян». Другого определения статуса имама Шамиля в официальных документах тех лет вы не встретите». Дата обращения: 15 декабря 2020.
  4. Халилов А. М. Национально-освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Шамиля. — Махачкала: Дагучпедгиз, 1991.
  5. Дегоев В. В. Имам Шамиль: Пророк, властитель, воин. — Русская панорама, 2001.
  6. Чекалин С. В. Завещание Шамиля // Кадетская Перекличка. N. Y., 1997. № 62—63. С. 131.
  7. Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в России
  8. Блиев М. М. Россия и горцы Большого Кавказа: на пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. — С. 279. — ISBN 5-244-01004-2.
  9. Халилов А. М., Идрисов М. М. Шамиль в истории Северного Кавказа и народной памяти. — Махачкала, 1998. — 119 с.
  10. Халилов А. М. Национально-освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Шамиля. — Махачкала: Дагучпедгиз, 1991. — 181 с.
  11. Шейх Назир ибн Хаджимухаммад ад-Дургели ад-Дагистани. Биография Имама Шамиля
  12. Бартольд В. В. Шамиль // Собрание сочинений в 9 томах. М.: Издательство восточной литературы, 1963. — Т. II, часть 1. — С. 873.
  13. Авары // Большая энциклопедия: Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знания. / Под ред. С. Н. Южакова. В 20 томах. — СПб.: Изд-во т-ва «Просвещение». Т. 1. — С. 37.
  14. Авксентьев В. А., Шаповалов В. А. Этнические проблемы современности и культура межнационального общения. — Ставрополь: Ставропольский государственный педагогический институт, 1993. — С. 91.
  15. Нарежный А. И., Самарина Н. В. История Дона и Северного Кавказа с древнейших времен до 1917 года. Издательство Ростовского университета, 2001 — С. 461
  16. Дадаев Ю. У. По тропам шамилевских сражений: историко-документальная повесть. — Мх.: Юпитер, 1997. — С. 106. — 248 с.
  17. Рамазан Абдулатипов. Родники разума и души ; Люди моей судьбы : в 2 кн. Ляссе.
  18. Некоторые биографические данные о Шамиле
  19. Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в России (биографический очерк). СПб.: Типо-литография С. Муллера и И. Богельмана, 1889. — С. 14—15. — ISBN 978-5-9502-0384-8.
  20. Халилов.А. М., Идрисов. М. М. Шамиль в истории Северного Кавказа и народной памяти. — Махачкала, 1998. — 119 с.
  21. Полное собрание сочинений, Том 46 Лев Толстой (граф) Гос. изд-во худож. лит-ры, 1934
  22. Адам Олеарий. Описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию. Восточная литература. Дата обращения: 1 июля 2021.
  23. Ян Янсен Стрейст, «Три путешествия»., 1668 г.
  24. Т. Н. Макаров, Татарская грамматика кавказского наречия, 1848, Тифлис
  25. Иоганн Лерх. Выписки из дневника путешествия в 1733-1735 годах.
  26. Лев Толстой: Дневник 1847 — 1854 гг. Тетрадь Г. Март - май 1851 г.. tolstoy.lit-info.ru. Дата обращения: 10 марта 2017.
  27. Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном в (1854—1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-майора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 121. № 483. 1856
  28. Кавказский сборник, Том 5. Русская панорама, 2008 — С.257
  29. Майков П. М. Шамиль // Русский биографический словарь : в 25 томах. СПб.М., 1896—1918.
  30. Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в России, СПб., 1889 (репринт: М., 2009, Изд.: Вузовская книга, ISBN 978-5-9502-0384-8), стр. 22—23
  31. № 26. Письмо Шамиля Наибу Фатаали. 27 мая 1852 г.
  32. Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказская война. М., 1994 — С.362
  33. Стр. 613 — История Чечни
  34. Стр. 614 — История Чечни
  35. Гаджиев Б. И. Шамиль: От Гимр до Медины"
  36. Мухаммад Тахир аль-Карахи «Три имама». Перевод с арабского. — Махачкала: Дагучпедгиз, 1990. — С. 45—46.
  37. Книга:Гизетти А. Л.: Сборник сведений о потерях Кавказских войск|45—48
  38. Милютин Д. А. Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане. — СПб.: тип. военно-учебных заведений, 1850.
  39. Г. Ф. Кривошеев. Россия и СССР в войнах XX в. Потери вооружённых сил. Олма-Пресс, 2001.: Вооружённые конфликты на Северном Кавказе (1920—2000 гг.). С. 568.
  40. Первая Кавказская война 1817—1864 гг: ч. 1. Имамат (государство) Шамиля, 1840—1859 гг.; ч. 2. Покорение Закубанья, 1858—1864 гг.
  41. Рапорт ген.-адъют. Нейгардта ген.адъют. Чернышеву об управлении, введенном Шамилем в Чечне.. vostlit.info (20.11.1843). Дата обращения: 2021.02.15.
  42. Рапорт начальника центра Кавказской линии ген.-м. Пирятинского ген.-адъют. Граббе о прибытии Шамиля и Ахверди-Магомы в Чечню.. vostlit.info (14.04.1842). Дата обращения: 8 апреля 2021.
  43. Избрание Шамиля имамом Чечни и всеобщее воспитание чеченцев в 1840 году. gazavat.ru (13.09.2012). Дата обращения: 2021.03.14.
  44. Воспоминания Григория Ивановича Филипсона
  45. Стр. 615 — История Чечни
  46. Казиев, 2010, с. 106.
  47. Стр. 616 — История Чечни
  48. Халидова М. Р. Образ наиба Ахбердил Мухаммеда как идеального героя в фольклоре о Кавказской войне // Вестник ДНЦ РАН. — Махачкала: ДНЦ РАН, 2014. № 52. С. 123—129. ISSN 1684-792X.
  49. Образ Наиба Хаджи-Мурата в фольклоре народов Дагестана (К 200-летию со дня рождения Хаджи-Мурата). М. Р. Халидова. Институт языка, литературы и искусства им. Гамзата Цадасы ДНЦ РАН. Вестник Дагестанского научного центра. 2016. № 62. стр.73-74
  50. Ясулов Г. «Хунзахские предания о Хаджи-Мурате» / подгот. к изд. аджам. текст Д. М. Маламагомедов. Махачкала, 2009. — С. 40-42.
  51. Русские в имамате Шамиля. Кавказский узел. Дата обращения: 21 августа 2019. Архивировано 25 марта 2013 года.
  52. Стр. 617 — История Чечни
  53. Д. Хожаев: Чеченцы в Русско-Кавказской войне. / Науч. ред. Т. Мазаева. — Грозный—СПб.: «СЕДА».
  54. Рапорт генерал адъютанта Нейдгардта
  55. Покровский, 2000.
  56. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией / Под ред. А. П. Берже. Тф.: Тип. Глав. управ. наместника кавказского, 1884. — Т. 9. — 1013 с.
  57. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля / Предисл. Н. Н. Покровского, введ. и прим. В. Г. Гаджиева. М.: РОССПЭН, 2000. — 511 с. — ISBN 5-8243-0078-X.
  58. Дневник полковника Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во время пребывания его в гор. Калуге с 1859 по 1862 гг. АКАК, Т. 9. — Тф.: 1883.
  59. РОССИЯ
  60. Гейман В. А.
  61. Бекендорф К. К. Воспоминания о кавказской летней экспедиции
  62. Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана / Пер. с англ.  В. Симакова. М.: Крон-Пресс, 1998. — С. 258. — ISBN 5-232-00702-5.
  63. Дон. — Ростов н/Д..: Молот, 2008. — С. 227. — Вып. 1—3.
  64. Гизетти А. Л. Сборник сведений о потерях Кавказских войск во время войн Кавказско-горской, персидских, турецких и в Закаспийском крае. 1801—1885 гг / Под ред. В. А. Потто. Тф.: Тип. Я. И. Либермана, 1901. — С. 84—85.
  65. Казиев Ш. М. Имам Шамиль. М.: Молодая гвардия, 2010. — (ЖЗЛ). — ISBN 978-5-235-03332-0.
  66. Рунов В. А., Куликов А. С. Все Кавказские войны России. Самая полная энциклопедия. М.: Эксмо, 2013. — С. 134. — ISBN 978-5-699-67338-4.
  67. Хурш Б. Оборона Салты // Горцы Кавказа. — Париж, 1930. Вып. 19—24. С. 26—27.
  68. Исаков П. Н. Из записок Н. В. Исакова // Русская старина / Ред.-изд. П. Н. Воронов. СПб., 1917. Т. 171, № 7. С. 1.
  69. Казиев Ш. М. Имам Шамиль / Изд. 2-е испр. — М.: Молодая гвардия, 2003. — 378 с.
  70. Шульгин С. Н. Из дагестанских преданий о Шамиле и его сподвижниках. (По воспоминаниям Сейида Абдурахима, сына Джемал эд-дина). — Махачкала, 2008. — С. 47.
  71. Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1909. Вып. 40. С. 67.
  72. Гулла и Казанбий Хаджи-Мурат. Предания о Хаджи-Мурате // Дагестанский сборник. Махачкала, 1927. С. 47.
  73. Хаджимурад – предатель или герой? ( версия Адалло Алиева )
  74. Стр. 618 — История Чечни
  75. Патимат Тахнаева, старший научный сотрудник Института востоковедения при РАН.
  76. Гомборцы. История 1-го Кавказского стрелкового Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича батальона с-156.. runivers.ru. Дата обращения: 28 октября 2019.
  77. Стр. 620 — История Чечни
  78. История 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка. (1726—1880) : [в 3 т.] / составил А. Зиссерман. — Санкт-Петербург, 1881.
  79. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — 2-е изд. М.: Политиздат, 1958. — Т. 10. — С. 348.
  80. Задонский Н. А. Жизнь Муравьёва: Документальная историческая хроника. М.: Современник, 1970. — С. 370.
  81. Егоршин, 1994, с. 34—36.
  82. Соболев Б. И. Штурм будет стоить дорого…: Кавказская война XIX века в лицах / Ред. Я. Лисакович. М.: Е. Б. Виноградова, 2001. — С. 74. — ISBN 5-901575-01-6.
  83. Тарле Е. В. Крымская война. — Москва—Берлин: Директ-Медиа, 2015. — С. 2150. — ISBN 978-5-4475-5450-7.
  84. Панеш А. Д. Крымская война 1853—1856 гг. в контексте политической ситуации в Западной Черкесии и в государстве Шамиля // Вестник науки Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. М. Керашева. — Майкоп: АРИГИ, 2015. № 7 (31). С. 131—138. ISSN 2303-9159.
  85. Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном в (1854—1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 121. № 483. 1856
  86. Церетели Г. В. Вновь найденные письма Шамиля.
  87. Русская старина. Том XXXVI. 1882. Выпуски 10-12. runivers.ru. Дата обращения: 27 августа 2021.
  88. Книга сподвижника имама Гаджи-Али «Сказание очевидца о Шамиле»
  89. Милютин Д. А. Гуниб: Пленение Шамиля // Родина. — 2000. № 1. Архивировано 9 января 2013 года.
  90. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля / Предисл. Н. Н. Покровского, введ. и прим. В. Г. Гаджиева. — М.: РОССПЭН, 2000.
  91. Дагестанский сборник, III том, Махач-Кала, 1927 г.
  92. Фадеев Р. А. Шестьдесят лет Кавказской войны.
  93. Рук. фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 362. Л. 41. Перевод с араб. яз., современный оригиналу
  94. Хайдарбек Геничутлинский Историко-биографические и исторические очерки. Перевод с арабского Т. М. Айтберова. Под редакцией М. Р. Мугумаева. Вступительная статья, комментарии и общая редакция профессора В. Г. Гаджиева. Махачкала — 1992 г.
  95. Черкасов П. «Мы не встретимся в раю» // Родина. — 2005. № 3. Архивировано 8 января 2013 года.
  96. Покровский, 2000, с. 479—488.
  97. Кабузан В. М. Население Северного Кавказа в XIX—XX веках. — СПб., 1996. С.145.
  98. Иванов Р.Н. Путешествие знаменитого пленника третьего имама Дагестана и Чечни Шамиля из Гуниба в Санкт-Петербург. М.: РУДИ, 1997. — С. 27.
  99. Соболев Б. И. Штурм будет стоить дорого... Кавказская война XIX века в лицах. М. : Изд. Е. Б. Виноградова, 2001. — С. 111. — 127 с.
  100. Чичагова М.С. Шамиль на Кавказе и в России. СПб.: Типографія и Литографія С. Муллеръ и И. Богельманъ, 1889. — С. 118.
  101. Густерин П. В. Коран как объект изучения. — Саарбрюккен : LAP LAMBERT Academic Publishing. — 2014. — С. 54. — ISBN 978-3-659-51259-9.
  102. Пожидаев Г. А. Имам Шамиль: «Мой священный долг … внушить детям моим их обязанности пред Россиею …». // Военно-исторический журнал. — 2001. — № 2. — С.78-89.
  103. Дневник полковника Руновского, состоящего приставом при Шамиле во время его пребывания в городе Калуге с 1859 по 1862 год // Акты Кавказской археографической комиссии. Т. XII. — Тифлис, 1904. — С. 1422.
  104. Гогитидзе М. Д.. Военная элита Кавказа II, Генералы и адмиралы народов Северного Кавказа. — Тбилиси: Меридиани, 2011. — ISBN 978-9941-0-3391-9. — С. 108.
  105. Wagner F. Schamyl als Feldher, Sultan und Prophet. Leipzig, 1854. S. v, 1-4, 60-63.
  106. Zaccone P. Schamyl ou le libérateur du Caucase. Paris, 1854. P. 6-7.
  107. Texier E. Schamyl. Paris, 1854. P. 3.
  108. Ibid. P. 33-34.
  109. Schamyl and the War in the Caucasus // Blackwood’s Edinburgh Magazine. Vol. LXXVII (1855). P. 173—175.
  110. Ibid. Vol. LXXVI (1854). P. 95-97.
  111. Гамзаев М. Имам Шамиль. — Мх., Тарих, 2010.
  112. Thierry de Montbrial. Postface // À la conquête du Caucase : Épopée géopolitique et guerres d’influence : [фр.] / Eric Hoesli. — Paris : Syrtes, 2006. — P. 618. — 687 p. — ISBN 2-84545-130-X. — «Nous commençons par apprendre dans le détail ce qu’il en a coûté aux Russes de conquérir la Tchétchénie et le Daghestan, et nous nous prenons de sympathie pour Chamil, dont certains traits nous font pourtant penser au Ben Laden qui obsède le monde occidental d’aujourd'hui».
  113. Nicolas Verdan. Portrait du Caucase, un monde otage de la violence (фр.) // La Tribune de Genève. — 2006. — 19 octobre. — «Plus troublant encore: la résistance islamique de l’imam Chamil, en guerre avec Moscou au début du XIXe, nous confronte avec le combat d’un certain Ben Laden. Eric Hoesli aurait pu souligner de tels liens».
  114. Bernard Guetta. Le Caucase, enjeu de la furie mondiale (фр.) // Le Temps. — 2006. — 21 octobre. — «Comment ne pas voir un précurseur de ben Laden dans ce „Lion du Caucase“, ce Chamil qui arrêtait la progression des tsars là même où Vladimir Poutine est, maintenant, défié?»
  115. Пржецлавский П. Г. «Дневник»
  116. 221
  117. Гаджиев Булач Имадутдинович. Дочери Дагестана.
  118. Газават.ру:: Личности2
  119. Гаджиев Б. И. Джамалутдин // Дагестан в истории и легендах / Под. ред. Ф. Астратьянца. Мх.: Дагкнигоиздат, 1965. — С. 73—78. — 203 с.
  120. Пронин А. Джамалуддин, сын Шамиля // АиФ Долгожитель. М.: Аргументы и факты, 18 июля 2003. № 14 (26).
  121. Газават.ру:: Личности2
  122. Татарский мир • «Дом Шамиля» (недоступная ссылка). Дата обращения: 21 декабря 2012. Архивировано 21 мая 2013 года.
  123. Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «Об утверждении произведённых Президиумом Верховного Совета Дагестанской АССР переименований населённых пунктов»
  124. В Турции установлен памятник имаму Шамилю
  125. Имам Шамиль и Кубок мира
  126. В Турецкой Анкаре открыли памятник имаму Шамилю.. | Голос Дагестана | ВКонтакте. vk.com. Дата обращения: 14 октября 2021.

Литература

Ссылки

This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.