Чжан Сюэчэн

Реконструированный барабанный павильон в управе Шаосина. Фото 2018 года

Точная дата рождения Чжан Сюэчэна неизвестна, он появился на свет в 1738 году. Разветвлённый клан Чжанов обитал в деревне Даосюй уезда Куайцзи управы Шаосин провинции Чжэцзян, близ залива Ханчжоу, более шести веков и возводил свою генеалогию к периоду Пяти династий; в каждом поколении непременно были учёные и государственные служащие. Одно землячество Даосюй в Пекине насчитывало около сотни членов. Земля не подходила для выращивания риса, поэтому клан производил хлопок и гнал рисовое вино. Дед Чжан Сюэчэна перебрался в город Шаосин, удостоился учёной степени, служил секретарём в ямыне, а его отец Чжан Бяо выгодно женился на дочери некоего Ши Ицуня, получившего затем посмертный титул, и в 1742 году удостоился высшей учёной степени цзиньши. Вершиной карьеры Чжан Бяо стала должность окружного судьи в Хубэе (в 1751 году). Дед и отец Чжан Сюэчэна были образованными людьми и особенно почитали труды Сыма Гуана и даосский трактат «Главы об отклике Высшего Величайшего». Чжан Бяо был заядлым читателем, и если ему попадалась книга, которой не было в домашней библиотеке, он стремился переписать её текст и расстраивался, если приходилось вернуть раньше, чем была сделана копия. Бяо также занимался поэзией, некоторые образцы его творчества были сведены воедино сыном и снабжены предисловием; он всячески наставлял Сюэчэна следовать образцам эпохи Тан[4][5].

Сведений о ранних годах Чжан Сюэчэна почти не осталось, некоторые автобиографические свидетельства были зафиксированы спустя 40 или 50 лет после описываемых событий. По-видимому, он был единственным сыном, у него была сестра, старше его шестью годами, и несколько младших. Старшая сестра много занималась с ним в детстве и учила говорить. Также у него не было дядьёв по отцовской линии; ещё какой-то родственник в раннем возрасте приохотил его к вину. В автобиографии он вспоминал, что в течение года тяжело болел, и это препятствовало учению, поскольку совсем не было памяти; он не мог читать больше 100 иероглифов в день. В 1751 году Чжана отдали в школу родственников — семейства Ду — с самым младшим из которых — Ду Пинхэ (которого также считали «тугодумом») — он сдружился на всю жизнь. Учитель, согласно «Автобиографии», считал лучшим средством для улучшения памяти бамбуковую палку. В целом Чжан не отличался способностями и к 14-летнему возрасту ещё не заучил наизусть «Четверокнижие». Тогда же его женили на девице Юй, а когда отца по службе отправили в Хубэй, он забрал всё семейство с собой. Отец решительно взялся за его наставление, запретил брать в руки книги, не относящиеся к учебному канону, и нанял домашнего учителя, чтобы готовиться к написанию восьмичленных сочинений. В 16-летнем возрасте Чжан увлёкся «Цзо чжуанью» и «Го юй», а также сочинениями Хань Юя, которые считались образцом прозы древнего стиля гувэнь. Он попытался переписать «Цзо чжуань», изменив хронологическое расположение материала на причинно-следственное. Осознав себя историком, Чжан Сюэчэн приступил к написанию «Истории Восточной Чжоу» в 100 главах, занимаясь этим проектом почти три года. Ему пришлось заложить драгоценности жены, чтобы заказывать эстампажи надписей на бронзовых сосудах, находившихся в разных коллекциях. Учитель посоветовал для начала «научиться писать» (американский синолог Д. Найвисон сравнивал обучение китайского книжника со штудиями его европейского коллеги в цицероновой латыни), и в результате проект так и остался незаконченным[6][7].

Зал Биюн в комплексе пекинского Гоцзыцзяня. Фото 2009 года

В 1756 году провинциальный судья Инчэна Чжан Бяо был снят с должности за «попустительство» при рассмотрении уголовного дела, а далее был обвинён в ещё одном проступке, приговорён к штрафу и увольнению с государственной службы. Не имея дохода, обременённый долгами, он не вернулся в Даосюй и преподавал в частных учебных заведениях Хубэя вплоть до кончины в 1768 году. Кроме того, он состоял в комиссии по составлению описания уезда Тяньмэнь (天門縣誌), в которую был введён в 1764—1765 годах по приглашению местного магистрата[8][5][9].

Чжан Сюэчэн в 1760 году отправился в Пекин, где неудачно попытался сдать экзамены на степень цзюйжэня; он квартировал у родственника и смог завести близких знакомых из землячества клана Чжан, с которыми долгие годы переписывался. В 1762 году Сюэчэн посетил малую родину в Шаосине и вновь отправился в Пекин; экзамены на конфуцианскую степень не удалось выдержать и на этот раз, но полученные результаты позволили поступить на казённый кошт в Гоцзыцзянь; с перерывами он числился его студентом в течение десяти лет. Казённая стипендия была невелика и почти вся уходила на пополнение библиотеки. В автобиографии он свидетельствовал, что очень хотел заполучить полное издание «Двадцати четырёх династических историй», но его пришлось собирать по отдельным томам в течение трёх лет. Жена и наложница Чжана, а также его сыновья (1760, 1765 и 1768 годов рождения) жили в Хубэе. Он не являлся блестящим студентом и неизменно стоял в конце экзаменационных списков. Тем не менее у Чжана были друзья-интеллектуалы, особенно его сосед Цзэн Шэнь и Чжэнь Суннянь. Они переписывались во время длительной поездки Сюэчэна в Хубэй в 1763—1764 годах, когда отец привлёк его к составлению описания уезда Тяньмэнь. Так появился первый трактат Чжана — «Десять предложений для составителей провинциальных историй», ряд идей которого были затем подробно раскрыты в других сочинениях. Например, Чжан советовал добавить к традиционным структурным единицам истории — анналам, таблицам, биографиям, трактатам, — ещё и карты и иллюстрации. Он также настаивал, что местные ямыни должны заботиться о сохранении архивов. Он также писал об объективности истории, когда Чжэнь Сунняню заказали хвалебную биографию, и указывал, что историк не должен обращаться к описанию деяний ещё живущих людей[10].

Портрет Чжу Юня из книги «Изображения учёных Цинской династии»

В 1765 году Чжан вернулся в Пекин и вновь неудачно держал испытания на степень цзюйжэня. Его сочинение высоко оценил экзаменатор Шэнь Ефу и взял Чжана личным учеником на своё иждивение. Именно Шэнь познакомил его с Чжу Юнем — редактором императорской книгопечатни. Он был писателем и интеллектуалом, которого высоко ценил император, а его брат Чжу Гуй был воспитателем наследника престола. В результате учителем Чжана сделался Чжу Юнь (он находился в трёхлетнем трауре и не мог занимать официальных должностей), и он перешёл в его дом, присоединившись к У Ланьтину и Фэн Тинчэну. Чжу Юнь убедил Чжана, что у него нет таланта каллиграфа, и он не должен тратить сил и времени на это занятие, а также рассуждал, что при подготовке к экзаменам следует развивать те грани таланта, которые действительно поддаются развитию. Чжу-педагог придерживался идеи, что главным в учении является не формальное «натаскивание», а спонтанный прорыв Дао, которые может быть достигнут только интеллектуальным совершенствованием[11][12]. В 1766 году, вероятно, Чжан мог встречаться и с Дай Чжэнем, который тогда находился в столице; во всяком случае, в переписке с родными он ярко описывал свои эмоции от его учения[13].

На промежуточных экзаменах 1766 года высокую оценку способностям Чжана дал библиотекарь Академии, и с 1767 года молодого историка привлекли к составлению «Описания Гоцзыцзяня»[14] на полный рабочий день. В 1768 году Чжан Сюэчэн квартировал у кузена и готовился к осенним экзаменам, заручившись поддержкой наставника Академии и экзаменатора Чжу Фэньюаня; в результате удалось попасть только в дополнительный список. После кончины отца в том же году у Чжана не было средств на выезд в Хубэй, а ещё предстояло содержать семью. Тогда он распорядился своим домашним приехать в Пекин, захватив с собой гроб с телом отца; удалось осуществить перевозку вместе с налоговым зерном, доставляемым в столицу. По пути погибла треть отцовской библиотеки — три с лишним тысячи цзюаней книг. Чтобы поддержать Чжана финансами, друзья устроили его в редакцию по составлению дополнения к энциклопедии «Тундянь», где он проработал два года. На этом посту он познакомился с Ван Хуэйцзу и поддерживал с ним дружбу до собственной кончины. Наконец, когда в 1771 году Чжу Юнь был назначен главой ведомства образования Аньхоя, он пригласил Чжана к себе[15].

Зимой 1771—1772 годов 34-летний Чжан Сюэчэн состоял в свите Чжу Юня, в которой было много других выдающихся интеллектуалов, в том числе Хун Лянцзи. Чжана устроили секретарём и чтецом экзаменационной комиссии уезда Тайпин, и он активно занимался со своим земляком Шао Цзиньханем, с которым они писали сочинения на одинаковую тему[16]. В 1772 году Чжан совершил поездку в Нинбо к Фэн Тинчэню, в этом году в переписке впервые появляется заглавие его основного труда — «кит. трад. 文史通義, упр. 文史通义, пиньинь wénshǐ tōngyì, палл. вэньши тунъи», однако неизвестно, в каком виде он задумывался автором и существовал в это время[17]. В том же году зафиксирован интерес Чжан Сюэчэна к библиографии и редким книгам — Чжу Юнь выдвинул проект составления гигантской библиотеки-серии, и, вероятно, эти вопросы обсуждались в кругу его клиентелы. Однако работы в издательском комитете Чжан не получил, зато весь 1774 год провёл, составляя описание уезда Хэчжоу. Это было первое полностью законченное объёмное сочинение Чжана, составленное в соответствии с его взглядами. Например, он добавил раздел объёмом 8 цзюаней, в котором воспроизводились важнейшие документы по истории данной местности или литературные произведения местных уроженцев, которые выделялись особой изысканностью. Трактат даже был напечатан, но так и не получил широкого распространения, и тогда Чжан радикально сократил его, оставив лишь те части, которые имели значение манифеста учения об истории[18]. Ранее, во время поездки в 1773 году в Нинбо, Чжан встречался с Дай Чжэнем, уже назначенным в издательский комитет «Сыку цюаньшу»[19].

В девятый лунный месяц 1773 года Чжу Юнь был переведён в Пекин, а Чжан Сюэчэн лишился влиятельного патрона. Осенью 1774 года он попытался сдать провинциальные экзамены в Ханчжоу и в очередной раз провалился; зимовал он у Фэн Тинчэня в Нинбо. Весной 1775 года Фэн был переведён на Тайвань, и Чжан Сюэчэн, не сумев найти себя на малой родине, вернулся в столицу. Материальное положение его, очевидно, было плачевным — он дважды менял квартиру по причине неуплаты, но совершенно неизвестно, на какие средства существовал в эти годы. Во всяком случае, Пекин был переполнен интеллектуалами и предоставлял возможность нерегулярно зарабатывать редактированием биографий и эпитафий или неформальной работой в комитете по составлению «Сыку цюаньшу». Разовую помощь могли оказать и друзья, например, Ло Юйгао, который, увидев, что 17-летний сын Чжана плохо одет, дал ему 100 медяков. Сюэчэн даже имел возможность время от времени приобретать книги (Д. Найвисон назвал это «неизлечимой зависимостью учёного»)[20].

Весной 1777 года Чжан был приглашён наставником в конфуцианскую академию Динчжоу, что стало началом почти десятилетней работы преподавателем в разных заведениях, чаще всего в окрестностях Пекина. Весной 1778 года Сюэчэн участвовал в экзаменах на степень цзиньши[Прим. 2]; главой комиссии был Лян Гочжи, который тогда совмещал должность Великого секретаря и личного секретаря императора. Он не любил казённо-стандартных сочинений, поэтому обратил внимание на рассуждения Чжана и на то, что они земляки. 41-летний учёный удостоился высшей конфуцианской учёной степени (заняв 54-е место из 157) и нанёс в Гоцзыцзянь благодарственный визит[22].

Присутственный зал резиденции генерал-губернатора в Баодине. Фото 2018 года

Даже получив высшую степень, Чжан не смог реализовать себя на государственной службе. В 1777—1788 годах он преподавал в пяти разных учебных заведениях, из которых четыре располагались в провинции Чжили, а пятое — в Хэнани. Близость к столице позволила учёному не перевозить семью по мере смены мест работы; главным покровителем в этот период стал Чжоу Чжэньжун. В 1779 году им была заказана история уезда Юнцин, которую Чжан Сюэчэн написал по собственному методу, разделив отдел описаний на шесть глав, соответствующих традиционным китайским министерствам. Литературного отдела в сочинении не было вообще. Три четверти объёма книги занял отдел экономики, в котором был скрупулёзно перечислен порядок цен[23]. Однако в 1780 году Чжан вызвал немилость Лян Гочжи, был вынужден оставить преподавание и в начале 1781 года совершил поездку в Хунань, очевидно, в поисках работы. На обратном пути его ограбили разбойники, лишив даже верхней одежды; погибла и рукопись Вэньши тунъи (её раннюю версию по черновикам и частям, некогда отправленным друзьям, удалось восстановить примерно наполовину). Новым покровителем стал Чжан Вэйци, начальник уезда Фэйсян, который поставил историка во главе местной Цзинчанской академии. Однако зимой 1781 года Чжана перевели в уезд Дамин, и Сюэчэн последовал за патроном, занявшись составлением описания этого уезда. Через некоторое время историка назначили главой академии Цзиншэн в префектуре Юнпин, куда он даже перевёз семью и гробы с останками отца и матери, которые рассчитывал когда-нибудь упокоить на родовом кладбище. Несмотря на отдалённость уезда (на маньчжурской границе), здесь нашлись коллеги и единомышленники, один из которых сдавал столичные экзамены вместе с Чжаном. Родственник уездного начальника Цай Сюня, в свою очередь, сдавал экзамены вместе с отцом Чжана. Сюэчэн даже написал предисловие к сборнику стихов супруги Цай Сюня, в котором выразил свою консервативную позицию по женскому вопросу[24].

После конфликта с уездным начальником Юнпина Чжан Сюэчэн весной 1783 года отправился в Пекин, где тяжело заболел. Его выхаживали в доме Шао Цзиньханя. Тем временем Цай Сюнь был обвинён в коррупции и злоупотреблениях, причём Чжана попутно обвинили в том, что он рассчитывал схемы налоговых манёвров. В порыве гнева император Цяньлун приговорил Цай Сюня к смертной казни, насколько репрессии затронули Сюэчэна, документы умалчивают. Тем не менее после выздоровления он вернулся в Юнпин и отправил своих учеников на осенние экзамены. Зимой 1783 года Чжан Сюэчэн переехал в Баодин, где возглавил Лотосовую академию, прослужив на этом посту три года. Он перевёз и всех домочадцев, которых насчитывалось свыше двадцати. От этих лет осталось мало письменных свидетельств; Д. Найвисон полагал, что учёный погрузился в депрессию. Вдобавок в городской тюрьме содержался Цай Сюнь, которому казнь заменили на пожизненное заключение (он скончался в 1788 году). В то же время уровень доходов Чжана возрос настолько, что в 1785 году он смог опубликовать книгу за собственный счёт, — это сборник памяти его отца и деда. После кончины Лян Гочжи, с которым Чжан восстановил отношения, зимой 1787 года Сюэчэна уволили из Баодинской академии. Жить пришлось на съёмной квартире, до конца года скончались двое близких родственников, в том числе пятый по счёту сын. Во время поездки в Пекин для оформления ожидания вакансии он вновь подвергся ограблению и окончательно решил расстаться с идеей о государственной службе, покинув столичную провинцию[25].

Портрет Би Юаня из книги «Изображения учёных Цинской династии»

Возможной причиной, побудившей Чжан Сюэчэна оправиться на юг Китая, было приглашение Би Юаня — одного из самых высокопоставленных цинских интеллектуалов XVIII века. Первая их встреча прошла в 1787 году в Кайфыне, когда Би Юань занимал должность губернатора Хэнани, а Чжан попытался заинтересовать его обширным проектом по составлению и изданию сводной «Исторической критики». Губернатор заинтересовался и назначил историка главой Вэньчжэнской академии в уезде Гуйдэ, куда Чжан перевёз семейство[26]. По-видимому, Би Юань учредил специальный авторский коллектив, главой которого стал Чжан Сюэчэн, а среди сотрудников оказались Хун Лянцзи, Лин Тинкань и другие. Они, по-видимому, должны были готовить и материалы для «Аннотированного каталога Сыку цюаньшу»[27]. Однако обеспеченное существование длилось недолго: губернатора Би срочно перевели в Хугуан, пострадавший от наводнения, и зимой 1788 года Чжан Сюэчэн перебрался в Аньхой, где начальником уезда служил один из его пекинских друзей. Весной 1789 года он перебрался в Тайпин, где занимался генеалогией и эссеистикой, а затем через Янчжоу (где жил Шэнь Ефу) в Бочжоу, где до весны 1790 года был занят составлением описания этого уезда. После этого он вновь на несколько лет вернулся под покровительство Би Юаня в Хубэй[28].

В 1794 году Би Юань был отозван в Тяньцзинь для императорской аудиенции, а Чжан Сюэчэн остался в свите генерал-губернатора Хуэйлиня, маньчжура, переведённого из Сычуани. Осенью Би Юаня перевели в Шаньдун с понижением (он вызвал неудовольствие из-за недонесения о восстании), тогда как историк заканчивал сводную историю Хубэя. Лишившись финансовой поддержки со стороны Би Юаня, Чжан вернулся на малую родину — в уезд Куайцзи, где его семья жила ещё с 1793 года. Ранее он предполагал, что написание и издание большого исторического труда позволит вернуть себе положение в обществе и гарантировать обеспеченную старость. Несмотря на то, что в начале 1795 года Би Юаня вернули в Хубэй, Чжан Сюэчэн не стал восстанавливать отношений с ним — началось восстание мяо, и губернатору было не до научных занятий. До середины 1795 года Сюэчэн жил в родовом гнезде, приводил в порядок рукописи, писал предисловия и автобиографию. По-видимому, односельчане чрезвычайно уважали его за образованность, и он не испытывал материальных тягот. В Шаосине он познакомился с потомками Хуана Цзунси, которого глубоко почитал[29].

В 1796 году Чжан ездил в Янчжоу навестить Шэнь Ефу и помочь ему привести в порядок семейную родословную, написал для неё предисловие и несколько биографий фамилии Шэнь. Эти занятия также побудили его написать специальное эссе об искусстве составления эпитафий[30]. В том же году он напечатал крайне малым тиражом (вероятно, не более 20 экземпляров) Вэньши тунъи, причём в это издание вошло только 8 текстов; это было единственное прижизненное издание исторических сочинений Чжан Сюэчэна. Возможно, это была разновидность самопрезентации для потенциальных покровителей[31]. В конце 1796 года аньхойским губернатором был назначен Чжу Гуй, которому историк немедленно написал объёмное послание, прося устроить в какую-либо конфуцианскую академию в Хэнани или Чжили. Вероятно, обращение возымело действие, поскольку до конца 1797 года Чжан Сюэчэн служил в экзаменационных комиссиях в Тунчэне и Аньцине; много дискутировал с Яо Наем[32].

О последних годах жизни Чжан Сюэчэна известно крайне мало. По просьбе Шао Цзиньханя в 1800 году он написал автобиографию, в конце которой добавил, что постепенно слепнет и не надеется надолго задержаться в этом мире. Свой архив в 1801 году он передал Ван Цзунъяню, завещав привести в порядок рукописи и издать их, и скончался в одиннадцатом лунном месяце[33].

После кончины Чжан Сюэчэн был настолько прочно забыт, что в библиографических справочниках долгое время его фамилия записывалась иероглифом 张, а не 章. Старший сын — Исюань — так и не смог получить степень выше цзюйжэня, тогда как второй сын Чжан Хуафу стал судьёй и, когда служил в канцелярии хунаньского губернатора, в 1832 году опубликовал полное издание Вэньши тунъи. Несмотря на то, что существовала небольшая группа почитателей учёного, располагавшая несколькими копиями каждой рукописи его сочинений и писем, труды Чжана были известны только избранным интеллектуалам. Только в 1853 году известный библиофил У Чунъяо включил два сборника сочинений Чжана в библиотеку-серию «Юэятан цуншу» (粤雅堂丛书), сделав их доступными для более широкого круга учёных[34][35]. Из историков традиционного Китая доктрины Чжан Сюэчэна, возможно, оказали некоторое воздействие на Гун Цзычжэня, и с ними прямо полемизировал сычуаньский конфуцианец Ляо Пин[36].

Исторические, этические и философские взгляды Чжан Сюэчэна были неразрывно связаны друг с другом и концентрировались вокруг понимания Дао. Дао, который определяет и задаёт образцы природосообразного человеческого поведения, требует и правильного понимания истории. Следовательно, образование и воспитание необходимы для развития правильного видения Дао, а самосовершенствование закономерно следует из них[40]. Поскольку традиционное восприятие истории в Китае делало её «учебником моральных примеров», главной задачей исторического познания на тот момент является выработка возможности морального суждения относительно любого события любой исторической эпохи. Эта же задача требует понимания места человека в истории. Чжан Сюэчэн различал три взаимосвязанных типа знания: во-первых, понимание исторического контекста, в котором живёт изучаемая личность; во-вторых, характер эпохи, в которой живёт человек, чтобы можно было описать дух времени; в-третьих, «вчувствование», которое позволяет понять стремления данной личности и осуществить проникновение в его сердце-сознание (синь). Чжан рекомендовал медитативные практики, чтобы отрешиться от своей современности и влияния свойственных ей мод (в том числе интеллектуальных), неэтичных оценок и эмоциональных суждений; то есть историк обязан делать поправку на своё собственное сознание и место в истории. Таким образом, историческое понимание и критика неотделимы от самосовершенствования. Правильное понимание истории требует правильного историка, которому свойственна благодать-дэ[41].

Чжан Сюэчэн разделял весь исторический процесс на три периода. Изначальный (древнейшие владыки древности, династии Ся и Шан-Инь) этап определяется саморазвитием Дао, что описано в специальном эссе «О Дао». Согласно Чжан Сюэчэну, Дао проявляет себя в человечестве, и формы проявлений меняются по мере изменения человеческих потребностей. По мере увеличения численности людей им потребовались такие формы самоорганизации, чтобы эффективно жить и работать совместно. Хотя он не писал об этом прямо, общественные формы, следующие Дао, добродетельны и приносят благо, а любая попытка пойти против Дао губительна. Второй период (династия Западное Чжоу) — золотой век человечества. В это время все формы морали и общественного устройства достигли зрелости и завершённости. Дао полностью проявилось в мире. Чжан Сюэчэн выделил несколько важных диагностирующих признаков состояния идеального общества: например, неразделимость учёности и власти, профессий чиновника и учителя. Равным образом обязанности воспитания и образования целиком брало на себя государство, а частных школ и учителей не существовало. Правительственные чиновники несли добродетель в народ посредством повседневной деятельности, и эта деятельность предоставляла все моральные уроки в готовом виде, которыми можно воспользоваться немедленно. Составленные в процессе данной деятельности тексты стали затем восприниматься как канонические, хотя описания ритуалов всего лишь фиксировали древнюю повседневность. Поэтому древнейшие тексты лишены авторства, а каждый канонический текст отображал те или иные отделы системы управления династии Чжоу. Разные подходы к пониманию Дао в эту эпоху были уравновешены и дополняли друг друга. Именно к этому состоянию приложима главная формула учения Чжан Сюэчэна — «Шесть канонов — это вся история» (六經皆史也). В трактовке историка Ф. Айвенго она означает следующее: человечество, утратив состояние золотого века, приняло книги, фиксирующие обыденность эпохи Чжоу, за книги о сущности Дао, то есть суждения о более низком уровне бытия за описание высшего бытия или за объяснения того, чем Дао является. Тем не менее конфуцианский канон («Пятиканоние» и «Юэ цзин») зафиксировал истинное Дао, разлитое в мире, — но только в конкретном времени и месте; впрочем, основываясь на канонических текстах, можно осознать их значение[42].

После падения дома Западного Чжоу началась эпоха конкуренции различных частных мнений, школ и версий учения о Дао. Чжан Сюэчэн нигде не объяснял причины совершившейся катастрофы, как и не проводил анализа, почему идеальное состояние Поднебесной завершилось хаосом. Однако в эссе о Небе историк утверждал, что любая комплексная попытка описать намерения Неба также носит исторический характер, ибо Небо не механично по своей структуре и действию и изменяется через длительные промежутки времени, делающие невозможными попытки понять его во всей полноте. Это не означает прозрения Чжаном теории эволюции: он полностью разделял традиционные китайские представления о неизменности основных мировых структур и периодической повторяемости исторических эпох и духа времени. Моральный урок эпохи хаоса таков: умный и образованный человек должен познать время своей жизни и стремиться вернуть равновесие Дао[43].

Чжан Сюэчэн, хотя и был по своим взглядам ортодоксом, глубоко воспринял философию Ван Янмина. Этические суждения исходят из человеческого сердца-сознания, поэтому не могут быть до конца исчерпаны словами. Истинное сознание, функционируя должным образом, спонтанно приводит к правильным суждениям, определяющим и восприятие. Ван Янмин это описывал в категориях «совпадающего единства знания и действия» — своеобразного разрешения основного философского вопроса конфуцианства и неоконфуцианства[44]. Чжан Сюэчэн историзировал эти взгляды, считая, что этика не может быть полностью выражена словами в силу постоянно изменчивого исторического контекста, в пределах которого только и может осуществляться человеческая деятельность. Лишь истинный историк существует с осознанием текущего исторического момента, и это — врождённый дар, хотя он поддаётся развитию[45]. Это также тесно связано с его учением: в эссе «О Дао» говорится следующее:

Дао — то, благодаря чему тьма дел и тьма вещей таковы, каковы они суть, а не то, что они суть как таковые[46].

Иными словами, Дао непознаваемо, но оно проявляет себя в орудиях; они неразделимы так же, как тело и его тень. То есть не только конфуцианский канон, но и формы морали носят исторический характер[47]. Выработка морального суждения и чувства историзма требует трудоёмкого овладевания навыками и знаниями, которые позволят «выносить за скобки» своё субъективное при оценке потока исторических событий. Этическое суждение неотделимо от интеллектуального развития[48].

Профессор Университета штата Пенсильвания У Аньцзу (伍安祖, Ng On Cho) рассматривал исторические взгляды Чжан Сюэчэна в более широком контексте цинского историзма. Он утверждал, что передовые цинские мыслители, уровня Гу Яньу или Хуана Цзунси, разошлись с неоконфуцианским антиисторизмом, но не освободились от веры в надысторическую и универсальную реальность, которая могла отождествляться с Дао или Великим пределом; высшая реальность упорядочивала и структурировала изменения[49]. Доктрина «доказательного изучения» была направлена на решение прагматических вопросов — отыскание истинного Дао, сокрытого в классическом каноне, и возврат человечества в состояние золотого века. В этом плане цинский «антикизирующий» проект следует рассматривать как религиозный и, следовательно, антиисторический. На практике это, однако, привело к бурному развитию герменевтики, проблематизации идеальной древности и историзации классического канона[50]. При этом У Аньцзу противопоставлял исторические взгляды Дай Чжэня и Чжан Сюэчэна. Дай Чжэнь сделал основой своей философии взгляд на вечное и неизменное Дао, которое даже не может напрямую присутствовать в человеческой психике — настолько оно глубоко и всеобъемлюще[51]. В этом смысле понятия Дао и истории противопоставлены друг другу. Чжан Сюэчэн в основе своей оставался классицистом, которого интересовала история институтов и установлений глубокой древности, во время которой были достигнуты равновесие и высшее совершенство. Однако присущий Чжану имманентизм историзировал Дао, формы проявления которого ограничены во времени и конкретны. Изучение древности должно привести в первую очередь к возможности управления делами современности[52].

Вопросы предназначения истории, её места в жизни общества и государства являлись приоритетными для Чжан Сюэчэна. Это не отменяло прагматической ориентации: Чжан неоднократно повторял, что ремесло историка должно служить «делам правления», при том что он никогда не имел официального статуса. Он утверждал, что историческое произведение должно выступать как источник политического опыта для правителя, воспитывать его подданных и быть зерцалом для следующих поколений. Себя он считал продолжателем дела, начатого в эпоху Тан Лю Чжицзи, хотя и отмечал, что его предшественник основное внимание уделял методу истории, а он сам — смыслу[53][37]. Поскольку провинциальные и уездные описания были единственным историческим жанром, доступным Чжан Сюэчэну, он активно занимался его теоретическим осмыслением. Эти вопросы поднимались в его переписке с друзьями и коллегами, а также в специальных «Заметках о принципах составления фан чжи». И здесь он широко использовал конфуцианские представления:

Подобно тому, как семья имеет родословную, так и области и уезды имеют описания — чжи, а государство имеет историю — ши; смысл один и тот же[54].