Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом

В советской и российской историографии принято считать, что цели Великобритании и Франции в начавшихся переговорах в Москве заключались в следующем: отвести от своих стран угрозу войны; предотвратить возможное советско-германское сближение; демонстрируя сближение с СССР, достичь соглашения с Германией; втянуть Советский Союз в будущую войну и направить германскую агрессию на Восток. Как правило, отмечается, что Великобритания и Франция, стремясь сохранить видимость переговоров, в то же время не желали равноправного союза с СССР. В постсоветский период появились указания на то, что Запад был более заинтересован в союзе с СССР, нежели советское руководство — в союзе с Великобританией и Францией. Что касается целей СССР на этих переговорах, то этот вопрос является предметом дискуссии. Как правило, считается, что советское руководство ставило перед дипломатами три основные задачи — предотвратить или оттянуть войну и сорвать создание единого антисоветского фронта. Сторонники официальной советской версии считают, что стратегической целью советского руководства летом 1939 года было обеспечение безопасности СССР в условиях начавшегося кризиса в Европе; их оппоненты указывают, что советская внешняя политика способствовала столкновению Германии с Великобританией и Францией в расчёте на «мировую революцию»[2].

Переговоры начались в апреле, однако долгое время продвижения вперёд на них не отмечалось. Лишь 24 мая Великобритания наконец приняла решение идти на союз с СССР. 27 мая Чемберлен, опасаясь, что Германии удастся нейтрализовать СССР, направил послу в Москве инструкцию, предписывающую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи, военной конвенции и гарантий государствам, которые подвергнутся нападению Гитлера. Англо-французский проект был разработан на основе советских предложений от 17 апреля.

31 мая на сессии Верховного Совета СССР в выступлении Молотова прозвучала критика позиции Великобритании и Франции, которые, по его словам, лишь демонстрировали уступки и не хотели дать гарантии прибалтийским государствам. В этих условиях, отметил Молотов, «мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей» с Германией и Италией. Тем самым Москва стремилась оказать давление как на Великобританию и Францию, так и на Германию[2].

Согласно англо-французскому проекту соглашения от 27 мая (с советскими поправками от 2 июня), который был взят за основу дальнейших переговоров, вступление союза в силу предусматривалось в следующих случаях:

• в случае нападения одной из европейских держав (то есть Германии) на одну из договаривающихся сторон;
• в случае германской агрессии против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии или Финляндии (предполагалось, что договаривающиеся стороны дадут гарантии защиты всем этим государствам);
• в случае, если одна из сторон будет вовлечена в войну из-за предоставления помощи по просьбе третьей европейской страны.

1 июля Великобритания и Франция согласились дать гарантии прибалтийским государствам.

8 июля Великобритания и Франция констатировали, что договор с СССР в целом согласован, однако советская сторона выдвинула новые требования (речь идёт о расширенной формулировке понятия «косвенная агрессия», не соответствовавшей международному праву), отказавшись идти на какие-либо уступки. Кроме того, СССР настаивал на одновременном заключении политического договора и военной конвенции. 19 июля британское руководство решило согласиться на военные переговоры для того, чтобы затруднить советско-германские контакты и усилить свои позиции в отношении Германии. Считалось, что военные переговоры позволят не допустить советско-германского сближения и затянуть время до осени, когда Германия в силу погодных условий не решится начать войну[2].

23 июля советской стороной было предложено начать переговоры военных миссий в Москве, не дожидаясь достижения политического соглашения. 25 июля английская, а 26 июля французская стороны ответили согласием. Глава МИД Великобритании Галифакс при этом заявил, что делегация сможет выехать через 7-10 дней, но состав её ещё не определён. В результате английская и французская миссии отправились в Москву 5 августа, выбрав при этом самый продолжительный способ передвижения — морем до Ленинграда (ныне Санкт-Петербург) и далее поездом. В Москву миссии прибыли только 11 августа.

Чемберлен не верил ни в возможность достижения соглашения с СССР, ни в военный потенциал Красной Армии[28], надеялся использовать переговоры лишь как средство давления на Гитлера и потому всемерно их затягивал[29].

Инструкции британской и французской военных делегаций предусматривали, что «до заключения политического соглашения делегация должна… вести переговоры весьма медленно, следя за развитием политических переговоров». Всё ещё надеясь достичь договорённости с Германией, британское правительство не желало в результате переговоров с СССР «быть втянутым в какое бы то ни было определённое обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно более общими формулировками»[2].

Сталин также не рассчитывал на реальное заключение соглашения с Англией и Францией, а рассматривал переговоры как средство дипломатической игры, с одной стороны — с Германией, с другой стороны — с Англией и Францией, с целью остаться вне европейской войны.[30]

14 августа на переговорах с военными миссиями Великобритании и Франции советская сторона подняла вопрос о проходе Красной Армии через Польшу и Румынию[2], но вопрос о пропуске Красной Армии через территорию Польши, по виленскому и галицийскому коридорам — без чего, по мнению советской стороны, не могла быть отражена возможная германская агрессия[31], оказался «мёртвой точкой», на которой переговоры застыли. Поляки отказывались пропускать Красную Армию через свою территорию, несмотря на давление со стороны Франции[31]. 17 августа в переговорах был сделан перерыв.

17—19 августа Великобритания и Франция уточняли позицию Польши относительно прохода Красной Армии и пытались добиться её согласия, но Варшава осталась при своём мнении. Утром 21 августа началось последнее заседание англо-франко-советских военных переговоров, в ходе которого стало ясно, что переговоры зашли в тупик. Тем не менее формально переговоры прерваны не были. 22 августа советская пресса сообщила о предстоящем приезде в Москву Риббентропа для заключения пакта о ненападении, при этом СССР информировал Великобританию и Францию, что «переговоры о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры». В тот же день Франция попыталась вновь добиться от Польши согласия на проход Красной Армии, чтобы иметь возможность ограничить значение будущего советско-германского пакта или сорвать его подписание. Глава французской военной миссии, получивший наконец полномочия на подписание военной конвенции, пытался 22 августа настоять на продолжении военных переговоров, но глава советской военной миссии, сославшись на то, что «позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна», предложил не торопиться с продолжением переговоров[2].

«Прусский вассалитет Москве». Карикатура из польской газеты «Муха», 8 сентября 1939. Подпись: «Пакт мы тебе, Риббентроп, подписали. Ты ручку нам поцелуй, пакт возьми, а что мы будем дальше делать — это мы ещё подумаем»

«Интересно, сколько продлится медовый месяц?». Клиффорд Берримен. («The Washington Star», октябрь 1939)

Правительства восточноевропейских стран относились к СССР с глубоким недоверием. В мае 1939 года, несмотря на обострение отношений с Германией, польское министерство иностранных дел заявило, что Польша не хочет связывать себя какими-либо соглашениями с СССР[31].

Предвоенную политику Польши американский историк Уильям Ширер характеризует как «самоубийственную». Ширер отмечает, что Польша с 1934 г. неуклонно поддерживала Германию в ущерб Версальской системе. При этом между Польшей и Германией существовал острый территориальный спор по поводу Данцигского коридора, разделявшего германскую территорию на две части. Отношения между Польшей и СССР были прохладными, начиная с советско-польской войны, в ходе которой Польша переместила свою границу к востоку от линии Керзона (в результате этого около 6 миллионов этнических белорусов и украинцев оказались в Польше). После кончины Пилсудского политику Польши определяли ветераны советско-польской войны, такие как Бек и Рыдз-Смиглы, настроенные на конфронтацию с СССР. Таким образом, по Ширеру, Польша имела границу, «неприемлемую» ни для Германии, ни для СССР, при этом не будучи достаточно сильной, чтобы иметь возможность ссориться с обоими соседями одновременно[32].

Прибалтийские страны, как отмечает эстонский историк д-р Магнус Илмьярв, не доверяли СССР как по причинам исторического свойства, так и из-за разницы режимов. Начавшиеся летом 1939 г. англо-франко-советские переговоры вызывали их опасения, что, войдя в эти страны, Красная Армия установит там большевистский режим и, в конце концов, откажется уйти. К тому же прибалтийские страны после опыта Мюнхена не верили, что Великобритания и Франция реально выполнят свои обязательства по их защите в случае германской агрессии[33].

В результате, правительства Эстонии и Латвии заявили, что всякую гарантию, данную без их просьбы, будут рассматривать как акт агрессии, после чего поспешили заключить пакты о ненападении с Германией. 7 июня были подписаны германо-латвийский и германо-эстонский договоры (договор с Литвой был заключён ещё в марте[34]), согласно которым они формально сохраняли нейтралитет, однако обязались предпринимать «с согласия Германии все необходимые меры военной безопасности по отношению к Советской России».[35] При этом Германия не только обещала не нападать на прибалтийские страны, но и гарантировала им помощь в случае агрессии со стороны СССР. Это вызвало у прибалтийских правительств ощущение безопасности — как оказалось вскоре, ложное[36]. Высокопоставленные немецкие военные (Франц Гальдер и Вильгельм Канарис) посетили балтийские страны и вели там переговоры о военном сотрудничестве. По сообщению германского посланника в Таллине, начальник штаба эстонской армии Рэк заявлял ему, что Эстония может содействовать Германии в установлении контроля над Балтийским морем, в том числе в минировании Финского залива против советских военных кораблей[31].

28 июня 1939 года Молотов принял Шуленбурга и говорил с ним о нормализации отношений с Германией как о деле желаемом и возможном[23].

1 июля Москва намекнула Берлину, что «ничто не мешает Германии доказать серьёзность своего стремления улучшить свои отношения с СССР». 3 июля Германия предложила Москве договориться о будущих судьбах Польши и Литвы. 4 июля СССР проинформировал Италию, что пойдёт на договор с Великобританией и Францией только тогда, когда они примут все советские условия, и вновь заявил, «что ничто не мешает германскому правительству доказать на деле серьёзность и искренность своего стремления улучшить отношения с СССР»[2].

18 июля советский торгпред Е. И. Бабарин передал экономическому советнику германского МИД Карлу Шнурре (нем. Karl Schnurre) проект торгового соглашения и перечень сырьевых товаров, которые СССР готов поставить Германии.

24 июля Карл Шнурре в беседе с советским временным поверенным в делах Г. И. Астаховым после обсуждения текущих экономических вопросов изложил план улучшения германо-советских политических отношений (предварительно оговорив эту часть беседы как неофициальный обмен мнениями). Немецкий план включал: 1) заключение торгово-кредитного договора; 2) нормализацию отношений в области прессы и культурных отношений, установление атмосферы взаимного уважения; 3) политическое сближение. При этом Шнурре заметил, что ранее неоднократные попытки германской стороны поднять эту тему были проигнорированы советской стороной[37]. 26 июля Шнурре продолжил развивать эту тему, пригласив, по указанию Риббентропа, Астахова и заместителя торгпреда Е. И. Бабарина в берлинский ресторан «Эвест». Третий пункт плана был несколько конкретизирован немецкой стороной: «или возвращение к тому, что было раньше <договор о нейтралитете 1926 г.>, или же новое соглашение, которое примет во внимание жизненные политические интересы обеих сторон»[38]. О позиции Германии Астахов сообщил в телеграмме:

Германия готова разговаривать и договориться с нами [СССР] по всем интересующим обе стороны вопросам, дав все гарантии безопасности, какие мы захотели бы от неё получить. Даже в отношении Прибалтики и Польши договориться было бы так же легко, как было в отношении Украины (от которой Германия отказалась)[24][38].

Тем временем 2−3 августа Германия вновь предложила улучшить отношения с СССР на базе разграничения интересов сторон в Восточной Европе. Риббентроп впервые сделал официальное заявление на тему германо-советского сближения, в котором, в частности, содержался намёк на раздел сфер влияния:

По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Чёрного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться…

Что касается Польши, то за развивающимися событиями мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации со стороны Польши мы урегулируем вопрос с Польшей в течение недели. На случай этого я сделал тонкий намёк на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши.[24].

8−10 августа советское руководство получило от Астахова сведения о том, что немцы «готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывшей германской Польши (быть может, с прибавкой до линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции». Такая договорённость, однако, подразумевала отказ СССР от договора с Великобританией и Францией[24]. 11 августа советское руководство согласилось на начало постепенных переговоров по этим вопросам в Москве. 13 августа Германия уведомила СССР, что согласна вести переговоры в Москве[2].

14 августа в ходе совещания с военными Гитлер заявил о своём решении начать войну с Польшей, поскольку «Англия и Франция не вступят в войну, если ничто не вынудит их к этому». У германского руководства усиливалась уверенность в том, что Великобритания пока не готова к войне, и в этих условиях следует не связывать себе руки соглашением с Великобританией, а воевать с ней. Великобритания и Франция, в свою очередь, всё ещё не были уверены в том, что Германия будет воевать с Польшей. 18−20 августа Польша, категорически отвергавшая сотрудничество с СССР, была готова к переговорам с Германией для обсуждения германских условий территориального урегулирования, но Берлин, взявший курс на войну, уже не интересовало мирное решение вопроса. Германо-польские переговоры так и не состоялись[2].

15 августа Германия через посла Шуленбурга передала Москве широкие предложения и поставила вопрос о приезде в Москву министра иностранных дел И. Риббентропа. В ответ Молотов выдвинул предложение о заключении полноценного пакта вместо предложенной Шуленбургом совместной декларации о неприменении силы друг против друга[26].

17 августа Германия приняла все предложения СССР и вновь предложила ускорить переговоры путём приезда Риббентропа в Москву. СССР предложил сначала подписать экономический договор, а потом договориться о пакте и протоколе. 19 августа Германия сообщила о своём согласии «учесть всё, чего пожелает СССР», и вновь настаивала на ускорении переговоров. Советская сторона передала в Берлин проект пакта о ненападении (в постскриптуме содержался набросок будущего секретного протокола[26]) и дала согласие на приезд Риббентропа 26−27 августа. В тот же день было подписано советско-германское торговое соглашение, о чём было сообщено в прессе[2].

Для Гитлера эта отсрочка была неприемлема, поскольку срок нападения на Польшу уже был назначен, и Гитлер спешил закончить кампанию до начала осенних дождей. 21 августа в 15 часов посол Шуленбург передал Молотову телеграмму от Гитлера «господину И. В. Сталину», в которой фюрер сообщал о своём согласии с советским проектом пакта о ненападении и о готовности выработать «дополнительный протокол» в ходе визита в Москву «ответственного государственного деятеля Германии». Указав на угрозу германо-польского кризиса, Гитлер предлагал принять Риббентропа «во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол». В 17 часов Молотов передал Шуленбургу ответ Сталина «рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру» с сообщением о согласии советского правительства «на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа»[2]. Через несколько минут об этом было объявлено по берлинскому радио, немецким кораблям были отданы приказы занять боевые позиции, а на совещании с военными, состоявшемся 22 августа, Гитлер заявил о своём твёрдом намерении начать войну с Польшей.

Суммируя события августа 1939 года с точки зрения Германии, М. Мельтюхов отмечает, что в этот период для германского руководства в решающую фазу вступил вопрос о выяснении позиции Великобритании и СССР в случае войны с Польшей: 2−3 августа Германия активно зондировала Москву, 7 августа — Лондон, 10 августа — Москву, 11 августа — Лондон, 14−15 августа — Москву. На 23 августа были запланированы сразу два визита: британскому правительству 21 августа Берлин предложил принять для переговоров рейхсмаршала Геринга, а советскому — министра иностранных дел Риббентропа для подписания пакта о ненападении. И СССР, и Великобритания ответили согласием. 22 августа Гитлер сделал свой выбор и, исходя из необходимости прежде всего подписать договор с СССР, отменил поездку Геринга, хотя Лондон об этом известили лишь 24 августа[2].

Этот выбор М. Мельтюхов считает возможным объяснить рядом факторов. Во-первых, германское командование было уверено, что вермахт в состоянии разгромить Польшу, даже если её поддержат Великобритания и Франция, тогда как выступление СССР на стороне антигерманской коалиции означало для Германии катастрофу. Во-вторых, соглашение с СССР было призвано удержать Великобританию и Францию от вмешательства и дать Германии возможность противостоять вероятной экономической блокаде западных держав. В-третьих, не последнюю роль, по мнению историка, играл и субъективный момент: Великобритания в предшествовавшие годы часто шла на уступки Германии, и нацистское руководство, видимо, привыкло к этому. Что же касается советского руководства, то оно, напротив, было крайне неуступчивым, и выраженную им готовность к соглашению следовало использовать без промедления. Кроме того, подписание пакта должно было окончательно похоронить англо-франко-советские военные переговоры[2].

Слева: раздел сфер интересов в Восточной Европе по дополнительному протоколу.
Справа: фактические территориальные изменения к 1941 году.
Оранжевым цветом изображены территории, отходящие и отошедшие к СССР, голубым — территории, отошедшие к нацистской Германии, фиолетовым — территории, оккупированные Германией (Варшавское генерал-губернаторство, Норвегия и протекторат Богемия и Моравия)

Оценки юридической стороны договора противоречивы. Согласно мнениям одних историков, Договор о ненападении сам по себе (без протокола) не содержит ничего необычного и представляет собой типичный договор о ненападении, примеры которых часты в тогдашней европейской истории (см., например, аналогичный пакт между Германией и Польшей)[53][54].

А. А. Пронин[55] придерживается другого мнения, указывая на то, что в договоре отсутствовал пункт, отменяющий его действие в случае, если одна из сторон совершит агрессию (такой пункт присутствовал в большинстве договоров о ненападении, заключённых СССР). В исходном советском проекте договора соблюдение нейтралитета имело предпосылкой ситуацию, при которой другая сторона окажется «объектом насилия или нападения со стороны третьей державы», но окончательная редакция статьи II договора предполагала соблюдение нейтралитета в случае, если одна из сторон станет не объектом нападения, но «объектом военных действий со стороны третьей державы». Такие формулировки были типичны для дипломатии нацистской Германии: например, договор о ненападении между Германией и Латвией и договор о ненападении между Германией и Эстонией декларировали соблюдение нейтралитета «при любых обстоятельствах»; однако СССР до сих пор их не использовал. В результате договор широко открывал двери для любого нападения Германии, «спровоцированного» якобы актом насилия со стороны третьей державы[55]. А. А. Пронин также указывает, что договор тесно связан с секретным протоколом и не может оцениваться отдельно от него, равно как и вне конкретной предвоенной ситуации тех дней. Секретный протокол к договору относил к сфере интересов СССР в Прибалтике Латвию, Эстонию и Финляндию, Германии — Литву; в Польше раздел проходил по линии Нарев-Висла-Сан, Вильнюс переходил от Польши Литве. При этом, сам вопрос о том, желательно ли с точки зрения интересов договаривающихся сторон сохранение польского государства, предоставлялся «ходу дальнейшего политического развития», но в любом случае должен был решаться «в порядке дружественного обоюдного согласия». Кроме того, СССР подчеркнул свой интерес к Бессарабии, а Германия не возражала против интересов СССР в этом регионе Румынии. Дополнительный протокол оценивается А. А. Прониным как юридически неправомерный, поскольку он касался третьих стран.

Гитлеровцы уничтожают пограничные знаки на польско-германской границе. 1939 г.

Вопрос о последствиях, которые имело подписание пакта о ненападении, до сих пор является предметом бурной дискуссии.

По мнению ряда современных российских историков, благодаря заключению этого договора Советский Союз:[62][63]

• вернул себе территории, ранее принадлежавшие Российской империи, расширив таким образом свои пределы.[62];
• отсрочил на два года начало войны и устранил угрозу войны на два фронта благодаря ухудшению германо-японских отношений[62];
• предотвратил создание враждебной ему коалиции Германии, Англии и Франции[62].

К негативным последствиям пакта в отечественной историографии относят дезориентацию антифашистских сил и укрепление антисоветских тенденций на Западе, сворачивание антифашистской пропаганды и ослабление единого антифашистского фронта, предоставление Германии свободы манёвра в Европе, снабжение Германии советским сырьём и продовольствием, притупление бдительности в отношении Германии, снижение международного престижа СССР. По мнению В. И. Дашичева, СССР к лету 1941 года оказался в международной изоляции. Г. А. Куманёв считает, что пакт представлял для СССР не более чем временное достижение нестабильного нейтралитета, и Сталин прекрасно это осознавал: накануне подписания договора он признавался, что это выбор нелёгкий и даже тяжёлый, тем не менее «плюсов» для Советского Союза всё же больше. По мнению Куманёва, «Пакт давал СССР выигрыш времени, в то время как Гитлер приступил к осуществлению масштабных военных действий против целого ряда государств»[64]. В. М. Кулиш и В. Я. Сиполс оспаривают версию об оттяжке войны с Германией, указывая, что в 1939 году Германия не собиралась нападать на СССР и в последующее время была занята захватом Европы, что не позволяет говорить об отсрочке войны[2].

Как считает российский историк О. Б. Мозохин, заключение договора с Гитлером, как и последовавшие за ним военный конфликт с Финляндией и исключение СССР из Лиги Наций, подорвало международный авторитет Советского Союза как реальной силы, способной противостоять нацизму, и осложнило участие зарубежных коммунистических партий в антифашистском движении, поскольку по указанию Коминтерна они прекратили политическую и пропагандистскую работу против нацистской Германии[61].

К негативным последствиям для народов Восточной Европы относят утрату независимости Польши, Литвы, Латвии и Эстонии[65][66][67][68].

По мнению Н. В. Павлова, договор не означал никаких изменений в проводимой до этого антисоветской политике и программных целях Германии, что доказывает высказывание Гитлера за двенадцать дней до его подписания, 11 августа 1939 года, в разговоре с Карлом Буркхардом: «Всё, что я делаю, направлено против России; если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, я буду вынужден договориться с русскими, разбить Запад, и затем, после его разгрома, концентрированными силами обратиться против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы нас не уморили голодом, как в последней войне». Гитлер таким образом пытался избежать войны на два фронта и обеспечить свободу действий в Польше и на Западе, чем он и воспользовался[12][69].

Как отмечает М. Мельтюхов, благодаря соглашению с Германией СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. Советскому Союзу удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Великобритании и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке. Разумеется, за это СССР пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо-польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду[2].

Важной проблемой историографии событий 1939 года является вопрос о связи советско-германского пакта с началом Второй мировой войны. В этом вопросе мнения исследователей разделились. Согласно мнению западной историографии и ряда отечественных авторов, пакт способствовал началу Второй мировой войны. Этот тезис исходит из позиции британского руководства, сформулированной 30 августа 1939 года, о том, что «судьба войны и мира находится сейчас в руках СССР» и его вмешательство может предотвратить войну. По мнению других, пакт не оказал никакого влияния на начало германо-польской войны (и Второй мировой войны), поскольку нападение на Польшу было запланировано ещё в апреле 1939 года. Так, в частности, историк В. П. Смирнов полагает, что, хотя пакт «значительно облегчил Гитлеру изоляцию и разгром Польши», его «нельзя считать ни причиной нападения Германии на Польшу, ни причиной Второй мировой войны»[70].

Как указывает в своей работе М. Мельтюхов, заключение советско-германского пакта о ненападении продолжает оставаться одной из ключевых тем отечественной историографии событий 1939 года. В центре дискуссии остаются причины согласия советского руководства на подписание соглашения с Германией. Сторонники официальной советской версии событий стараются доказать, что пакт был вынужденным шагом. Другие исследователи указывают на то, что это был сознательный выбор Сталина, обусловленный целями, которые он преследовал[2].

По словам Мельтюхова, имеющиеся в распоряжении историков документы свидетельствуют о стремлении советского руководства использовать противоречия между другими великими державами для усиления своего влияния в мире. Нарастание напряжённости в отношениях между Великобританией и Германией вело к тому, что обе эти страны были заинтересованы в благожелательной позиции СССР, и вынуждало их идти на уступки СССР. От советского руководства требовалось проведение осторожного внешнеполитического курса, гибко реагировавшего на изменения международной ситуации. В этом смысле, по мнению историка, советская внешняя политика 1939 года даёт «прекрасный пример подобного лавирования в собственных интересах»[2].

1. Уинстон Черчилль — премьер-министр Великобритании в 1940—1945:

Только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт.

Невозможно сказать, кому он внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это могло быть только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным. Сталин, без сомнения, думал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России после года войны против западных держав. Гитлер следовал своему методу «поодиночке». Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет.

В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских калёным железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, ещё не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчётливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной.

— Черчилль У. Вторая мировая война. — М.: Воениздат, 1991, т. 1, часть 1, глава 21.

2. Адольф Гитлер — фюрер и рейхсканцлер Германии:

Благодаря этим соглашениям гарантируется благожелательное отношение России на случай любого конфликта и то, что уже более не существует возможности участия в подобном конфликте Румынии!

— Документы и материалы о советско-германских отношениях[38]

Наши враги рассчитывали ещё на то, что Россия станет нашим противником после завоевания Польши. Враги не учли моей решимости. Наши враги подобны маленьким червячкам. Я видел их в Мюнхене. Я был убеждён, что Сталин никогда не примет предложения англичан. Только безоглядные оптимисты могли думать, что Сталин настолько глуп, что не распознает их истинной цели. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Отставка Литвинова явилась решающим фактором. После этого я моментально понял, что в Москве отношение к западным державам изменилось.

Я предпринял шаги, направленные на изменение отношений с Россией. В связи с экономическим соглашением завязались политические переговоры. В конце концов от русских поступило предложение подписать пакт о ненападении. Четыре дня назад я предпринял специальный шаг, который привёл к тому, что Россия вчера объявила о своей готовности подписать пакт. Установлен личный контакт со Сталиным. Послезавтра Риббентроп заключит договор. Теперь Польша оказалась в положении, в котором я хотел её видеть… Положено начало уничтожению гегемонии Англии. Теперь, когда я провёл необходимые дипломатические приготовления, путь солдатам открыт.

— Уильям Ширер. Взлёт и падение Третьего рейха.

3. Иосиф Сталин — секретарь ЦК ВКП(б), с 1941 — председатель Совета Народных Комиссаров — Совета Министров СССР:

Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии.

— Дневник Г. Димитрова, запись 7.09.1939. А. Л. Безыменский. Гитлер и Сталин перед схваткой

Могут спросить: как могло случиться, что Советское Правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского Правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году. Могло ли Советское Правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп. И это, конечно, при одном непременном условии — если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства. Как известно, пакт о ненападении между Германией и СССР является именно таким пактом.

— И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Выступление по радио 3 июля 1941 года

4. Бенито Муссолини, дуче Фашистской партии Италии, премьер-министр Италии:

Что касается соглашения с Россией, то я одобряю его полностью <…> сближение между Германией и Россией необходимо для предотвращения окружения их демократиями

— Документы и материалы о советско-германских отношениях[38]

5. Вячеслав Молотов — Председатель Совета Народных Комиссаров, народный комиссар иностранных дел:

Главное значение советско-германского договора о ненападении заключается в том, что два самых больших государства Европы договорились о том, чтобы положить конец вражде между ними, устранить угрозу войны и жить в мире между собой. Тем самым поле возможных военных столкновений в Европе суживается. Если даже не удастся избежать военных столкновений в Европе, масштаб этих военных действий теперь будет ограничен. Недовольными таким положением дел могут быть только поджигатели всеобщей войны в Европе, те, кто под маской миролюбия хотят зажечь всеевропейский военный пожар.

— Оглашению подлежит: СССР—Германия 1939—1941 (Документы и материалы)[38]

Этот договор (равно как кончившиеся неудачей англо-франко-советские переговоры) показывает, что теперь нельзя решать важные вопросы международных отношений — тем более вопросы Восточной Европы — без активного участия Советского Союза, что всякие потуги обойти Советский Союз и решить подобные вопросы за спиной Советского Союза должны окончиться провалом. Советско-германский договор о ненападении означает поворот в развитии Европы… Этот договор не только даёт нам устранение угрозы войны с Германией… — он должен обеспечить нам новые возможности для роста сил, укрепления наших позиций, дальнейший рост влияния Советского Союза на международное развитие.

— Из выступления Молотова на сессии Верховного Совета СССР по вопросу о ратификации пакта о ненападении.
Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941. М.: Вече, 2000.

6. Курт фон Типпельскирх, генерал вермахта, в 1939 — начальник разведывательного управления Генерального Штаба сухопутных войск:

Напрашивается вопрос: не мог ли какой-нибудь государственный деятель, используя все своё влияние, предотвратить надвигающуюся катастрофу <мировую войну>? То, что Гитлер хотел войны, хотя бы локальной, является документально подтверждённым фактом. Но он бы не добился так легко этой цели, если бы не нашёл необходимых союзников и противников в лице Советского Союза, Англии и Польши. Решающее значение имела позиция Советского Союза. Когда Гитлер заручился его согласием, у него появилась уверенность в том, что он выиграет войну против западных держав. Позиция Советского Союза была также убедительнейшим аргументом, который позволил Гитлеру рассеять сомнения своих военных советников. Последние считали, что трудно предвидеть, какой размах примут военные действия, если они выйдут за рамки локального конфликта, и поэтому на такое расширение войны пойти нельзя.

— К. фон Типпельскирх. История Второй мировой войны (недоступная ссылка — история, копия)

7. Уильям Ширер, американский историк, в 1939 г. корреспондент в Германии:

Франция вместе с Германией и Англией единодушно исключили Россию из числа участников встречи в Мюнхене. Через несколько месяцев западным демократиям пришлось за это расплачиваться. 3 октября, через четыре дня после мюнхенской встречи, Вернер фон Типпельскирх, советник германского посольства в Москве, докладывал в Берлин о последствиях Мюнхена для политики Советского Союза. <…>

В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился её пособником. В Кремле могли возразить — что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене — за счёт маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повёл себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая всё равно отказалась от советской помощи?

О тайной циничной сделке Сталина с Гитлером <по разделу Восточной Европы> <…> знали только в Берлине и Москве. Правда, вскоре о ней узнали все по тем шагам, которые предприняла Россия и которые даже тогда поразили весь мир. <…>

Вступив в Лигу Наций, Советский Союз завоевал репутацию поборника мира и ведущей силы, противостоявшей фашистской агрессии. Теперь этот моральный капитал он быстро терял.

Кроме всего прочего, заключив сделку с Гитлером, Сталин дал сигнал к началу войны, которой наверняка предстояло перерасти в конфликт мирового масштаба. Это он, несомненно, знал. Как оказалось, это была величайшая ошибка в его жизни.

8. Константин Симонов, военный корреспондент на Халхин-Голе, писатель:

Когда мы были там, на Халхин-Голе, когда там шла война, эта возможность удара в спину ножом связывалась с Германией. И вот вдруг наступила странная, неожиданная, оглушающая своею новизной эра предстоящего относительного спокойствия: был заключён пакт о ненападении — с кем? — с фашистской Германией. <…> Хотя мы окружили, разбили, в общем, разгромили, это не будет преувеличением сказать, японцев на монгольской территории, но что будет дальше и начнётся ли большая война с Японией, было неизвестно, как мне тогда казалось, можно было ждать и этого. <…> В моих глазах Сталин был прав, что сделал это. А то, что практически ни Англия, ни Франция, объявив войну немцам, так и не пришли полякам на помощь, подтверждало для меня то, что писалось о бесплодности и неискренности с их стороны тех военных переговоров о договоре, который мог бы удержать Германию от войны. Вдобавок было на очень свежей памяти всё давнее: и Мюнхен, и наша готовность вместе с Францией, если она тоже это сделает, оказать помощь Чехословакии, и оккупация немцами Чехословакии, — всё это было на памяти, и всё это подтверждало, что Сталин прав.

9. Михаил Смиртюков, помощник заместителя председателя Совнаркома СССР (в дальнейшем управляющий делами Совета Министров СССР):

В смещении Молотова, возможно, не последнюю роль сыграл пакт, который он подписал с Риббентропом. Я, конечно же, не присутствовал на переговорах. Только видел, как Риббентроп шел по кремлевскому коридору к кабинету Молотова. Но могу сказать, каким было настроение после подписания пакта.

Наши руководители чувствовали себя так, будто ухватили бога за бороду. Кусок Польши отхватили, Прибалтику получили. Но эйфория начала улетучиваться во время войны с Финляндией. Не стала она четвёртой прибалтийской республикой. А когда стало ясно, что немцы готовятся к войне против СССР, пакт перестал быть большим достижением советского руководства. И пусть не официально, но вину за его заключение Сталин свалил на Молотова.

В СССР на протяжении всего послевоенного периода существование «секретного протокола» к договору о ненападении с Германией категорически отрицалось. На Западе его существование не ставилось под сомнение и было основанием для тезиса о «советской оккупации Прибалтики». С началом в середине 1980-х годов периода перестройки и гласности в СССР стало возможным полноценное расследование всех обстоятельств данного вопроса (подробнее см. Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и СССР#История опубликования).

Вопрос о самом Договоре и, особенно, о секретных приложениях к нему был поднят прежде всего из-за давления со стороны депутатов Балтийской группы[78][79][80]. Для изучения вопроса была создана особая комиссия во главе с секретарём ЦК КПСС Александром Яковлевым. 24 декабря 1989 года Съезд народных депутатов СССР, заслушав доложенные Яковлевым выводы комиссии, принял резолюцию, в которой осудил протокол (отметив отсутствие подлинников, но признав его подлинность, основываясь на графологической, фототехнической и лексической экспертизе копий и на соответствии их содержания последующим событиям)[6]. Тогда же, впервые в СССР, был опубликован текст секретных протоколов (по немецкому микрофильму — «Вопросы истории», № 6, 1989)[81]. В Постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года № 979-1 «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года» указано:

6. Съезд констатирует, что переговоры с Германией по секретным протоколам велись Сталиным и Молотовым втайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР, эти протоколы были изъяты из процедур ратификации. Таким образом, решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несёт ответственности за этот сговор.
7. Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договорённостей с Германией. Съезд признаёт секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания.

Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств.

Дискуссии об исторической роли договора о ненападении и секретных протоколов актуальны и по сей день[82][83][84].

31 мая 2019 года на сайте фонда «Историческая память» были опубликованы сканы советского оригинала Договора о ненападении между СССР и Германией и секретного дополнительного протокола. Сканы были предоставлены Историко-документальным департаментом МИД России[85][86][87]. В 2011 и 2016 годах натурное изображение советского оригинала договора публиковалось в газете «Правда»[88][89].

19 сентября 2019 года Европейский парламент принял резолюцию «О важности сохранения исторической памяти для будущего Европы», в которой осудил подписание Пакта Молотова-Риббентропа Советским Союзом и гитлеровской Германией[90], что «поделило Европу и территории независимых государств между двумя тоталитарными режимами» и «проложило дорогу к началу Второй мировой войны». За резолюцию проголосовали 535 евродепутатов, 66 проголосовали против и 52 воздержались[91]. Эту резолюцию резко осудила Россия; президент страны В. В. Путин на встрече с главами государств СНГ 20 декабря 2019 года заявил, что Пакт о ненападении между СССР и Германией являлся последним в череде подобных документов, тогда как истинные причины войны кроются в политике европейских государств, поощрявшей милитаризацию Германии (англо-германское соглашение 1935 года позволило Германии восстановить военный флот) и её экспансионистские планы (Мюнхенский сговор)[92][93].

В статье для американского консервативного издания «National Interest» в июне 2020 года Владимир Путин назвал присоединение Латвии, Литвы и Эстонии к СССР по пакту Молотова-Риббентропа соответствовавшим международному и государственному праву того времени[94].

В июне 2021 года президент Белоруссии Александр Лукашенко утвердил новый праздник — День народного единства, который будет отмечаться 17 сентября. Эту дату он назвал важной вехой в истории формирования белорусской нации — образованием существующих границ республики, до того бывшей «клочком от центра нынешней Беларуси до Мозыря», «лоскутом». Решение отметить события 17 сентября 1939 года как государственный праздник вызвало резко негативную реакцию МИД Литвы и Польши[95].

К годовщине вступления советских войск на территорию Польши МИД РФ 17 сентября 2021 года опубликовал пост в социальной сети Twitter, в духе советской историографии толковавший ввод советских войск в Польшу как «освободительный поход», встреченный местным населением «с ликованием» и «не позволивший вермахту подойти к Минску». К посту было также прикреплено видео, в котором изложена позиция Москвы относительно событий 1939 года. В частности, приводятся слова президента Владимира Путина, возложившего ответственность за них на тогдашнее руководство Польши и приводится своеобразная интерпретация других исторических фактов: так, территории Западной Беларуси и Западной Украины названы «оккупированными Польшей с 1920-21 годов», хотя существовавшая до 1939 года граница была официально закреплена в договорном порядке — советско-польским Рижским миром 1921 года[95].

Комментарии

Источники

• Некрич А. М. 22 июня 1941 года
• Робертс Дж. Сферы влияния и советская внешняя политика в 1939—1945 гг.: Идеология, расчёт и импровизация
• Дашичев В. Между Молотовым и Риббентропом // novayagazeta.ru
• Сабов А. Д., Жуков Ю. Н. Наш ответ Керзону запоздал?, 11 апреля 2005
• «Страницы истории — повод для взаимных претензий или основа для примирения и партнёрства?» — Статья В. В. Путина в «Gazeta Wyborcza», 31 августа 2009.
• Мифы о Пакте // Радио «Свобода» — «Мифы и репутации», 25 августа 2014
• Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. 23.08.1939. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории»
• Минобороны рассекретило документы о пакте Молотова — Риббентропа
• Хрупкий мир на пороге войны