Реакция Сталина на начало Великой Отечественной войны

Реакция Сталина на начало Великой Отечественной войны и его поведение в первые дни войны (примерно до обращения к народу 3 июля 1941 года) являются предметом интереса историков и политологов, вызывающим споры. В частности, по мнению многих авторов, некоторое время вскоре после падения Минска (обычно говорят о периоде 29—30 июня 1941 года) глава советского государства находился[1][2][3][4][5][6][7][7][8][9] в депрессивном, нерабочем и паническом[10] состоянии, называемом иногда «прострацией»[3][6][11].

События 29—30 июня

Согласно мемуарным свидетельствам Анастаса Микояна, Сталин в первые дни войны находился в подавленном состоянии, что выразилось, в частности, в его отказе (несмотря на уговоры окружения) выступить с речью к народу в момент начала войны[12]. Согласно же свидетельству Вячеслава Молотова, Сталин отказался выступать с речью 22 июня по объективным причинам:

Далее он рассказал, как вместе со Сталиным писали обращение к народу, с которым Молотов выступил 22 июня в двенадцать часов дня с центрального телеграфа.

— Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на всё ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек — это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень чёткая, а сразу сориентироваться, дать чёткий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождёт несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах[13].

Историк Олег Хлевнюк даёт частично схожее объяснение: в первые дни войны отсутствовала внятная информация о происходящем, высшее руководство страны не вполне понимало реальную обстановку и Сталин просто не знал, что сказать[14].

Молотов описывал состояние Сталина не как «подавленное», а как «переживал — да, но не показывал наружу»[15]. В то же время, как вспоминал управляющий делами Совета народных комиссаров СССР Яков Чадаев, видевший Сталина 22 июня, «вид у него был усталый, утомлённый, грустный. Его рябое лицо осунулось. В нём проглядывалось подавленное настроение»[16].

Создание ГКО

Как отмечает К. В. Плешаков, «его [Сталина] рабочие часы были поразительно коротки и сдвинуты во времени»[17]. Получив 29 июня первые и ещё смутные сведения о произошедшем накануне падении Минска, он посетил наркомат обороны (согласно мемуарам Жукова[18] — дважды), где имел «тяжёлую сцену» с Георгием Жуковым.

После этого Сталин уехал на «ближнюю дачу» и заперся там, никого не принимая и не отвечая на телефонные звонки. В таком состоянии он находился до вечера следующего дня, когда (около 17 часов) к нему явилась делегация (Молотов, Берия, Маленков, Ворошилов, Микоян и Вознесенский), просившая его вернуться к власти и возглавить новый чрезвычайный орган управления. После этого был создан Государственный комитет обороны (ГКО) и распределены обязанности между членами Политбюро[19][20][21][22][23][24][25].

Данные журнала посещений

С 1924 по 1953 год в Кремле велись журналы записи лиц, принятых Сталиным в своём кабинете. Содержание этих журналов впервые было опубликовано в «Историческом архиве» в 1994—1998 годах, а в 2008 году — в справочнике «На приёме у Сталина»[26].

«Мина» из приёмной Сталина

Так охарактеризовал этот уникальный документ зам. гл. редактора журнала «Исторический архив», к. ист. наук, доцент кафедры истории российской государственности РАГС Олег Горелов[27]:

Иные специалисты называют эти тетради с записями посетителей, принятых Сталиным в его кремлёвском кабинете, «скрытой сенсацией», «миной замедленного действия», поскольку они таят в себе много неожиданного, сулят раскрытие множества загадок.

Также О. Горелов отмечает, что «распространено мнение о том, что Сталин впал в глубокую прострацию, узнав, что Гитлер нарушил Пакт о ненападении и напал на СССР. Этому эпизоду посвящено немало кинофильмов, множество книг». Но, анализируя документы, автор делает вывод — «до 28 июня включительно заседания в кабинете Сталина проходили ежедневно; за 29-30 июня записи о посещениях отсутствуют и возобновляются 1 июля 1941 г».

Посетители кабинета Сталина за 28 июня 1941 г.

Из журнала посетителей кремлёвского кабинета Сталина за 28 июня 1941 г.[28]:

1. т. Молотов вход в 19-35 м выход 00-50 м. 2. т. Маленков вход 19-35 м выход 23-10 м. 3. т. Буденный вход 19-35 м выход 19-50 м. 4. т. Меркулов вход 19-45 м выход 20-05 м. 5. т. Булганин вход 20- 15 м выход 20-20 м. 6. т. Жигарев вход 20-20 м выход 22-10 м. 7. т. Петров вход 20-20 м выход 22-10 м. 8. т. Булганин вход 20-40 м выход 20-45 м. 9. т. Тимошенко вход 21-30 м выход 23-10 м. 10. т. Жуков вход 21-30 м выход 23-10 м. 11. т. Голиков вход 21-30 м выход 22-55 м. 12. т. Кузнецов вход в 21-50 м выход 23-10 м. 13. т. Кабанов вход 22-00 м выход 22-10 м. 14. т. Стефановский вход 22-00 м выход 22-10 м. 15. т. Супрун вход 22-00 м выход 22-10 м. 16. т. Берия вход 22-40 м выход 00-50 м. 17. т. Устинов вход 22-55 м выход 23-10 м. 18. т. Яковлев из ГАУНКО вход 22-55 м выход 23-10 м. 19. т. Щербаков вход 22-10 м выход 23-30 м. 20. т. Микоян вход 23-30 м выход 00-50 м. 21. т. Меркулов вход 24-00 м выход 00-15 м. Последние вышли в 00-50 м.

Данные журнала посещений кабинета Сталина показывают, что до 28 июня включительно он ежедневно принимал посетителей в своём кремлёвском кабинете; в ночь с 28 на 29 июня у него были Берия и Микоян, которые покинули кабинет около 1 часа ночи. После этого записи прекращаются и за 29—30 июня совершенно отсутствуют, что показывает, что Сталин в эти дни в своём кабинете в Кремле никого не принимал. Записи возобновляются только 1 июля, и первые, кого принимал Сталин — Молотов, Микоян, Маленков, Берия, Тимошенко и Жуков (в основном те, кто, как следует из их воспоминаний, ездили на дачу к Сталину)[19][22][29].

Свидетельства участников событий

События 29 июня. Визит Сталина в Наркомат обороны

По свидетельству Г. К. Жукова, 29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении[18].

По свидетельству А. И. Микояна, 29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, автор воспоминаний и Берия. В связи с тяжёлым положением Западного фронта Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой. В Наркомате Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить её не могли. Затем Сталин спрашивал о том, почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и так далее. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно, но вскоре Сталин взорвался: «что за Генеральный штаб, что за начальник Штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует, раз нет связи, Штаб бессилен руководить»! Такой окрик Сталина был для Жукова оскорбительным, и он выбежал в другую комнату (по словам Микояна, он «буквально разрыдался»). Молотов пошёл за ним. Все присутствовавшие были в удручённом состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного Жукова. Сталин предложил, чтобы на связь с Белорусским военным округом пошёл Кулик, а затем пошлют других людей. Такое задание было дано позднее Ворошилову.

Сталин был настолько удручен, что, когда вышли из наркомата, сказал: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали…». Все были поражены этим высказыванием Сталина и посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта[30].

События 30 июня. Сталин на даче и приезд к нему членов Политбюро

Согласно воспоминаниям А. И. Микояна, «через день-два» после описанных выше событий около четырёх часов, его и находившегося у него в кабинете Вознесенского пригласил к себе Молотов. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия, который выдвинул вопрос о необходимости создания Государственного Комитета Обороны, которому отошла бы вся полнота власти в стране. Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО не говорили. Все считали, что руководство и авторитет Сталина облегчат мобилизацию и руководство всеми военными действиями. После чего решили поехать к Сталину, который был в это время на ближней даче. Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, высказался в том смысле, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести за собой остальных членов Политбюро, и те пойдут за ним. Когда приехали на дачу к Сталину, то застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он, по воспоминаниям Микояна «вжался в кресло» (так, что у автора мелькнула мысль, что Сталин ждал ареста), вопросительно посмотрел на пришедших и спросил: зачем пришли? Микояну вид Сталина и его вопрос показались странными: ведь, по мнению Микояна, Сталин сам должен был созвать Политбюро. Молотов от имени всех сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал, сказал «хорошо». Тогда Берия сказал, что нужно назначить пять членов Государственного Комитета Обороны: Сталин будет во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия. Сталин заметил, что надо включить Микояна и Вознесенского. Однако, тут завязался спор о разделе сфер обязанностей, который постепенно удалось уладить[31].

Н. С. Хрущёв, в Москве в указанные дни не присутствовавший, в своих надиктованных в отставке мемуарах пересказывает воспоминания Берии о том, что когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро (или только определённая группа, которая чаще всего собиралась у Сталина). Сталин, со слов Берии, морально был совершенно подавлен и сделал заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали», после чего объявил об отказе от руководства государством, сел в машину и уехал на ближнюю дачу. Через некоторое время после этого Берия посовещался с Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым, и они и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности, использовать его имя и способности для организации обороны страны. Когда они приехали к нему на дачу, то Берия по лицу Сталина увидел, что тот очень испугался, решив, что члены Политбюро приехали арестовать[11] его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию. Однако Сталина стали убеждать, что страна огромная, что есть возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, сделать всё, чтобы поднять народ против Гитлера. Сталин пришёл в себя, после чего распределили, кто за что возьмётся по организации обороны, военной промышленности и прочего[32].

Согласно воспоминаниям Г. К. Жукова, 30 июня И. В. Сталин позвонил в Генштаб, приказал вызвать в Москву с фронта генерала Павлова, также в конце июня И. В. Сталин вновь произвел изменения в военном руководстве — 30 июня начальником штаба Северо-Западного фронта был назначен генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, а первым заместителем начальника Генерального штаба был назначен А. М. Василевский (не отмечая, в какое время суток это произошло). Версию о прострации И. В. Сталина Г. К. Жуков категорически отвергает, в том числе, имея в виду миф о якобы нерабочем состоянии Сталина на протяжении всех первых дней войны: «Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил своё выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности»[18]. Однако, в другой части своей книги Жуков пишет следующее: «Он в течение первого дня не мог по-настоящему взять себя в руки и твердо руководить событиями. Шок, произведенный на И. В. Сталина нападением врага, был настолько силен, что у него даже понизился звук голоса, а его распоряжения по организации вооруженной борьбы не всегда отвечали сложившейся обстановке.»[33]

В. М. Молотов, в разговоре с писателем Ф. И. Чуевым вспоминал, что Сталин «дня два-три» находился на даче и не показывался соратникам. По его словам, Сталин был твёрд, но при этом переживал и был «немножко подавлен». Общую атмосферу Молотов описывал так: «Он не ругался, но не по себе было.»[34]. Молотов также подтвердил мнение, высказанное С. М. Штеменко: «Был ли Сталин первые дни в панике? Не думаю, чтобы он был в панике. В штабе этого не чувствовалось. Если бы Сталин был в панике, это обязательно бы отразилось на нашей работе»[34]

Сам же Сталин признался на одном из обедов, что ночь с 29 на 30 июня 1941 г. была для него самой тяжелой и памятной[19][35].

Мнения историков

Касаясь событий, непосредственно предшествовавших нервному срыву Сталина, историки отмечают, что сведения о визите Сталина в Наркомат Обороны противоречивы (неясно, сколько раз он там побывал: дважды, как утверждает Жуков, или один раз, как утверждают другие мемуаристы). Вопреки утверждению Микояна, что срыв произошёл вечером 29 июня, считается, что эпизод имел место в ночь с 28 на 29 июня (между 1 и 2 часами, когда Сталин уехал в Кунцево)[19][20][36]. Таким образом, хронология событий «сдвинута» Микояном на сутки[28]. По мнению Роя Медведева, после опубликования записей Журнала посещений, вопрос о том, что Сталин отстранился от руководства военными действиями, был «прояснен»[19]. Об отказе Сталина от руководства, как об установленном факте, пишет М. И. Мельтюхов (со ссылкой на мемуары Хрущева и журнал посещений)[36].

Историк К. В. Плешаков дает такую оценку происшедшему[20]:

Судя по всему, сдача города [Минска] просто оказалась последней каплей для «вождя», полностью разрушив выдуманный им мир и повергнув его в пучину отчаяния. […] День 30 июня мог оказаться началом конца Сталина. Он на время выпустил из рук штурвал, и это совпало с драматическими территориальными и людскими потерями — беспрецедентное поражение в истории России. […] Визит 30 июня вернул Сталина к жизни. […] Как только они [соратники] заговорили, стало ясно, что они по-прежнему его боятся, так что в конечном итоге Сталину удалось выйти победителем; даже после публичного заявления, что он «просрал» войну, никто не решился его прямо обвинить в этом.

Исследователь Р. А. Медведев характеризует происшедшее 29-30 июня как «кризис руководства», поскольку, по его мнению, при системе жёсткой сверхцентрализации, созданной Сталиным, только к нему лично сходились «все нити управления страной и армией» и в его отсутствие никто не мог эффективно управлять государством[19]. Однако, в новой книге Роя и Жореса Медведевых высказывается уже другая гипотеза, что создание ГКО было инициативой самого Сталина, которую он и обдумывал в Кунцево в дни своего отсутствия в Кремле. Кроме того братья Медведевы сомневаются в рассказе Микояна, на том основании, что по их мнению, он неверно описал взаимоотношения со Сталиным (спор со Сталиным членов Политбюро они считают невозможным). Согласно их точке зрения, и идею о ГКО не могли придумать Молотов или Берия — концентрация в стране власти в форме подобного нового и надпартийного органа могла быть лишь инициативой самого Сталина[28][37]. В целом, по мнению Роя Медведева, «нет оснований сегодня придавать этому эпизоду слишком большое значение, хотя и игнорировать его также нет никаких оснований»[28].

К. Плешаков в частности отвергает реальность такого эпизода, как звонок Сталина Жукову 30 июня с требованием отозвать Павлова (эпизод, сам по себе не опровергающий версию о прострации). По его мнению, из сопоставления источников очевидно, что смена командования на Западном фронте произошла 1 июля; скорее всего, полагает он, Жукова подвела память[38].

Британский историк, доктор исторических наук, Саймон Монтефиоре в своём интервью «Le Nouvel Observateur» заявлял, что «29 июня он [Сталин] уехал на свою дачу, где в течение двух дней находился в полной прострации»[25]. В то же время в своей работе «Сталин: двор красного монарха», воспроизведя сведения из мемуаров Микояна, Монтефиоре высказывает предположение, что происшедшее могло быть гораздо сложнее[39]:

Вопрос, был ли у Сталина на самом деле нервный срыв, или он просто решил разыграть перед товарищами спектакль, конечно очень интересен. Надо отметить, что во всех поступках и действиях Иосифа Виссарионовича, этого ловкого политика и не менее умелого актёра, никогда не было ничего чёткого и понятного. Нервный срыв представляется вполне правдоподобным и возможным. Сталин был сильно подавлен неудачами на фронте и смертельно устал. […] Его срыв был вполне объяснимой реакцией на собственную неспособность правильно просчитать действия Гитлера. […] С другой стороны, несомненно, были правы и Вячеслав Молотов с Анастасом Микояном, полагавшие, что Сталин «ломает комедию». […] Сталинское самоустранение позволило ему решить несколько серьёзных задач. Во-первых, он оказался во главе нового «Политбюро», которое теперь называлось несколько иначе — ГКО. Во-вторых, как бы подвел черту под всеми прежними ошибками и промахами.

Версия Хрущёва о неработоспособности Сталина в период 22 июня — 3 июля

Первое упоминание о неработоспособности Сталина

Рой Медведев отмечает, что «историю о том, что Сталин в первые дни войны впал в неожиданную депрессию и отказался от руководства страной „на долгое время“, впервые рассказал Хрущёв» в своём знаменитом докладе на XX съезде[40]:

Было бы неправильным не сказать о том, что после первых тяжёлых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:

 — То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.

После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте.

Версия «отказа от руководства» в мемуарах Хрущёва

Этот рассказ был повторён Хрущёвым также в его «Воспоминаниях», записанных в конце 60-х годов на магнитофонную ленту его сыном Сергеем.

«Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определённая группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: „Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали“. Буквально так и выразился. „Я, — говорит — отказываюсь от руководства“, — и ушёл. Ушел, сел в машину и уехал на Ближнюю дачу»

При этом Р. Медведев обращает внимание, что «сам Хрущёв в начале войны находился в Киеве, он ничего не знал о том, что происходило в Кремле, и ссылался в данном случае на рассказ Берии: „Берия рассказал следующее…“»[28].

Версии историков о состоянии Сталина в первые дни войны

Среди историков-советологов существуют различные мнения о глубине и длительности ступора, в котором находился Сталин:

Версия о прострации наряду с известным фактом отсутствия публичных выступлений Сталина в первые 10 дней войны привела к распространённому представлению, будто весь период с начала войны и вплоть до 3 июля Сталин находился в прострации. В биографии Сталина, вышедшей в США и Англии в 1990 году и ставшей основой телесериала, сообщается (уже без ссылки на Хрущёва и Берия):

Сталин был в прострации. В течение недели он редко выходил из своей виллы в Кунцево. Его имя исчезло из газет. В течение 10 дней Советский Союз не имел лидера. Только 1 июля Сталин пришёл в себя.

— (Джонатан Люис, Филип Вайтхед. «Сталин». Нью-Йорк, 1990. с. 805)[28]

В сатирическом рассказе Владимира Войновича «В кругу друзей» (1967) это представление доведено до гротеска: «Но он не проснулся ни завтра, ни послезавтра и, как показывают заслуживающие доверия источники, провел следующие 10 дней в летаргическом сне»[41].

Как отмечает Рой Медведев по поводу мнений о десятидневной прострации Сталина в начале войны[28]:

Сегодня многие из историков считают подобного рода рассказы или очень большим преувеличением, или просто выдумкой.

По словам К. Плешакова, утверждения, что Сталин «либо впал в полную прострацию, либо никогда не выпускал штурвал из рук», в одинаковой степени неверны: в эти дни «штурвал он держал в руках — но руки его были нетвёрды»[17].

Примечания
  1. Сталин и начало Великой Отечественной Войны
  2. Британский историк, доктор исторических наук, Саймон Сибег-Монтефиоре Секреты жизни и смерти Сталина («Le Nouvel Observateur», Франция)
  3. Доктор исторических наук, профессор и директор Государственного архива Российской Федерации Сергей Мироненко о прострации Сталина
  4. McCauley M. Stalin and stalinism. Burnt Mill, England, 1983. P. 45
  5. Medvedev A A On Stalin and stalinism. Oxford, 1979. P. 122
  6. Ulam A. Stalin: The man an his era. N.Y., 1973. P. 540
  7. Рангур-Лаферриер Д.: Психика Сталина. Прогресс-Академия. 1996. С. 173
  8. Whaley B. Codeword BARBAROSSA. Cambridge, 1973.. P. 218
  9. Fromm E. The anatomy of human destractiveness. N.Y., 1973. P. 203
  10. Medvedev R. A. Let history judge: The origins and consequences of stalinism / D. Joravsky, G. Haupt. N.Y., 1973. P. 458
  11. Английский историк Саймон Сибег-Монтефиоре Секреты жизни и смерти Сталина («Le Nouvel Observateur», Франция)
  12. Микоян А. И. Так было: Размышления о минувшем. — М.: Вагриус, 1999. — С. 74—76. — 636 с. — (Мой 20 век). — ISBN 5-264-00032-8.
  13. Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева / Послесл. С. Кулешова. — М.: Терра, 1991. — 623 с. — ISBN 5-85255-042-6.
  14. Хлевнюк О. В. Сталин. Жизнь одного вождя. — М.: Corpus, 2015. — С. 97. — 464 с. — ISBN 978-5-17-087722-5.
  15. Сто сорок бесед с Молотовым - Чуев Феликс :: Читать онлайн в BooksCafe.Net. bookscafe.net. Дата обращения: 9 октября 2020.
  16. Куманёв Г. А. Говорят сталинские наркомы. Встречи, беседы, интервью, документы. — М.: Русич, 2005. — С. 480. — 631 с. — ISBN 5813806601.
  17. Плешаков К. В. Ошибка Сталина. Первые 10 дней войны. / пер. с англ. А. К. Ефремова. — М.: Эксмо, 2006. — С. 27. — ISBN 5-699-11788-1.
  18. Жуков Г. К. Гл. десятая. Начало войны // Воспоминания и размышления: В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002.
  19. Медведев Р. А. И. В. Сталин в первые дни Великой Отечественной войны. // Новая и новейшая история: журнал. — № 2. — 2002.
  20. Плешаков К. В. Ошибка Сталина. Первые 10 дней войны. / пер. с англ. А. К. Ефремова. — М.: Эксмо, 2006. — С. 293—304. — ISBN 5-699-11788-1.
  21. Гусляров Е. (ред.) Сталин в жизни. — М., Олма-Пресс, 2003. — ISBN 5-94850-034-9.
  22. 1941 год. Документы: В 2 т. — М.: Демократия, 1998. — С. 498. — ISBN 5-89511-003-7.
  23. Куманёв Г. Рядом со Сталиным. — Смоленск: Русич, 2001. — С. 31—34. — ISBN 5-8138-0191-X.
  24. Хрущёв Н. С. Воспоминания. Время, люди, власть: В 3 т. — М.: Моск. новости, 1999. — Т. 1. — С. 301.
  25. Жовер В. Секреты жизни и смерти Сталина // Le Nouvel Observateur. — 28 июля 2006. Архивировано 25 июня 2007 года. (Интервью с английским историком Саймоном Сибегом Монтефиоре)
  26. На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924—1953 гг.): Справочник / Авт.-сост. Коротков А. В., Чернев А. Д., Чернобаев А. А.; науч. ред. д. и. н. проф. А. А. Чернобаев. — М.: Новый хронограф, 2010. — Изд. второе, перераб. и доп. — 784 с. — ISBN 978-5-94881-008-9.
  27. Архив журнала «Государственная Служба»
  28. Письмо Р. А. Медведева в редакцию журнала «Государственная служба». «Был ли кризис в руководстве страной в июне 1941 года? (О роли мемуаров и документов в исторической науке)» (недоступная ссылка). Дата обращения: 22 мая 2013. Архивировано 19 февраля 2013 года.
  29. Киргизов Г., Горелова О. Мог ли Сталин встретиться с Гитлером? О чем поведали журналы приёмов в главном кремлёвском кабинете // Труд : газета. — 21.1.2004. — № 10.
  30. Микоян Анастас, Мемуары. Так было Журнал «Политическое образование». 1988, № 9, с. 74-76
  31. Журнал «Политическое образование». 1988, № 9
  32. Время. Люди. Власть. (Воспоминания) В 4 книгах. Книга 1, часть 2
  33. Жуков Г. К. Гл. одиннадцатая. "Ставка Верховного Главнокомандования" // Воспоминания и размышления: В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002.
  34. Чуев Ф. Сто сорок бесед с В. М. Молотовым. М., 1991, с. 330.
  35. Иосиф Сталин. Жизнеописание. М., 1997, с. 291
  36. М. И. Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. Заключение
  37. Рой и Жорес Медведевы. «Неизвестный Сталин». Издательство «Время» 2006 г. ISBN 5-9691-0173-7 752 c.
  38. Константин Плешаков. Ошибка Сталина. Первые 10 дней войны. Пер. с англ. А. К. Ефремова. М., «Эксмо», 2006 ISBN 5-699-11788-1 стр. 380—381. На 1 июля указывают: мемуары генерала Еременко, преемника Павлова, с приводимым там же текстом первой директивы Еременко, датированной 1 июля; мемуары двух бывших подчинённых Еременко, Сандалова и Иванова, отличающиеся высокой степенью достоверности; наконец приводимый самим же Жуковым текст его переговоров с Павловым от 30 июня. Сам Павлов показал на допросе в НКВД, что он был арестован 4 июля в Довске (прифронтовой город в Гомельской области), что опровергает слова Жукова: «На следующий день (1 июля) генерал Д. Г. Павлов прибыл (в Москву). Я его едва узнал, так изменился он за восемь дней войны».
  39. Монтефиоре Симон С. Сталин: двор Красного монарха. Пер. с англ. С. Манукова. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005, ISBN 5-224-04781-1. С.395-396.
  40. Н. С. Хрущёв Доклад на закрытом заседании Архивная копия от 22 августа 2007 на Wayback Machine XX съезда КПСС 24-25 февраля 1956 г.
  41. В. Войнович. Повести и рассказы. М., Фабула, 1993. Т. 1, стр. 692

Ссылки
This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.