Светочи христианства. Факелы Нерона

С мая 1872 года Семирадский жил и работал в Риме и вплоть до 1878 года был пенсионером Академии художеств. Замысел картины «Светочи христианства» окончательно сложился у художника к концу 1873 года. В начале 1874 года Семирадский приобрёл для будущей картины огромный холст размером 3,85 × 7,04 м. Когда холст был доставлен в мастерскую Семирадского в Риме, то находившийся там художник Шольц от удивления смог только вымолвить: «О Боже! О Боже!..»[19].

Живя в Риме, Семирадский многократно посещал античную часть города — Римский форум, где когда-то находился Золотой дом Нерона, руины которого были скрыты под постройками терм Траяна. Художник внимательно разглядывал развалины Колизея и других древних храмов и базилик, делая многочисленные зарисовки и этюды. Семирадский изучал сочинения по истории древнего Рима — шеститомный труд Луиджи Канины «Здания античного Рима», хроники римского историка Тацита, а также биографический труд Светония «Жизнь двенадцати цезарей»[20][21]. Вероятно, Семирадский был также знаком с повестью польского писателя Юзефа Крашевского «Рим при Нероне», опубликованной в Кракове в 1866 году. Известно, что в начале работы над полотном художник встречался с Крашевским в Дрездене[22].

Художник Михаил Нестеров так писал в своих воспоминаниях о художнике-баталисте Павле Ковалевском, который окончил Академию одновременно с Семирадским, а затем вместе с ним был послан в Рим[23]:

Из русских художников, быть может, никто лучше Ковалевского не знал Семирадского, талантливого поляка, нашумевшего на всю Европу своей картиной «Светочи христианства». Никто не знал, как работал автор «Светочей» в Риме, с каким усердием он собирал всюду и везде материал к своей картине. На вечерних прогулках по Пинчо с Ковалевским Семирадский неожиданно останавливался, раскрывал небольшую походную шкатулку, бросал на какой-нибудь осколок старого мрамора цветной лоскуток шёлка или ставил металлическую безделушку и заносил в свой этюдник, наблюдая, как вечерний свет падает на предметы. Он был тонким наблюдателем красочных эффектов и великим тружеником. Этот образованный, гордый, замкнутый человек, с огромным характером и умный, не полагался только на свой талант, работал в Риме, не покладая рук…

«Две фигуры у статуи сфинкса» (этюд к картине)

В своих эскизах Семирадский пробовал разные варианты расположения Золотого дома Нерона и в конце концов решил изобразить его в профиль в левой части полотна. Для будущей картины он продолжал писать этюды, признавая, что «набралось их уже достаточно, но это капля в море в сравнении с тем, что придётся ещё сделать, так как непосредственно в картину с натуры писать невозможно»[24]. Этюдов было написано очень много — в марте 1874 года Семирадский сообщал Петру Исееву: «Картина моя подмалёвана, теперь пишу для неё этюды, собираю археологические данные, изучаю типы по бюстам Капитолия, и т. д.»[25].

С целью наиболее убедительно изобразить роскошь, в которой утопало окружение Нерона, Семирадский не останавливался перед значительными расходами — в частности, старался писать как можно больше с натуры. Ему даже пришлось объяснять свою позицию Академии художеств — в письме Петру Исееву от 14 июля 1875 года он сообщал, что при необходимости он мог бы значительно сократить расходы на свои картины, но в этом случае они стали бы посредственными. Семирадский писал Исееву: «В одном я не допускаю экономии — в работе: только при расточительности возможно достигнуть в картине впечатления богатства, роскоши; остановиться в картине перед издержкой — это первый шаг к ремесленности, к упадку»[26].

Работа над картиной «Светочи христианства» была завершена в начале 1876 года[6]. Новое произведение Семирадского получило широкую известность ещё до завершения работы над ним, так что мастерская художника стала местом паломничества любителей живописи. Семирадский вспоминал: «Моя картина (а следовательно, и её автор) приобрела в Риме такую громкую известность, о какой я и мечтать не смел; картина далеко не окончена, а между тем у меня в мастерской перебывал уже почти весь римский художественный мир. От посетителей отбоя нет». В частности, его посетили такие известные художники, как Доменико Морелли, Лоуренс Альма-Тадема и Эрнст Эбер[26].

Первый публичный показ картины состоялся в начале мая 1876 года в помещении Академии Святого Луки в Риме. Она была восторженно встречена зрителями, а ученики Академии преподнесли Семирадскому лавровый венок. Тем самым картина была удостоена в Риме тех же почестей, что и «Последний день Помпеи» Карла Брюллова[6][27]. Зрителей было очень много: только за последний день экспозицию посетило более пяти тысяч человек. Доход, полученный от продажи билетов, Семирадский передал в фонд строительства Выставочного дворца на виа Национале в Риме. Король Италии Виктор Эммануил II наградил художника орденом Короны Италии[27].

Живые факелы (деталь картины)

В том же 1876 году полотно с успехом экспонировалось в Мюнхене и Вене[6][28]. Показ картины в этих европейских городах противоречил правилам Академии художеств, которые не разрешали её пенсионерам принимать участие в зарубежных выставках. Этот момент осложнил отношения Семирадского с Академией и, в частности, с её конференц-секретарём Петром Исеевым, с которым переписывался художник. Семирадский писал Исееву, что ему известно о «некотором неудовольствии в Петербурге», вызванном фактом участия картины «Светочи христианства» в выставках в Риме, Мюнхене и Вене. По мнению художника, «результат должен бы быть обратный, поскольку ни одна из заграничных рецензий не преминула упомянуть о том, что я ученик Петербургской Академии». Признавая то, что он «уклонился несколько от буквы постановлений», Семирадский отмечал, что это произошло потому, что «труд уже по самой его сложности, размерам выходит из обыкновенного уровня», и предлагал Исееву самому решить, «теряет ли от этого Академия» или нет[29].

В марте 1877 года картина была доставлена в Петербург, и за неё Академия художеств присвоила Семирадскому звание профессора[8]. Согласно заключению от 9 марта 1877 года, Совет академии, «осмотрев картину Семирадского „Христианские светочи“, нашел её по колориту, композиции и во всех отношениях исполненною прекрасно и потому единогласно постановил удостоить академика Семирадского звания профессора»[30]. При этом было отмечено, что «вся его художественная деятельность приносит честь Академии и русскому искусству»[9]. Художник был также представлен к награде — ордену Святого Владимира IV степени, «за труды на пользу художеств и художественную деятельность»[31]. На второй выставке «Общества выставок художественных произведений», начавшейся 5 марта 1877 года и проходившей в помещении Академии художеств в Петербурге, картине Семирадского был предоставлен отдельный зал. Слухи о новой картине распространились заранее — как отмечал писатель Всеволод Гаршин, «если хоть десятая часть похвальных о ней отзывов справедлива, то во что обратится остальная выставка в сравнении с нею»[32].

По поводу возможной покупки «Светочей христианства» велись переговоры с российским императорским двором, но картина куплена не была. Изначально художник хотел получить за полотно 40 тысяч рублей, впоследствии эта сумма была снижена до 30 тысяч. Художник Павел Чистяков в письме к Павлу Третьякову сообщал: «Картина Г. Семирадского не продана. Дорого просит — 40 000 р. За то, что человек ловок, смел и талантлив, 40 000 нельзя платить. Нужно ценить честность в деле, умение и выдержку, а таланты Бог даёт!»[33][34]. По всей видимости, дело было не только в высокой цене. Ходатайствовать о покупке картины мог президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович, но, кроме этого, немаловажно было мнение великого князя Александра Александровича (будущего императора Александра III), на которого могли повлиять художники-передвижники, выступавшие против покупки этого «космополитического по духу произведения», к тому же написанного художником польского происхождения[35].

Известно, что 10 марта 1877 года один из лидеров передвижников Иван Крамской писал художнику Алексею Боголюбову: «Семирадский приехал и привёз картину… Дорога же слава Семирадскому так, что сколько бы он не захотел за неё взять, 50 ли тысяч или больше, — ему дадут, и дадут из русских денег… А будущее в этом случае — польский элемент в Академии сделается господствующим… Знаете, когда совершается дело колоссальное, когда заведомо русские средства в эту тяжёлую минуту намерены уплатить чужаку, то невольно хочется сказать — остановитесь!» И далее Крамской продолжал: «Я не знаю, какая комбинация будет найдена для приобретения этой картины… но Вы, быть может, имеете возможность довести до сведения кому это всего лучше знать нужно, чтобы дело это не совершилось с поспешностью, об которой (я убеждён в этом) придётся поминать впоследствии и плакать в результате». По-видимому, Боголюбову удалось убедить Александра Александровича в нежелательности данного приобретения[36][35].

В мае 1877 года Семирадский получил письмо от Петра Исеева, в котором тот уведомлял его о том, что великий князь Владимир Александрович «будет ходатайствовать перед Его И[мператорским] Велич[еством] о приобретении Вашей последней картины за 30 т[ысяч] р[ублей] на условии выплаты этой суммы в течение 3-х лет, как только по обстоятельствам политическим Его Высоч[ество] изволит признать удобным таковое ходатайство». К этому было добавлено то, что «Его Высочество изволил разрешить Вам выставлять картину в городах, где Вы признаете это более полезным для Вас, с тем, однако, чтобы в случае приобретения картина была доставлена в Париж на Всемирную выставку в 1878 году для помещения в русском художественном отделе». Такая расплывчатая формулировка не давала Семирадскому особых надежд на то, что картина будет приобретена императорским двором[35].

Расположение картины в зале Семирадского Национального музея в Кракове (Суконные ряды)

В 1878 году на Всемирной выставке в Париже экспонировались две картины Семирадского — «Светочи христианства» и «Женщина или ваза?» («Трудный выбор»). За них художник получил высшую награду выставки — Гран-при («большую золотую медаль»), а французское правительство наградило его орденом Почётного легиона[10][11]. Эти успехи способствовали ещё большему международному признанию художника — Семирадский был избран членом Академий изящных искусств Парижа, Берлина, Стокгольма и Рима, а галерея Уффици во Флоренции заказала ему автопортрет «для последующего размещения в галерее именитейших художников»[37].

В 1879 году, в связи с празднованием 50-летия литературной деятельности польского писателя Юзефа Крашевского, Семирадский подарил эту картину создаваемому Национальному музею в Кракове[10] (в то время этот польский город принадлежал Австро-Венгрии)[38], тем самым фактически основав коллекцию живописи этого музея, — картине принадлежит первый номер в этой коллекции[1]. О решении передать свою картину в дар краковскому музею Семирадский объявил 5 октября 1879 года во время торжественного обеда, выступая с балкона гостиницы «Виктория». В знак благодарности жители Кракова устроили в честь художника музыкальное шествие с фейерверком. Следуя примеру Семирадского, другие польские художники тоже подарили свои картины краковскому музею[39].

Правда, прошло ещё два года, прежде чем картина Семирадского оказалась в предназначенном для неё месте в краковских Суконных рядах, поскольку перед этим она побывала в зарубежном турне по многим европейским городам (Варшава, Краков, Львов, Париж, Берлин, Познань, Прага, Москва, Лондон, Цюрих, Дрезден, Стокгольм, Копенгаген, Амстердам). Когда в 1881 году после многочисленных выставок картина прибыла в Краков, оказалось, что её кромки в некоторых местах обветшали, а также были повреждения у красочного слоя. С согласия автора картины реставрационные работы были проведены реставратором из Варшавы Войцехом Коласинским[40].

Передача картины в дар краковскому музею стала причиной того, что Павел Третьяков перестал считать Семирадского русским художником и не покупал его картины для своей коллекции. Хранитель Третьяковской галереи Николай Мудрогель вспоминал: «Мало было художников, с которыми Третьяков не дружил. И если он не ладил с художником, то по серьёзным поводам. Не признавал он, например, Семирадского. В то время этот художник пользовался в России очень большим успехом, а Третьяков не хотел купить ни одной его картины». А когда ему задавали вопрос «Почему же у вас нет Семирадского?», Павел Михайлович отвечал: «Семирадский свою лучшую картину подарил городу Кракову. Значит, он считает себя у нас иностранцем. Как же я буду держать его в русской галерее?»[41][42]. Правда, после смерти Третьякова произведения Семирадского всё же оказались в Третьяковской галерее: две картины, «Танец среди мечей» и «Оргия времён Тиберия на острове Капри», были переданы туда в 1925 году после расформирования Румянцевского музея, в 1961 году добавились два эскиза, а в 2002 году — ещё одна картина, «Игра в кости»[43].