Книга пророка Даниила

Первое видение, в первый год Валтасара) — видение четырёх животных, символизирующих четыре царства в их преемственной последовательности: вавилонское, мидо-персидское, македонское (греческое) и римское (7 глава).[1]

Второе (третий год Валтасара) — видение овна и козла, — символов царств мидо-персидского и греческого (8 глава).

Третье (первый год Дария Мидянина) — видение о семидесяти седьминах (9 глава).

Четвёртое — откровение о будущей судьбе народа еврейского в связи с историей соседних языческих государств (10—12 гл.).[2]

Различные по содержанию, обе части книги пророка Даниила раскрывают одно учение о всемирном Царстве Божием и Сыне Человеческом в их торжестве над язычеством. В своём развитии оно сводится к двум положениям: всемирное царство не может навсегда остаться во власти язычников, оно существует только при посредстве и ради Израиля; в лице Сына Человеческого последний предназначен к господству над миром, осуществлению на земле Царства Божия[1].

Уяснению первого положения посвящены шесть начальных глав книги пророка Даниила. Власть над миром, учат они, принадлежит одному Всевышнему Богу. Но Его Царство откроется и наступит по истечении известного времени, после падения четырёх мировых монархий (2 гл.). До этого же времени Господь вручает власть над вселенной то одному, то другому монарху. Языческие цари могут быть владыками мира лишь под условием сознания зависимости своей власти от верховной власти Бога. Так, Навуходоносор, лишённый престола за гордость и высокомерное отношение к Господу сил, остался царём лишь потому, что под конец своей жизни исповедал величие и силу Бога Израилева (4 гл.). Но как это, так и два предшествовавших исповедания (2-3 гл.) имеет значение для него одного и не сопровождаются никакими результатами для его подданных. Они остаются язычниками, не знающими истинного Бога, того Бога, который дарует спасение не только иудеям, но и им. Поэтому они и не могут быть владыками мира. И чем дальше идёт время, тем яснее и яснее становится эта невозможность[1].

Преемники Навуходоносора уже утрачивают понятие о происхождении своей власти. Его потомок Валтасар знал, что царство, величие, честь и слава даруются Богом (5:18-22), и тем не менее вознёсся против Владыки небес, — осквернил сосуды иерусалимского храма. За это он лишился престола и жизни: Вавилонская империя гибнет тогда, когда повелитель её забывает истинного Бога. Власть переходит к другому царю — Дарию Мидянину. Он не нуждался, подобно Навуходоносору, в наставлениях со стороны пророка Даниила для познания истинного Бога, которого считает владыкой вселенной. Уважает он и Даниила, видя в нём служителя Божия. Но это отвлечённое знание не принесло Дарию пользы. Он не имеет силы и мужества всенародно исповедать свою веру в Бога и защитить Его служителя Даниила, — позволяет бросить его в львиный ров. Дарий действует нерешительно, поступает то вопреки совести, то сообразно с ней. Бесхарактерный, не твёрдый в вере Дарий также не мог быть владыкою мира, как и легкомысленный Валтасар. Так разъясняется на примерах из жизни языческих царей основное положение книги пророка Даниила о неспособности язычников быть владыками мира[1].

Понятие об истинном Боге, которым цари царствуют, не только не делает среди них прогресса, но, наоборот, все более и более ослабляется. При таких условиях власть над миром не может оставаться в руках язычников, а должна перейти к другому народу. И этим народом может быть только Израиль. Владыкой народов и вселенной он является уже при Навуходоносоре в лице своего представителя пророка Даниила. Но действительным правителем мира он сделается лишь после падения четвёртой монархии. Царство перейдёт тогда к «святым Вышнего», возглавляемым Сыном Человеческим, и они будут владеть им «во век и во веки веков.» Восстановление славы и могущества Израиля в этот, а не иной какой-либо период определяется тем, что только к данному времени будут прощены все его прегрешения, мешавшие до сих пор открытию среди него вселенского Царства Божия (9 гл.). В состав открывающегося с данного момента вселенского царства войдут все «записанные в книге». Его членами сделаются и имеющие воскреснуть впоследствии мёртвые. Они восстанут для участия в благах спасения, для получения награды за своё благочестие. Восстанут и грешники, но — для того, чтобы подвергнуться наказанию за содеянное зло (10-12 гл.). Главою этого вечного царства будет Сын человеческий, — обетованный Мессия[1].

В переводе LXX книга пророка Даниила далеко не воспроизводит свой еврейско-арамейский оригинал. На каждом шагу встречаются всевозможные изменения фраз и отдельных выражений подлинника, опущения и сокращения чередуются с расширением текста. Ни одна глава не свободна от подобных промахов и недостатков. В этом отношении все они одинаковы; различие между ними заключается лишь в том, что общее несовершенство перевода принимает в различных главах различные оттенки, выступает то в больших, то в меньших размерах. Наибольшей близостью к подлиннику отличается перевод 1 — 3 глав и 7 — 12 гл. В общем они переведены верно и тщательно, хотя выдерживают более смысл, чем букву. Особенно ясно сказывается данная черта в 1 — 3 и 7 гл. Мысль оригинала передана в них исторически и верно и искусно, так что здесь не страдает ни первоначальное значение слов, ни гений языка. Наоборот, гл. 8-12 следуют букве оригинала, следуют настолько рабски, что, напр., гл. 11 может быть понята только при сличении с оригиналом. Но при общей удовлетворительности перевода и данная группа глав представляет не мало случаев разнообразного уклонения от подлинника. Вольный перевод чередуется в них с добавлениями, опущениями и прямым непониманием. При этом одни из неправильно переведённых мест обнаруживают в авторе отсутствие исторических знаний, другие прямую тенденциозность. Так, 5-20 ст. 11 гл. представляют в подлиннике голый, но точный обзор истории Птоломеев и Селевкидов, а 21-39 ст. подробное пророческое изображение царствования Антиоха Епифана. Между тем, переводчик, не поняв оригинала, извратил его, нарисовал совершенно ложную картину[1].

Образцом тенденциозности может служить перевод девятой главы. Содержащееся в ней пророчество о семидесяти седьминах автор относит ко временам Антиоха Епифана и сообразно с этим изменяет числа подлинника: вместо 7 и 62 седьмин, имеющих пройти от издания указа о восстановлении Иерусалима до Христа, он поставил 77 и 62, дающие в сумме 139, — число, указывающее начало царствования Антиоха Епифана по Селевкидовой эре. Совершенно иным характером отличается перевод 4-6 гл. Уклонение их греческого александрийского текста от арамейского подобно тому, как если бы дело шло не о различных чтениях, а о двух совершенно самостоятельных рассказах. Переводчик распоряжается текстом этих глав с неограниченной свободой: он то расширяет его (4:7-9, 16, 24, 28, 30, 34; 5:4, 6, 30; 6:18, 20 и т. п.), то сокращает (4:3-7,11-13; 5:1-3,10-11; 6:8). Господствующий здесь произвол невероятен: без всякого права переводчик то истолковывает текст, то перефразирует, то сокращает. Почти ни один стих греческого текста не соответствует масоретскому, во многих случаях от оригинала остаётся слово, два[5]. Отвержение древнею церковью александрийского перевода книги пророка Даниила было причиною того, что он вышел из употребления в последующее время и едва не затерялся. Он был найден в конце XVIII века и издан в Риме в 1772 г. по рукописи IX в[1].

Другой особенностью александрийского перевода книги пророка Даниила является существование в нём лишних против еврейского текста добавлений. Это Молитва Азарии и Песнь трёх отроков, размещенные после 23 стиха третьей главы (ст. 24—90), а также истории о Сусанне и о Виле и драконе, которые размещены после канонического текста книги Даниила (13 и 14 главы соответственно)[1].

Еврейский историк Иосиф Флавий упоминает книгу Даниила как существовавшую во время завоеваний Александра Македонского (IV век до н. э.). В книге «Иудейские древности» описывается, как Александр при встрече с иудейским первосвященником (вышедшим ему на встречу после полученного во сне откровения в одеждах первосвященника) поклонился ему, что сильно удивило его спутников. На вопрос, почему он это сделал, он ответил:

Еврейский историк Иосиф Флавий пишет: «Окончив жизнь, говорит он, Даниил стяжал вечную память, ибо книги, которые он, написав, оставил, читаются у нас ещё и ныне. И мы удостоверяемся в них, что он беседовал с Богом. Оставил же сие записанным, что и сделало для нас ясным точность и непреложность его пророчеств» (Древн. 10:7). В тех же Древностях (10:12) Иосиф Флавий считает осквернение Иерусалимского храма Антиохом Епифаном в 169 году до н. э. точным исполнением пророчества Даниила (11:31), «произнесенного за 408 лет»[1].

Приведенное свидетельство нисколько не ослабляется замечанием Талмуда, что книга Даниила написана мужами Великого Собрания. И прежде всего в состав членов этой последней талмудисты включали и пророка Даниила, а в таком случае и книга его имени могла быть составлена им самим. Во-вторых, деятельность членов Великой Синагоги заключалась, по талмудическому преданию, в пересмотре, очищении и разделении священных книг, точнее, составлении канона. Сообразно же с этим книга пророка Даниила «написана» ими лишь в том смысле, что после предварительного пересмотра включена в канон[1].

Венецианский раввин Симон Луццатто (1580—1663) был мнения, что пророчества Даниила относятся не к Мессии будущего, но имеют в виду исторический факт[8].

Пророк Даниил. Икона первой четверти XVIII в. из церкви в Кижах.

Христианская церковь, приняв от ветхозаветной канон священных книг, засвидетельствовала подлинность книги пророка Даниила, по слову Иисуса Христа: «15 Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, — читающий да разумеет, — 16 тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы» Мф. 24:15, 16). В данных словах Иисус Христос утверждает не только существование самого пророка Даниила, но и принадлежность ему пророчества о седьминах (9:25–27). Оно «речено» Даниилом в том смысле, что записано и предано церкви им самим[9].

В позднейшее время подлинность книги Даниила признавали и защищали против нападок неоплатоника Порфирия Евсевий Кесарийский, Мефодий Тирский, Аполлинарий Лаодикийский и блаженный Иероним. И подобный взгляд на неё находит прочное основание в самосвидетельстве писателя. Очень часто он называет себя своим собственным именем: «я Даниил» (7:2, 15, 28; 8:1, 15, 27; 9:2; 10:27; 12:5), говорит, что и другие называли его также (9:22; 10:11, 12; 12:4, 9), неоднократно замечает, что получал от Ангела повеление записать свои видения, даже запечатать их (12:4), и, действительно, записывал (7:1)[1].

Пир Валтасара Рембрандта

Три отрока в пещи огненной. (1776 год, иконстас церкви села Верховье).

Пророк Даниил описывает себя как современника Вавилонского плена. В соответствии с этим его книга носит следы вавилонского происхождения: на ней, как на подлинном произведении современника плена, лежит отпечаток данной эпохи.

Имена царей в Книге Даниила реальны, но, по мнению Вейнберга, сообщаемые о них сведения несут следы «сознательной и целенаправленной манипуляции историческими данными»[10]. Так, Валтасар не был сыном Навуходоносора; а его преемником был Кир, а не Дарий Мидянин. Но необходимо учитывать, что в восточной традиции, сыном называется не только родной сын, но и более дальние внуки, правнуки и т. д., что так же находит отражение и в Библии (например: «Иисус сын Давидов»), а также, что по мнению некоторых историков, между правлениями Валтасара и Кира был ещё один царь, который правил короткий промежуток времени.

Как произведение современника и очевидца описываемых событий, книга пророка Даниила отличается далее полной исторической достоверностью своих сообщений. Таковы, например, рассказы об отведении в Вавилон иудейских пленников не лично самим Навуходоносором, а по его приказанию Асфеказом (1:3), о воспитании пленных юношей при царском дворце и в придворных школах (1:5-6), о разделении халдейских жрецов и правительственных чиновников на различные классы (2 и 4 гл.; 3:3), о поставленной Навуходоносором на поле Двир громадной золотой статуе (3 гл.), о сопровождающей её открытие процессии, о болезни Навуходоносора и т. п. Все они находят подтверждение в клиннообразных надписях и свидетельстве древних писателей. (Подробнее см. об этом и многом другом в толкованиях текста). Неудивительно поэтому, что в глазах ряда ученых данная особенность книги пророка Даниила является одним из убедительных доказательств её подлинности[1].

«Чем чаще я читаю книгу пророка Даниила, — говорит Ленорман, — тем яснее выступает предо мною верность картины древнего Вавилона. Такую картину мог написать только современник и очевидец»[1].

«Книга Даниила, — замечает Менан, — с величайшей точностью воспроизводит халдейскую цивилизацию эпохи Навуходоносора. Апокрифист не мог так писать»[1].

Оправдываемое содержанием книги свидетельство пророка Даниила о себе, как современнике Вавилонского плена, подтверждается, наконец, книгой пророка Иезекииля. Его обращение к тирскому царю: «ты премудрее Даниила» (28:3) — предполагает, по мнению защитников подлинности, знакомство современников плена с содержанием первых пяти глав книги Даниила, повествующих о его выдающейся мудрости. Другое место книги пророка Иезекииля (14:14 — 20) имеет в виду рассказ второй главы книги Даниила о спасении им жизни халдейских мудрецов. По другому же мнению, эти упоминания говорят лишь об известности имени Даниила, но никак не о конкретном тексте, связанном с ним[1].

В то время как при свете указанных данных вопрос о подлинности книги пророка Даниила решается ортодоксальной библейской литературой в утвердительном смысле, представители отрицательного направления не придают им значения. Так, Кюнен старается ослабить силу свидетельства Иисуса Христа о Данииле указанием на то, что слова о «мерзости запустения, реченной пророком Даниилом» принадлежат не ему, а евангелисту, а Бертольд и де-Ветте выдвигают против самосвидетельства Даниила то соображение, что в книге его имени встречается так много чрезмерных похвал Даниилу, что сам пророк ни в каком случае не мог так писать о себе. Но что касается заявления Кюнена, то ничем нельзя доказать факт изменения евангелистом слов Иисуса о принадлежности Даниилу пророчества о семидесяти седьминах: по контексту они принадлежат Спасителю, а не евангелисту Матфею. Равным образом и встречающиеся в книге пророка Даниила случаи похвалы по его адресу нисколько не говорят против авторства пророка[1].

И действительно, в указаниях Даниила на свои достоинства (1:17,19,20; 6:4) нет и тени самохвальства. Он считает их делом милости Божией, а не плодом личных усилий. Милость Божия сделала то, что пророк понравился начальнику евнухов (1:9); Бог, а не собственная мудрость открывает ему высшие тайны (2:18-23,28,30); Он даровал ему разумение «видений и снов» (1:17); дух Божий возвысил Даниила при Дарии Мидянине (6:3). Скромность и смирение пророка не ослабляется похвалами себе, так как наряду с ними он говорит о своих грехах, в которых каялся (9:20), о своих умственных и нравственных слабостях (10:8; 12:8). Ещё менее свидетельствуют о самохвальстве Даниила те места его книги, в которых он приводит отзывы о себе посторонних лиц (5:11, 12; 9:23; 10:11)[1].

Важную роль при датировке книги имеет анализ её языка. Значительная часть книги написана по-арамейски (2:4 — 7:28). Начало (1—2:3) и завершение её (8-12 гл.) — на древнееврейском.

Как иудей по происхождению, автор знает свой родной язык, а как вавилонянин по местожительству, — общенародный в Вавилоне арамейский. Такое же точно знакомство с обоими языками он предполагает и в читателях своей книги — иудеях. Народной же массе арамейский язык сделался доступным лишь в период плена; до тех пор он был достоянием одних образованных (4 Цар. 18:26; Ис. 36:11). Но употребляя в период плена арамейское наречие, народ не забыл и свой родной язык (Ездра пишет по-еврейски), как то видим впоследствии, — при Маккавеях[1].

По подсчётам К. А. Китчена, в её тексте 21 заимствование из аккадского, 19 — из древнеперсидского, 3 — из древнегреческого[11].

Еврейский и арамейский язык

По отзыву библеистов, еврейское наречие книги Даниила сходно с языком современной плену книги пророка Иезекииля, а арамейское — с языком послепленных книг Ездры и Неемии.

Древнееврейский язык характеризуется как «позднепослепленный», близкий к языку книг Хроник / Паралипоменон и кумранских свитков, и несущий черты арамейского влияния.

Арамейский же язык относится к периоду «имперского арамейского»[11] и, по словам последнего русского переводчика книги Даниила Е. Б. Смагиной, обнаруживает более поздние грамматические формы, нежели в книге Ездры и в папирусах V—IV веков до н. э., но более древние, чем в арамейских документах из Кумрана[12].

Вавилонский плен был действительно временем совмещения у евреев обоих наречий книги пророка Даниила. Не менее ясно говорят о её вавилонском происхождении и особенности языка. Наиболее ясно сказывается это сходство в употреблении редко встречающихся слов, так называемых «hарах legomen’ов.»

Совпадения редких слов (гапаксов) с книгой Иезикииля:

• «баг» Дан. 1:5 («стол») = Иез. 25:7 (добыча, «расхищение»);
• «хув» Дан. 1:10 (делать виновным) = Иез. 18:7 (долг);
• «цеви» Дан. 8:9 («прекрасной») = Иез. 20:6,15 («краса»);
• «келал» Дан. 10:6 («блещащияся») = Иез. 1:7 («блестящая»);
• «зегар» Дан. 12:3 («светила») = Иез. 8:2 («сияние»);
• «бен-адам» Дан. 8: 17 («сын человеческий») = Иез. 2:1, 3, 6, 8; 3:1, 3, 4 и т. п. («сын человеческий»).

Совпадения с книгой Ездры:

• «шему» Дан. 6:5 = Езд. 4:22;
• «невали» Дан. 2:5 = Езд. 6: 11;
• «питгама» Дан. 4:14 = Езд. 6:17;
• «сим теем» Дан. 5:2 = Езд. 5:4; 6:1;
• «ди» Дан. 5:30 = Езд. 5:17 и т. п.[1]

Персизмы и вавилонизмы

Вполне соответствует эпохе написания книги пророка Даниила наличность в ней персизмов и вавилонизмов, то есть слов, объясняемых из персидской и вавилонской терминологии.

Таковы, по указанию экзегетов:

• «азда» Дан. 2:5, 8 от древнеперсидского «aranda» — наука;
• «гаддам» Дан. 2:5; 3:29 — от персидского «handam» — член;
• «патбаг» Дан. 1:5, 8, 13 — от древнеперсидского «patibaga» — трапеза богов;
• «гедаберим» Дан. 3:2, 3 — от древнеперсидского «gasbar» — казначей;
• «пеха» Дан. 3:3, 27 — от древнеперсидского «paik» — наместник.
• «ашафим» Дан. 2:2 = ассир. «assipu;»
• «табагайа» Дан. 2:14 = ассир. «tabihu;»
• «гашхин» Дан. 3:16 = ассир. haspuhu и т. п.
• Седрах, Мисах и Авденаго:
  • «Авденаго» Дан. 1:6 = Abad Nabu, то есть раб бога Набу;
  • «Мисах» Дан. 1:6 = ассир. Misa Achu, то есть кто как бог Аку (Энки);
  • «Седрах» Дан. 1:6 = Sudar Achu, то есть повеление бога Аку;
• «Ариох» Дан. 2:14 = ассир. Εri Achu, то есть раб Аку;[1]

Слова греческого происхождения

Нисколько не говорят о маккавейском происхождении книги пророка Даниила и особенности её языка, — прежде всего встречающиеся в ней греческие выражения.

Бертольд насчитывает их десять:

• panterim (1:3) — знаменитые, (в 1:3 и в русском, и в Славянском с 70-и переводах нет в этом стих слова — знаменитый; прим. ред.) от πρότιμοι;
• pitgam (3:16; 4:14) — слово, (слова «слово» нет в русском переводе; оно есть в Славянском с 70-и: 3:16 — не требе нам о глаголе сем отвещати тебе; 4:14 — изречением бодраго слово, и глагол святых прошение; прим. ред.) от φλέγμα;
• karoz (3:4) — глашатай, от κήρυξ;
• keraz (5:29) — провозглашать, от κηρύσσειv;
• patisch (3:21) — исподнее платье, от πέτασος;
• nebisba (2:6; 5:17) — подарок, (дары; в Слав. 70-и — даяния; прим. ред) от νόμισμα;
• sabka (3:5) от σαμβύκη;
• sumphonia (3:5), от συμφωνία;
• pesanterim (3:5) от ψαλτήριον,
• kriros от κίύαρις.

Sabka, sumphonia, pesanterim, kriros — названия музыкальных инструментов)[1].

Другие же ученые — Люкке и де-Ветте значительно ограничивают это число: признают за несомненно греческие слова названия четырёх музыкальных инструментов. Их употребление в книге пророка Даниила не может служить доказательством её составления в эпоху Александра Македонского и распространения на востоке греческого языка, то есть не ранее III в., как утверждают ученые, по двум причинам. Во-первых, взаимные сношения вавилонян и греков начались задолго до Александра Македонского, ранее даже Навуходоносора. Так, современник пророка Исаии ассирийский царь Саргон знал, как видно из одной надписи ионян, и называл омывающее остров Кипр Средиземное море Ионийскимת и даже принимал послов от семи князей этого острова (Рагозина. История Ассирии. С. 306). Позднее Асаргадон и Ассурбанипал подчинили своей власти греческих царей острова Пафоса, Кипра и др.; наконец, во время вавилонского плена греки уже настолько хорошо были знакомы с Востоком, что современник плена Анаксимандр составил карту древнего мира[1].

При подобном же знакомстве нет ничего удивительного, если ассиро-вавилонянам издавна были известны греческие музыкальные инструменты и вошли у них в употребление под греческими же именами. И действительно, псалтирь изображена на барельефе Ассурбанипала, а кифара в усовершенствованном виде — на памятниках позднейших царей. Во-вторых, греческое происхождение упоминаемых Даниилом инструментов и их названий далеко не так бесспорно, как думают. Атеней считает, напр., местом происхождения самвики Сирию, а Страбон называет её «варварским инструментом.» С востока она перешла в Грецию, а не наоборот. В зависимости от этого и семитическое «sabka» может быть признаваемо не производною формою от греческого «σαμβύκη,» а первоначальною по отношению к этому последнему. Что касается названия «кифара», то оно, может быть, происходит от персидского «sitareh» — шестиструнная. Наконец, и «песантерим» признается словом семитического происхождения, — производится или от «phas» — рука и «natar» прыгать, или от арабского «santir» — гусли. К такому выводу пришел за последнее время датский ученый Дитлеф-Нильсен, утверждающий, что китрос, песантерим, синопейя представляют речения, образовавшиеся не из греческого, а из основ халдейского или древнеарамейского языка (Хр. Чт. 1903.1, с. 674)[1].

Другие особенности языка книги

Кроме названий музыкальных инструментов, в языке книги пророка Даниила встречаются, по мнению ученых, и другие особенности, отличающие его от языка плена и приближающие к языку послепленной эпохи. Так, у Даниила Навуходоносор называется, говорят, Небукаднецар, а у пророка Иезекииля (26:7), как и в клинообразных надписях, Небукадрецар. Произношение Даниила есть позднейшее перезвучие данного имени, имеющее параллели у LXX, Бероза и Иосифа Флавия. Однако имя Небукаднецар встречается у пророка Иеремии 26:7; 29:18, 19 и 4 Цар. 25:22, а потому его употребление в книге Даниила не может служить доказательством её позднейшего происхождения[1].

Не говорят об этом и случаи совпадения её языка с языком талмуда и арамейским: в том и другом «непрерывная жертва» («ежедневная жертва») обозначается словом «tamid» Дан. 8:11, 12; 11:31), у Неемии же «olah tamid» (10:34); (в русском переводе — "жертвенник, " в Славянском — «алтарь;» прим. ред.) "род, " «поколение» — "gil, " Дан. 1:3; 3:10) «обрезывать» — "chattak, " (9:24) «записывать» — «rascham» (10:21). Эти и подобные им примеры, — форма множественного числа 2-го лица — «Khom» и «hom» свидетельствуют лишь о близости языка книги пророка Даниила к арамейскому и о большей окраске его арамейскими формами, чем у других писателей, хотя и у этих последних нередко можно встретить гапаксы, имеющие параллели только в арамейском наречии (Юнгеров ibid, с. 95-6)[1].

Как на признак послепленного происхождения книги пророка Даниила указывают ещё на употребление в ней слова «халдеи» (в подлиннике — «касдим») в нарицательном смысле «мудрецы» (1:4; 2:4,10; 5:7,11); подобного значения оно не могло будто бы иметь в вавилонскую эпоху. Но употребление термина «халдеи» в значении «мудрецы» подтверждается свидетельством древних писателей, между прочим Диодора Сицилийского и Геродота, из которых первый называет их людьми, «посвящающими всю свою жизнь занятию философским мышлением и астрологией». Лишено также основания заявление, что вавилонские мудрецы не могли говорить по-арамейски (2:4), то есть языком палестинских сирийцев. Уже пророк Исаия отмечает, что «по-арамейски» объяснялись ассирийские чиновники Сеннахерима и иудейские Езекии Ис. 36:11). Пророк же Иеремия признавал арамейский язык общеупотребительным в Вавилоне (10:11)[1].

Не довольствуясь попытками ослабить силу внешних и внутренних доказательств подлинности книги пророка Даниила, представители отрицательного направления приводят в подтверждение мысли о её подложности целый ряд положительных данных. По мнению одних из них, книга пророка Даниила не составляет произведения одного писателя, а является сборником отдельных отрывков, составленных в разное время разными авторами и затем объединённых неизвестным редактором. Так, из авторов XIX века Михаэлис насчитывает восемь подобных отрывков и, следовательно, восемь первоначальных писателей, Бертольд — 9, а Эйхгорн — даже 10. Как на сборник отдельных рассказов о Данииле, смотрит на книгу его имени Ганеберг и в начале XX века Делич[20]. Другие ученые, — Закк, Гербст, Келер, — различают в книге Даниила две части, историческую и пророческую (1-6 гл. и 7-12), как два самостоятельных литературных произведения[1].

Й. Вейнберг выделяет три основные тенденции в рассмотрении книги Даниила на протяжении XX века[21]:

• унитарная (С. Драйвер, О. Плэгер), признающая её единое авторство и время создания;
• двухчастность книги (Г. Гельшер, А. Мейнхолд): первая часть — главы 1-6 с рассказом в третьем лице о Данииле; вторая часть — главы 7-12 как видение, изложенное от первого лица;
• многочастность книги, составленной из разновременных текстов (М. Л. Гинсберг, М. Нот).

Основанием для отрицания единства книги пророка Даниила, а следовательно, и подлинности служат:

• употребление в ней двух наречий — еврейского (1-2, 3 — 8-12 гл.) и арамейского (2:5 — 7:28 гл.);
• название пророка то в первом лице (7-12 гл.), то в третьем (1-6 гл.);
• некоторые якобы противоречия в тексте (1:21 ср. 10:1; 2:47 ср. 3:15; 2:48-49 ср. 5: 11-14).

Убедительные для критиков-рационалистов и то далеко не для всех (исключение составляют Блеек — Вельгаузен, Берман), указанные соображения в действительности настолько слабы, что никоим образом не могут говорить против единства и подлинности книги пророка Даниила.

По двойственности языка она подобна писаниям Ездры и Неемии[1]. У Ездры на арамейском языке излагаются по преимуществу иноземные царские указы и письма в подтверждение их исторической достоверности (1 Езд. 4:11–22; 5:6-17). По тем же соображениям и Даниил привел на арамейском наречии речь халдейских мудрецов и ответы на неё Навуходоносора (2:4-11), два его указа (3:96-100; 4 гл.), изданные, вероятно, на арамейском языке, и указ Дария Мидянина (6:25-27). Равным образом и остальное содержание арамейского отдела требовало изложения только на данном наречии. Все описанные в нём события возвещают о бесконечном всемогуществе верховного Царя Господа, держащего в своей власти все царства земли; они — наглядное самооткровение, самосвидетельство истинного Бога среди язычников вавилонской империи. И если последние должны были усвоить данную истину, то единственным средством к этому являлось изложение раскрывающих её событий на родном, понятном им языке. Нужное для вавилонян пророк излагает на арамейском наречии. Сообразно с этим без ошибки можно сказать, что остальная часть его книги написана на еврейском языке потому, что назначалась для еврейского народа, представляла и имела значение исключительно для него. И таково, действительно, описание жизни пророка Даниила, его воспитания и возвышения при царском дворе (1 гл.). Таковы же видения об языческих царствах в их отношениях к еврейскому народу (8, 10-11 гл.), пророчество о седьминах (9 гл.) и будущем воскресении[1].

Двойственность языка книги пророка Даниила не говорит, таким образом, против её единства. Но этого мало. Единство не нарушается двойственностью. Арамейский и еврейский отделы находятся в самой тесной связи, и один без другого непонятны. Так, арамейский отдел исторической части (2:4-6 гл.) нельзя отделить от еврейского (1:1-2:3), потому что начало повествования о Данииле и сне Навуходоносора находится в еврейском отделе, а прямое продолжение — в арамейском. Именно, в 2:4 говорится: «и сказали халдеи царю по-арамейски.» Кто такие халдеи, по какому поводу, когда и какому царю они сказали, ответ на эти вопросы дает только еврейский отрывок 2:1-3. В арамейской части употребляются без пояснения оба имени пророка: Даниил и Валтасар (2:26; 4:5-6,15-16; 5:12), так как объяснение дано автором в еврейской части (1:7). Арамейский рассказ об осквернении Валтасаром сосудов иерусалимского храма (5:2 и д.), имеет в виду еврейское повествование 1:2. Равным образом и еврейский отдел предполагает своими выражениями арамейский. Так, выражение 8:1: "явилось мне, Даниилу, видение после того, которое явилось мне прежде, " отсылает читателя к видению седьмой арамейской главы. Точно также и другие слова той же восьмой главы: «я начал заниматься царскими делами» (27 ст.), находят своё объяснение в предшествующем арамейском отделе (2:48-49; 5:29; 6:28). Различные по языку, еврейский и арамейский отделы книги пророка Даниила сходны также по символическим образам (7 гл. ср. 8, 10 и 11 гл.), выражениям (7:25 = 8:25; 7:25 = 12:7; 2: 34, 45 = 8:25; 4:27 = 8:24; 12:7) и раскрываемым в них мыслям. Они проникнуты идеею о зависимости языческих царств и владык от всемогущего Бога Израилева, держащего в Своей власти все царства земные, о скоротечности этих последних и вечности Царства Господня, торжествующего над язычеством[1].

Не подрывается единство книги пророка Даниила и тем обстоятельством, что в исторической части (1-6 гл.) о пророке говорится в третьем лице, как лице постороннем, а в пророческой (7-12) — в первом, как лице, говорящем о самом себе. Подобный способ выражения не составляет чего-либо необычного в библейской письменности, — наблюдается и у других пророков. Излагая бывшие им видения, они, подобно Даниилу, говорят о себе в первом лице Ис. 6:1; 8:1,5; 21:2, 6,10; Иер. 1:4; 2:1; Иез. 1:4), а в исторических рассказах выражаются в третьем Ис. 1:1; 2:1; 7:3; Иер. 1:1,2; 7:1; 14:1; Иез. 1:3 и т. п.). Причины такого явления заключаются по мнению экзегетов, в том, что в требующих живости изображения видениях первое лице гораздо уместнее третьего[1].

Подобно противникам единства книги пророка Даниила, её подлинность отвергают и те экзегеты, которые утверждают, что она не есть произведение современника Вавилонского плена, а написана неизвестным лицом в Палестине во время Антиоха Епифана и Маккавеев между 170 и 164 г. до Р. X. Первым защитником подобного взгляда был неоплатоник Порфирий, за ним следуют Спиноза, Бертольд, Ленгерке, Кнобель, Гитциг, Бунзен, Бахман, Эвальд, Нёльдеке, Граф, Рим, Штаде, Кюнен, Корниль, Кёниг, Мейнголад, Франц Делич[1].

Аргумент о связи содержания книги Даниила с событиями Маккавейской войны.

Прямым основанием относить происхождение книги пророка Даниила к эпохе Антиоха Епифана являются 23-25 ст. 8 гл. и 11 глава почти целиком, рассматриваемые перечисленными учеными, начиная с неоплатоника Порфирия, не как пророчество об отдаленном будущем, а как описание минувших событий в пророческой форме (где под описанием войн между южным и северным царями довольно легко узнаются войны между державой Селевкидов и Египтом, детальный анализ чего дал уже Порфирий[22]).

Но подобное понимание данных мест встречает возражение в свидетельстве писателя 1-й Маккавейской книги. Если книга Даниила написана при Антиохе Епифане, то почему же мнимый её современник — автор Маккавейской книги счел её пророчеством об этом времени (1 Мак. 2:59-60; 1:39-54 = Дан. 9:27; 11:31-32)?[1]

Относимая по указанным соображениям к эпохе Антиоха Епифана, книга Даниила считается вышеперечисленными лицами аллегорически легендарным воспроизведением истории этого царя и маккавейских времен. Под именем Навуходоносора, Валтасара и Дария Мидянина выводится будто бы Антиох в различных обнаружениях своей ненависти к иудейству, а под именем Даниила и его друзей — преследуемые Епифаном иудеи[1].

Неестественность подобных параллелей очевидна сама собою. Даниил с друзьями воспитывается при царском дворе, окружается почестями, иногда, впрочем, живёт в отделении от дел правления; маккавейские же иудеи были, напротив, целью гонений Антиоха, безжалостно им преследовались. Даниил был другом почитавших его царей, относился к ним с уважением и сочувствием Дан. 2:38; 4:16); Маккавеи же называют Антиоха «изобретателем всех зол, нечестивым и преступнейшим из всех людей» (2 Мак. 7:31-37), предвозвещают ему страшный гнев Божий. Вавилонские и мидийские цари познали под руководством Даниила силу Всевышнего, прославили силу Его всеведения, всемогущества, Правосудия Дан. 2:47; 3:95; 4:34; 6:26-27), а Антиох задался целью уничтожить иудейскую религию, заменить её языческою и ввиду этого требовал от иудеев отречения от обрядности, обрезания, принесения жертв Господу (1 Мак. 1:41-42; 44-50)[1].

Аргумент об отсутствии упоминания Даниила в некоторых книгах

Это аргумент об отсутствии имени пророка во встречающемся у Иисуса сына Сирахова перечне знаменитых мужей древности: от Иезекииля и 12 пророков он прямо переходит к Зоровавелю (49:10-13), и предполагаемое незнакомство с книгой Даниила послепленных пророков Аггея, Захарии и Малахии. Непонятное в своих причинах замалчивание Сирахом пророка Даниила не может однако служить основанием относить время жизни последнего к позднейшей эпохе по тому одному, что и не упоминаемые Сирахом Иосафатат, Ездра должны быть также признаны жившими в 3 в. до Р. X. Не упоминая имени Даниила, Сирах, как думают, знаком однако с его книгой, доказательством чего служит его учение о вождях каждого народа и замечание о преемственной смене монархий (17:14; ср. Дан. 2:37–45)[1].

Что касается незнакомства с книгою Даниила послепленных пророков, то критики позднего происхождения книги считают надуманным. Так, по их мнению, некоторые темные места пророчеств Захарии становятся ясными лишь при сопоставлении их с соответствующими пророчествами Даниила, которые предполагаются ими, как известные. Сюда относятся экзегетами видения о четырёх рогах, «разбросавших Иуду, Израиля и Ирусалим» Зах. 1:18–21) и о четырёх колесницах с различными в каждой конями (6:1-8). Полную параллель тому и другому составляют видения Даниила о четырёх преемственно господствовавших над иудеями царствах[1].

Аргумент о наличии более поздних верований.

Последним данным для отнесения книги Даниила к послепленной — маккавейской эпохе являются её будто бы позднейшие верования. Таково учение о Боге (7:9-10), о Мессии — Сыне Человеческом (7:13) и вечном Царстве Его (2:44; 7:13-14; 12:1-3), об Ангелах высших и низших (8:16; 9:21; 12:1), о воскресении мертвых (12:2), об обычае три раза в день молиться, обращаясь лицом к Иерусалиму (6:10), о посте и т. п. Но все эти верования имеют более раннее происхождение. Так, образ Всевышнего почти теми же самыми чертами определяется у пророка Иезекииля (Ср. Дан. 7:9, 10 и Иез. 1:26, 27); о Мессии и Его вечном, праведном и мирном царствовании говорит Исаия и другие допленные пророки Ис. 9:6, 7; Пс. 71)[1].

Учение об Ангелах составляет один из существенных пунктов ветхозаветной догматики. Допленные книги говорят об архистратигах и воинстве небесном Нав. 5:14; Пс. 102:20-21), об Ангелах народов и племен Исх. 14:19; 23:20; 32:34), об Ангелах хранителях частных лиц Быт. 16:7–9; 19:1; 21:17; Иов. 33:23 и др.); не чуждо также им и учение о воскресении мертвых Иов. 19:25–32; Ис. 26:19,21; Ос. 13:14; Иез. 37:3–14). Обычай трижды в день молиться Богу существовал задолго до плена Пс. 54:18). К Иерусалиму и его храму, как месту пребывания Господа, должны были направлять свои молитвенные помыслы и пленные иудеи (3 Цар. 8:47-48; 2 Пар. 6:34). Что касается поста, то уже современник плена вавилонского — пророк Иезекииль также заботился о сохранении себя от осквернения пищею Иез. 4:14)[1].