Аббас I Великий

Аббас I родился 27 января 1571 года в афганском городе Герат в семье шахиншаха Мухаммада Худабенде (1531—1596)[6] и Махди Ульи (?—1579), дочери хакима (губернатора) области Мазендаран, Мир Абдулла-хана. На момент рождения Аббаса его отец, принц Мухаммед Худабенде, был губернатором Хорасана. Ему было 40 лет, и он был старшим сыном шаха Тахмасиба, но согласно шариатскому праву не годился на то, чтобы унаследовать трон отца, поскольку глазная болезнь превратила его практически в слепого человека. Сефевидский летописец Искандер-бек Мюнши описывает Мухаммеда Худабенде как «набожную, аскетичную и кроткую душу». Мать Аббаса, Хайр аль-Ниса бегюм, обладала намного более сильным характером, чем муж, что она вскоре продемонстрирует. Она была княжной из юго-каспийской области Мазендаран, из семейства, которое, как и Сефевиды, притязало на происхождение от шиитских имамов, в данном случае от четвёртого имама Зейналабдина[7]. Половиной Мазендарана в качестве вассала Сефевидов управлял отец Хайр аль-Нисы бегюм вплоть до 1562 года, когда он был убит и его княжество захвачено его кузеном, правившим второй половиной. Хайр аль-Ниса бегюм бежала к сефевидскому двору, где шах Тахмасиб предоставил ей убежище и позднее выдал её замуж за Мухаммеда Худабенде. Тем временем кузен скончался, после чего Тахмасиб вновь разделил княжество на две части и утвердил сына кузена, Мирзу Хана, в качестве правителя одной части, назначив в качестве губернатора второй части старшего сына Худабенде, принца Хасана. Хайр аль-Ниса жила надеждой однажды отомстить Мирза Хану. У неё с Мухаммедом Худабенде уже было двое сыновей, когда родился Аббас, Хасан и Хамза, и в дальнейшем родится ещё двое — Абу Талиб и Тахмасиб. Когда Аббасу едва исполнилось 18 месяцев, Мухаммед Худабенде поссорился с кызылбашским военачальником Хорасана, вынудив Тахмасиба перевести его в Шираз, столицу юго-западной провинции Фарс. На его место Тахмасиб первоначально назначил принца Хамзу, которому тогда было 8 лет, в качестве номинального губернатора Герата. Но Хайр аль-Ниса не желала разлучаться с Хамзой, который был её любимым сыном, и по этой причине убедила Тахмасиба назначить вместо него Аббаса. Тот факт, что Аббас был всё ещё младенцем, не являлся препятствием, поскольку сам Тахмасиб был назначен номинальным губернатором Хорасана в возрасте двух лет. В качестве фактического губернатора и опекуна Аббаса был назначен эмир из господствующего племени устаджлы — Шахгулу султан Устаджлы[8].

Аббас проведёт бо́льшую часть следующих 16 лет в Герате, наблюдая и размышляя над тем, как произвольные убийства станут нормой дня и склонные к конфликтам кызылбашские племена поставят страну на грань коллапса. Он станет свидетелем убийств близких членов семьи, а сам едва избежит смерти только для того, чтобы стать марионеткой в руках амбициозных кызылбашских эмиров. Эти события определят его поведение после того, как он взойдёт на трон. Кызылбашские опекуны Аббаса и их жёны стали для него приёмными родителями. Он больше никогда не увидит свою мать и увидит отца лишь после того, как свергнет его в ходе дворцового переворота 15 лет спустя[8]. Он особенно привязался ко второму из своих кызылбашских опекунов, Алигулу Хану Шамлы, и его жене, Джан-ага Ханым, которая заботилась о нём на протяжении бо́льшей части его детства и юности. Став шахом, он официально выразил свою любовь и почитание к Джан-аге Ханым, удостоив её титулом «nənə» («мать»), и она стала шахского гарема и объектом особого расположения шаха. От своих кызылбашских опекунов он усвоил необходимые воину навыки — искусство верховой езды, стрельбы из лука и фехтования. Он также научился игре в поло и охоте. Подобно большинству шахов, он пристрастился к охоте, которая тогда считалась разновидностью военного обучения. По мере взросления он также приобретёт более глубокое понимание в деле управления государством. Особенно интересным аспектом его обучения являлись приобретённые им навыки ремесленника, которые позднее он будет часто использовать как средство расслабления. То, что он выучился ремёслам, не является чем-то необычным. В Исламе ремесленник пользуется большим почётом, и изучение ремесла считалось похвальным для членов элиты. Отец Иоанн Тадеуш, который провёл в Сефевидском государстве несколько лет в правление шаха Аббаса, писал, что «он получает удовольствие от изготовления ятаганов, аркебуз, конских уздечек и сёдел, ткачества, перегонки солей, померанцевой воды и лекарств, вкратце — если он и не является мастером во всех ремёслах, то, по крайней мере, отчасти знаком со всеми ними». Аббас приобрёл все эти умения от ремесленников в мастерских, являвшихся частью домашнего хозяйства эмира и обеспечивавшего его и его двор практически всеми предметами первой необходимости и роскоши[9].

Кызылбашские эмиры, будучи воинами и управленцами, также были и покровителями искусств. Это в особенности относилось ко второму из опекунов Аббаса, Алигулу Хану Шамлы, владевшему значительной библиотекой и содержавшему талантливых поэтов, художников и каллиграфов. Во время своего пребывания в Герате Аббас пройдёт обучение рисованию и каллиграфии, и хотя нет свидетельств тому, что он сам обладал каким-либо талантом в этих сферах, у него разовьётся к ним утончённый вкус, в котором он не будет отказывать себе, вступив на трон. Однако его главной страстью станет архитектура, и несомненно, что она брала начало в том сильном впечатлении, которое производило на него архитектурное наследство Тимуридов, которое постоянно окружало его сначала в Герате, а затем и в Мешхеде. Влияние Тимуридов на Аббаса не ограничится одной архитектурой. Оно также повлияет на его видение легитимности династии Сефевидов, которую он будет стремиться укрепить путём ассоциации с самим Тимуром[9]. Его интеллектуальное обучение было поручено учёному клерику из Мешхеда, Шейху Хасану Давуду, и состояло из обучения Корану, шариату и главным учениям шиизма, а также изучения некоторых шедевров персидской поэзии, в частности, эпоса «Шахнаме» Фирдоуси. Однако, как представляется, книжное обучение было малопривлекательным для Аббаса в этот период жизни, поскольку сообщается, что он часто пропускал свои уроки ради отправления на охоту. К моменту воцарения в возрасте Аббас не обладал никакими познаниями, кроме навыков чтения и письма, и приобрёл знания позднее через общество учёных и разбирающихся в искусстве людей[10]. Он писал стихи на персидском и азербайджанском языках[11][12]. Когда Аббас возглавил Сефевидскую империю в возрасте 16 лет, кызылбашские племенные вожди рассматривали его как марионетку, потому что кызылбаши имели большое влияние на шахов[13]. Шах Аббас вёл кочевой образ жизни, треть своего правления он провёл в путешествии, треть находился в своей столице и треть — в других местах на отдыхе[14]. Из-за кочевой жизни столица фактически перемещалась туда, где находился Аббас[15].

Когда Аббас ещё был младенцем, при Сефевидском дворе разгорелся кризис из-за вопроса престолонаследия. Несмотря на почтенный возраст, Тахмасиб не высказывался насчёт того, кого из сыновей он желал видеть своим преемником. Это была единственная надежда на спокойную передачу власти, поскольку Сефевиды правили в соответствии с тюрко-монгольской племенной традицией, согласно которой все принцы имели равные права на престол. Поскольку Тахмасиб хранил молчание, то при дворе возникли две соперничавшие друг с другом партии, каждая с собственным кандидатом на престол, и начали борьбу за трон[10].

Одним из претендентов был третий сын шаха, принц Хайдар, считавший себя естественным преемником, поскольку его отец уже делегировал ему многие из своих полномочий. Его сторонники включали в себя господствующее племя устаджлы, которое рассчитывало, что при Хайдаре сможет удержать господствующее положение при дворе, и придворных грузинских гулямов, поскольку мать Хайдара была грузинкой. Второй кандидат был выдвинут в своё отсутствие. Им был второй сын Тахмасиба, принц Исмаил, который с отличием сражался против Османов, но затем был брошен в тюрьму почти на двадцать лет по подозрению в подготовке заговора по свержению шаха. Его поддерживали большинство других кызылбашских племён, видевших в этом возможность вытеснить устаджлы с господствующего положения при дворе и связанных с этим доходных должностей[10]. Они также отдавали предпочтение Исмаилу по той причине, что его мать была, как и они сами, туркоманкой, и потому, что он продемонстрировал ценившиеся ими воинские качества[16].

В лагере Исмаила также находились и две влиятельные личности, которые вскоре сыграют важную роль. Ими были главный таджикский чиновник, Мирза Салман Джабери Исфахани, который позже станет великим визирем, и умная и амбициозная сводная сестра Исмаила, Перихан-ханым. Она обладала сильным влиянием на шаха Тахмасиба и явно намеревалась пользоваться таким же на Исмаила. Трения между двумя фракциями обострились, когда Тахмасиб серьёзно заболел на несколько месяцев в 1574 году. В какой-то момент чуть было не началось побоище, когда тысячи их вооружённых сторонников собрались перед воротами дворца в Казвине. Напряжение спало, когда шах выздоровел, но и в два оставшихся ему года он так и не назвал имя своего преемника. Он скончался в ранние часы 14 мая 1576 года в возрасте 62 лет[16].

На следующий день принц Хайдар предпринял поспешную и плохо подготовленную попытку захвата власти, которая была во многом сорвана благодаря хитрости и двуличности Перихан-ханум. Попытка завершилась фарсом — Хайдар укрылся в гареме под видом женщины, но его противники выволокли его оттуда и предали смерти. Это было исключительным актом насилия со стороны кызылбашей в отношении сефевидского принца, любимого сына их бывшего «наставника», шаха Тахмасиба, и общепризнанного потомка шиитского имама. Оно привело к полному исчезновению порядка и законности в Казвине. Недисциплинированные отряды кызылбашей бродили по улицам, убивая и грабя, вспыхнули беспорядки и были возведены баррикады, поскольку местные бандиты завладели контролем над различными кварталами города. Это ознаменовало начало «второй гражданской войны», которая была прекращена только после того, как Аббас пришёл к власти и сломил могущество кызылбашей[16].

Скатывание в анархию было остановлено Перихан-ханым, которая взяла ситуацию под жёсткий контроль, восстановив общественный порядок и обеспечив восхождение на трон своего сводного брата Исмаила. Он был освобождён из заключения и привезён в Казвин, где 22 августа 1576 года был коронован под именем шаха Исмаила II. Перихан-ханым рассчитывала, что Исмаил будет всего лишь номинальным правителем, в то время как она будет продолжать удерживать рычаги власти в своих руках. Кызылбаши придерживались того же мнения и отправились воздать ей почести. Однако Исмаил имел иные планы на этот счёт[16]. Он собрал эмиров и заявил им, что «вмешательство женщины в государственные дела является унижением для чести правителя, а для мужчин связь с женщиной из шахского дома Сефевидов является гнусным преступлением». Это ознаменовало для принцессы временное окончание притязаниям на власть[17].

Правление Исмаила было коротким и кровавым. Долгие годы заключения привели к появлению у него острой паранойи, и поэтому стали повсеместно мерещиться враги, которые подлежали уничтожению. Он начал со мстительного убийства видных членов племени устаджлы, вне зависимости от того, поддерживали ли те или нет его соперника, принца Хайдара. Юный Аббас был напрямую связан с этими событиями, когда группа всадников ворвалась в Герат, вломилась в дом его опекуна-устаджлы Шахгулу султана, и зарезала его, стоявшего безоружным. Его сменил эмир из племени Шамлы, Алигулу Хан Шамлы. Затем Исмаил переключился на собственное семейство с целью предотвращения любой попытки свергнуть его с этой стороны. Он приказал убить двух своих младших братьев и ослепить третьего, лишив таким образом того возможности стать потенциальным кандидатом на престол. Он также избавился от нескольких своих кузенов, но на время оставил нетронутыми своего старшего брата Мухаммеда Худабенде и его детей — несомненно, отчасти потому, что Худабенде и так уже был слеп, но также явно и по причине уважения к их общей матери. Он также приказал убить несколько сотен прибывших в Казвин из Анатолии последователей сефевидского суфийского ордена, опасаясь, что они могут быть использованы против него[17].

Растущее разочарование кызылбашских эмиров было укреплено попыткой Исмаила смягчить антисуннитскую риторику сефевидского шиизма. Но они всё ещё колебались выступить против человека, которого по-прежнему считали своим «духовным наставником». До Исмаила, однако, дошли слухи о том, что они готовят заговор с целью сменить его на старшего сына Худабенде — принца Хасана, после чего он нарушил наложенное на себя табу не трогать семью Худабенде, и Хасан был задушен удавкой в Тегеране шахскими гвардейцами. Осенью 1577 года, после того, как у него родился сын, Исмаил отдал приказы уничтожить остальную часть семьи. Они не были исполнены — за что Аббас всегда будет благодарен своему опекуну Алигулу Хану Шамлы — и утром 25 ноября 1577 года Исмаил был обнаружен в своей постели скончавшимся от явной передозировки опиума и индийского гашиша, хотя некоторые подозревали, что он был отправлен по приказу Перихан-ханым[17].

Назначенный Исмаилом великим визирем таджикский чиновник Мирза Салман Джабери Исфахани быстро перешёл к действиям с целью предотвратить скатывание соперничества кызылбашей в насилие. Он убедил эмиров принести друг другу клятву в дружбе и возвести на трон отца Аббаса, Мухаммеда Худабенде[17]. Тот факт, что его матерью была туркоманка, делал его кандидатуру более предпочтительной для кызылбашей, чем кандидатуры его сыновей, двенадцатилетнего Хамзы и семилетнего Аббаса, которые являлись потенциальными альтернативными кандидатами, но чья мать была персиянкой. Перихан-ханым была уверена, что ей удастся манипулировать слабохарактерным Худабенде, и вновь попыталась захватить власть. Но ей пришлось считаться с его женой и матерью Аббаса, Хейраннисой Бегюм, которая теперь была известна под часто жалуемому шахским жёнам титулу Махди Улья («возвышенная колыбель»). Эта решительная женщина была более чем готова компенсировать недостатки своего мужа, и как только это стало ясным, поддержка принцессы стала убывать. Одним из первых, кто покинул её, был Мирза Салман, обладавший острым чутьём на то, откуда в данный момент дует ветер. Он присоединился к Махди Улье и Султану Мухаммед шаху, как теперь называли Мухаммеда Худабенде, в Ширазе и предупредил их о том, что они не смогут править до тех пор, пока жива Перихан-ханым. Кызылбашские эмиры также начали покидать Казвин, игнорируя безумные приказы принцессы остаться. Всё большее и большее их количество вышло встречать нового шаха и Махди Улью по мере их продвижения по направлению к столице, в которую они вступили 11 февраля 1578 года. Махди Улья тут же расправилась со своей соперницей, которая была выведена из шахского гарема и задушена. Присутствовавший при этом кызылбашский эмир позднее вспоминал, что голова принцессы была выставлена у городских ворот, «вся в крови и растрёпанная, посаженная на острие копья, выставленная таким образом на всеобщее обозрение — очень печальное и ужасное зрелище». Младенец-сын шаха Исмаила II также был убит[18].

Эмиры были готовы к тому, что Махди Улья будет иметь значительное влияние, но они вовсе не были довольны тем, что она полностью взяла в свои руки управление государством и начала сама принимать все решения, даже в военных делах. В свою очередь, она была очень низкого мнения о них, что даже не пыталась скрывать. Все её усилия были сконцентрированы на том, чтобы обеспечить престолонаследие своему старшему из всё ещё живых сыновей, принцу Хамзе, которому тогда было 12 или 13 лет. Она сумела добиться назначения его вакилем или вице-правителем. Хамза вскоре затмил своего отца до такой степени, что некоторые из иностранных наблюдатели думали, что шахом является именно он[18].

Раздробленность и кровопролитие при Сефевидском дворе вдохновили восстания в различных областях страны, и старая вражда между кызылбашами разгорелась с новой силой. Центром волнений стал Хорасан, где начались сражения между Алигулу Ханом в Герате и его подчинённым в Мешхеде, Муртазагулу Ханом Туркманом[18]. Махди Улья опасалась, что Алигулу Хан готовится использовать принца Аббаса в попытке захватить власть, и тщетно пыталась добиться отправки принца в Казвин[19].

Слабое положение страны стало пригласительным билетом для старых врагов Сефевидов, Шейбанидов и Османов. Набег узбеков на Хорасан был отражён, но Османы, при помощи своих вассалов, крымских татар, оккупировали часть сефевидской территории на Кавказе, заняв Восточную Грузию и Ширван. Началась новая фаза османо-сефевидских войн, которая продлится 12 лет[19].

Сефевидские войска потерпели ряд поражений перед тем, как Махди Улья начала контрнаступление. Вместе с принцем Хамзой и великим визирем Мирзой Салманом она повела кызылбашскую армию на север для противостояния османским и татарским войскам в Ширване. Но её попытка командовать кампанией вызвала гнев у кызылбашских эмиров. Будучи сильной и решительной личностью, она хотела, чтобы кызылбашские войска продолжали наступать. Одержав значительную победу и взяв в плен татарского полководца Адиль Гирея, приходившегося братом татарскому хану, она призвала эмиров преследовать османов, укрывшихся в крепости Дербент на Каспии. Они отказались сделать это и были поддержаны Мирзой Салманом, который, по-видимому, понял, что Махди Улья начала чересчур эксплуатировать свою удачу. После того, как она обругала эмиров на крайне эмоциональном военном совете, кампания была прервана, и разъярённая Махди Улья вернулась в Казвин, и армия — вслед за ней[19].

Многие из кызылбашских эмиров начали рассматривать шахскую супругу в качестве прямой угрозы своим интересам. Они также наблюдали с растущим недовольством за благосклонностью, которая она в целом проявляла по отношению к персам, и в особенности к выходцам из её родной провинции Мазендаран, многие из которых получили в правительстве доходные должности. Махди Улья ещё более восстановила против себя кызылбашей своим обращением с вассальным правителем половины Мазендарана, Мирза Ханом, которому она жаждала отомстить за убийство своего отца и за собственное изгнание. Она послала на Мирзу Хана войско под командованием старшего кызылбашского эмира, который уговорил того сдаться на условии сохранения ему жизни. Но Махди Улья настояла на его казни и раздаче его жён и детей в качестве рабов, оскорбив тем самым чувство чести кызылбашей[19].

Ряд видных придворных кызылбашских эмиров решили, что с них достаточно, и что Махд-и Улья должна уйти. К ним примкнул Мирза Салман с его привычным оппортунизмом. Для того, чтобы повести за собой своих солдат, они распространили среди них обращение в том смысле, что шах был обязан не передавать бразды правления женщине. Махди Улья была в курсе происходящего и пыталась посеять вражду между кызылбашами[19].

К концу 1579 года делегация кызылбашей вручила ультиматум Султан Мухаммед шаху в присутствии его жены. «Вашему Величеству хорошо известно», заявили они, «что женщины славятся недостатком ума, слабы в рассуждениях и крайне упрямы». Они обвинили Махди Улью в стремлении унизить и разложить кызылбашей и потребовали её отстранения от власти. В противном случае, предупредили они, начнутся мятежи. Шах мягко упрекнул эмиров, но желал выслушать их, однако Махди Улья была против. В ярости она осыпала их словами презрения и заявила, что не собирается менять своё поведение[20].

Той же ночью эмиры решили убить её. Для оправдания этого они выдвинули новое обвинение — что она состояла в любовной связи с Адиль Гиреем, братом татарского хана. Махди Улья и принц Хамза хорошо обращались с ним в надежде отвадить татар от их союза с Османами. Одно время даже обсуждалась его женитьба на одной из шахских дочерей. Ряд эмиров в сопровождении своих солдат ворвались к нему и зарубили его мечами, «отрезав ему сначала детородные органы и шлёпая ими ему по рту в крайне варварской и грязной манере». Затем они направились к шаху и потребовали казни Махди Ульи. Напрасно он умолял их, предлагая отправить её обратно в Мазендаран или в ссылку в священный для шиитов город Кум и даже отречься от престола. Эмиры были неумолимы. Они ворвались в гарем и задушили и Махди Улью, и её мать, которую также винили в нарушении обещания неприкосновенности в отношении Мирзы Хана[20].

На следующий день все связанные с Махди Ульей превратись в мишень для толп кызылбашей. Их дома были атакованы и разграблены, а некоторые из них — убиты. Мазендаранцы и персидские чиновники были объектом особой ярости кызылбашей. Визирь-таджик Мирза Салман не избежал этой участи, несмотря на своё оппортунистическое оставление Махди Ульи. Подобно ряду других видных лиц, он был вынужден укрыться у друга-эмира. Беспорядки продлились бо́льшую часть недели, прекратившись только после публичного примирения шаха с эмирами[20]. Будучи набожным и слабым, Султан Мухаммед шах объявил, что убийство его супруги было Божьей волей. Со своей стороны, эмиры подтвердили свою присягу и признали принца Хамзу в качестве наследника престола. Но сам принц отнёсся к этому с недоверием и был полон решимости наказать убийц своей матери[21].

Османские и татарские войска всё ещё находились в Ширване, где татарский хан Мухаммед Гирей, разъярённый убийством своего брата, разбил войско сефевидского губернатора и опустошил провинцию. Азербайджан и его столица Тебриз вновь оказались под угрозой. Великий визирь Мирза Салман повёл армию в Восточную Грузию в попытке укрепить там позиции Сефевидов. Однако способность Султан Мухаммед шаха противостоять Османам подрывалась частыми отказами многих кызылбашских эмиров предоставить свои отряды по призыву шаха. Это представляло собой полный развал системы, в которой земли выделялись эмирам в обмен на несение военной службы[21].

Кызылбашские эмиры начали задавать тон, как они это делали в ранние годы правления шаха Тахмасиба, и продемонстрировали, что вовсе не утратили своей способности к подрывающему силы соперничеству. Эмиры из племён туркман и текели сошлись в борьбе за господство со своими соперниками из племён шамлу и устаджлу. Конфликт был наиболее интенсивен при дворе в Казвине и в Хорасане, где губернатор Герата Алигулу Хан Шамлу и его главный союзник Муршидгулу Хан Устаджлу некоторое время находились в состоянии войны с туркманским губернатором Мешхеда Муртазагулу Ханом Порнаком[22].

Наконец, племена туркман и текели одержали верх при дворе. В ходе этой борьбы были убиты несколько шамлинцев, в том числе отец и мать Алигулу Хана Шамлу. Последний отреагировал именно так, как того опасалась Махди Улья — превратив своего подопечного, принца Аббаса, в центральную фигуру мятежа в Хорасане, провозгласив его шахом. Великий визирь Мирза Салман убедил Султана Мухаммед шаха начать карательный поход для подавления мятежа. Он имел в этом личный интерес, поскольку связал свою судьбу со старшим братом Аббаса, принцем Хамзой. Он сумел добиться назначения своего сына визирем Хамзы, а также совершил свой самый большой ход — организовал выдачу своей дочери замуж за принца[22].

Кампания началась несмотря на недовольство многих эмиров, которых возмущало растущее влияние Мирзы Салмана и его распоряжение и военными, и гражданскими делами. Эмиры также придавали большое значение символам своего высшего статуса, и их возмущение усилилось, когда шах освободил своего таджикского великого визиря от обязанности стоять в их присутствии и пожаловал ему чин, эквивалентный чину кызылбашского провинциального губернатора. Со своей стороны, Мирза Салман считал эмиров угрозой государству и высказывал своё мнение шаху. Ход кампании в Хорасане ещё более усилил эти трения. Она вылилась в вяло проводимые эмирами осады. После первоначального поражения Алигулу Хан заперся в цитадели Герата с принцем Аббасом, в то время как его сообщник Муршидгулу Хан Устаджлу перенёс лёгкую шестимесячную осаду в Торбат-и Хейдарие, после чего договорился об условиях сдачи, на которых он был прощён[22].

Мирза Салман обвинил эмиров в саботаже кампании. Со своей стороны, они пришли в ярость, когда он настоял на казни нескольких взятых в плен сыновей эмиров. Они решили избавиться от него и направились к шаху и принцу Хамзе с требованием его выдачи[22]. Они заявили, что, враждебность Мирзы Салмана по отношению к кызылбашам была губительна для государства, и горько пожаловались, что таджик (перс), «муж пера», смеет ставить себя на одну ступень с кызылбашами. По их словам, будучи персом, Мирза Салман «должен был сделать только за счетами и делами дивана. Ему не полагалось иметь в своём распоряжении войско и самовольно вмешиваться в государственные дела»[23].

Надежда великого визиря на тесную связь с шахским домом Сефевидов оказалась напрасной. Несмотря на то, что Мирза Салман защищал интересы короны против центробежных тенденций кызылбашей, шах и принц Хамза были слишком напуганы эмирами для того, чтобы попытаться защитить его. Получив от эмиров новые заверения в лояльности, они бросили его на произвол судьбы. Он был арестован с конфискацией всего своего имущества и затем был предан смерти. В довершение унижения великого визиря принц Хамза развёлся с его дочерью[23].

С устранением Мирзы Салмана попытка восстановить власть короны в Хорасане утратила всякий стимул. Ситуация на северо-западе государства, где Османы вновь стали угрожать Тебризу, также требовала немедленного внимания. По этой причине с Алигулу Ханом было поспешно заключено соглашение и кампания была свёрнута. От бывшего мятежника не потребовали ничего, кроме повторения присяги и признания принца Хамзы в качестве наследника престола. В обмен на это он сохранил за собой свои должности губернатора Хорасана и опекуна принца Аббаса. Он даже получил награду от шаха, которого убедил сместить своего старого врага, Муртазагулу Хана Туркмана, с должности губернатора Мешхеда, и назначить вместо него своего друга, эмира из племени устаджлы. По словам Искандер-бека Мюнши, многие сделали из этого вывод, что будущее лежит за принцем Аббасом[23].

Тем временем Османы отвергли мирное предложение Сефевидов и большое османское войско было приведено в состояние готовности для захвата Тебриза. Принц Хамза, который теперь был шахом во всём, кроме титула, полностью затмив своего неспособного отца, поспешил на запад в отчаянной попытке спасти бывшую столицу Сефевидов, но его усилия были сведены на нет неповиновением и разобщённостью кызылбашских племён. Напрасно он призывал эмиров сплотиться вокруг него как «верных суфиев Дома Сефевидов». Эмиры шамлы и устаджлы поддержали принца, но по той же самой причине их соперники туркманы и текели соперники отказались оказать какую-либо помощь. Тебриз был захвачен Османами, и хотя они вывели бо́льшую часть своих войск спустя сорок дней, после контратак Хамзы и смерти своего командующего, они оставили в цитадели сильный гарнизон, который Хамза оказался неспособен вытеснить[23].

В ходе этих событий Хамза очень неразумно разжёг недовольство эмиров туркман и текели. Он бросил в тюрьму генерал-губернатора Азербайджана, Эмир Хана, явно из-за попытки того препятствовать поиску причастных к убийству своей матери Махди Ульи. Эмир Хан был ведущим эмиром племени туркман, которое привыкло рассматривать Азербайджан как свой феод. Другие эмиры из племени туркман были разгневаны не только его заключением под стражу, но и его заменой на устаджлы. Туркманы и их союзники-текели начали мобилизацию своих сил. Подстрекаемый эмирами устаджлы и шамлы в своём окружении, Хамза ответил казнью Эмир Хана. Это привело к возобновлению конфликта. Весной 1585 года эмиры туркманы и текели двинулись на Тебриз, где Хамза осаждал удерживаемую османским гарнизоном цитадель. Достигнув шахского лагеря, они ворвались в него и потребовали отстранения от должностей более влиятельных эмиров из шамлы и устаджлы, включая нового губернатора Азербайджана из племени устаджлы. Затем они захватили младшего сына шаха, десятилетнего принца Тахмасиба, и привезли его в столицу Казвин, где провозгласили его наследником престола вместо принца Хамзы[24].

Хамза разбил мятежников последующей весной и заключил своего младшего брата Тахмасиба в крепость Аламут, в горах Альбурз к северу от Казвина. Однако все его надежды на вытеснение Османов из Тебриза теперь рассеялись. После провала ещё одного штурма цитадели приближение новой османской армии вынудило его снять осаду. Несмотря на оппозицию со стороны кызылбашских эмиров, он дал положительный ответ на предложение мира со стороны нового османского командующего, Ферхат Паши, даже согласившись отослать своего младшего сына принца Хайдара к османскому двору в качестве заложника[24].

Однако немного спустя после этого Хамза был убит. В одну из ночей раннего декабря 1586 года, когда он лежал пьяным в своей палатке, к нему подкрался его цирюльник и перерезал ему горло «со всем своим искусством цирюльника». Цирюльник бежал в палатку видного эмира из племени шамлы, но был арестован и приведён к шаху. Он сказал, что его заставили сделать это другие, но замолк навсегда до того, как успел рассказать всё. Согласно одной из версий, эмир из шамлы, у которого он укрылся, ударил его в рот кинжалом. Согласно другой, «через его рот была продета большая иголка с целью не дать ему возможности выдвинуть безумные обвинения против верных слуг трона». Как бы там ни было, с ним быстро расправились. Считается, чтo за убийством стояли придворные эмиры из племён шамлы и устаджлы, хотя их мотивы остаются невыясненными[24].

Как бы то ни было, эти же эмиры заставили Султана Мухаммед шаха поступить против своей воли и назначить в обход младшего сына, принца Абу Талиба, наследником престола в обход старшего из оставшихся в живых сыновей, принца Аббаса. Но контролировавшие шаха и центральное правительство эмиры вскоре сами рассорились между собой, что ещё больше усугубило анархию и привело к повсеместным восстаниям[24].

Тем временем в Хорасане появился новый возводитель шахов на престол. Муршидгулу Хан Устаджлы сумел вытеснить с поста нового губернатора Мешхеда и занять этот пост. Собрав вокруг себя устаджлы и других эмиров, он начал конфликт со своим бывшим союзником, Алигулу Ханом Шамлы, генерал-губернатором Хорасана и опекуном принца Аббаса. В ходе состоявшегося между ними сражения Муршидгулу Хан сумел захватить принца Аббаса и увезти его в Мешхед. В этот момент и без того сильно ослабленный внутренними неурядицами и вторжением Османов на свои северо-западные территории Сефевидов получил ещё один тяжёлый удар с востока. Новый предводитель узбеков, Абдулла Хан, вновь объединил узбекские кланы и к декабрю 1587 года вторгся в Хорасан, осадив Герат и угрожая занять всю провинцию. К этому его подстрекали османы, завоевание которыми Ширвана и большей части Азербайджана дало им возможность создать флот на Каспии и впервые в истории войти в прямой контакт со своими узбекскими союзниками. Сефевиды оказались перед реальной угрозой сокрушения между двумя суннитскими жерновами[25].

Вторжение узбеков представляло собой угрозу для Муршидгулу Хана, который понимал, что это может быть его последним шансом использовать своё владение принцем Аббасом. Другие ведущие кызылбашские эмиры заверили его в поддержке возведения Аббаса на престол, и узнав, что Султан Мухаммед шах покинул Казвин для борьбы с мятежниками на юге страны, Муршидгулу Хан решил действовать. Он поручил оборону Герата своему брату Ибрахим Хану, а сам направился в Казвин вместе с семнадцатилетним принцем Аббасом и маленьким отрядом в 600 человек конницы. По мере продвижения на запад по Великому Шёлковому пути, который пролегал между подножием гор Эльбурс и Большой Соляной пустыней, к ним присоединились для выражения своей лояльности кызылбашские эмиры из могущественных племён туркман, афшар и зульгадар, контролировавшие многие из ключевых городов на этом пути. К моменту их приближения к Казвину их отряд разросся до примерно 2000 человек вооружённой конницы. Получив призыв сдаться, губернатор Казвина поначалу колебался, и многие из кызылбашских эмиров, находившихся в столице, призывали оказать сопротивление. Но они уступили, когда толпы простых горожан и солдат, предположительно желавших избежать нового побоища, высыпали на улицы для выражения своей поддержки Аббаса, который вступил в столицу вслед за Муршидгулу Ханом в конце сентября 1587 года[25].

Ведомая шамлы и устаджлы и господствовавшая при дворе партия кызылбашей находилась в лагере с Султаном Мухаммед шахом и принцем Абу Талибом примерно в 200 милях, в окрестностях священного для шиитов города Кум[25]. Будучи, как и всегда, разделёнными, им не оставалось ничего иного, как принять произошедшее как свершившийся факт. Сначала в Казвин для выражения своей преданности новому правителю отправилось 1-2 эмира, затем другие, и вскоре их армия быстро распалась. Искандер-бек Мюнши пишет:

«Воины всех чинов, более не повинуясь ничьим приказам, начали уходить. Даже работники шахских мастерских оставили свои принадлежности и ушли. Люди из шахского оркестра покинули лагерь вместе с трубами и барабанами и начали играть в фанфары для принца Аббаса после прибытия в Казвин. В день, когда лагерь был свёрнут и они направились в город, для служения шаху и принцу Абу Талибу были оставлена лишь кучка слуг, держателей стремени и конюхов»[26].

Сообщается, что слепой старый шах был «опечален суровым обращением судьбы» и желал лишь одного — окончить свои дни в спокойствии. 1 октября 1587 года на состоявшейся во дворце церемонии он отрёкся от престола и поместил корону на голову свергнувшего его семнадцатилетнего сына, который вступил на трон под именем шаха Аббаса I. Теперь уже бывший шах и всё остальные принцы были помещены под стражу. Аббас оказался беспощаден к тем эмирам, которые поддерживали его младшего брата Абу Талиба и которых он винил в убийстве принца Хамзы. Он приказал разоружить их и ввести по одному в зал для приёмов, где они были убиты, после чего «двадцать две их отрубленных головы, насаженные на острия копий, были продемонстрированы населению из окон дворца — ужасное зрелище, вогнавшее страх в сердца самых дерзких и самонадеянных». Аббас наградил поддерживавших его эмиров, назначив их на должности по дворе и в провинциях. Муршидгулу Хану, которому Аббас был обязан своим восшествием на трон, получил главную должность вакиля или вице-правителя[26].

Шах Аббас I принимает Вали Мухаммад-хана. ок. 1650 г. Фреска во дворце Чихиль Сутун, Исфахан.

Шах Аббас I не ограничился приведением под контроль государствообразующего элемента — кызылбашей. Он также покончил с местными феодальными правителями Гиляна, Мазендарана, Систана, Лара и Луристана и укрепил власть Сефевидов в этих областях. Он даже переселил в некоторые из них тюркское население[27]. Главным языком двора Аббаса I оставался его родной азербайджанский[28][29]. В период Аббаса I эшикагасыбаши (хранитель дворца) были следующие люди[30]:

• Махдигулу Хан Шамлы (1591—1592)
• Манучехр Бек (1598—1599)
• Махдигулу Хан Шамлы (1602—1603)
• Алигулу Хан Шамлы (1611)
• Келбали Бек (1627—1629)

Итальянский путешественник Пьетро делла Валле, посетивший Сефевидскую империю в период правления шах Аббаса I писал, что единственной знатью в государстве была туркоманская военная элита, монополизировавшая все посты провинциальных губернаторов и большинство важных должностей со дня установления правления Сефевидов в начале XVI века. Он также описывал, что персы жили под невыносимым порабощением туркоманов[31]. Также Валле описывает его как «крайне смышлёного, очень живого и храброго», говорившего на азербайджанском и персидском языках[32]. Шах Аббас имел очень прочную связь с кызылбашами, которые были сильнее остальных связей[33]. В период правления шаха Аббаса, из 89 главных эмиров 74 были кызылбашами и 15 — гулямами[34]. Также число кызылбашских племён во власти значительно выросло при нём и главенствующими стали шамлы и зулькадар[35].

Монополия кызылбашских племён на военную власть была сломлена путём ослабления прямой связи между кызылбашскими вождями и их соплеменниками. Это было достигнуто путём смещения кызылбашских вождей с их традиционных ленов и их назначения в качестве губернаторов в иные провинции. Кроме этого, захваченных в плен или купленных рабов (гулямов) обучали для службы в качестве и уравновешивающей военной силы, и для службы шаху в управлении страной. Сдвиг власти не означал, что кызылбашская элита была вытеснена из власти. Однако она означала, что они утратили свою монополию на власть и олигополию в военном деле, поскольку после этого они были вынуждены делить власть с гулямами. Предводитель шахских войск, горчубаши, стал предводителем всех кызылбашских войск. Несмотря на то, что он превратился в наиболее могущественного военного руководителя, его власть была ограничена властью гуллар-агасы, командующего гулямами. Последний также иногда одновременно занимал и другие значимые посты в центральном правительстве, такие как должность тюфянгчи-агасы и диван-беги. Первый пост традиционно занимал таджик, а второй — кызылбаш. Однако гулямы не обладали эксклюзивными правами ни на одну из этих трёх должностей, поскольку на протяжении XVII и и в начале XVIII века на эти должности также назначались и кызылбашские эмиры. Однако были и другие претенденты на власть. В результате сдвига во власти традиционно занимавшие в основном наивысшие управленческие посты таджики также утратили монополию на эти должности. Это относилось не только к таким постам, как «назир-и бюютат» или управляющего шахским дворцом, но и к нижестоящим управленческим постам. Наибольшей потерей для таджиков стало то, что они утратили монополию на должность главного визиря, на которую начиная с 1669 года и до конца режима практически беспрерывно назначались кызылбашские чиновники[36].

Аббас был самым успешным правителем из Сефевидов. Он отличался энергичной деятельностью и известной политической прозорливостью, способствовал экономическому подъёму страны, строил дороги и мосты, заботился об украшении городов, особенно Исфахана, куда он перенёс свою резиденцию из Казвина в 1598 году, и старался оживить торговлю с Индией и Европой. Переехав в Исфахан, преданные шах Аббасу войска (среди них в основном шахсевены) последовали за ним[33]. В Исфахане, столице с 1598 года был квартал под названием Аббасабад, где поселились азербайджаноязычные выходцы из Тебриза, и двор, а также династия Сефевидов ежедневно общались на азербайджанском языке[37]. Уже в 1603 году, кызылбашские войска Аббаса находились в Исфахане[33]. Помимо военной реформы, Аббас совершил попытку провести денежную реформу, поскольку за 11 лет безвластия в Иране по стране начало хождение огромное количество валюты, не имевшей твёрдого курса. Аббас ввёл монету «аббаси», достоинство которой равнялось одному мискалю[38]. В годы правления шаха Аббаса, Гянджа была отстроена заново[39].

Шах Аббас очень сильно увеличил количество конников в своей личной гвардии из числа кызылбашей. Эти люди отличались от своих соплеменников своей абсолютной преданностью шаху: они покидали свои племенные земли, прибывали ко двору и становились членами имперского двора. В правление Аббаса их число возросло до 10 000 — 15 000 человек, и к концу его правления их высшие чины занимали посты губернаторов провинций и их командир — горчубаши превратился в самого важного функционера государства[40]. Приняв на себя бразды управления, шах Аббас I тотчас создал корпус гулямов, усилил корпусы тюфенгчиев и топчиев и установил дисциплину в рядах кызылбашей. Он создал корпус придворных рабов, состоявших из обращённых в шиитский ислам армян, грузин и черкесов (взятых в плен во время ожесточённых войн на Кавказе в 1603—1604 и 1616 годах). Усиливая практику назначения гулямов на высокие должности, он дал им более заметное место в рядах военных, с целью уравновесить кызылбашей как членов постоянной армии[41], но эти рабы-солдаты зависели от Аббаса ещё больше, чем кавалерия кызылбашей[42]. И большинство государственных должностей оставались за тюрками[43]. Летописец Шаха Аббаса I, Искандер Мюнши, объяснял эти изменения следующим образом:

«Поскольку соперничество между кызылбашскими племенами привело их к совершению всевозможных гнусностей, и поскольку их преданность Дому Сефевидов была ослаблена междоусобными распрями, Шах Аббас принял решение допустить в ряды армии и другие группы помимо кызылбашей. Он набрал в армию большое количество грузин, черкесов и других гулямов и создал не существовавшую прежде в правление Сефевидов должность гуллар-агасы. В ряды мушкетёров было приняты несколько тысяч человек из племени чагатай и различных арабских и оседлых племён Хорасана, Азербайджана и Табаристана. В полки мушкетёров были призваны все отбросы общества со всех провинций — крепкие, выносливые мужчины, бывшие безработными и грабившие низшие слои населения. Этим методом низшие слои были избавлены от их беззаконий, и новобранцы искупили свои грехи в прошлом, сослужив армии полезную службу. Все эти люди были внесены в списки личного состава гулямов. Вне сомнения, они были важным элементом в завоеваниях Аббаса, и их принятие на службу принесло много пользы»[44].

Большинство из гулямов, мушкетёров и пушкарей не были дислоцированы в столице на постоянной основе и не находились постоянно под ружьём. Они были рассредоточены по провинциям, и их сбор для похода занимал несколько месяцев. Создание этого намного большего постоянного войска не означало, что теперь можно было полностью распустить кызылбашские племенные войска. Даже после реформы они по-прежнему составляли самую крупную часть — примерно половину —армии, а также её наиболее эффективную бойцовскую силу. Но Аббас отныне не зависел от них всецело[45].

Создав регулярную армию, Аббас столкнулся с проблемой выплаты ей жалования. До шаха Аббаса I кызылбаши составляли подавляющее большинство наличных войск. Управление провинциями было отведено кызылбашским вождям в форме пожалований, известных как тиюли. Губернаторам провинций дозволялось оставлять себе бо́льшую часть доходов с провинций с тем условием, что они содержали, и выставляли по первому требованию шаха, определённое количество войск. Такие провинции назывались «мамалик» или государственными; до шаха доходила лишь незначительная часть дохода с таких провинций, как правило, в виде подношений и налогов[46]. По этой причине сумма наличных денег в казне была небольшой и совершенно недостаточной для содержания регулярной армии примерно в 40 000 человек. Главным источником дохода для шаха являлись «земли короны», поскольку доходы с таких провинций собирались шахскими управляющими. Решением проблемы, предпринятым шахом Аббасом, стал перевод ряда провинций «мамалик», или «государственных» провинций, в категорию «хасса», или «земель короны». Шахские провинции управлялись шахскими инспекторами или интендантами, и этих чиновников часто назначали из числа гулямов. Эта политика одновременно уменьшила количество могущественных кызылбашских провинциальных губернаторов, действовавших подобно удельным князьям на территориях под своей юрисдикцией, и усилила престиж гулямов. По этой причине эта политика представлялась для Аббаса вдвойне выгодной и в краткосрочной перспективе решила его проблемы. Однако в долгосрочной перспективе она встретила серьёзные возражения. Во-первых, в случае со старомодными кызылбашскими провинциальными губернаторами личные интересы препятствовали вымогательству; если они пытались взимать больше положенного, в виде налогов и дополнительных разнообразных поборов, то тем самым наносили ущерб экономике провинции, и в действие вступал закон убывающей доходности. С другой стороны, в провинциях «хасса» у шахских интендантов был лишь один интерес — сохранение своего поста путём передачи в казну по возможности больше положенного налогообложением; поскольку они не обладали законным интересом в этих провинциях, то не возражали в отношении того, что налоговое бремя ударит по благополучию этих провинций. Во-вторых, в долгосрочной перспективе эта политика привела к ослаблению государства в военном отношении, в особенности в правление преемников Аббаса, шаха Сефи и шаха Аббаса II, которые усилили перевод провинций «мамалик» в провинции «хасса». В конечном итоге в категорию «хасса» были переведены даже пограничные провинции, за исключением периодов войн, когда в них вновь назначались кызылбашские губернаторы. Тот факт, что кызылбашские губернаторы вновь назначались в периода кризиса, сам по себе являлся признанием того, что они были более пригодны для их обороны. Как представляется, кызылбашский вождь, которому отводилась провинция в качестве феода, был более заинтересован в её защите, чем назначенец со стороны государства, не имевший перед ней долгосрочных обязательств. Вдобавок к этому, войска гулямов, хоть и проявившие себя довольно похвально в кампаниях против Османов и других[47], и, выдвинувшие из своих рядов несколько выдающихся полководцев, в конечном итоге не обладали тем неукротимым воинским духом, основывавшимся на племенном кастовом духе, благодаря которому кызылбаши были единственными войсками на Среднем Востоке, вызывавшими неохотное восхищение османских янычаров. Кызылбаши презирали гулямов, которым они дали кличку «гара оглу», или буквально «сыновья чернокожих рабов». Таким образом, в долгосрочной перспективе политика перевода «государственных» провинций в «земли короны» улучшила экономическое состояние страны и ослабила её в военном отношении[48].

В 1604 году Аббас I Великий применил тактику выжженной земли против Османов в Армении (Великий сургун). Из Восточной (Закавказской) Армении[49] в Иран были насильно переселены свыше 250 тыс. армян[50]. Однако выселения делались без различия по религии и коснулись также мусульман (как указывает Петрушевский, азербайджанцев)[51]. В. Морин же считает, что в переселении армянского населения имело место желание Шах Аббаса предотвратить возможный османо-армянский сговор на окраинных территориях[52]. В 1610—1611 годах шах Аббас вырезал курдов из племени барадуст в Урмие и из племени мукри в Мараге. Аббас доверил управление Урмией представителю из шамлы (позже афшару). Марага была отдана Ага хану Мугаддаму[53]. Шах Аббас вёл агрессивную политику против христиан, в отличие от Османов, и даже превращал их в мусульман[54]. В период шаха Аббаса преследования христиан были на высоком уровне, по словам Эдмунда Хертцига, он также несёт ответственность за «большее количество случаев преследования христиан, чем какой-либо из его предшественников». Незадолго до своей смерти Аббас прибегнул к практике, уходящей корнями в исламскую юриспруденцию, издав указ, по которому любой «зимми», обратившийся в ислам, имел право наследовать «имущество всех своих родственников, вплоть до 7-го колена». Его любопытство по отношению к христианству и его символам было, несомненно, искренним, но его первой заботой было укрепление и расширение своей власти, и этому было подчинено всё — христианские миссионеры, религиозные меньшинства государства и его собственные клерики и их повестка дня. Его обольщение христианами не защитило армян и грузин от его ужасного гнева, последовавшего за восстаниями в 1616—1617 и 1619 годах, когда он опустошил большие пространства земли на Кавказе[55].

Шах Аббас начал переговоры с Московским царством о заключении военного союза против Османской империи, обещая уступить Москве Дербент и Ширван. Однако успехом они не увенчались, и с целью избежать войны на два фронта и развязать себе руки для срочного решения внутренних проблем Аббасу пришлось соглашаться на крайне невыгодный мир с Османами. Стамбульским договором 1590 года Аббас закончил войну с Османской империей, уступив ей часть территории (Восточная Грузия, Восточная Армения, Азербайджан, Ширван, Курдистан) для того, чтобы сконцентрировать все силы на изгнании узбеков из Северо-Восточного Ирана[56].

После того, как в 1601 году под власть Аббаса перешли часть Армении и Грузии, а также Ширван, он успешно отражал почти ежегодно повторявшиеся нападения Османов на города Эривань и Тебриз, иногда вторгался в самую глубь османских владений в Малой Азии и принудил в 1613 году грузинские царства Кахетинское и Картлийское признать над собой верховную власть Сефевидов. В результате блестящих успехов в первой войне с Османской империей (1603—1612 гг.) шах Аббас подчинил себе не только почти всё Закавказье, но распространил своё влияние и на Предкавказье[57]. В 1602 году, когда восточный фронт временно стабилизировался, а внутренний порядок был восстановлен, мысли шаха вновь стало занимать возвращение Азербайджана и Ширвана, двух из наиболее значимых провинций, завоёванных Османами. Когда бы он ни обсуждал со своими советниками возможность возвращения своих утраченных территорий, они напоминали ему о могуществе османских султанов и о численном превосходстве их армий. Первым шагом Аббаса стало уничтожение крепости Нихавенд, которая была оставлена Османами в качестве базы для будущих вторжений во владения Сефевидов. Шах сделал всё возможное для того, чтобы развеять подозрения Османов насчёт того, что он собирается атаковать Азербайджан, объявив, что он направляется на охоту в Мазендаран. Тем не менее, слухи достигли командующего османским гарнизоном в Тебризе, Векиль Паши. Шах покинул Исфахан 14 сентября 1603 года и проследовал через Кашан, якобы направляясь в Мазендаран. Из Кашана он повернул в Казвин и затем прошёл из Казвина в Тебриз за шесть дней[58]. Когда войска шаха оказались примерно в 12 милях от города, жители Тебриза одели свои отличительные сефевидские головные уборы, которые они прятали во время османской оккупации, и бросились приветствовать их. Когда сефевидский передовой отряд вошёл в Тебриз, некоторые воины из числа османского гарнизона покинули цитадель и находились на рынке, совершая покупки. Услыхав радостные возгласы населения, они бросились обратно в цитадель и заперли ворота[59].

Город представлял собой жалкое зрелище, поскольку население поначалу бежало от османской оккупации и Османы повредили многие здания и дома. В течение 20 лет османской оккупации жители постепенно просочились обратно в город. Многие из них при этом потеряли всё своё имущество, и физические разрушения всё ещё сохранялись. Из каждой сотни домов едва ли один сохранился хотя бы на треть в прежнем состоянии. Жители Тебриза были неумолимы в своей мести. Если османский воин до этого взял в свой дом тебризскую девушку и имел от неё детей, то родственники девушки не делали никаких уступок по этому поводу, а выволакивали османа и убивали его[59].

Когда шахские войска достигли города, комендант османского гарнизона Али Паша находился за его пределами с 5000 человек. Он направился обратно в Тебриз, но его отряд был разгромлен сефевидским войском, которое наконец-то имело численное преимущество. После этого османский гарнизон в цитадели капитулировал. Многие из его числа воспользовались преимуществом предложенных им двойного жалования и пособий и перешли в ряды сефевидской армии. Из Тебриза шахская армия проследовала в Нахичеван, который был взят; это заставило все находившиеся к югу от реки Аракс османские войска отступить и собраться в Эриване. Османские войска в этой области насчитывали 12 000 человек, и фортификации Эривана, состоявшие из трёх отдельных крепостей, представляли собой одну из сильнейших оборонительных сооружений в регионе. Три крепости, поддерживавшие друг друга и занятые отборными войсками, а также обладавшие обильными запасами провианта, являлись внушительной проблемой. Осада продлилась всю зиму 1603—1604 годов, но не принесла особого успеха по причине экстремальных холодов; земля настолько промёрзла, что невозможно было копать траншеи[59]. Приближался конец года, но Аббас решил продолжать осаду зимой 1603—1604 годов, будучи уверенным в том, что у Османов закончится провиант. В течение зимы к нему присоединился Аллахверди Хан, который привёл с собой 18 000 конников и приехал в сопровождении посла от могольского императора Акбара. Посол привёз с собой письмо, в котором Акбар сердечно поздравлял Аббаса в связи с его победами над Шейбанидами и Османами, а также внутренними врагами. Он привёз богатые подарки, но Аббас не обратил на них внимания, за исключением меча, который он счёл за благое предзнаменование, поскольку тот был подарком от потомка самого великого Тамерлана. Могольское посольство оставалось при лагере шаха вплоть до падения Эривана четыре месяца спустя, после чего получило дозволение вернуться обратно. Аббас был настроен очень дружелюбно, но не обращался с посольством с какой-либо особенной помпой. В начале своего правления он стремился завоевать расположение Акбара, однако теперь находился в гораздо более сильном положении и был возмущён тем, что могольский император завладел Кандагаром. Зимой в шахский лагерь также прибыл царь Восточной Грузии Александр II с небольшим войском. Он был османским вассалом, но получив от Аббаса предупреждение воздерживаться от поддержки, вырезал османский гарнизон в своей столице, Тифлисе. Для штурма Эривана Аббас привёз тяжёлые осадные пушки и согнал из окружающей сельской местности примерно 12 000 армянских крестьян для возведения брустверов напротив стен трёх крепостей. Суровая зимняя погода унесла много жизней среди осаждавших; каждое утро находили замёрзших насмерть сефевидских солдат. Но самые большие жертвы понесли возводившие брустверы армяне, незащищённые ни от морозов, ни от огня с крепостных стен. Когда брустверы были возведены, Аббас разместил на них пушки и мушкетёров для ведения постоянного огня по крепостям. Голод и болезни начали уносить жизни среди членов османского гарнизона, который в конечном итоге капитулировал к концу мая 1604 года, после того, как кызылбаши взяли ночным штурмом одну из крепостей[60]. Наконец, крепость сдалась в июне 1604 года, и сефевидские войска совершили несколько вылазок в Карабах. Отвлекающее наступление Османов из Багдада было отбито, и османский командующий был взят в плен. Весть о том, что Османы начали приготовления к крупному контрнаступлению из Стамбула, заставило шаха опустошить область Карса и Эрзерума. Командующий османской армией Джигалоглу Паша достиг реки Аракс, но по причине позднего сезона отступил на зимовку в Ван[61]. Были отданы приказы о немедленной эвакуации населения из обширной области к северу от реки Аракс, включавшую три города Эриван, Нахичеван и Джульфу. Жителям было отведено 48 часов на то, чтобы уйти, в противном случае их уволили насильно. Их дома и поля были уничтожены, вместе с любыми припасами, которые могли быть использованы османской армией. Примерно 60 000 семейств были собраны вместе, переведены через реку Аракс и далее посланы на восток вдоль реки в различные места, где они поселились как могли, посередине суровых зимних месяцев[62]. Многие погибли от изнеможения, голода и сильных морозов. Депортация армян шокировала Роберта Ширли, находившегося в рядах сефевидской армии. В мае 1605 года он писал об Аббасе в письме своему брату Энтони:

«Всеми своими действиями он объявил на весь мир свою ненависть к христианам, поскольку каждый день он обращает в рабство несчастных армян, который ежедневно пригоняют подобно овцам на все рынки, сжигая и разрушая при этом все церкви, к величайшему бесчестью всех живущих здесь христиан»[63].

Репутация шаха по совершению марш-бросков возымела действие, заставив османское войско нервничать по поводу слишком сильного отрыва от своей базы в Ване, и в манёврах и контрманёврах прошёл целый год. В конце концов шах послал на Ван Аллахверди Хана; главнокомандующий одержал несколько блестящих побед и над Джигалоглу, и над шедшим из Сиваса подкреплением, и Джигалоглу Паше пришлось бежать в лодке через озеро Ван для мобилизации новой армии. Решающая битва в этой кампании состоялась 6 ноября 1605 года при Суфияне, в окрестностях Тебриза. В этой битве Аббас продемонстрировал свои выдающиеся таланты в качестве полководца. До битвы он не намеревался ставить всё на одно генеральное сражение, а планировал измотать врага ежедневными, но ограниченными столкновениями. Однако верное следование его приказу не ввязываться в битву со стороны ещё одного из его блестящих полководцев-гулямов, Карачагай-бека, было истолковано как признак слабости со стороны Османов, которые начали атаку, переросшую в генеральное сражение, завершившееся сокрушительной победой Сефевидов[61]. Столкнувшись с этой катастрофой, Османы задействовали очень необычный канал для того, чтобы попытаться убедить шаха заключить мир. Мать султана, салтана решила найти выход на шаха через его тётю, Зейнаб бегюм. В качестве посредника она выбрала другую женщину, Гюльсару, жену удерживаемого в заключении в Стамбуле грузинского царя — пообещав той, что если её миссия завершится успехом, то её муж будет освобождён. Салтана написала Зейнаб бегюм письмо, в котором просила её использовать своё влияние на шаха для того, чтобы остановить войну, которая нанесла столько ущерба мусульманам, которые не должны воевать друг с другом. Получив письмо от Гюльсары, Зейнаб бегюм пообещала сделать всё, что в её силах, и показала его шаху. Но ответ, посланный шахом обратно, был бескомпромиссным: он согласится сложить оружие только в том случае, если, как он выразился, ему будут возвращены все земли, по которым ступала нога коня Шаха Исмаила. Османы не могли согласится на подобные уступки. Аббас практически не дал своей армии отдохнуть после битвы при Суфияне. Три месяца спустя, сразу же после окончания зимы, он осадил Гянджу на севере Азербайджана, взяв крепость после шестимесячной осады. Затем он двинулся на Грузию, где завладел главным городом, Тифлисом. Зимой 1606 года он вторгся в Ширван, не приняв во внимание возражения своих офицеров насчёт того, что армия находилась в походе слишком долго, что кони многих либо пали, либо были ослаблены недостатком фуража и что снаряжение воинов было в плохом состоянии[64]. Ещё больше животных погибло при попытке преодолеть плавучие льдины на реке Кура, границе Ширвана, после того как Османы уничтожили мост. Затем сефевидский лагерь за пределами осаждённой ими столицы, Шемахы, превратился в болотную топь из-за практически беспрерывных дождей, продолжавшихся более чем два месяца. Но ключевые города на Каспии — Дербент и Баку вскоре пали из-за про-сефевидских восстаний, и весной 1607 года крепостная стена Шемахы была пробита осадными пушками Сефевидов и город был взят штурмом. С завоеванием Ширвана Аббас вернул все территории, которые был вынужден уступить Османам в 1590 году[65]. Писец и официальный летописец Аббаса, Искандер-бек Мюнши, сопровождавший Аббаса во всех этих походах, сравнивал его достижения с достижениями Тимура, с которым также любил ассоциировать себя и сам Аббас, разделяя тем самым с могольскими императорами один и тот же источник легитимности. «Со времён Тимура, 250 лет тому назад», писал Искандер-бек, «никто из правителей не держал войска в поле на протяжении пяти чередующихся лет и не достигал подобной непрерывной серии побед»[66]. К 1607 году, менее чем пять лет спустя после того, как шах начал своё контрнаступление против Османов, последний османский воин был изгнан с сефевидской территории, определённой по Амасийскому договору[61]. Османы не были готовы обсуждать новое мирное соглашение на основе этого договора, и периодические стычки между османскими и сефевидскими войсками продолжались ещё несколько лет. Когда Насух Паша сменил Мурад Пашу в качестве османского главнокомандующего на восточном фронте, серьёзные переговоры о мире возобновились. Сефевидский посол Гази Хан, занимавший пост «садра», был принят султаном Ахмедом I. После долги дискуссий стороны согласились обсуждать мир на основе Амасийского договора[61]. За 60 лет, миновавших с заключения этого договора, на границах произошли многие изменения. К примеру, грузинская область Месхетия и крепости в округе Ахыска, которые по Амасийскому договору были обозначены как сефевидские территории, за это время были заняты Османами; с другой стороны, некоторые крепости в областях Арабистана и Багдада, которые были обозначены как османские территории, теперь находились в руках у Сефевидов. Было признано, что для обеих сторон будет трудно сдать занимаемые ими территории, и по этой причине для сторон было легче удерживать то, что находилось под их контролем на момент подписания нового договора. Стороны назначили уполномоченных представителей для демаркации новых границ в Азербайджане и Арабском Ираке. Работа этих представителей была сорвана действиями грузин и курдов, и спровоцированные ими пограничные инциденты привели к возобновлению боевых действий между Османами и Сефевидами[67]. Османский великий визирь Насух Паша, который был архитектором мирного соглашения от 1612 года, был казнён в октябре 1614 года. Его преемник Мехмед Паша был полон решимости попытаться вновь вытеснить кызылбашей с отвоёванных ими территорий. Он обосновал нарушение мира тем, что шах не прислал обещанные 200 вьюков шёлка, а также совершил поход на османские владения в Грузии. Это вторжение имело место в 1613—1614 годах, после того, как два грузинских принца, до этого выразившие свою покорность шаху, восстали и укрылись у соседнего грузинского вассала Османов[68]. Аббас двинулся на Восточную Грузию с армией, превращая церкви в мечети и разоряя те округа, которые подозревались в предоставлении помощи восставшим принцам, в том числе и часть территории османского вассала. Его армия также угнала 40 000 голов крупного и мелкого рогатого скота и захватила в плен 30 000 человек, которые были привезены в Сефевидское государство и обращены в ислам. Приготовления Османов к войне вызвали новое сопротивление со стороны многих грузин, отвергнувших предателей и обращенцев в ислам, которых им пытался навязать шах. Они сплотились вокруг одного из своих мятежных принцев, Теймураза, правителя восточного княжества Кахетия, и в 1616 году нанесли тяжёлое поражение 15 000 сефевидскому войску[69]. Аббас пришёл в такую ярость, что приказал «своим людям не давать грузинам пощады, брать в плен женщин и детей и грабить их имущество, в соответствии с кораническим предписанием „Убивайте всех, кто придаёт Богу сотоварищей“» — отсылка к христианскому учению о Святой Троице. Более чем 60 000 грузин было убито и более чем 100 000 — депортировано в Сефевидскую империю. По мнению Искандер-бека Мюнши, «навряд ли Кахетия переживала такое разрушение с момента появления ислама». Ужасающая жестокость, с которой была произведена массовая депортация, была описана итальянским путешественником Пьетро Делла Валле, прибывшим в Сефевидское государство вскоре после этого:

«Убийства, умирающие от голода люди, грабежи, изнасилования, дети, задушенные от отчаяния своими собственными родителями, или сброшенные ими в реки, или убитые персиянами за отсутствие хорошей фигуры, или оторванные от материнской груди и брошенные на улицы и большие дороги для того, чтобы стать добычей диких зверей или быть затоптанными насмерть конями и верблюдами, принадлежавшими армии, которая на протяжении целого дня шла по трупам людей — вот картина этого шокирующего средства для достижения цели; и далее, насколько мучительно отделение родителей от своих детей, мужей от жён, братьев от сестёр, оторванных друг от друга и направленных в разные провинции! Так велико было число этих несчастных разорённых людей, что их публично продавали за цену, меньшую, чем цена животного»[70].

Многие из этих грузин были поселены в качестве крестьян-фермеров в Мазендаране и других частях государства, которые Аббас хотел развить. Остальная часть депортированных из числа мужчин превратились в рабов или гулямов шаха, или того, кто их купил, в то время как самые красивые из числа женщин стали ценным прибавлением в сефевидских гаремах. Самой знаменитой жертвой карательной политики Аббаса стала вдовствующая грузинская царица Кетеван. Будучи всё ещё привлекательной женщиной, она была послана своим сыном Теймуразом для ходатайства перед шахом. Аббас потребовал, чтобы она приняла ислам и вошла в его гарем, и когда она отказалась, заключил её под стражу в Ширазе. Она скончалась там же в 1624 году, по-прежнему отказываясь отречься от своей веры, несмотря на пытки, и была канонизирована со стороны грузинской церкви[70]. В 1616 году большое османское войско осадило Эриван; когда наступление провалилось, османский командующий Мухаммед Паша вновь поднял вопрос о мирных переговорах. Шах ответил, что он готов в любой момент возобновить переговоры на основе соглашения, выработанного Насух Пашой и Гази Ханом и на основе работы пограничной комиссии, заверенный текст донесения которой находился в распоряжении у обеих сторон. В Эрзеруме был подтверждён на прежних условиях предварительный мирный договор, и османская армия отступила. Мирный договор был отвергнут султаном Ахмедом I, который обвинил Мухаммед Пашу в нарушении долга и снял его с должности. Его преемнику Халил Паше было приказано готовиться к вторжению в Сефевидскую империю, вновь во взаимодействии с крымскими татарами. Шах приказал Карачагай-беку, армянскому гуляму, быстро поднявшегося в доверии шаха после смерти Аллахверди Хана в 1613 году, опустошить всю область Ван—Эриван, через которую должна была пройти вторгнувшаяся армия. Это действие задержало наступление Османов, и до того, как Халил Паша смог подтянуть свои основные силы, смерть султана Ахмеда I и восшествие на престол менее воинственного султана Мустафы вновь открыли возможность мирных переговоров; и хотя мир так и не был заключён, в боевых действиях между сторонами наступило затишье, которое продолжалось до 1623 года, когда Аббас, воспользовавшись внутренней распрей в османской провинции Багдад, вторгся в неё и захватил город Багдад, который был отобран у шаха Тахмасиба султаном Сулейманом в 1534 году[67]. Взяв Багдад в конце 1624 года, шах приказал вырезать армян, живших в Месопотамии[55]. Падение Багдада сломило дух османских гарнизонов в Мосуле, Киркуке и Шахризоре, и войска начали дезертировать; все три крепости были захвачены Сефевидами. Шах посетил шиитские мавзолеи в Кербале, Наджафе, Казимайне и Самарре. Хафиз Ахмед Паша был назначен великим визирем и главнокомандующим османскими войсками вдоль границы с Сефевидами, и ему было приказано отбить Багдад. Приказав очистить территорию по маршруту следования османов от Вана от любых припасов, шах усилил сефевидский гарнизон в Багдаде и сам двинулся на его защиту[71]. Положение Аббаса усложнилось неудачами в Грузии. Будучи предупреждённым о новом готовящемся там восстании, он отрядил главнокомандующего Карчагай-бека разобраться с ним. Вместе с ним он отправил видного грузинского новообращенца в ислам, Мурав-бека, имевшего опыт в грузинских делах и превратившегося в фаворита при дворе. Однако когда Карчагай-бек казнил несколько тысяч молодых грузин, заподозренных им в измене, Мурав-бек перешёл на сторону восставших. Он убил Карчагай-бека и сефевидского главнокомандующего в Ширване Юсуф-хана. Во главе армии грузинских повстанцев Мурав-бек разбил сефевидские войска и осадил столицу Грузии, Тифлис, а также Гянджу в соседнем Карабахе. К нему присоединился грузинский принц Теймураз, который возглавлял предыдущее восстание в 1616 году. Аббас обратился для спасения положения к командующему его отборными войсками горчу, Иса-хану. Он назначил его командующим всеми сефевидскими силами в Грузии и приказал своим губернаторам на Кавказе присоединиться к нему со своими войсками. 30 июня 1625 года Иса-хан сошёлся с повстанцами в битве. Его армия была почти разбита массированной кавалерийской атакой грузин, но прибытие сефевидских войск из Азербайджана спасло положение. Повстанцы были обращены в бегство с тяжёлыми потерями[72]. Армия Хафиз Паши добралась до города в ноябре 1625 года и осадила крепость с трёх сторон. Османские укреплённые линии растянулись вдоль восточного берега реки Тигр на протяжении примерно 4 миль, и один из отрядов перекинул мост через Тигр поблизости гробницы Абу Ханифы и занял Старый Багдад. Осаждавшие османские войска было хорошо снабжены провиантом, поскольку урожай был только что собран. Особый отряд из 1000 сефевидских добровольцев проскользнул через османские линии с грузом пороха и свинца для отлития пуль для гарнизона. Несмотря на это, османы решительно продолжали осаду, и пришедшее на выручку шахское войско, наступавшее из Харунабада, было задержано многочисленными разлившимися ручьями. Целью Хафиза Ахмед Паши было завладеть городом до того, как прибудет шах. Работая день и ночь, его войска пробились через брешь, но лишь для того, чтобы наткнуться на внутренние защитные стены, которые возвёл на этот случай сефевидский гарнизон. Османы потеряли в этой неудачной атаке 5000 человек[71].

Когда Аббас наконец достиг Багдада, осада шла уже седьмой месяц. Планом османов было не вступать в сражение с шахом, а сидеть за своими линиями обороны, которые защищались не только рвом, но и баррикадами из лафетов и деревянным частоколом, за которым были размещены пушки и стрельцы. Отказываясь вступить с шахом в сражение, они могли продолжать осаждать крепость[71]. Аббас решил, что фронтальная атака на османские укрепления обойдётся слишком дорого, и решил попытаться перерезать пути снабжения османов как по суше, так и по воде. Он послал один отряд для перехвата снабжения османов по реке из Диярбекира и Мосула; другой отряд пересёк реку Дияла и возвёл к западу от реки укреплённый лагерь; третий отряд пересёк на плотах и в лодках реку Тигр к югу от города и создал ещё один плацдарм на западном берегу. Этот последний отряд был в состоянии перехватывать снабжение Османов с юга, из Хиллы и Басры. Ещё один отряд был послан для блокирования главного османского маршрута доставки снабжения из Алеппо через Фаллуджу. Эти решения оказались очень удачными, и был перехвачен целый караван, шедший из Алеппо. Однако к июню 1626 года сефевидский гарнизон крепости начал испытывать нехватку провизии. Под покровом ночи отчаянный отряд воинов из гарнизона спустился на лодках вниз по реке Тигр до шахского лагеря. Здесь их нагрузили мукой, пшеницей, овсом, кулинарным жиром, цыплятами, бараниной и другой провизией, включая десерты, шербеты, сахар, леденцы и прочее. Этот груз должен был миновать ряды османских войск, которые в результате оккупации ими Старого Багдада занимали оба берега реки Тигр на протяжении двух миль. Одна часть груза была отправлена на лодках, другая — караваном верблюдов вдоль западного берега, и путь для этого каравана был зачищен сильным сопроводительным отрядом сефевидских войск[73].

Повторное обеспечение крепости припасами было крупной неудачей для османских планов, и Хафиз Ахмед Паша решил рискнуть дать генеральное сражение деблокирующей армии. Шахские войска вытеснили османов назад за их линии, нанеся им тяжёлые потери. Начала оказывать эффект сефевидская блокада османских путей снабжения: у осаждавших не только заканчивалась провизия, но и в их рядах начали бушевать болезни. 4 июля 1626 года Хафиз Ахмед Паша был вынужден снять осаду, бросив при этом свои пушки по причине нехватки тягловых животных. За османскими линиями обороны было оставлено несколько тысяч больных и умирающих человек. Так же, как и битва при Суфияне в 1603 году, снятие осады Багдада являлось примером блестящего чувства тактики шаха Аббаса. Письмо, написанное одним из старших османских офицеров своему другу в Стамбул, наглядно демонстрирует, каковы были условия для осаждавших Османов, когда начала действовать сефевидская блокада их путей снабжения[73]:

«Те, кто будучи деликатного телосложения, были привередливы в еде, теперь рады и конине! Те утончённые и франтоватые, которые считали постыдным носить рубашку из египетского хлопка, теперь рады носить рубахи из холста старой палатки, которая не закрывает их колен! Те самоуверенные герои, смеявшиеся в кофейнях над кызылбашами из-за их трусости, теперь, увидав самого тщедушного из них на расстоянии трёх миль, сравнивают его с Рустамом, сыном Зала!»[74].

Шах Аббас публично насмехался над христианскими правителями Европы, потому что они либо не воевали с Османами, либо постоянно проигрывали им[54].

Реорганизация и перестройка вооружённых сил не могла произойти одномоментно, и ситуация на восточном фронте продолжала ухудшаться. Узбеки взяли провинцию Систан, находящуюся на юге от Хорасана, которая обычно была защищена от их нападений. Кандагар, бывший в руках у Сефевидов с перерывами начиная с 1537 года, был захвачен Моголами в 1590 году. Аббас направился с армией в Хорасан, но не решался дать генеральное сражение. С самого начала он проявил себя как полководец, осторожность которого была одной из его главных отличительных черт в последующих кампаниях. Только в 1598 году, десять лет спустя после своего восхождения на трон, смерть грозного правителя узбеков Абдуллы II послужила началом династической борьбы и предоставила Аббасу шанс на востоке. Он выступил из Исфахана 9 апреля 1598 года и узбеки начали оставлять город за городом после того, как он вступил в Хорасан. 29 июля шах совершил паломничество к гробнице восьмого шиитского имама Али ар-Риды в Мешхеде. Он застал гробницу в плохом состоянии. Из неё вынесли золотые и серебряные канделябры, и из пожертвованных гробнице украшений не осталось ничего, кроме золотого ограждения вокруг могилы имама. Покинув Мешхед первого августа, шах двинулся на Герат в надежде заставить узбеков, теперь находившихся под предводительством Дин Мухаммед Хана, сражаться[75]. Это всегда было сложной задачей. Узбеки предпочитали избегать генеральных сражений и отступать через Оксус в не оставляющие следов пустыни Трансоксианы, где регулярная армия преследовала их на свой страх и риск. Выждав, когда шахская регулярная армия отступит, они вновь возобновляли свой традиционный метод ведения войны, запирая сефевидские гарнизоны в городах и разоряя окрестности. Аббас приказал своему авангарду отступить и распространять слухи, что шах был вынужден вернуться на запад из-за возникшей там критической ситуации. Дин Мухаммед Хан был выманен из-за укреплений Герата, и шах, пройдя десятидневное расстояние за четыре с половиной дня, 9 августа 1598 года настиг узбеков на открытой местности. Кони многих шахских воинов были изнурены, и в своём форсированном марше он настолько оторвался от главного отряда армии, что при нём было не более десяти тысяч воинов; узбеки насчитывали двенадцать тысяч человек. Битва была отчаянной, и результат всё ещё колебался из стороны в сторону, когда шахская гвардия в 200 человек увидала отблеск от шлемов, панцирей и нагрудных пластин конников, приближавшихся через заросли камыша; это был сам Дин Мухаммед Хан с тысячей отборных воинов, которых он держал в резерве. По отряду шахской гвардии пробежала волна паники. «Сражайтесь как мужчины», закричал шах, «доблестная смерть лучше жизни в позоре!» Решительная атака со стороны его гвардейцев расстроила ряды узбеков, и когда Дин Мухаммед Хан был ранен ударом копья, узбеки начали общее отступление. Сефевидские войска преследовали их, пока под ними не пали от усталости кони, и узбеки потеряли четыре тысячи человек. Как представляется, ослабевший от потери крови Дин Мухаммед Хан был подвергнут нападению и убит своими же соплеменниками в ходе отступления. С этой победой при Рабат-и Парияне Аббас не только освободил Герат, но и смог стабилизировать северо-восточную границу со значительным успехом последствии ряда альянсов с местными узбекскими вождями. Это позволило ему начать в 1602 году ряд кампаний против Османов на западе[76].

Португалия сделала всё, чтобы спровоцировать шаха Аббаса напасть на Ормуз с помощью англичан. Руй Фрере выполнил приказ возвести крепость на Кешме — острове, снабжавшим Ормуз продовольствием и водой и захваченном Сефевидами в 1614 году. На этот момент он был оставлен без защиты. Португальский адмирал также опустошил прилегающий берег Лара, убивая всех попавшихся ему на пути кызылбашей и сжигая сёла, в которых кызылбаши поселились после аннексии провинции шахом Аббасом[77]. Португальцы также сожгли все лодки, которые могли использоваться в качестве транспорта. Как представляется, эти действия получили одобрение коренного населения Лара, которое подвергалось жестокому обращению со стороны кызылбашей и оставалось настолько же привязанным к своему бывшему повелителю, насколько и враждебным шаху Аббасу. Аббас счёл это объявлением войны и приказал генерал-губернатору Фарса, Имамгулу Хану, оказать сопротивление португальцам. Имамгулу Хан послал войско для осады Кешма, но вновь был остановлен недостатком судов. Однако Сефевиды знали, что флот Ост-Индской компании вернётся в декабре в Джаск для того, чтобы забрать ежегодную партию шёлка. Осенью шах заявил представителю Ост-Индской Компании в Исфахане, Джеймсу Монноксу, что шёлк будет доставлен только в том случае, если компания поддержит флотом поход на португальцев. Реакция Моннокса была положительной, но он ответил, что он должен посоветоваться с советом кораблей по прибытии флота. Аббас уполномочил Имамгулу Хана вести переговоры об условиях соглашения[78].

Фактории Ост-Индской компании в Сурате отправили в Джаск сильный флот из пяти кораблей и четырёх шлюпок, поскольку они ожидали дальнейшего конфликта с Руем Фрере и до них дошли вести о посылке ему подкреплений из Гоа. Флот достиг Джаска 14 декабря, где ему было сказано встретиться с Монноксом и другими представителями в Сефевидском государстве в маленьком порту, лежавшим далее по направлению к Ормузу. Перед Монноксом стояла непростая задача убедить совет кораблей согласиться с пожеланиями шаха. Одно дело было сражаться с португальцами, когда те пытались выдворить английские корабли из Персидского залива или Индийского океана, и совсем другое — присоединиться к мусульманской державе для нападения на единоверцев, европейских христиан, хоть и католиков, с которыми Англия находилась в состоянии мира. Но Моннокс был волевой личностью. После долгих споров он наконец убедил совет кораблей в том, что будущее компании в Сефевидском государстве находится под угрозой и что у них нет иного выбора, кроме как согласиться на предложение шаха Аббаса и помочь ему в изгнании португальцев с Кешма и Ормуза. 18 января Моннокс и его преемник Бэлл заключили с Имамгулу Ханом договор, но возникшие впоследствии разногласия говорят о том, что условия не были разъяснены достаточно чётко. В обмен на свою помощь англичане должны были получить половину добычи, половинную долю от всех таможенных сборов в дальнейшем и право беспошлинно ввозить и вывозить товары. Сефевиды также согласились разделить пополам все издержки на содержание английских во время нахождения в Персидском заливе. Соглашение вызвало протест у команды одного из английских судов, «Лондона». Они заявили, что их нанимали для занятия торговлей, а не войной, и что нападение на крепость дружественной державы будет являться «разрывом мирных отношений». Их сопротивление было преодолено путём обещания дополнительной выплаты в размере месячного жалования[78].

Корабли вскоре перешли к действию в Кешме, где Руй Фрере и смешанный гарнизон из португальцев и арабов, насчитывавший 450 человек, держался в недавно построенной крепости против 3000 кызылбашей. Англичане открыли бомбардировку крепости и с моря, и с суши, где они установили батарею из пяти из своих самых крупных пушек. Стены крепости были непрочными и вскоре были пробиты. Руй Фрере столкнулся с мятежом гарнизона и капитулировал. Многие из португальских пленников были доставлены на берег в Ормуз, где их разместили в переполненной людьми крепости. Другие были переправлены в португальские владения в Маскате и Сухаре на другой стороне залива. Сам Руй Фрере был доставлен в Сурат, откуда сумел бежать и вернуться в Персидский залив для продолжения борьбы, хоть и без особого успеха. Большинство арабских пленников, бывших подданных шаха, были казнены кызылбашами как мятежники. В сражении было убито трое англичан. Одним из них был Уильям Баффин, в честь которого назван залив Баффина[79].

Две недели спустя, 10 января, большое иранское войско высадилось на Ормуз, быстро завладело городом и осадило крепость, которая описывается Искандер-беком Мюнши как «выдающийся пример франкского искусства возведения крепостей». Английские корабли начали бомбардировку, обстреливая не только крепость, но и стоявший под её стенами флот португальцев. Как и при Кешме, англичане также установили на берегу батарею орудий. На этот раз португальцы оказали упорное сопротивление. 17 марта кызылбаши взорвали часть стены и начали полномасштабный штурм, но были отбиты. Вне сомнения, гарнизон держался в надежде на то, что из Гоа подоспеет деблокирующее войско. Оно в действительности было послано, но было слишком маленьким и прибыло слишком поздно. 23 апреля, выдержав более чем двухмесячную осаду и страшась резни от рук кызылбашей, гарнизон сдался англичанам. Так пришёл конец вековому господству португальцев в Персидском заливе. Для Фигероа это было «трагедией», вызванной глупой португальско—испанской агрессивной политикой:

«Не смею рассуждать о том, кто побудил Совет к такому глупому предприятию, как начать войну со столь могущественным королём и напасть на него на его собственной территории, к тому же поддерживаемому столь искусным европейским народом, как англичане, хоть и пираты и торговцы, и сделать это с теми небольшими войсками, которые были в наличии в Индиях, в особенности в этой крепости и городе Ормузе, явно поставленными под угрозу неминуемого поражения и покинутых на милость первого же противника, который нападёт на них»[79].

Португальский гарнизон и все женщины и дети были перевезены через залив в Мускат и Сухар. Мусульмане, сражавшиеся вместе с португальцами, были переданы казни кызылбашам. Ормуз с его богатыми запасами товаров был основательно разграблен, к великому замешательству Моннокса: «Персияне и англичане перешли к грабежу, в такой манере, что я был опечален и пристыжен видеть всё это, но не мог придумать этому противоядие». Сефевиды были в особенности впечатлены захваченными ими португальскими пушками, которые были отправлены в Исфахан и помещены перед шахским дворцом. «Каждая из них представляла собой шедевр франкского искусства литья пушек», восхищённо писал Искандер-бек Мюнши[80].

Позже англичане пожаловались на то, что Сефевиды забрали больше добычи, чем им полагалось. Они также были недовольны предъявленным им счётом за снабжение английских кораблей во время осады и дозволении принять участие в оккупации крепости только при условии оставления двух кораблей для её охраны. По этой причине они ответили отказом на просьбу Сефевидов помочь им атаковать португальский Маскат. Захватив остров, Шах Аббас более не нуждался в Ормузе. Он перевёл его торговлю в материковый Гомбрун, который для него было легче защищать и который вскоре был переименован в Бендер Аббас — «порт Аббаса». Он быстро разросся в город значительных размеров и тут же заменил Джаск в качестве порта прибытия для Британской Ост-Индской компании. Вскоре к ней присоединилась Голландская Ост-Индская компания — поначалу в качестве союзника, которая вскоре превратилась в агрессивного соперника. Что до португальцев, то они предприняли ряд неудачных попыток отвоевания острова, кульминацией которых стало большое морское сражение у Ормуза 11 февраля 1625 года между восемью португальскими галеонами и равным по силе англо-голландским флотом. Сообщается, что наблюдавшие за битвой с берега Сефевиды были изумлены видом изрыгавших дым и огонь кораблей. Битва завершилась неопределённым результатом, но стала последней попыткой португальцев угрожать Ормузу. В том же году португальцы пришли к соглашению с Аббасом, который видел, что соперничество между европейцами было ему только на руку и разрешил им учредить факторию и возвести крепость выше по побережью, в Конге. Они также укрепляли свои отношения с османским пашой Басры, который рассматривал португальцев как полезных союзников в деле поддержания практически полной независимости от Стамбула[80].

Правительство Испании выразило протест в Лондоне действиям Британской Ост-Индской компании в Ормузе и потребовало объяснений. Было заявлено, что компания действовала по принуждению иранцев. Король Яков I и его фаворит, герцог Букингемский, совершенно не смущённые произошедшим, были полны решимости получить свою долю от добычи[80]. Герцог Букингемский, будучи лорд-адмиралом, заявил, что ему причиталось десять процентов от стоимости всего захваченного кораблями Ост-Индской Компании за последние годы, как у португальцев, так и в Ормузе. Это было оценено в 100 000 фунтов. Он получил свои 10 000 фунтов после угрозы уголовного преследования компании в адмиралтейском суде и задержания её судов. Король дал понять, что ждёт такое же вознаграждение: он задал вопрос — «Разве я не избавил вас от жалоб испанцев, и вы не даёте мне ничего взамен?». Он также получил свои десять процентов[81].

30 мая 1594 года, в царствование Фёдора Ивановича, в Иран к шаху Аббасу был отправлен князь А. Д. Звенигородский. Результатом этой миссии стало то, что шах выразил желание быть с русским царём «в крепкой дружбе, в братстве и в любви, и в ссылке навеки неподвижно»[82].

Аббас первым признал новую династию Романовых в России и выделил заём в размере 7 тысяч рублей. В 1625 году прислал в подарок реликвию, ризу Господню, и роскошный трон[83]. При шах Аббасе I владения династии Сефевидов простирались уже от Тигра до Инда.

Один из источников начала 1614 г. говорит, что «кумыки и Кабарда ныне всё под шахом». Связь кумыков с Сефевидской империей сохранялась и позднее. Шаху Аббасу не были чужды намерения втянуть в сферу своего влияния и орду Больших ногаев. Бухарский купец Хозя Наурус и караванный голова юргенчского царя при расспросе их самарским воеводой кн. Д. П. Пожарским в начале 1614 г. показали, что «летось послы шаха были у кн. Иштерека, сватали его дочь за шахова сына и вели переговоры о военной помощи со стороны орды шаху против Турции; послы кн. Иштерека в свою очередь ездили к шаху». Так намечалось одно из возможных решений при определении дальнейшей политической судьбы орды. Связанный с ним риск был очевиден: подчинение шаху неминуемо вовлекло бы орду в войну против Османов, Крыма, Малых ногаев. Очевидно, что такое решение не было наилучшим. Подчинение Крыму, вследствие хорошо известного грубого и хищнического отношения крымцев к подчинённым им народностям, было сопряжено с большими неприятностями, а также низводило бы орду на положение подвассала, поскольку сам Крым был вассалом султана. Московское правительство более всех было заинтересовано в восстановлении своей власти в орде, чтобы прекратить нападения Больших ногаев на свои земли. Но оно было в то время бессильно вынудить орду к этому, а орда была заинтересована в том, чтобы до конца использовать удобное для прибыльных нападений на Русь время[57].

Шах Аббас также отправлял в 1599 году дипломатическую миссию в Европе во главе с Хусейнали-беком Баятом. Миссия обошла несколько государств. Хусейнали-бек говорил только на тюркском языке, поэтому лично для него Папой Римским переводчиком был назначен армянин из Ватикана по имени Томас[84].

Будучи убеждённым прагматиком, Аббас I осознавал, что проявление религиозной терпимости по отношению к христианским священникам породит атмосферу, в которой торговля с Европой будет процветать. Точно также продвижение им Мешхеда в качестве главного центра паломничества шиитов будет удерживать в кошельках подданных крупные суммы денег, которые в противном случае тратились бы в других главных шиитских святынях — Кербале, Наджафе, Казимайне и Самарре, которые находятся в Месопотамии и бо́льшую часть правления Аббаса были под правлением Османов. Реставрация и украшение таких шиитских святынь как Мешхед и передача гробнице земель и другого имущества в качестве вакфов или неотчуждаемого имущества также укрепило престиж и богатство духовенства и сделало его более готовым смириться с узурпацией Сефевидскими монархами их собственной прерогативы выступать в качестве генерального представительства на Земле Мехди или шиитского мессии. Это не означает, что личная набожность Аббаса не была искренней. Всякий раз, находясь в Хорасане, он наносил визит к гробнице восьмого имама и дежурил у неё, выполняя при этом для демонстрации своего рвения различную работу, такую как подметание ковров или снятие нагара со свечей. В 1601 году он совершил своё знаменитое пешее паломничество из Исфахана в Мешхед за 28 дней. Шах издал указ о том, что любой из эмиров, главных должностных лиц государства и придворных, желавших совершить паломничество вместе с ним, мог ехать верхом, поскольку обет пройти весь путь на ногах относился только к нему; однако несколько человек из его свиты прошли с ним весь путь пешком. Эти жесты говорят о значении, которое придавалось Аббасом I укреплению шиитского элемента сефевидской идеологии, но он одинаково заботился, выступая в качестве «мюршиди-камиля» (совершенного духовного наставника) Сефевидского ордена, и о поддержании культа Сефевидских шейхов в Ардебиле. Перед началом любой военной экспедиции или принятием любого значимого решения он непременно наносил визит гробницам своих предков в Ардебиле; во время этих визитов он взывал посредством молитв к духовной помощи святых шейхов Сефевидского ордена[87].

Возросшая секуляризация в правление Аббаса I была отражена в упадке влияния «садра» — главы класса духовенства и, в ранний период Сефевидского государства, одного из главных должностных лиц. Влияние садра, который являлся политическим назначенцем, уменьшилось после распространения доктринального единообразия по всей территории Сефевидской империи. Как следствие, власть «муджтахидов» или наиболее видных шиитских богословов, увеличилась. Сефевиды использовали для прихода к власти утвердившийся суфизм; придя же к власти, они использовали для её поддержания утвердившийся иснаашаризм. С возросшей кристаллизацией иснаашаритской идеологии муджтахиды превратились в наиболее влиятельных членов класса духовенства. Это неизбежно привело к возникновению угрозы для положения самого шаха, поскольку, как уже было отмечено, Сефевидские шахи притязали на представительство на Земле Мехди или Скрытого имама. Притязая на это, они узурпировали прерогативы муджтахидов, являвшихся реальными и законными представителями. Они нехотя позволили шахам узурпировать эту прерогативу, поскольку появление государства, в котором шиизм был официальной формой религии, очень сильно увеличило влияние класса духовенства в целом. Однако в правление шаха Тахмасиба имело место несколько случаев трений между садром, представлявшим политическую власть, и муджтахидами, и после упадка влияния садра только власть шаха удерживала муджтахидов в повиновении[98]. В течение последнего полувека правления Сефевидов, при слабых шахах, потенциальная угроза того, что духовенство станет доминировать в политических делах, превратилась в реальность. В правление же сильного монарха, каким был Аббас I, муджтахиды знали своё место[85].