Сенокос (картина Пластова)

Сенокошение было увлечением Пластова. На одной из фотографий середины 1940-х годов обнажённый по пояс художник косит траву[6]. Даже на восьмом десятке во время сенокоса художник отставлял мольберт, закрывал на ключ мастерскую и, взяв в руки косу и брусок для заточки, отправлялся на лесную поляну задолго до восхода солнца, чтобы успеть покосить подольше траву[2]. Эта тема также неоднократно становилась сюжетом его произведений[7]

Картина «Сенокос» написана в 1945 году по этюдам, собранным задолго до этого[2]. Замысел «Сенокоса» существовал ещё до начала Великой Отечественной войны, но так и остался без воплощения на холсте[8]. «Сенокосную работу я люблю до самозабвения, сам лет с семнадцати косец. Много лет назад я начал собирать этюды сенокоса к будущей картине. Первый мой эскиз на тему сенокоса я сделал лет двадцать пять — двадцать семь назад. В пожар 1931 года вместе с прочим добром погорели и этюды, и первые наброски многочисленных композиций. К 1935 году я успел набрать и материалов, и смелости, чтобы написать картину и выступить с ней публично. Моё неуклюжее детище, как вспоминаю, встретило самый радушный приём, и меня всячески хвалили. Но, как это всегда бывает, после общественного просмотра глаза мои как бы внезапно раскрылись на картину», — писал сам Пластов. Художник был разочарован полотном, на котором он попытался разместить столько «милых его сердцу подробностей», что не сумел найти их правильное соотношение[9]. Он снова начал собирать материал, но эту работу остановило начало войны. Замысел был заброшен, к нему художник вернулся только в 1944 году[10][11]. Летом 1944 года художник работал над этюдами к картине, а весной 1945 года начал работу над самим полотном[12].

В картине «Сенокос» воплотились надежды художника на лучшее будущее, вера в новое начало, в радость мирной жизни, наступающей после войны[13]. Мгновение, запечатлённое на картине «Сенокос», благодаря монументальности приобретает возвышенный смысл[5]. При этом полотно наполнено лирикой, а образы поэтичны[4]. Война заставила художника обратиться от фиксации внешних событий к внутреннему миру человека. За частным он теперь стремился передать общее. По мнению доктора исторических наук В. Н. Кузнецова, рисуя человека, он изображал народ — великий, мужественный, трудолюбивый[5]. Учёный считал, что простой человек у А. П. Пластова свободен от пороков, ему не знакомы лень, пьянство, накопительство. На картинах художника предстают былинные, сказочные герои, архетип русского народа, сильного, красивого и творческого[5]. В. Н. Кузнецов считал, что картины Пластова этого времени вписываются в идеологию позднего сталинизма, для которого характерны: 1) торжество русского национализма, 2) возврат к ценностям дореволюционной России, подчёркивание преемственности между СССР и Российской империей, 3) акцент на положительных качествах простого человека — скромности, таланте и патриотизме, 4) вера в скорое изменение жизни к лучшему. Эта идеология оказалась созвучна собственным идейным исканиям художника[5].

Сам художник рассказывал в автобиографии о своём замысле:

«…Я, когда писал эту картину, всё думал: ну теперь радуйся, брат, каждому листочку, радуйся — смерть кончилась, началась жизнь… Всё должно быть напоено могучим дыханием искренности, правды и оптимизма. Это настроение и определило содержание моей новой картины „Сенокос“, которую я писал для Всесоюзной художественной выставки 1946 года»

— Аркадий Пластов. Автобиография[14]

Фотография «Аркадий Пластов с сыном Николаем». Середина 1940-х годов.

Натурщиками для художника послужили его родные и жители деревни Прислониха в Ульяновской области, в которой Пластов родился и жил:

• Юноша на переднем плане — сын художника Николай[15]. Николай Аркадьевич Пластов (1930—2000) закончил Московский художественный институт имени В. И. Сурикова, мастерскую Д. К. Мочальского, получил известность как живописец, фотохудожник, общественный деятель. Заслуженный художник России, секретарь Союза художников РСФСР. Член-корреспондент Российской академии художеств. Автор жанровых картин, портретов, пейзажей[16]. Сохранилась фотография, относящаяся к середине 1940-х годов, когда создавалась картина «Сенокос», на которой Аркадий Пластов запечатлён вместе с сыном Николаем на скошенном лугу. У художника в руке коса, а у сына-подростка — грабли[17].
• Женщина в белом платке похожа на супругу художника Наталью Алексеевну[15]. Наталья Алексеевна, урождённая фон Вик, вышла замуж за Пластова в 1925 году. Более полувека она прожила в Прислонихе, сохраняя традиционный уклад жизни семьи с тяжёлым повседневным трудом[18].
• Пожилой косарь Фёдор Сергеевич Тоньшин — земляк Пластова[15]. Он был среди любимых натурщиков Пластова. Портретные этюды Тоньшина вошли в композиции многих картин художника. Пластова привлекало выражение удивления, детской незащищённости в его лице. В портрете Федора Тоньшина (1940-е годы, холст, масло, 66 × 49 см), по мнению кандидата искусствоведения Инги Филипповой, художник «отмечает такие тонкие грани характера, которые не часто становятся определяющими в создаваемых им крестьянских портретах»[19]. Портрет «Фёдор Тоньшин» (1930-е, холст, масло, 57,0 × 49,5 см) почти монохромен. Художник использовал охру и её оттенки, а также небольшие дополнения других цветов (такой колорит характерен для всех портретов Тоньшина, созданных Пластовым). Образ благодаря этому приобрёл особую теплоту и непосредственность[20].
• Пожилой косарь Пётр Григорьевич Черняев — земляк Пластова[15]. Его Пластов также писал неоднократно. Художника привлекала колоритная внешность натурщика. Это был седовласый старец с окладистой бородой, с добрым, загорелым на солнце лицом. В нём Пластов увидел качества, которые представляли в его сознании наиболее типичные черты русского крестьянина. Пётр Черняев, в частности, позировал Пластову для картины «Жнец» (1951—1952, холст, масло, 128 × 70 см)[19].

Колхозники привыкли видеть Аркадия Пластова с блокнотом и карандашом на сенокосе, они, как могли, пытались помочь художнику в работе над полотном. Специально для него односельчане были готовы постоять без движения с косами в руках или, наоборот, пройтись лишний раз перед рисующим в блокноте художником[7].

«Сенокос» Пластова в Новой Третьяковке, 2019 год

По мнению искусствоведа Натальи Александровой, вместе с полотном «Жатва» (холст, масло, 166 × 219 см, Государственная Третьяковская галерея, инвентарный номер — 27650[21]), созданным в этот же 1945 год, картина «Сенокос» составляла единый цикл. Вместе картины были представлены в 1946 году на I Всесоюзной художественной выставке. На картине «Жатва» изображено поле, где сидит дед с девочкой и внуком, рядом с ними собака, крестьяне кушают из большого котелка (на вопрос о сюжете Пластов однажды ответил: «Какой сюжет? — Сидят и едят»)[1]. Художник вёз оба полотна в Москву из Прислонихи сам на подножке переполненного поезда, в пронизывающем холодом ноябре, как он писал жене: «…на одной ноге, зацепившись одной рукой, не зная, что держать — себя или свёрток с картинами, который так и не успел привязать…»[22]. О реакции зрителей на «Сенокос» на выставке Пластов писал: «Сам я недоволен то тем, то этим, а зритель, всякий вдобавок, восторгается и картину величает то гимном, то песней, то поэмой. Хитрость моя, как видишь, удалась. Я собрал воедино всё самое безоговорочно прекрасное, что бывает в это время года, в этот благословенный час в лесу, и этим ослепительным благоухающим ударом поражаю зрителя, и он сдаётся в умилении, восхищённый, благодарный»[23].

Техника исполнения картины «Сенокос» — масляная живопись по холсту. Размер — 198 × 293 см (или 197 × 293,5 см[21]). Картины «Сенокос» и «Жатва» были удостоены Сталинской премии I степени за 1945 год в размере 100 000 рублей[2]. «Сенокос» находится в коллекции Третьяковской галереи[24]. Инвентарный номер в коллекции галереи — 27649[21]. Полотно долгое время было выставлено в постоянной экспозиции XX века музея в зале № 27[1]. В настоящее время картина представлена в постоянной экспозиции Новой Третьяковки на Крымском валу[25].

От опушки берёзового леса идут четверо косарей: «…седобородый старик, рыжеватый поставистый мужик, не старая, но много поработавшая женщина и крепкий подросток, почти юноша. Искусствоведы предполагают, что это одна семья — старик с сыном, снохой и внуком». Высокая стена многоцветного разнотравья, прекрасная даль перелесков и неба[2]. Среди цветов легко угадываются детально прописанные художником цветки кашки, иван-да-марьи, колокольчика[26], ромашки, купины, царских кудрей, лесной примулы, клевера, татарника, купавы. В воздухе парят шмели, бабочки, бронзовки. По мнению искусствоведа Татьяны Пластовой, художник соединил на одном полотне растения, которые не цветут одновременно и не встречаются на одной поляне. Он не просто изображает цветущий луг, а создаёт аллегорию лета, как будто кладёт все цветы своей Родины к ногам своих героев[27].

Галина Шубина отмечала, что на полотне представлены два старика, женщина и подросток, что должно было, с её точки зрения, служить намёком на гибель взрослых мужчин на войне или на то, что они ещё не были демобилизованы. Через репрезентацию их отсутствия возникает тема смерти. Лица героев картины суровы и не похожи на радостных колхозников довоенных картин. В центр композиции художник помещает мальчика — образ, оставляющий надежду на возрождение и восполнение человеческих потерь в годы войны[28].

Реальный берёзовый перелесок в июне. Фотография 2008 года

Искусствовед Б. М. Никифоров писал: «Картина блистает яркостью красок, мастерством передачи солнечного света, игрой световых рефлексов на лицах и одеждах косцов, на белых стволах красавиц-берёз, поднимающихся из заросли цветов и трав. В ней переданы красота и щедрость русского лета, прозрачность утреннего воздуха, пробуждающая воспоминание о куковании кукушки, о звоне косы, об ощущении прикосновения к лицу прохладной, росистой ветки. Художник показал в картине буйные заросли пёстрых и ярких полевых цветов и трав. Некоторые части холста превращены как бы в живой цветочный ковёр, напоминающий произведения русского народного декоративного искусства». Никифоров сопоставлял картину с фрагментом поэмы А. Т. Твардовского «Дом у дороги», изображающим сенокос[29].

Не все художественные критики приняли картину. Нашлись «знатоки», утверждавшие, что так много цветов в лесу не бывает в конце июня, что тенденциозно подобраны косцы, они слишком близко находятся друг к другу, поэтому могут друг другу порезать пятки[30]. В ответ на последнее замечание Пластов отвечал, что он намеренно сблизил героев, что должно было, по его замыслу, передать коллективность труда, единый трудовой порыв[12]. В 1948 году председатель правления Ленинградского отделения Союза художников Я. С. Николаев, участвуя в дискуссии, посвящённой проблемам советского искусства, говорил: «Я усматриваю натуралистический момент в работе Пластова „Сенокос“, где сенокоса не видишь, а видишь иллюминацию из цветов, которая настолько сильнее образа косцов, что они смотрятся как добавочный аксессуар к этому фейерверку разноцветных мазков. Это безусловно натуралистический момент»[31].

Пластов пытался оставаться независимым от официальной идеологии. Раздражение вызывали близость поисков Пластова к импрессионизму, пренебрежение к задаче, поставленной перед художниками партией, — обслуживать советскую идеологическую машину. Один из критиков середины 40-х годов писал: «Влияние импрессионизма ощущается в творчестве Пластова, мешая этому большому художнику — реалисту… К внешнему декоративному эффекту потянули художника импрессионистические влияния»[31]. Современный искусствовед Татьяна Пластова также отмечает в картине и подготовительных этюдах и эскизах к ней ярко выраженное влияние импрессионизма[32]. И. Д. Емельянова считала, что за счёт интенсивности колорита в картине создаётся ощущение торжества жизни над смертью: с насыщенным изумрудным цветом травы и листвы берёз сопоставляется многокрасочное цветение луговых трав. По её мнению, Пластов допускает «гиперболичность цвета». На одной из выставок, где была представлена картина, возникли споры, вызванные её непривычной яркостью. Пластов, улыбаясь, говорил на встрече со зрителями Третьяковской галереи, что был бы счастлив, если бы в своих полотнах сумел передать десятую долю той яркости цвета, которая в действительности присутствует в природе[33]. В автобиографии, опубликованной в 1972 году, художник отвечал критикам:

«Лето сорок пятого года было преизобильно травами и цветами в рост человека. Ряд при косьбе надо было брать в два раза у́же обычного, а то косу бы не протащить и вал скошенных цветов не просушить. Вдобавок ко всему тому и косец пошел иной: наряду с двужильными мужиками вставали в ряд подростки, девчата, бабы»

— Аркадий Пластов. Автобиография[14]

Картина художника-передвижника Григория Мясоедова «Страдная пора. Косцы», 1887

Советский и российский искусствовед Александр Морозов, напротив, считал Пластова в этой картине наследником реализма художников-передвижников и предтечей суровой «деревенской прозы» 1960-х годов, противопоставляя полотно фильму Ивана Пырьева о кубанских казаках, снятому в 1949 году[34].

Живописец-плакатист и искусствовед Игорь Долгополов о картине «Сенокос» писал: «Мы словно слышим, как звучит каждый цветок из этого тысячецветного букета и как звенят нежными аккордами сиреневые, голубые, лазоревые, бирюзовые, жёлтые, шафранные, пунцово-багряные, пурпурные и золотые колеры. Мощно звучат трубы вознесённых ввысь белоствольных берёз, и, как аккомпанемент этой полифонии июня, рассыпаются серебряной трелью колеблемые летним ветерком миллионы листьев»[35]. По мнению Долгополова, «Сенокос» — симфоническая поэма, гимн родной земле и народу, победившему в войне. Он отмечает метафоричность языка живописца — за самым древним сюжетом из сельской жизни, сенокосом, «за всей этой бурлящей радостью жизни», зритель того времени представлял страдания и смерть, которые преодолел народ в годы недавно закончившейся войны[15].

По мнению профессора В. П. Сысоева, картина «Сенокос» поражает живописными деталями, «которые были подняты на уровень одухотворённых, хорошо пригнанных частиц, излучающих полноту беспредельной вещественной стихии, животворную силу земли и солнца, заставляющую поверить в необратимое торжество правды и справедливости». Красочное цветение природы созвучно атмосфере праздника. Однако при оптимистической тональности содержание картины не идеализировало своё время. Аркадий Пластов даёт понять зрителям, «что желанная пора ещё не наступила, как и прежде, повсюду властвует суровая необходимость, напоминают о себе жестокие последствия недавней войны»[36].

Руперт Банни. Экзальтированная любовь на пасторали 1893 года

На картине нет ярких контрастов, отсутствует дисгармония. Она близка к жанровой живописи. Театрализация, планирование сюжетных линий, характерные для некоторых работ художника, здесь только намечены, но композиция картины и её цветовое решение детально продуманы[37]. Центральными в картине, по мнению словацкого искусствоведа Мартина Лизоня, оказываются как природа, так и косари. Вместо того, чтобы своим трудом нарушать целостность природы, они образуют с ней единство, вписываются в её пространство. Он, однако, отмечает, что несколько неестественным могут показаться взаимоотношения мужских и женских персонажей на полотне. Женские фигуры с мужскими объединяют лишь общий труд и его результаты. Лизонь утверждает, что в работах Пластова чувствуется «эротическое напряжение», но персонажи его картин как будто лишены плотского, сексуального начала. В них нет физического контакта. Он считает, что к пространству картин Пластова можно применить характеристику Аркадии автора книги «Словарь сюжетов и символов в искусстве» историка искусства Джеймса Холла: «Аркадия. Пасторальный рай, которым правит Пан (бог овец и рогатого скота) и который населён пастухами и пастушками, нимфами и сатирами, — все они пребывают в атмосфере экзальтированной любви». Однако вместо экзальтированной любви в советской пасторали присутствует любовь бесплотная[38].

И. И. Филиппова отмечала, что в основе композиции картины лежит сопоставление диагонали (по абрису группы косарей в центре полотна) и вертикали (по направлению стволов берёз в правой части холста). Пространственное решение картины «Сенокос» строится на сопоставлении ближнего и дальнего планов. Пейзаж первого плана детально проработан. Работая над его цветовыми соотношениями, художник использовал различные по фактурности мазки — от сочных до тончайших. Благодаря этому игра света и тени получает дополнительную нюансировку красочных пятен различной плотности и направленности. Пластов гармонично распределяет на плоскости картины тёмные и светлые пятна. Виртуозно организованное распределение цвета и света является, по мнению Филипповой, главной составляющей живописной концепции произведения[8].

• Алленова Е. М.; Володина Т.; Красилин М.; Борисовская Н. А.; Гордон Е. Аркадий Александрович Пластов // Русские художники от «А» до «Я». — М.: Слово, 2000. — 216 с. — ISBN 5-8505-0231-9.
• Авдонин-Бирючёвский А. М. Аркадий Александрович Пластов. — Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2006. — 55 с. — 1000 экз.
• Дедюхин В. А. Краски Прислонихи (О художнике А. Пластове). — Саратов: Приволжское книжное издательство, 1970. — 104 с. — 15 000 экз.
• Долгополов И. В. Аркадий Пластов // Мастера и шедевры. — М.: Изобразительное искусство, 1988. — Т. III. — С. 283—314. — 784 с. — 100 000 экз.
• Емельянова И. Д. Аркадий Пластов. — М.: Изобразительное искусство, 1971. — 56 с. — 30 000 экз.
• Жукова А. С. Под русским солнцем // С веком наравне. Рассказы о картинах. Сост. В. И. Порудоминский. — М.: Молодая гвардия, 1969. — Т. 2. — С. 431—437. — 464 с. — 100 000 экз.
• Козлов Ю. В., Авдонин А. М. Жизнь и судьба Аркадия Пластова. — Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2013. — 2000 экз. — ISBN 978-5-946-55237-0.
• Костин В. И. Аркадий Александрович Пластов. — М.: Советский художник, 1956. — 5000 экз.
• Кузнецов В. Н. Аркадий Александрович Пластов и идеология позднего сталинизма // Творчество А. А. Пластова в контексте культуры XX века. Материалы III Поливановских чтений : Сборник. — 2004. — С. 24—27.
• Леонтьева Г. К. Аркадий Александрович Пластов. — Л.: Художник РСФСР, 1965. — (Народная библиотечка по искусству). — 20 000 экз.
• Лизонь М. Пасторали Аркадия Пластова. К вопросу об эклектичности социалистического реализма и его постмодернистской деконструкции // Человек. Образ и сущность. Гуманитарные аспекты. Современный человек. Движение к пасторали? : Ежегодник. — 2011. — С. 188—200. — ISSN 1728-9319.
• Никифоров Б. М. Советская жанровая живопись. — Л.: Издательство Академии художеств СССР, 1961. — 10 000 экз.
• Пластов А. А. Автобиография // Художник : Журнал. — 1972. — № 11. — С. 16.
• Пластова Т. Ю. Пластов. — М.: Директ-Медиа, Комсомольская правда, 2011. — 48 с. — (Великие художники). — 3000 экз. — ISBN 978-5-7475-0082-2.
• Ситнина М. К. Времена года: русская пейзажная живопись. — М.: Искусство, 1966. — 35 с.
• Сысоев В. П. Аркадий Пластов. — М.: Белый город, 2001. — 3000 экз.
• Филиппова И. И. Живопись Аркадия Пластова 1930—1960-х годов. Творческий метод и образно-смысловые структуры. Диссертация на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. — СПб.: Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина при Российской академии художеств, 2018. — 182 с.
• Филиппова И. И. Некоторые аспекты портретной живописи в творчестве Аркадия Пластова // Вестник Южно-Уральского государственного университета. : Журнал. — 2008. — Т. 10. — С. 85—90.
• Шубина Г. Аркадий Пластов (1893—1972) // Епихин С., Рассказова А., Светляков К., Сидорова Н., Терехова С., Шклярская Я., Шубина Г. Государственная Третьяковская галерея на Крымском Валу. Искусство XX века. Путеводитель. — М.: Paulsen, 2014. — С. 166—167. — 291 с. — ISBN 987-5-98797-080-5.