Элеаты

Как отмечает А. Ф. Лосев, в дошедших до нас фрагментах Ксенофана убеждённо проводится мысль о непрерывности, единстве, вечности, неразрушимости и неизменяемости сущего, что оказало влияние на всю элейскую школу[1].

Для Элейской школы был характерен строгий монизм в учении о бытии и рационализм в учении о познании. В центре учения всех трёх элейских философов находилось учение о бытии:
Парменид впервые сделал понятие «бытия» предметом анализа в своей философской поэме «О природе».
Зенон с помощью логических апорий показал абсурдность учений, исходящих из иных предпосылок, кроме как использованных Парменидом (то есть из допущения движения и множества).

Мелисс суммировал школьную догматику в трактате «О природе», или «О бытии». Согласно Пармениду, «то что есть» (бытие) — есть, и это следует из самого понятия «быть», а «того, чего нет» (небытия) — нет, что также следует из содержания самого понятия.
Отсюда выводится единство и неподвижность бытия, которому невозможно делиться на части и некуда двигаться, а из этого выводится описание мыслимого бытия как нерасчленённого на части и не стареющего во времени континуума, данного лишь мысли, но не чувствам.
Пустота отождествляется с небытием, – так что пустоты нет.
Предметом мышления может быть только нечто (бытие), небытие не мыслимо (тезис «мыслить и быть одно и то же»). Истина о бытии познаётся разумом, чувства формируют лишь мнение, неадекватно отражающее истину.
Мнение, «докса», фиксируется в языке и представляет мир противоречивым, существующим в борьбе физических противоположностей, а на самом деле ни множества, ни противоположностей нет.
За условными именами стоит безусловное единство («глыба») бытия.

Город Элеа основан фокейскими (в Малой Азии) выходцами, бежавшими от персидского господства, и долго процветал благодаря мудрым законам, данным ему Парменидом, учеником Ксенофана. Известен рассказ о том, как Зенон Элейский, ученик Парменида, будучи обвинён в стремлении к ниспровержению государственного порядка, установленного Неархом (тираном, захватившим власть), откусил себе язык, дабы не назвать под влиянием пыток своих сообщников.

Город Элея никогда не приобрёл бы славы, если бы в нём не расцвела философская школа, имевшая таких представителей, как Ксенофан, Парменид, Зенон и Мелисс. Ксенофан в поэтической форме боролся с антропоморфизмом и политеизмом греков, стараясь провести идею единства всего существующего и тождество единого с Божеством.

В более строгой форме, с громадной диалектической силою, ту же идею проводил Парменид. О впечатлении, которое произвело его учение, даёт понятие диалог Платона, посвящённый Пармениду. Идеи Ксенофана были облечены в теологическую форму; Парменид придал им характер метафизического учения, прототипа пантеистической системы.

Зенон, любимый ученик Парменида, обосновывал отрицательным путём учение Ксенофана и Парменида о единстве бытия. В том же направлении действовал и Мелисс. Наиболее запутанным и потому наименее выясненным представляется учение Ксенофана, предполагаемого ученика Анаксимандра.

О жизни Ксенофана известно весьма мало. Он происходит из Колофона, ионийской колонии в Малой Азии, завоеванной лидийцами, и был странствующим поэтом-рапсодом. Почему и когда он покинул родной город — неизвестно. Сначала он переселился в Сицилию, потом в Великую Грецию, именно в Элею. Жил Ксенофан очень долго и, по всей вероятности, сложил множество стихов; из них лишь немногие отрывки дошли до нас в сочинениях разных писателей, по преимуществу доксографов. Учение Ксенофана касается, главным образом, теологии и физики; воссоздать его чрезвычайно трудно, ибо в обеих своих частях оно представляется противоречивым и недостаточно полным; наконец, нелегко отделить Ксенофана-поэта от Ксенофана-философа. Казалось твёрдо установленным положение, что Ксенофан — монотеист, причём монотеизм его приближается к пантеистическим воззрениям.

Мелисс Самосский, почитатель Парменида, отказался от одного из основных его положений — ограниченности пространственного бытия. В этом отступлении от принципов школы Цёллер и другие видят упадок и разложение элеатизма. Таннери, напротив, старается представить Мелисса как создателя трансцендентального монизма, родоначальника философского идеализма, учившего, что мир явлений есть иллюзия наших чувств и отрицавшего протяжённость бытия. Вряд ли, однако, дошедшие до нас фрагменты дают право на такое толкование.

Значение Элейской школы в греческой философии и в истории философии вообще чрезвычайно велико. Элеаты явились сознательными защитниками единства всего существующего; они же открыли глубокие противоречия, коренящиеся в обычном, основанном на восприятии представлении о вселенной. Антиномии пространства, времени и движения как определений действительно сущего были раскрыты элеатами с большим диалектическим талантом. Наконец, элеаты первые вполне отчётливо различили действительно существующее, постигаемое мыслью, от явления, с которым человек знакомится благодаря чувствам. Нельзя утверждать, что элеаты справились с задачей, поставленной ими, правильно представили отношение единства к множественности или нашли выход из антиномии ограниченности и бесконечности бытия; решение этих вопросов не может быть выведено из начал элеатской философии. Вполне естественно поэтому, что элеатская школа постепенно переходит в эристику, софистику и сливается с другими направлениями.

К элеатам восходят корни идеалистической диалектики, основоположником которой считается ученик Парменида Зенон, которого Аристотель даже называл первым диалектиком. При этом они противостояли объективной диалектике Гераклита. От них — и Платон, как основоположник идеалистической диалектики.

Главнейший недостаток Элейской школы заключался в том, что, будучи по направлению чисто метафизической, она в то же время желала быть и учением натурфилософским и смешивала понятия двух порядков. Тем не менее, влияние элеатов велико; их понимание истинно сущего отразилось на Эмпедокле, Анаксагоре и Демокрите; они имели влияние и на Сократовскую диалектику, и на Платоновское учение об идеях, и на метафизику Аристотеля.

Интерес представителей Элейской школы к проблематике бытия был развит в классической греческой мысли у Платона и Аристотеля.

Современная англоязычная историография греческой философии не проводит принципиального различия между ионийцами и элейцами[2].

на русском языке

• Воробьёв Д. В. О бесконечном Мелисса Самосского // Философские науки — М., 2003. — № 5 — С. 98−103.
• Лебедев А. В. Избавляясь от „досократиков“ // Философия в диалоге культур. Всемирный день философии (Москва – Санкт Петербург, 16 – 19 ноября 2009 года), Материалы. — М.: Прогресс-Традиция, 2010. — С. 177–183.
• Мандес М. И. Элеаты. — Одесса, 1911.
• Радлов Э. Л. Элеатская школа // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Сватковский «Парадокс Зенона о летящей стреле» — «Журнал Министерства народного просвещения», 1882.— C. 256.
• Трубецкой С. Н. кн. «Метафизика в Древней Греции»;
• Таннери «Первые шаги древнегреческой науки» — СПб., 1902;
• Топоров В. Н. Мадхъямики и элеаты: несколько параллелей // Индийская культура и буддизм. Сборник статей памяти академика Ф. И. Щербатского. — М., 1972. — С. 51−68.

на других языках

• Н. Diels «Parmenides Lehrgedicht» — В., 1900;
• Zeller «Philosophie d. Griechen» — іт., 5-e изд.;
• Solmsen F. The «Eleatic One» in Melissus. — Amst., 1969.