Психиатрическая власть

«Психиатрическая власть» (фр. Le Pouvoir psychiatrique) — курс лекций, прочитанный Мишелем Фуко в Коллеж де Франс в период с ноября 1973 по февраль 1974 года[1] и опубликованный в 2003 году в издательстве «Gallimard» (издание подготовили Франсуа Эвальд и Алессандро Фонтана)[2].

Психиатрическая власть
Общая информация
Автор Мишель Фуко
Тип цикл лекций
Оригинальная версия
Название Le Pouvoir psychiatrique
Язык французский
Место издания Париж
Издательство Gallimard
Год издания 2003
Страниц 399
Русская версия
Переводчик А. Шестаков
Место издания Санкт-Петербург
Издательство Наука
Год издания 2007
Страниц 450
ISBN 978-5-02-026920-0

Этот курс лекций в какой-то мере является продолжением предыдущей книги Фуко о безумии и психиатрии — «Истории безумия в классическую эпоху»: Фуко продолжает анализ проблемы безумия с того момента, на котором он остановился в «Истории безумия», воспринимая эту книгу теперь как «бэкграунд» для своего нового исследования[3]. Однако со времени публикации «Истории безумия в классическую эпоху» методология осуществляемого Фуко анализа общества и его прошлого изменилась. В «Истории безумия» Фуко анализировал эволюцию представлений о безумии, что позволяло вписать знание в культурный контекст и благодаря этому лишить знание претензии на внеконтекстуальную истинность; в «Психиатрической власти» же основным объектом анализа Фуко становится уже не система идей, а власть в тех её проявлениях, которые наиболее ускользают от нашего взгляда[4]. Очень значимым для Фуко в этом цикле лекций является вопрос, как и в какой мере устройство власти может продуцировать дискурсы, не являются ли диспозитивы власти той точкой, в которой формируются дискурсивные практики[3]. По мнению Фуко, изучить механизмы власти можно лишь благодаря анализу структур, в которых она проявляется; этим и обусловлен интерес Фуко к больницам, тюрьмам, школам[4].

Содержание

В лекциях, вошедших в книгу «Психиатрическая власть» (как и в другом своём курсе лекций — «Ненормальные», тоже впоследствии опубликованном в виде отдельной книги), Фуко сосредоточивает своё внимание не на безумии как таковом; он пишет об устройстве лечебницы, обязанностях врачей-психиатров, юридической практике и др. и с помощью их анализа выявляет возможности, способности и проявления власти. Само понятие власти у Фуко имеет другое значение, чем обычно в него вкладывают в социальных науках: он десубъективирует власть; согласно Фуко, она не может принадлежать человеку, а должна рассматриваться как отношение. Исследователь творчества Фуко В. А. Подорога отмечает, что к основным свойствам власти, по мнению Фуко, относится трансверсальность: власть может «„пресекать“, „координировать“, или „внедряться“ в любые социальные структуры, иерархии, институты, повсюду вводя напряжение, конфликт, устанавливая разрыв или порождая сопротивление, умножая или, напротив, уменьшая число колеблющихся, неустойчивых сил»[4].

В «Психиатрической власти» Фуко отказывается от ряда понятий, использовавшихся им в книге «История безумия в классическую эпоху». К таким понятиям относится, в частности, понятие насилия[3], которое подразумевает наличие прямого принуждения, нерегулярного и нерефлексивного осуществления власти и неспособно отразить то осуществление власти, что происходит в психиатрической лечебнице, расчётливое и тщательно продуманное — насилием его можно назвать лишь в крайне выраженных формах. К тому же понятие насилия связано лишь с сугубо негативными эффектами (исключения, притеснения, запрета) и игнорирует продуктивность психиатрической власти, создающей дискурсы, формирующей знание, доставляющей удовольствия и др. Кроме того, понятие насилия подразумевает дисбалансное соотношение сил, не позволяющее принуждаемому совершать что-либо помимо тех действий, к которым он принуждается, и не позволяет выявить сложность властных игр (например, проявляющуюся в «больших манёврах Сальпетриера, предпринятых истеричками против медицинской власти»)[1].

Шарко демонстрирует пациентку, страдающую истерией, в Сальпетриере. Фрагмент литографии 1887 года

В связи со сменой понятия насилия понятием власти (тема власти определилась в работах Фуко в 1960-е годы в рамках проблематики знания-власти) сменяется и парадигматическая фигура воинственной изнанки психиатрической власти: если у английских антипсихиатров (Д. Купера, Р. Лэйнга) это был «шизофреник», то у Фуко такой фигурой становится «истеричка», которая, согласно утверждению Фуко в «Психиатрической власти», заманила Ж.-М. Шарко, «носителя строжайшего медицинского знания <…>, в ловушку обмана», поставив под сомнение роль врача как носителя медицинской истины в больничном пространстве, поскольку он не смог обнаружить и разоблачить подделку[1].

Кроме того, Фуко в этом цикле лекций стремится не прибегать к понятию института: анализ диспозиций власти, анализ силовых отношений в рамках пронизывающих их тактических диспозиций теперь для Фуко важнее институциональных закономерностей и должен быть предпринят прежде анализа институтов. Вместо насилия Фуко применяет понятие микрофизики власти, вместо института — понятие тактики сталкивающихся друг с другом сил[3]. Понятию института свойствен, по Фуко, ряд недостатков: при рассмотрении проблем психиатрии сквозь призму этого понятия приходится анализировать уже сформировавшиеся, готовые объекты (коллектив с его закономерностями, входящие в него индивиды и др.), между тем следует анализировать также процедуры формирования этих объектов на уровне диспозитивов власти и процессов индивидуализации, подразумеваемых этими диспозитивами. Помимо этого, сосредоточение на институциональном микрокосме может привести к пренебрежению стратегиями, с помощью которых он утверждается и в которых черпает свои эффекты, и «растворению в нём», по выражению Фуко, «всех психологических или социологических дискурсов»[1].

В частности, если сравнивать «Психиатрическую власть» со сходной по проблематике работой Ирвинга Гофмана «Приюты», становится ясно, что Гофман рассматривает статичный образ «закрытого» пространства в психиатрических учреждениях (конкретизируемый, например, в таких материальных препятствиях, как двери с запорами, высокие стены и пр.), а Фуко вместо этого образа использует идею зоны столкновения, места поединка, институционального поля, где решается вопрос победы/подчинения; благодаря этому характерная для психиатрической больницы изоляция приобретает новое измерение. В результате обнаруживается, что эта замкнутая среда представляет собой место, активно отвоёвываемое у прежних форм опеки по причине исторических процессов, которые определяют безумца как остраняемого не столько по отношению к семье, сколько в пределах определённого технико-административного поля. Фуко по этому поводу отмечает, что «безумец, прежде бывший индивидом, способным подорвать права, владения, привилегии своей семьи, становится отныне <…> опасностью для общества». Также, в отличие от Гофмана, согласно которому для психиатра, в противоположность больному, характерно то, что он свободен, Фуко характеризует психиатра как того, кто вмешивается как посланник внешнего мира, обязанный насаждать в больнице социальные нормы. Психиатр — «это тот, кто призван придать реальному принудительную силу, с помощью которой оно сможет овладеть безумием, пронизать его насквозь и уничтожить как таковое»[1].

В своём лекционном курсе Фуко ставит вопрос о том, каким образом определённая техника власти, связанная с социальными и политическими структурами, даёт возможность осуществить «рационализацию управления индивидом». Такого рода рассмотрение психиатрического диспозитива в контексте механизмов власти позволяет подвергнуть критике один из ключевых моментов в психиатрии, в котором берут начало её теоретические и практические завоевания: притязание психиатрии на специфичность (с этим притязанием связано наличие «специальных учреждений», «специализированных» врачей-алиенистов, «специального» законодательства и пр.)[1].

Как утверждает Фуко, психиатрическая больница относится к числу учреждений, где возникает и развивается одна из самых тотальных форм власти — власть над телом, власть симпатическая. Вопреки традиционному мнению, что Филипп Пинель в конце XVIII века освободил душевнобольных в парижском заведении Бисетр, Фуко считает, что это стало только переходом к более изощрённым способам управления[4], переходом от властного отношения господства к властному отношению дисциплины[3]. Он подробно описывает историю английского короля Георга III, сошедшего с ума, помещённого в камеру и изолированного от общества: с Георгом III обращались нормально лишь в случае, если он не проявлял симптомов умопомешательства, в случае же, если возникали симптомы буйства, короля скручивали слуги. Аналогичным образом обращался с пациентами и сам Пинель: тот, кто вёл себя в соответствии с требованиями врача, мог обладать относительной свободой, и с ним стремились обращаться гуманно; если же пациент проявлял симптомы буйства, его сильно ограничивали в свободе, порой даже связывали[4].

Фуко приводит случай с лечением Георга III как символ смены «власти-господства» «властью-дисциплиной», что по сути характерно для целой эпохи: «Власть-господство, — пишет Фуко в „Психиатрической власти“, — сменяется, так сказать, властью-дисциплиной, действие которой заключается вовсе не в утверждении власти отдельного человека, не в концентрации власти в зримом и имеющем имя индивиде, но, наоборот, в действии на него самого, на тело и личность». «Власть-дисциплина», как отмечает Фуко, «скромна, бесцветна», она «обретает видимость исключительно в смирении и покорности тех, на кого она безмолвно действует»[4].

Власть дисциплины представляет собой тончайшую, «капиллярную» форму власти, действующую на тела́ и берущую под контроль все поступки, жесты, слова индивида[3], берущую под контроль распределение тел в пространстве лечебницы, их манеры поведения, их потребности, удовольствия; другими словами, это власть, отслеживающая «все проявления своеобразной микрофизики тела»[1]. В отличие от «власти-господства», дисциплинарная власть производит индивида: индивид не предшествует функции-субъекту, а наоборот, индивидами становятся в пространстве «власти-дисциплины», действие которой направлено на соматическую единичность. Согласно Фуко, в конце XVIII — начале XIX века новые экономические потребности влекут за собой распределение людей в соответствии с техниками, отличающимися от классификации: таксономические схемы, распределяющие индивидов по родам и видам, сменяются тактическим распределением. Дисциплина представляет собой именно тактику — «особый способ распределять единицы не по классификационной схеме, но распределять их в пространстве, создавая временные накопления, которые обладали бы на уровне производства действительно максимальной эффективностью»[3].

В рамках психиатрической власти от безумного требуется признание некоторой принятой в обществе реальности, и он освобождается из лечебницы, если согласится с определённым видом реальности, с «правильной» (нужной) точкой зрения. В качестве примера Фуко приводит практику Ф. Лёре, который, в частности, лечил пациента, утверждавшего, что он Наполеон, и рассказывавшего вымышленную автобиографию. Лёре было недостаточно того, что у данного пациента не было признаков буйства и он не представлял опасности для общества; ему требовалось, чтобы пациент признал свою неправоту, и ради этой цели Лёре считал допустимым применять прямое физическое насилие, жестокое в той мере, в какой требовалось, чтобы больной признал правду врача. Называя такую ситуацию «диспозитивом изречения истины», Фуко тем не менее утверждает, что истина в подобного рода «лечении» играет малозначимую роль, поскольку, во-первых, важна не фактологическая верность этой «истины», а признание само по себе; во-вторых, необходимо признание не об абстрактных истинах, а о фактах биографии пациента; в-третьих, эти факты должны быть определённым образом структурированы (место рождения пациента, место его работы, его гражданский статус и т. д.). Таким образом, имеет место навязывание реальности, а не утверждение истины как таковое[4].

Именно благодаря этому навязыванию реальности сформировался, по Фуко, «диспозитив лечения», или «диспозитив лечебницы» (суть данного понятия В. А. Подорога характеризует так: «Диспозитив, если сказать несколько иначе, — это власть-в-действии, или всякая власть в момент действия диспозитивна»). Таким образом, диспозитив — это диспозиция, обеспечивающая продуцирование власти, направленной также и на непрерывное воспроизводство самой диспозиции; «диспозитив лечения» представляет собой лечение, непрерывно создающее условия для собственной реализации. Чтобы осуществить эту реализацию, происходит поиск больных, осуществляется оправдание врачебного вмешательства и создаётся история собственного успеха благодаря объявлению на каком-то этапе пациентов здоровыми. Лечение осуществляется не на уровне тел, процедур и лекарств, а на уровне технологий власти, легитимизирующей себя с помощью игры тел, процедур и лекарств. Пациент принуждается к определённой реальности, и это именуют «излечением»[4].

Процессы формирования диспозитива власти в психиатрическом пространстве, согласно Фуко, имеют непосредственную связь с общими процессами во всей западноевропейской культуре в начале века. Целью психиатрического «руководства» является придание реальности силы и статуса принудительной власти. Реальность благодаря этому становится неизбежной и обязательной и получает своего рода силовое дополнение; внутрибольничная власть выступает в качестве власти самой реальности, репродуцируя эту реальность. Реальностью здесь считаются 1) воля другого индивида, являющегося носителем власти, 2) предписываемые индивиду прошлое и его идентичность (то есть обязательный для пациента анамнез), 3) реальность безумия (пациента заставляют поверить в то, что он болен), 4) совокупность техник порождения потребностей, побуждения пациентов к труду и включения их в систему экономического обмена. В результате этого «излеченный» безумец признаётся носителем реальности, включающей Закон Другого, самоидентичность, недопустимость желания, включение потребностей в экономическую систему. Всё, что было сказано Фуко о психиатрической лечебнице, можно, как он утверждает, с небольшими поправками распространить и на другие социальные институты: казарму, школу, тюрьму и т. п. Фуко отмечает расширение психиатрической власти, происходящее благодаря смычке со школой[3].

Как подчёркивает Фуко, властные отношения между психиатром и пациентом нестабильны, включают в себя поединки и столкновения и обычно отмечены очагами сопротивления. Именно такими очагами являются, например, те «контрманёвры», благодаря которым истерички подрывали власть Шарко, не поддаваясь производимой им категоризации и в результате расшатывая диспозитив медицинского знания-власти, что приводило, по выражению Фуко (см. собрание его текстов Dits et Écrits («Сказанное и написанное»), том 2), к «кризису, с которого и началась антипсихиатрия»[1].

Другими точками проблематизации, помимо понятия власти, являются в «Психиатрической власти» понятие знания и истины и понятие подчинения. Фуко отмечает, что «лечебница как дисциплинарная система» представляет собой также «место формирования особого рода дискурса истины», и анализирует те или иные способы сочленения в психиатрической лечебнице диспозитивов власти и процессов истины. В «протопсихиатрии» их игра сводилась в основном к режиму «выпытывания» при бредовой убеждённости пациента, когда врач являлся двойственным наставником реальности и истины; впоследствии же вопрос об истине уже не затрагивался в общении врача и пациента, но поднимался лишь внутри самой психиатрической власти, провозглашённой медицинской наукой. При этом истина присутствует уже не столько как внутреннее свойство высказываний, сколько в плане своей функциональности, в аспекте легитимации, которую эта истина предоставляет дискурсам и практикам психиатрической власти, а также в аспекте допускаемой ею формы исключения[1].

Рассматривая понятие подчинения, Фуко указывает, что психиатр, работая с пациентом извне и в то же время прибегая к тем процедурам, которые позволяют обнаружить внутреннюю сторону его субъективности (опросу, анамнезу и др.), воздействует на пациента с целью принудить его усвоить предписываемые ему инструкции и нормы. В одной из лекций курса «Психиатрическая власть» Фуко рассматривает различные формы подчинения, представляющие субъекта в качестве сложной и переменной «функции» режимов истины и дискурсивных практик[1].

См. также

Примечания

  1. Лагранж Ж. Контекст курса // Фуко М. Психиатрическая власть: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1973—1974 уч. году / Пер. с фр. А. Шестакова. СПб. : Наука, 2007. — С. 413—435. — 450 с. — ISBN 978-5-02-026920-0.
  2. Фуко М. Психиатрическая власть: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1973—1974 уч. году / Пер. с фр. А. Шестакова. СПб.: Наука, 2007. — 450 с. — ISBN 978-5-02-026920-0.
  3. Дьяков А. В. Мишель Фуко и его время. СПб.: Алетейя, 2010. — 672 с. — (Gallicinium). — ISBN 978-5-91419-284-3.
  4. Сидоров-Моисеев И. И. Проблема власти в классической психиатрии: постструктуралистский подход // Vox. Философский журнал. — Декабрь 2011. — Вып. 11. — С. 1—14. ISSN 2077-6608.
This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.