Куршский язык

Вероятно, впервые курши упоминаются как Cori в «Житии Анскария» (лат. Vita Anscarii), написанном в IX веке[1].

Курши на карте расселения балтийских племен (в конце
XII века)

К XIII веку, когда крестоносцы начали завоевание Прибалтики, курши занимали узкую полосу вдоль побережья Балтийского моря от низовьев Венты на севере до Немана на юге[2].

Куршский язык принадлежит практически к числу «топономастических». Топонимы, гидронимы и личные имена людей составляют основной и почти исчерпываемый ими запас куршских языковых элементов (однако не всегда достаточно надёжна идентификация этих элементов как именно куршских).

Исключением являются две очень различные совокупности фактов: с одной стороны, речь идёт о нескольких случаях, когда в старых чужеязычных текстах появляются квалифицируемые как «куршские» слова или даже фразы, ср. «der Preusse sagt mes kirdime (nos audimus), der Cur mes sirdime, der Littaw mes girdime» — здесь во всех случаях речь идёт о произношении выражения ‛мы слышим’, при том что все эти варианты этимологически тождественны: ‛прусс говорит mes kirdime, курш — mes sirdime и литовец — mes girdime’ (Prätorius. Deliciae Prussicae, 124, около 1690); или «der curische Preuss sagt szwintinna…» ‛куршский прусс говорит szwintinna’ (около 1690) и «der alte Preusz sagt wirdas, der Cur werdas, der Littau wardas» (около 1690) и т. п.) ‛старый прусс говорит wirdas, курш werdas, литовец wardas’ (речь идёт о слове ‛имя’); с другой стороны, в «Прусской Хронике» (1526) Симона Грунау есть текст «Отче наш», считавшийся прусским, хотя В. Шмид (1962) называет этот текст старолатышским или даже куршским (ср. «Отче наш» в «Deliciae Prussicae» Преториуса).

Наконец, источником сведений о куршской лексике и (прежде всего) фонетике оказываются латышские и литовские «куронизмы» (в меньшей степени они известны в ливском языке и тем более в балтийском немецком). В этой области перспективы реконструкции фрагментов куршского словаря по данным диалектной лексики современных восточнобалтийских языков довольно значительны. Возможно, особую роль призваны сыграть данные леттизированных куршских говоров, долгое время находившихся в изоляции.

На основании топономастического материала (примеры здесь и ниже — топонимы из старых источников и из современных говоров) и реконструированной части куршской лексики можно судить о некоторых важных фонетических особенностях куршского языка:

• переход k’ в c и g’ в ʒ: Rutzowe, латыш. Rucava, но литов. Rukiava; Zelende при литов. Gelindėnai; Sintere (где S- = [ʒ]-), латыш. Dziñtare, но литов. Gintarà и др.;
• переход tj в t’ и dj в d’: Apretten (где tt= [t’]) при латыш. Apriķi; Aliseiden при литов. Alsëdžiai и др.;
• s, z в соответствии с литов. š, ž: Talsen, Telse, но литов. Telšiaĩ; Sarde (где S- = [z]-), но литов. Žar˜dė и др.;
• сохранение тавтосиллабических сочетаний an, en, in, un: Ballanden, Palange, Blendene, Grynde, Papundiken и т. п. (при том, что в латышском n в этих сочетаниях исчезает);
• переход u в o и i в e в части куршских (куронских) говоров латышского языка: латыш. bubināt * bobināt ‛бормотать’; латыш. dvãlekts, но и dvãlikts, обозначение меры и др.;
• сохранение в части говоров ei: Gaweysen при латыш. Gaviêze; латыш. Preĩkuŗi, но и Priêkuļi;
• удлинение кратких гласных перед тавтосиллабическим r: латыш. darˆbs, в куршских говорах dârbs при литов. dárbas ‛работа’ и т. п.

Бóльшая часть этих особенностей, как и совпадения в области словообразования и словаря, дают основание утверждать, что, несмотря на сильнейшее влияние латышского (и литовского) языка, в ряде случаев перекрывающее старые генетические связи, куршский обнаруживает преимущественную связь с прусским языком, прежде всего в тех явлениях, которые оказываются диагностическими при определении родственных отношений. Родственная близость куршей и пруссов подкреплялась (для известного периода) их территориальной смежностью, связью по морю и своего рода открытостью этой территории для распространения ряда общих прусско-куршских изоглосс. Сознание преимущественной близости куршей и пруссов сохранялось, видимо, довольно долго. Во всяком случае, курши, как и пруссы, в Прибалтике выступали как балтийские племена иной генерации, нежели позже пришедшие сюда литовско-латышские племена. В этом контексте становится правдоподобным предположение, что прусская и куршская речь были представителями того внешнего языкового балтийского пояса, о котором говорилось выше, и, следовательно, куршский язык должен классифицироваться как западнобалтийский.

В «Прусской хронике» С. Грунау (1526 год) записан текст «Отче наш», который является либо куршским, либо старолатышским с куршским влиянием[3]:

nossen thewes cur thu es delbas
sweytz gischer tho wes wardes
penag munis tholbe mystlastilbi
tolpes prahes girkade delbeszine tade symmes semmes worsunii
dodi mommys an nosse igdemas mayse
unde gaytkas pames mumys nusze noszeginu
cadmes pametam musen prettane kans
newede munis lawnā padomā
swalbadi munis nowusse loyne

• Дини П. У. Балтийские языки / Под ред. и с предисл. В. Н. Торопова, пер. с итал. А. В. Тороповой. — М.: ОГИ, 2002. — С. 227—233. — 544 с. — ISBN 5-94282-046-5.
• Топоров В. Н. Балтийские языки // Языки мира. Балтийские языки. — М.: Academia, 2006. — С. 26—29. — 224 с. — ISBN 5-87444-225-1.
• Kabelka J. Baltų filologijos įvadas. — Vilnius: Mokslas, 1982. — 150 p.