Новое учение о языке

Согласно учению Марра, существуют так называемые «яфетические языки» (по имени Иафета, третьего сына Ноя). Содержание этого понятия менялось.

Сначала они толковались как языковая семья. К такой семье Марр относил языки Кавказа, — прежде всего свой родной грузинский язык, который обычно советовал изучать своим ученикам, а также другие картвельские; позже к ним добавились различного рода изоляты, вроде бурушаски, и некоторые скудно сохранившиеся языки древности.

Впоследствии яфетические языки трактовались как присутствующая во всём мире стадия развития языка, связанная с классовой структурой общества. Первоначально Марр объяснял повсеместность яфетических элементов миграцией народов, но позже счёл её исконным явлением. Так, латинский язык в Риме якобы был языком патрициев, а языком плебеев — некий яфетический язык; язык басков, угнетённого меньшинства в Испании — яфетический. Диалекты армянского языка (согласно традиционной точке зрения, индоевропейского), обнаруживающие некоторое количество поздних грузинских заимствований, объявлялись яфетическими, в отличие от литературного армянского — языка социальной элиты.

Язык имеет классовую природу, являясь «надстройкой» над базисом — социально-экономическими отношениями; возможно выделить стадии языка, связанные со стадиями развития экономических отношений: первобытно-общинным строем, рабовладельческим строем, феодализмом, капитализмом, а следовательно — должен возникнуть новый язык коммунистического общества. Это будет «новый и единый язык, где высшая красота сольётся с высшим развитием ума». Наиболее примитивным этапом считаются изолирующие языки, высшим — флективные языки, в процессе перехода от стадии к стадии формируются части речи и грамматические категории. Марристы пытались установить относительную хронологию возникновения частей речи (имя, затем местоимение, затем глагол и т. п.).

• Язык произошёл от «трудовых выкриков» в результате «звуковой революции» и связан с началом трудовой деятельности человека. Ему предшествовала кинетическая (жестовая) речь.
• Все слова всех языков имеют общее происхождение (моногенез), а именно от «четырёх элементов» — изначальных трудовых выкриков САЛ, БЕР, ЙОН и РОШ (первоначально «не имевших никакого значения» и использовавшихся в магических целях); так называемая «лингвистическая палеонтология» может возвести любое слово к одному (или нескольким) из четырёх элементов. Это утверждение сочеталось с теорией изначальной множественности языков — несмотря на общий характер четырёх элементов, разные социальные группы придавали им разное значение. Способы выведения слов из «четырёх элементов» не носили сколько-либо строгого характера, на практике разрешались типичные для любительских упражнений в этимологии произвольные замены и перестановки звуков, отбрасывания частей слов (отождествлялись и возводились к элементу РОШ слова к-рас-ный, эт-рус-ки, русы, рыжий, фр. rouge, нем. roth и мн. др.).

• Праязык не может делиться на несколько новых языков; языки могут только скрещиваться; соответственно, учение о генеалогической классификации языков несостоятельно, а все языки представляют собой продукт скрещивания. Традиционным семьям языков в марристской терминологии примерно соответствуют либо стадии, либо сложившиеся в результате процессов скрещения «системы» (языки «романо-германской» или «турецкой системы»), вместо одиозных для марристов слов «индоевропейский» и/или «индоарийский» иногда употреблялся предложенный В. И. Абаевым термин «прометеидские языки». При этом общность «системы» не означает максимального материального сходства — русский язык «по пластам некоторых стадий» оказывался у Марра ближе к грузинскому, чем к любому другому славянскому.
• На некотором этапе общественного строя некоторые языковые элементы должны встречаться во всех языках («единство глоттогонического процесса»): так, su у всех народов когда-то значило «вода».
• Язык может преобразовываться до неузнаваемости «социальным взрывом»; например, немецкий язык — это преображённый сванский язык (также относящийся к картвельским и тем самым к «яфетическим»).

• В лингвистической палеонтологии заметную роль играют изучавшиеся традиционными лингвистами с 1880-х годов (хотя тогда ещё сравнительно мало разработанные) законы семантических изменений, абсолютизированные и подававшиеся как значительное открытие лично Марра. Например, из хорошо известного принципа переноса слов на предметы аналогичной функции (перо птицы → стальное перо, стрелять стрелами → стрелять пулями) Марр выводил, что в каждом языке название собаки должно переноситься на оленя, а затем на лошадь, потому что они (якобы) сменяли друг друга в качестве основных ездовых животных.
• Большую роль в истории языка играет первобытная мифология и тотемные названия племён, постепенно превращаясь в нарицательные имена; следы «тотемного мышления» Марр видел даже в таком явлении, как написание существительных в немецком языке с больших букв (в действительности оно появилось в XVI—XVII веках).

На общую концепцию марризма (идея стадиальности, некоторые положения о связи мифа и языка) повлияли прежде всего основатели лингвистической типологии Фридрих Шлегель и Вильгельм фон Гумбольдт, затем литературоведы и антропологи более позднего периода — Александр Веселовский, Люсьен Леви-Брюль, а из лингвистов — критики младограмматического направления (по терминологии Марра — «диссиденты индоевропеизма») вроде Гуго Шухардта. Проблема скрещения или «смешения» языков всерьёз дискутировалась многими лингвистами начала века, включая И. А. Бодуэна де Куртенэ и К. К. Уленбека, а затем получила развитие в идее «языковых союзов» (разумеется, о полной отмене принципов традиционного сравнительно-исторического языкознания и генетической классификации при этом речь не шла).

Конкретные положения, выдвигаемые Марром, либо не подкрепляются доказательствами, либо опираются на совершенно не выдерживающие критики утверждения; обширный материал экзотических языков, использовавшийся им и производивший большое впечатление на непрофессионала, содержит множество ошибок, натяжек и прямых вымыслов. Труды Марра отличаются запутанностью изложения, постоянным переходом с темы на тему, некоторые пассажи невозможно понять (не случайно наиболее последовательно его теория изложена не им самим, а Мещаниновым в книге «Введение в яфетидологию» 1929 года). Иногда это связывают с психическим заболеванием Марра[3]. Наряду с этим в его трудах высказаны и мысли о важности синхронного изучения языка, лингвистической типологии, социолингвистики, ряд верных конкретных наблюдений, которые очень сложно выделить из совершенно неудовлетворительного с научной точки зрения контекста.

Интерес крупных чиновников советской науки и образования к марризму обозначился уже вскоре после его появления. Среди ведущих деятелей нарождающегося советского просвещения, поддерживавших «Новое учение о языке» в 1920-е годы — А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, П. И. Лебедев-Полянский, В. М. Фриче, В. Я. Брюсов (упоминающий «яфетидов» в одном из последних стихотворений). С 1927 года не кто иной, как А. Я. Вышинский, бывший тогда ректором МГУ, требовал внедрения марризма в преподавание.

Эта тенденция встретила ответное движение со стороны главного теоретика «Нового учения», притом что до революции он никаких левых убеждений не проявлял. С конца 1920-х годов он начал вставлять в свои труды ссылки на Маркса и Энгельса (порой совершенно механически притянутые: например, он говорил, что «палеонтология речи предсказана самим Марксом» и приводил длинную цитату из Маркса, где речь шла о палеонтологии в обычном смысле). С этого же времени Марр утверждал, что его учение является истинно «марксистским языкознанием», а традиционное сравнительно-историческое языкознание — «буржуазной наукой», что учение об индоевропейских языках — идеологическая поддержка колониализма и расизма (миф о том, что якобы признание романской, германской или славянской языковых общностей означает выделение соответствующих рас, охотно приписывался без каких-либо оснований марристами своим оппонентам и в 1920-е годы, и в конце 1940-х). Марр и марристы долго замалчивали тот факт, что на самом деле Энгельс, написавший несколько лингвистических работ, придерживался вполне традиционных взглядов на языковое родство, на происхождение языков и не увязывал языковые явления с классовой и политической борьбой в обществе. К концу 1930-х годов, впрочем, некоторые противоречия между Марром и Энгельсом стали одним из немногочисленных официально утверждённых «недостатков» работ самого Марра, которые его последователям можно было критиковать, не доходя до полной дискредитации теории — например, утверждения Марра о классовой природе языка в первобытном обществе (согласно основоположникам марксизма, это общество было доклассовым). Непременной принадлежностью поздних статей Марра и особенно его учеников начала 1930-х гг. являются многочисленные крайне грубые выпады (в основном политического характера) против реальных и воображаемых противников.

В 1930 Марр выступил с докладом на XVI съезде ВКП(б) и вскоре после этого был принят в Коммунистическую партию — единственным из всех академиков Императорской АН. После этого новое учение о языке уже не просто получало частную поддержку отдельных руководителей, но активно пропагандировалось в СССР и внедрялось как единственная классово верная теория. В ленинградских вузах (университете, а в 1931—1937 ЛИФЛИ) студентов учили раскладывать слова «лошадь» или «адмиралтейство» по «четырём элементам». Многие серьёзные лингвисты игнорировали теорию (А. А. Реформатский говорил: «Я не марровец и не антимарровец, я а-марровец») или ограничивались чисто формальными ссылками на «новое учение». С уничтожающей критикой марризма выступал в эмиграции Н. С. Трубецкой, в целом же зарубежная наука, несмотря на нередкие поездки Марра в Западную Европу и пропаганду им своих теорий, обходила «новое учение» почти полным молчанием.

В то же время вокруг Марра сложилась «школа» пропагандистов псевдомарксистских лингвистических лозунгов (функционеров-карьеристов, «молодых специалистов» из рабочих, представителей национальных окраин и т. п.), порой не имевших никакого языковедческого образования и занимавшихся не исследованиями, а шельмованием оппонентов марризма, которым предъявлялись прямые политические обвинения (в «троцкизме», «буржуазной контрабанде», «поповщине») без какой-либо попытки научной дискуссии. Но вместе с тем сочувственно к отдельным положениям марризма относились и некоторые квалифицированные, ищущие учёные, такие, как Н. Ф. Яковлев, Л. П. Якубинский и другие.

В конце 1929 года с особым резко критическим докладом против «нового учения» выступил видный советский лингвист Е. Д. Поливанов, не получивший поддержки коллег: последовавшая за этим докладом организованная травля Поливанова, оказавшегося в Средней Азии (впоследствии он был там арестован и расстрелян в Москве) стала первым признаком того, что марризм стал навязываемой сверху доктриной.

Новая попытка организованной профессиональной оппозиции «новому учению», боровшейся за истинно «марксистское языкознание» (при этом сохранив некоторые положения Марра) — группа «Языкофронт» Т. П. Ломтева, П. С. Кузнецова и других, создавшая даже собственный научный институт — уже к 1932 была подавлена марристами.

В 1937—1938 годах жертвами репрессий стали как критики марризма (Е. Д. Поливанов, Н. Н. Дурново, Г. А. Ильинский, лидер «Языкофронта» Г. К. Данилов), так и активные «проповедники» нового учения (В. Б. Аптекарь, С. Н. Быковский, Л. Г. Башинджагян).

После смерти Марра (1934) и особенно в 1940-е годы лингвисты, позиционировавшие себя как его ученики и продолжатели (И. И. Мещанинов, С. Д. Кацнельсон, М. М. Гухман и др.), фактически отбросили одиозные черты «нового учения», отказались от навешивания политических ярлыков и развивали в русле вполне научных исследований лингвистическую типологию, теорию синтаксиса, описание малых языков народов СССР. Обычным для этого периода стало чисто декларативное сохранение некоторых положений Марра, которые объявлялись «недостаточно разработанными» у основоположника; представленные у него откровенно фантастические положения приписывались не Марру, а неким неназываемым его «вульгаризаторам». В этот период, после окончания публикации начатого ещё при жизни Марра пятитомника, фактически прекратилось переиздание его трудов: выходившие пособия ограничивались лишь избранными цитатами. Однако на ряд ненаучных положений Марра (происхождение языка из «диффузных выкриков», отрицание традиционных языковых семей) его последователи так и не решились посягнуть, пусть даже «яфетические языки» понимались уже чисто географически как языки Кавказа, а конкретный поиск «четырёх элементов» в словах современных языков прекратился. Многие появляющиеся в это время работы (в том числе таких выдающихся лингвистов, как Л. В. Щерба и В. М. Жирмунский) эклектически сочетали отдельные идеи «яфетидологии» с традиционной лингвистикой, что не лучшим образом сказывалось на их уровне. Подобный путь развития марризма был предсказан ещё Поливановым в конце 1920-х годов (и он даже дожил до начала осуществления своих прогнозов).

В рамках борьбы с космополитизмом немногочисленные идейные пропагандисты «нового учения», такие, как Ф. П. Филин (сам в 1940-е годы фактически не пользовавшийся в своих работах положениями марризма) и Г. П. Сердюченко, начали в конце 1948 года новую кампанию против мнимых проводников «буржуазных теорий» в языкознании. В соответствии с новым духом времени марризм защищался уже как «отечественная» теория, особо критиковалось использование зарубежных достижений науки (вплоть до простых ссылок). Нападкам политического характера подверглись практически все крупные лингвисты (В. В. Виноградов, Д. В. Бубрих, умерший во время проработок на рабочем месте 30 ноября 1949 года и др.) и даже многие последователи Марра, включая самих Мещанинова и Яковлева (стремясь обезопасить себя, они присоединились к кампании Филина и Сердюченко, причём Мещанинов в основном признавал собственные ошибки, а Яковлев почти не отставал от главных «погромщиков» в обличительном пафосе). Труды Марра в обязательном порядке начали изучаться как основные в вузах и даже некоторых школах, было запрещено указание на традиционное родство языков, были прекращены всякие исследования по сравнительной и сопоставительной грамматике, возобновилось требование анализа по четырём элементам и т. п. В начале 1950 года была проведена сессия АН СССР, посвящённая 15-й годовщине смерти Марра, а к антимарристам стали применяться меры вплоть до увольнения с работы (С. Б. Бернштейн, Б. А. Серебренников, подготовлялось увольнение П. С. Кузнецова и др.). Эта кампания была неожиданно остановлена «сверху» и приняла прямо противоположный оборот.