Конийский султанат

Султаны Рума, как и их единоверцы, активно использовали гулямов. Их основу составляли захваченные в ходе набегов византийцы и обращённые в ислам рабы, купленные в Северном Причерноморье. Преданные султану, они познакомили сельджуков с новыми военными приёмами и технологиями[9].

Основу вооружённых сил султаната составляли кочевые племена огузов. Их войско делилось на 24 отряда, руководимых эмирами. Местные феодалы также выставляли собственные отряды, снаряжаемые за счёт подконтрольных городов и деревень. Однако эти воинские силы были абсолютно независимы, что затрудняло осуществление сложных стратегических операций[10].

Кроме этого, Сельджукиды использовали особые войска — икдишы, состоявшие из принявших ислам местных христиан, а также не брезговали использовать помощь от христианских государей. К примеру, правитель Киликии Левон II для сохранения мира обязался выставлять 1000 кавалеристов и 500 пушкарей. Это противоречило традициям исламского мира, по которым воевать могли лишь правоверные[9].

Султаны имели и постоянные войска, которые не требовалось созывать со всей страны. Их покой охраняла дворцовая стража (набиравшаяся из горных племён). Вдобавок к ним султаны весьма часто использовали наёмников: франков, норманнов и славян, получавших жалование из государственной казны и поэтому верных нынешнему правителю. На постоянной оплате были отряды, следившие за безопасностью на дорогах и караулившие города. Содержать их приходилось местному населению, весьма тяготившемуся подобной «привилегией»[11].

На войне сельджуки стремились избегать прямых столкновений с противником, предпочитая медленно, но верно его изматывать своими налётами. Тюрки активно грабили вражеские провинции, угоняли людей в рабство, устраивали засады, грабили путников на больших греко-римских дорогах. Также оказывалось и психологическое воздействие: из-за публичной пытки трапезундского императора Алексея Великого Комнина, его подданные согласились сдать Синоп. Турки часто уничтожали урожай, блокировали города, повреждали мосты, дороги и акведуки, вынуждая жителей крепостей сдаться от голода и жажды. К примеру, после 1269 года дорога из Константиполя в Гераклею стала опасной для пеших христиан[12]. Траллы турки покорили около 1284 года, бросая камни в акведуки и грабя крестьян, выходивших днём за городские стены с целью работы на полях и виноградниках, которые турками целенаправленно уничтожались.

Немаловажную роль в ведении сельджукских военных кампаний сыграла искусная дипломатия, умело манипулировавшая полукочевой хозяйственной системой султаната и сумевшая направить её вождей против византийцев, за счёт которых султанат продолжил свой рост. В конечном счёте сельджуки оказались даже более искусными дипломатами, чем сами византийцы. Номинально сельджукские султаны всегда сохраняли подчёркнуто дружеские и даже очень близкие отношения с византийской элитой. На деле же более поздний анализ средневековых хроник показал, что личная дружба сельджукских султанов с византийскими императорами позволяла султану дистанцироваться от кочевых тюркских племён, которых они тем не менее продолжали тайно направлять против Византии. Многие византийские правители и мыслители понимали это, но решительных шагов для разрыва особых отношений с султанатом так и не предприняли. К примеру, император Мануил Комнин в византийско-сельджукском договоре 1162 года настоятельно рекомендовал султану предотвращать набеги кочевых туркменов на оставшиеся византийские земли. В ответ султан Килич Арслан II послал в Константинополь своего дипломата, уверявшего греков, что вылазки «туркмен» с конийской территории на византийские земли султаном никоим образом не поддерживаются и не одобряются. В ответ Никита Хониат уличил султана в откровенной лжи, которая не согласовывалась с фактами. Ложь стала тем более явной после того, как сами приграничные туркмены заявили, что их интересы в Константинополе должен представлять посол сельджукского султана. Если какие-то трения между сельджукской городской элитой и кочевыми туркменами и имелись, то касались они не отношений с византийцами, а вопросoв престолонаследия в самом султанате[13].

В XII—XIII веках Анатолия переживала культурный расцвет, отмеченный выдающимися работами архитектуры и декоративных искусств. К первым относились большие гостиницы караван-сараи, использовавшиеся в качестве перевалочных пунктов и торговых постов для караванов. При сельджуках было построено более 100 этих строений. Главные города Конийского султаната — Конья, Кайсери, Сивас и другие — являлись одновременно центрами ремесла. Византийско-сельджукская торговля оживила экономику Малой Азии, оставалась значительной до 1270—х годов. Несмотря на довольно хорошие межгосударственные отношения между высокопоставленными византийскими и сельджукскими правителями, попытки аккультурации сельджуков в целом завершились провалом для Византии из-за их гетерогенности: через прозрачные восточные границы в султанат постоянно проникали новые волные тюркско-мусульманских кочевников, почти неподвластных центральной конийской власти. В конечном счёте, султанат постепенно сменил культурную ориентацию с провизантийской на проиранскую, а его преемники со временем начали сильнее укреплять исконную тюркскую традицию[5].

В экономическом отношении вторжение скотоводческих сельджуков в Малую Азию привело к более рациональному использованию ресурсов малоазийского плато: в поздневизантийское время этот регион занимали малоэффективные и малонаселённые латифундии[5], владельцы которых часто не платили налоги в столичную казну из-за удалённости региона от столицы или же, наоборот, проживали в Константинополе и неэффективно использовали свои владения в Малой Азии. Турки, напротив, основали в сердце Малой Азии компактное государство с центром в Конье. По наблюдениям крестоносцев, греки также плохо владели навыками коневодства и верховой езды, а ведь именно навыки езды на лошади играли важнейшую роль в средневековых битвах как у западных рыцарей, так и у тюрок. Факт смещения ядра поздней Византии в долины Меандра и Вифинию подтвердил гипотезу о глубокой привязанности византийской цивилизации исключительно к оседлому типу сельского хозяйства, которое не смогло пережить весьма болезненный контакт с полукочевыми цивилизациями в условиях возникновения полупрозрачных границ по типу тюркского уджа. Существование уджей стало особенно выгодно центральной сельджукской власти в XIII веке. Сельджукские султаны номинально не воевали ни с Никейской, ни с восстановленной Византийской империей: они лишь посылали в уджи самых беспокойных кочевников, направляя таким образом экспансивные устремления кочевой знати на грабёж и порабощение иноверцев-греков, а также на захват греческих земель.

Экономика Конийского султаната во многом паразитировала на византийской, пока это было выгодно сельджукам, что и стало залогом её постепенного укрепления на протяжении всей истории султаната. Согласно исследованиям Вассо Пенна в трудах о византийской денежной системе (2002), именно появление Конийского султаната стало причиной итогового краха византийского золотого стандарта, а вместе с ним и всей экономики малоазийской Византии (в европейской части империи немалую роль в этом процессе сыграли кабальные договоры с Венецией и Генуей). Дело в том что к XII веку золотые запасы империи, лишившейся основных золотых рудников, были весьма ограничены. Bизантийские власти и до этого вели строгий контроль за циркуляцией золота в границах империи: все налоги следовало платить золотой номизмой, что гарантировало возвращение денег в казну. Экспорт золота был строго ограничен, пока границы хорошо охранялись. Конийские турки смогли извлечь максимальную выгоду из своего двоякого отношения к византийской власти. Так, при заключении первых мирных договоров с византийцами сельджуки поначалу позиционировали себя как автономные вассалы (федераты) императора, что номинально давало им право на использование византийских золотых монет. Пика этот процесс экономической кооперации достиг при Шахманшахе (1109—1116). Даже самоназвание султаната (Румский) указывало на тесное переплетение его экономики с Византией (Романией).

Бронзовые монеты для внутреннего обращения в султанате стал впервые чеканить лишь Масуд I (1116—1156), взявший на курс на постепенное обособление султаната от слабеющей Византии. На протяжении всего XII века активно формирующаяся конийская знать поддерживала необычайно высокий спрос на византийское золото. По мере роста сельджукских городов и возобновления торговли, византийская золотая наличность активно вывозилась из Византийской империи, нарушив её платёжный баланс и лишив империю былых золотых резервов. Постоянная изменчивость восточной границы в Малой Азии только способствовала вымыванию золота из империи[5]. Подтверждением этому стал тот факт, что в XIII веке сельджуки начинают чеканить свои монеты из постепенно накопленного византийского золота. И напротив, к концу XIII века в малоазийской части империи параллельно разразился настоящий кризис налогообложения: многие города за неимением золотой наличности прогоняют имперских сборщиков налогов из-за постепенного обнищания. Нехватка наличности спровоцировала понижение доли золота в монете и в конечном счёте привела к нехватке средств на оборону остатков византийских владений от новой волны тюркских нашествий. К середине XIV века Византия превратилась в одно из самых бедных и отсталых государств Европы. Последнее столетие своего существования немногочисленные жители бывшей империи проводили в голоде и нищете, которые усиливались из-за постоянных турецких осад.

• Сахиб Ата
• Ибн Биби