Критий

Кодр (последний царь Афин и легендарный предок Крития). Краснофигурная роспись вазы из Болоньи

Критий принадлежал к одному из самых древних и влиятельных аристократических родов Афин. Он был Кодридом — потомком последнего афинского царя Кодра, жившего ещё в мифологическую эпоху и происходившего от царя мессенского Пилоса Нестора, Нелея и Посейдона. Диоген Лаэртский перечисляет ближайших предков Крития — Каллайсхр, Крития-старшего и Дропида (отца, деда и прадеда соответственно). Последний, согласно этому автору, был братом Солона, знаменитого законодателя и одного из «семи мудрецов» Эллады[1]. Учитывая хронологию, антиковеды полагают, что Диоген пропустил два поколения между Критием-старшим и Дропидом. Кроме того, Дропид и Солон, по-видимому, не были братьями[2]: Платон в диалоге «Тимей» называет их просто родственниками и большими друзьями[3]. Критий-старший фигурирует в источниках (в схолиях к Эсхилу) как возлюбленный поэта Анакреонта[4][5], Каллайсхр — как член афинского Совета четырёхсот в 411 году до н. э.[6] Между 604/03 и 590/91 годами до н. э. должность архонта Афин занимал ещё один Критий[7] — предположительно член той же семьи[8].

В близком родстве с Критием состоял философ Платон. Он был сыном Аристона и Периктионы/Потоны, дочери Главкона — либо брата[1], либо дяди[9] Крития. Соответственно Платон приходился Критию либо двоюродным, либо внучатым племянником[10]. Сыном Главкона был Хармид, заглавный герой одного из платоновских диалогов и видный деятель олигархической «партии», погибший вместе с Критием. Близким родственником Крития был и Андокид — выдающийся оратор, получивший известность в связи с делом о гермокопидах: его бабка по отцу была родной сестрой жены Каллайсхра (обе были дочерьми некоего Тисандра)[11][8][12].

Критий принадлежал к филе Эрехтеиды и (предположительно[13]) к дему Фегунт. Его семья выделялась не только знатностью и политическим влиянием, но и богатством[8]. Платон в диалоге «Хармид» вкладывает в уста Сократа слова о том, что потомков Дропида отличают «достойная душа»[14], «большой поэтический дар»[15], «красота, добродетель и другие так называемые дары богов»[16].

Точная дата рождения Крития неизвестна. Существуют гипотезы в пользу 460 года до н. э. как наиболее ранней даты из возможных[8][17][18], в пользу примерно 455 и 450 годов до н. э. (последняя связана с тем, что в источниках Критий выглядит как ровесник Алкивиада)[13]. Сын Каллесхра получил типичное для афинского аристократа той эпохи воспитание и образование. Он занимался атлетикой и музыкой (в частности, учился играть на флейте[19]), учился красноречию у софистов, некоторое время был одним из многочисленных учеников Сократа, хотя особой близости с ним так и не достиг. Критий подружился с ещё одним учеником этого философа — Алкивиадом, и во многих источниках эти двое упоминаются вместе[8]. Согласно Клавдию Элиану, именно из-за них была написана комедия «Облака»: Критий и Алкивиад пытались однажды уговорить Сократа пойти в театр послушать шутки комических актёров, тот «выказал только презрение к шуткам, дерзостям и дурачеству, принятым в комедии», и Аристофан, узнав об этом, решил высмеять Сократа в своей новой пьесе[20].

Критий достаточно рано порвал с Сократом, так как счёл достигнутой свою цель — изучение практических приёмов достижения власти[13]. Впрочем, Ксенофонт в своих «Воспоминаниях о Сократе» рассказывает альтернативную версию событий. По его словам, Критий влюбился в некоего Эвтидема и захотел «вступить с ним в такие отношения, какие бывают у людей, пользующихся телом для любовных наслаждений». Сократ долго отговаривал ученика и говорил, что его чувства недостойны благородного человека. Тот эти слова игнорировал. Тогда философ заявил однажды во всеуслышание, что у Крития «есть свинская наклонность: ему хочется тереться об Эвтидема, как поросята трутся о камни». С этого момента Критий ненавидел Сократа[21]. С софистами его связывало более продолжительное общение: вместе с Алкивиадом он слушал лекции Протагора, Антифонта[22] и Продика, а позже, в Фессалии, брал уроки у Горгия[23]. Самого Крития часто относят к младшим софистам[24].

Бюст Сократа

Как типичный афинский аристократ, Критий ненавидел демократию и не скрывал этого. В одной из своих речей, согласно Ксенофонту, он сказал, обращаясь к другим проолигархически настроенным афинянам: «Для таких людей, как мы с вами, демократический строй, конечно, крайне тягостен и невыносим»[25]. Идеалом государственного устройства для Крития была Спарта. Известно, что в молодости он был членом антидемократического тайного общества (гетерии)[26], в силу возраста не занимая в нём видных позиций. В 415 году до н. э. (это первый надёжно датированный пункт в его биографии) Критий оказался замешан в деле о повреждении герм и профанации мистерий. Его бросили в тюрьму по доносу Диоклида вместе с рядом родственников[11], и всем арестованным грозили пытки и казнь, но положение спас двоюродный племянник Крития Андокид. Он рассказал следствию, что гермы осквернили его товарищи по гетерии. После этого Крития и прочих отпустили[27][28]; однако сохраняется вероятность того, что и он, и Андокид, и многие другие мечтавшие об олигархическом строе аристократы были причастны к святотатству[26].

В первый раз возвыситься Критий мог благодаря участию в перевороте Четырёхсот[17]. Этот переворот произошёл в 411 году до н. э.: в связи с поражениями в Пелопоннесской войне власть в Афинах захватила олигархическая группировка, так что установился строй, похожий на коллективную тиранию. Согласно Лисию, членом Совета четырёхсот, оказавшегося во главе полиса, был Каллесхр[29]. Псевдо-Демосфен говорит о каком-то вооружённом отряде сторонников олигархии во главе с Критием, который планировал впустить спартанских военных в Эетионею (укрепление в Пирее); отсюда некоторые антиковеды делают вывод, что Критий тоже входил в состав Четырёхсот, причём занимал в нём заметные позиции[30]. Другие считают сообщение Псевдо-Демосфена малоинформативным[31].

По мнению германского исследователя Э. Диля, Критий в то время принадлежал к умеренному крылу олигархического движения. Именно этим можно объяснить тот факт, что после свержения Четырёхсот, которое произошло уже спустя несколько месяцев, Критий не был подвергнут репрессиям и даже смог продолжать политическую деятельность[32]. В частности, по его инициативе народное собрание приняло постановление о посмертном преследовании Фриниха — одного из лидеров Четырёхсот. Фриниха осудили за государственную измену, его останки были выкопаны и выброшены за пределами Аттики[33]. Согласно Плутарху, именно Критий предложил народному собранию восстановить в правах и заочно назначить стратегом (на равных правах с Фераменом и Фрасибулом) Алкивиада, который со времён процесса гермокопидов был изгнанником. Это предложение тоже было принято, и позже Критий напомнил Алкивиаду об этой своей услуге в элегических стихах[34][35]:

О возвращенье твоём говорил я открыто, пред всеми,
Речь произнёс, записал, дело твоё завершил…

— Плутарх. Алкивиад, 33[34]

Диодор Сицилийский и Корнелий Непот пишут, что Алкивиада вернул Ферамен[36][37]. Версия Плутарха считается наиболее достоверной, так как она опирается на цитируемый источник — стихи самого Крития; версия с Фераменом могла появиться из-за того, что Критий заранее согласовал свою инициативу с этим политиком[38].

После свержения Четырёхсот началась радикализация афинской демократии. В 407 году до н. э., когда афиняне снова начали терпеть военные поражения от спартанцев, демагог Клеофонт предложил изгнать наиболее влиятельных сторонников олигархии[39]. В списке оказался и Критий. Ему пришлось оставить родину и провести следующие несколько лет в Фессалии, причём и там Критий занимался политикой[40]. По данным Флавия Филострата, он поддерживал местных олигархов[41]: «власть немногих делал тягостнее, в беседах с власть имущими на всякое народоправство нападал, афинян же хулил как наипреступнейших из людей»[42]. У Ксенофонта излагается совсем другая версия, противоречащая другим сообщениям о Критии. Изгнанник, по словам этого автора, перешёл в другой политический лагерь: он «был занят тем, что помогал Прометею устраивать демократический переворот и вооружал пенестов для борьбы со своими господами»[43]. Впрочем, это цитата из речи Ферамена, направленной против Крития; возможно, это сознательное очернение, не опиравшееся на реальные факты. Когда Ксенофонт пишет о Критии от своего лица, он использует более туманные формулировки[44]: изгнанник, по его словам, «вращался в обществе людей, склонных скорее к беззаконию, чем к справедливости»[45]. К тому же в реальности Прометей (об этом политике почти ничего не известно) мог стремиться не к установлению демократии, а к захвату тиранической власти в одной из фессалийских общин. В этом случае он мог использовать пенестов как орудие[46], и говорить о повороте Крития к демократии не приходится[47]. Советский антиковед Соломон Лурье предположил, что Критий действительно готовил пенестов к восстанию, выполняя таким образом секретное поручение афинских властей[48].

Афинский Парфенон, главное святилище города

Изгнание Крития закончилось в 404 году до н. э., причём это стало прямым следствием поражения Афин в Пелопоннесской войне. Спартанцы разгромили афинский флот при Эгоспотамах (405 год до н. э.), потом осадили город с моря и с суши и навязали мирный договор, по которому Афинская морская держава распускалась, флот уничтожался, Длинные стены подлежали разрушению, Афины вступали в Пелопоннесский союз и признавали спартанскую гегемонию. Ещё одним условием было возвращение гражданских прав всем изгнанникам. Критий воспользовался этим, чтобы вернуться на родину и включиться в политическую жизнь; его целью явно было организовать олигархический переворот[49][47].

По образцу Спарты в Афинах был создан комитет из пяти эфоров, в который вошёл в том числе и Критий. Вскоре спартанцы, недовольные слишком медленным выполнением условий договора, потребовали ликвидации в городе демократического строя. Афиняне подчинились. Произошёл бескровный олигархический переворот: власть перешла к коллегии из тридцати человек, в которой одна треть была избрана народным собранием, вторая треть предложена Фераменом (он тогда занимал должность стратега и пользовался огромным влиянием), а третья — назначена гетериями. Критий принадлежал к третьей группе. В историографии его либо причисляют на этом этапе к влиятельным членам коллегии при бесспорном лидерстве Ферамена[50], либо включают в число двух лидеров наряду с Фераменом[47].

Коллегия Тридцати, управляя полисом, опиралась на спартанский гарнизон из семисот воинов, занявший Акрополь, и на конницу, в которой служили афинские аристократы. Коллегия заново сформировала Совет Пятисот, назначила должностных лиц[51] и сосредоточила благодаря этому всю власть в своих руках; исследователи отмечают, что этот режим был ближе к корпоративной тирании, чем к олигархии. Впрочем, эта тенденция не очень явно проявлялась, пока фактическим лидером (или одним из лидеров) Тридцати был Ферамен. Сначала правящая коллегия взяла курс на стабилизацию в консервативном духе: был объявлен курс на «отеческое государственное устройство», началось упорядочение законов Солона, были казнены сикофанты. Однако постепенно усиливались позиции Крития и связанных с ним лаконофилов, которые считали необходимым полное копирование спартанского государственного строя. Критий, по-видимому, был уверен, что старые афинские порядки показали свою нежизнеспособность во время Пелопоннесской войны; теперь он задался целью радикально всё перестроить. Именно по его инициативе число полноправных граждан было уменьшено до трёх тысяч, причём список формировался не на основе имущественного ценза, а исходя из лояльности конкретного афинянина по отношению к режиму. Потерявших права разоружили, а потом изгнали из города. Их владения в сельской местности были конфискованы и переданы новым владельцам, но изгнанникам при этом запретили покидать Аттику. В историографии существует мнение, что этим людям была уготована роль илотов — бесправного населения Спарты, вынужденного трудиться на своих хозяев[52].

Такой режим мог держаться только за счёт террора. Аристотель упоминает «триста биченосцев», ставших опорой властью Тридцати[53][54], а Ксенофонт вложил в уста Крития такую реплику: «Если до нашего сведения доходит, что кто-либо враждебно относится к олигархическому правлению, мы принимаем все возможные меры для устранения таких лиц»[55]. Многие сторонники демократии (в частности, Фрасибул и Анит) были изгнаны, Алкивиада как потенциальный источник опасности тоже лишили гражданских прав, хотя он тогда находился за пределами Аттики (вскоре спартанец Лисандр и сатрап Фригии Фарнабаз по просьбе Тридцати организовали его убийство[56][57]). Нелояльных по отношению к Тридцати метэков убивали без суда и следствия, а их имущество забирали в казну, поскольку тираны нуждались в деньгах для содержания спартанского гарнизона. В общей сложности, по данным Аристотеля, этот режим погубил не менее полутора тысяч афинян[58]. Ксенофонт пишет, что Тридцать «ради собственной прибыли убили за восемь месяцев чуть ли не больше афинян, чем всё пелопоннесское войско за десять лет войны»[59], но это явное риторическое преувеличение[60].

В какой-то момент внутри коллегии произошёл раскол: «центристы» во главе с Фераменом выступили против радикалов, лидером которых был Критий[61]. Об этом конфликте известно немногое. Сначала Ферамен пытался по-дружески убедить Крития в недопустимости тиранических методов управления; тот, по словам Ксенофонта, отвечал, что «честолюбивые люди должны стараться во что бы то ни было устранить тех, которые в состоянии им воспрепятствовать»[62]. Опасаясь, что недовольные Тридцатью объединятся вокруг Ферамена, Критий решил его устранить. Сначала он добился принятия закона о возможности бессудной казни по решению коллегии для любого, кто не входил в число трёх тысяч полноправных граждан, а потом либо вычеркнул Ферамена из этого списка (согласно Ксенофонту[63]), либо предложил ещё один закон, об исключении из списка тех, кто участвовал в свержении Четырёхсот в 411 году до н. э., включая Ферамена (согласно Аристотелю). Булевтерий в момент обсуждения окружили вооружённые молодые люди, поддерживавшие тиранию, так что нужное Критию решение было принято. Ферамен попытался найти спасение у алтаря Гестии; его оторвали от алтаря и заставили выпить цикуту[64][65][66]. Ксенофонт пишет, что оставшееся на дне кубка осуждённый выплеснул на пол и сказал, как это было принято при застольной игре в коттаб: «Дарю это моему ненаглядному Критию!»[67]

Беотия и Аттика

После расправы над Фераменом Критий в течение нескольких месяцев правил Афинами практически единолично[68]. Однако в это самое время в соседних Фивах собиралась с силами оппозиция во главе с Фрасибулом. Зимой 404/403 годов до н. э. отряд, включавший примерно семьдесят человек, вошёл в Аттику и занял укреплённый пункт Фила; первая атака войска Тридцати была отбита, и после этого силы сторонников демократии начали быстро расти. Уже через несколько дней в Филе было семьсот человек. Понимая серьёзность ситуации, Критий предложил Фрасибулу мир и членство в коллегии Тридцати, но тот ответил отказом[69] — было слишком очевидно, что тиранический режим очень непопулярен и слаб. Тогда тираны решили создать убежище на случай поражения. Для этого они арестовали и вывезли в Афины всех жителей Элевсина, провели формальный судебный процесс над ними, обвинив их в связях с демократами, и всех казнили[70][71][28].

К маю 403 года до н. э. войско Фрасибула выросло до тысячи человек. Оно заняло Пирей, и Критию пришлось двинуться на врага со всеми силами — с гоплитами, конницей и спартанским гарнизоном акрополя. Демократы заняли гору Мунихия. В их боевом порядке насчитывалось всего десять щитов в глубину против пятидесяти у Крития, но зато в войске Фрасибула было много метателей дротиков и камней, набранных из числа местных жителей. В бою при Мунихии армия Тридцати потерпела поражение, и сам Критий погиб в схватке, причём сражался он очень доблестно[72][73][74]. Вскоре после этого режим Тридцати тиранов пал[75].

Платон — младший родственник Крития, сделавший его героем ряда своих диалогов. Римская копия статуи, стоявшей в афинской Академии

Режим Тридцати пал вскоре после сражения при Мунихии. В официальной пропаганде демократических Афин деятельность этой коллегии в целом и Крития в частности безусловно осуждалась как тираническая, а борцов против Тридцати ставили в один ряд с Гармодием и Аристогитоном и почитали за доблесть[74]. Напротив, Сократа осудили в 399 году на смерть во многом из-за того, что он был учителем Крития[93]. Достаточно рано появилось определение «Тридцать тиранов» — явно негативное и даже позорное. Первым его употребил, по данным Аристотеля, Поликрат, литературная деятельность которого пришлась на начало IV века до н. э.; в дальнейшем это определение стало общеупотребимым, хотя Платон и Аристотель всё-таки называли Тридцать «олигархией»[94]. Враги демократии какое-то время сохраняли добрую память о Критии. Об этом говорит тот факт, что над могилой политика появился памятник, «Олигархия, держащая факел и поджигающая Демократию», с надписью[95][28]:

Памятник это мужей благородных, которые хоть ненадолго
Спесь смогли укротить афинян народа проклятого.

— Схолии к Эсхину, I, 39[95]

Исследователи насчитали в общей сложности сорок два античных источника, в которых упоминается Критий[96]. Многие из этих источников созданы современниками Крития, которые были с ним знакомы. В частности, Ксенофонт был ещё одним учеником Сократа и, по-видимому, свидетелем многих событий[97], описанных в его «Греческой истории». Во второй книге этого труда Критий выступает в качестве одного из главных героев; Ксенофонт его безусловно осуждает, солидаризуясь с его противником Фераменом[98]. Конфликт этих двух политиков в изображении Ксенофонта выглядит как столкновение даже не двух течений внутри олигархического движения, а тиранического и полисного принципов. Писатель, являвшийся убеждённым сторонником аристократической республики без крайностей, открыто называет правление Тридцати тираническим — и устами Ферамена, и в авторской речи[99].

Как ученик философа Критий появляется и в другом произведении Ксенофонта — «Воспоминаниях о Сократе», причём и там оказывается отрицательным героем. По словам писателя, Критий и его друг Алкивиад не думали о нравственном самосовершенствовании, но использовали своего учителя, чтобы подготовиться к политической карьере[98]: «как только они почувствовали своё превосходство над товарищами, они сейчас же отпрянули от Сократа»[100]. Этот ранний уход во многом определил судьбу этих честолюбцев, готовых ради власти и славы нарушить аристократический кодекс чести[101]. «При таких обстоятельствах, величаясь родом, превозносясь богатством, надменные благодаря своему влиянию, испорченные многими лицами и сверх всего этого давно уже оставившие Сократа, что мудрёного, что они стали высокомерными?» — спрашивает Ксенофонт[102].

Критий занял важное место в жизни и творчестве своего родственника Платона (ещё одного представителя сократовского окружения), которому на момент гибели двоюродного дяди или двоюродного деда было двадцать три года. Уже в конце жизни Платон рассказал в одном из своих писем, что в юности хотел посвятить себя политике, но правление Тридцати заставило его круто поменять свои планы. «Я думал, что они, управляя государством, отвлекут его от неправой жизни и поведут путём справедливости, — пишет Платон о членах коллегии, — и я зорко следил за тем, что они делают. Но я увидел, что при этих людях вскоре даже предшествующее правление показалось золотым веком… Я пришёл в возмущение и отвратился от царящего тогда зла»[103]. Тем не менее лично Крития Платон характеризует скорее положительно, хотя и в сдержанной манере: тот появляется в ряде его диалогов как один из ключевых участников беседы[28] и выглядит как человек весьма достойный[104]. Это может быть связано с родством, которое связывало писателя и его героя, а также с определённой симпатией Платона по отношению к тираническому строю (в том случае, если тиран обладает политической мудростью)[105]. Критий у Платона играет важную роль в одноимённом диалоге и «Тимее» — именно он рассказывает об острове Атлантида, который Посейдон населил когда-то своими детьми. Правда, начиная с 1920-х годов в науке существует влиятельное мнение, что рассказчик — Критий-старший, сын Дропида. В пользу этой гипотезы говорят соображения, связанные с хронологией: Критий из диалога был, по его словам, 10-летним мальчиком в эпоху Солона, закончившуюся в 561/560 году до н. э.[106][107]

Аристотель, рассказывая в «Афинской политии» о гражданских смутах в Афинах конца V века до н. э., удивительным образом не упоминает Крития, хотя теоретически тот мог вызывать у него симпатию как у консерватора[108]. В «Риторике» философ пишет следующее: «Факты, всем известные, нужно только напоминать; поэтому для большинства таких случаев рассказ вовсе не нужен, например, если желаешь восхвалять Ахилла, так как его подвиги всем известны и ими нужно только воспользоваться. А если [ты хочешь восхвалять] Крития, то рассказ необходим, потому что немногие знают о нём»[109]. Антиковеды делают из этого пассажа два вывода: во-первых, к концу IV века до н. э. о Критии почти забыли, и его биография была плохо известна даже образованной публике[110], а во-вторых, желание «восхвалять Крития» всё-таки могло появляться у греческих интеллектуалов, несмотря на плохую репутацию «Тридцати тиранов»[108].

Забвение продолжалось до эпохи «греческого возрождения» при Антонинах (II век н. э.). Интерес к Критию постарался возродить представитель второй софистики Герод Аттик, который, по словам Флавия Филострата, «усердно занимался всеми древними авторами, особенно же сильно он был привязан к Критию и ввёл его, дотоле находившегося в пренебрежении и не пользовавшегося вниманием, в общее употребление эллинов»[111]. Сам Флавий Филострат создал небольшую биографию Крития, которую включил в сборник «Жизнеописания софистов». Эта биография не очень большая и представляет собой компиляцию из других источников, которые к тому же в основном сохранились[112]. Здесь Критий характеризуется максимально негативно: автору он «из всех, сделавших себе имя злодеяниями, кажется наихудшим»[42].

Оценивая отношение древних к Критию, антиковеды констатируют, что оно было скорее отрицательным[98]. Крития считали тираном, властолюбцем и жестоким человеком, а к тому же безбожником (аргументом в пользу последней характеристики были история гибели Ферамена, пытавшегося найти убежище у алтаря, и пьеса «Сизиф», в которой рассказывается, что религия — всего лишь вымысел, необходимый для установления контроля над обществом). При этом встречались мнения о том, что однозначные оценки невозможны: даже признавая пагубность политики Крития для Афин, нужно отдавать должное его талантам писателя и мыслителя[113].

Мраморная статуя воина в шлеме аттического типа, V век до н. э. Археологический музей в Спарте

Антиковеды считают Крития так же, как его друга Алкивиада, личностью типичной для конца V века до н. э., когда начинался кризис греческой полисной системы. Демократические государства оказались обескровлены затяжными войнами, и в них появился спрос на политиков, которые бы захватили единоличную власть и повели родину к спасению. Теоретическую основу для этого создали софисты с их культом индивидуализма и уверенностью в том, что «сильному от природы надлежит властвовать». Уникальность софиста Крития в этом контексте в том, что он сначала интересовался феноменом неограниченной власти как интеллектуал, а потом эту власть получил; от Алкивиада его отличает последовательность, с которой он шёл к тирании[114].

В целом в историографии преобладают неоднозначные оценки личности и деятельности Крития. Многие антиковеды пишут о том, что он был очень сложной и многогранной личностью, и противопоставляют Крития-писателя Критию-политику; звучат термины «двуликость», «раздвоенность» (Doppelnatur, Doppelgesichtigkeit[115]). В частности, исследователь У. Моррисон пишет, что причастность Крития к событиям 404—403 годов до н. э., «одного из самых тёмных, кровавых моментов в афинской истории, привела к затмению его литературного и философского творчества, но Критий вовсе не был заурядным деспотом-головорезом. Отпрыск одной из самых знатных афинских семей, высоко образованный и культурный человек, писатель, подвизавшийся как в поэзии, так и в прозе, сильный оратор, мужественный воин, Критий сам был, возможно, величайшей трагедией, когда-либо порождённой афинским городом». Учёные, несогласные с такими суждениями, заявляют, что это романтизация злодея и что в действительности никакой «двуликости» нет: и в политике, и в литературе Критий отстаивал одни и те же идеи[116].

Один из важных частных моментов в историографии — гипотетический атеизм Крития. Основываясь на сообщениях источников о том, что этот политик приказал казнить Ферамена, искавшего спасение у алтаря, и на тексте из пьесы «Сизиф» об изобретении религии, многие учёные пишут, что Критий был циником и безбожником. С этим не согласен, в частности, российский антиковед И. Суриков, отметивший небесспорность авторства Крития в связи с «Сизифом» и определённые психологические особенности: по его мнению, Критий, аристократ, консерватор, лаконофил, был «не циником-оппортунистом, а в полном смысле слова человеком идеи»[117].

Критий стал одним из персонажей романа южноафриканской писательницы Мэри Рено «Последние капли вина» (1956 год). Он появляется в повествовании накануне отправки Сицилийской экспедиции, то есть в 415 году до н. э. Рено вкладывает в уста главного героя романа, Алексия, такую характеристику Крития: «Тогда ему было немногим больше тридцати, но он уже изображал себя философом, ходил в мантии и с бородой. Лицо его казалось каким-то изголодавшимся, кожа туго обтягивала скулы, но, за исключением этой худобы, вид у него был довольно приятный — только глаза слишком светлые, а кожа вокруг них слишком тёмная. Он входил в гетерию с недавнего времени и считался ценным приобретением в силу своего самого благородного происхождения, богатства и остроумия»[118]. В конце романа именно Алексий убивает Крития в сражении при Мунихии ударом меча в горло[119].

В советском фильме «Сократ» 1991 года (режиссёр Виктор Соколов) Крития сыграл Борис Клюев[120].

1. Андокид. Речи, или История святотатцев. — СПб.: Алетейя, 1996. — 256 с. — ISBN 5-85233-003-26.
2. Аристотель. Афинская полития. — М.—Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936. — 198 с.
3. Аристотель. Риторика. Поэтика. — М.: Лабиринт, 2000. — 224 с. — ISBN 5-87604-080-0.
4. Афиней. Пир мудрецов. Книги 1—8. — М.: Наука, 2004. — 656 с. — ISBN 5-02-010237-7.
5. Афиней. Пир мудрецов. Книги 9—15. — М.: Наука, 2010. — 597 с. — ISBN 978-5-02-037384-6.
6. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.: Мысль, 1986. — 571 с.
7. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека (неопр.). Сайт «Симпосий». Дата обращения: 4 апреля 2020.
8. Клавдий Элиан. Пёстрые рассказы. — М.: Наука, 1963. — 186 с.
9. Корнелий Непот. О великих иноземных полководцах (неопр.). Сайт «История Древнего Рима». Дата обращения: 10 апреля 2020.
10. Ксенофонт. Греческая история. — СПб.: Алетейя, 2000. — 448 с. — ISBN 5-89239-202-2.
11. Ксенофонт. Сократические сочинения. Киропедия. — М.: АСТ, Ладомир, 2003. — 757 с. — ISBN 5-17-012490-2.
12. Лисий. Речи. — М.: Ладомир, 1994. — 373 с. — ISBN 5-86218-124-5.
13. Платон. Государство. — М.: Академический проект, 2019. — 398 с. — ISBN 978-5-8291-2434-2.
14. Платон. Диалоги. — М.: Мысль, 1986. — 607 с.
15. Платон. Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. — М.: Мысль, 1994. — 654 с. — ISBN 5-244-00385-2.
16. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — М.: Наука, 1994. — Т. 2. — 672 с. — ISBN 5-02-011570-3.
17. Марк Туллий Цицерон. Об ораторе // Три трактата об ораторском искусстве. — М.: Ладомир, 1994. — С. 75—272. — ISBN 5-86218-097-4.
18. Флавий Филострат. Жизни софистов. — М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2017. — 536 с. — ISBN 978-5-91244-200-1.

1. Берве Г. Тираны Греции. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — 640 с. — ISBN 5-222-00368-X.
2. Бузескул В. История афинской демократии. — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1909. — 468 с.
3. Дандамаев М. Политическая история ахеменидской державы. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985. — 319 с.
4. Жебелёв С. О «тирании Тридцати» в Афинах // Вестник древней истории. — М.: Наука, 1940. — № 1. — С. 27—33.
5. Зайцев А. И. Критий // Новая философская энциклопедия / Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. — М.: Мысль, 2001. — ISBN 5-244-00961-3.
6. Лурье С. История Греции / редакция и вступительная статья Э. Д. Фролова. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1993. — 680 с. — ISBN 5-288-00645-8.
7. Меньшикова Л. Герод Аттик и «греческое возрождение» // Античный мир и археология. — 1977. — № 3. — С. 30—45.
8. Панченко Д. Еврипид или Критий? // Вестник древней истории. — М.: Наука, 1980. — № 1. — С. 144—162.
9. Панченко Д. Платон и Атлантида: Платон и Афины. — Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1990. — 187 с.
10. Суриков И. Глава IV. Рубеж веков: Ферамен, Критий, Фрасибул // Античная Греция: политики в контексте эпохи. Година междоусобиц. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2011. — 328 с. — ISBN 978-5-91244-030-4.
11. Фролов Э. Критий, сын Каллесхра, афинянин — софист и тиран // Парадоксы истории-парадоксы античности. — СПб.: Издат. дом СПбГУ, 2004. — 420 с. — ISBN 5-288-03475-3.
12. Фролов Э. Ферамен и Критий: игра в коттаб на пороге смерти // Политическая интрига и судебный процесс в античном мире. — 2015. — С. 101—108.
13. Diehl E. Kritias 5 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — Stuttg. : J.B. Metzler, 1922. — Bd. XI. — Kol. 1901—1912.
14. Kirchner J. Kritias 3 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — Stuttg. : J.B. Metzler, 1922. — Bd. XI. — Kol. 1901.
15. Kirchner J. Prosopographia Attica. 1. — B.: Nobel Press, 2012. — 634 с. — ISBN 978-5-88328-727-4.
16. Miller J. Kritias 2 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — Stuttg. : J.B. Metzler, 1922. — Bd. XI. — Kol. 1901—1912.