Иосиф (патриарх Московский)

О его жизни до патриаршества известно немного. Происходил из древнего дворянского рода Дьяковых. В миру носил имя Игнатий[1]. Полагают, что он был родом из Владимира, где его родной брат служил соборным протоиереем[2]. По сведениям Леонида Савёлова, был подключником приказа Большого дворца (1633). Принял иночество (неизвестно когда) с именем Иосиф[1].

С 1630 по 1639 года он, по некоторым сведениям, был игуменом Никитского монастыря близ Переславля-Залесского. В 1639 году стал архимандритом Симонова монастыря[2].

28 ноября 1640 года скончался патриарх Иоасаф I[3]. Преемник ему был избран только спустя почти полтора года. Промедление, вероятно, было связано с тем, что избрание нового патриарха проходило довольно редким в Русской церкви способом — по жребию[4]. За время патриаршества кроткого Иоасафа І произошла стабилизация нового типа отношений между царём и патриархом: царь Михаил Фёдорович уже не опасался чрезмерного усиления предстоятеля Русской церкви. Вероятно, по этой причине и было допущено избрание нового патриарха по жребию[5].

В начале 1642 года из Москвы во все епархии Русской церкви был разослан царский указ: прислать в Москву «болших, и средних, и менших монастырей старцов добрых, и черных попов, и дьяконов, которые житием воздержателны, и крепкожителны, и грамоте горазди». Царь Михаил Фёдорович приказал искать кандидатов не только из числа архиереев, но вообще среди наиболее достойных представителей русского монашества. Чтобы их разыскать, потребовалось время. Готовясь к избранию предстоятеля, царь 17 марта 1642 года велел перестроить патриарший двор в Кремле[6]. Выборы состоялись 20 марта 1642 года. Государь предложил участникам Собора шесть жребиев с именами архиепископов Суздальского Серапиона и Астраханского Пахомия, архимандрита Симонова монастыря Иосифа, игумена московского Богоявленского монастыря Ионы, игумена Соловецкого монастыря Маркелла и игумена Святогорского монастыря Макария. Жребии были опечатаны и отправлены в Успенский собор. Сначала три из них были положены в панагию перед Владимирской иконой Божией Матери. После молебна один из них был вынут. Затем то же самое повторили ещё тремя жребиями. Потом два вынутых жребия были вновь положены перед иконой, и после третьего молебна вынут один, который нераспечатанным отнесли царю. Михаил Фёдорович вскрыл его и возвестил имя нового патриарха. Избранным оказался архимандрит Иосиф[4].

27 марта 1642 года состоялась торжественная интронизация Иосифа на московский первосвятительский престол, включавшая в себя чин хиротонии[4]. Царь продемонстрировал новому первосвятителю, что, будучи предстоятелем Русской церкви, Иосиф всё же является его подданным: государь по завершении чина интронизации не стал целовать руку и клобук нового патриарха, как это бывало прежде[2].

После интронизации патриарх обратился к пастве с поучением, состоявшим из трёх разделов. Первый представлял собой обращение к духовенству с призывом ревностно исполнять свой пастырский долг. Второй был адресован мирянам и содержал порицание за нечестие и призыв к исправлению духовному. Третья часть вновь являла собой послание к духовенству и имела, главным образом, каноническое содержание. Поучение стало свидетельством намерения нового патриарха внимательно относиться к нуждам своей паствы, духовно оздоровить клир и «мир», вверенные его архипастырской власти[2].

Портрет Вальдемара-Кристиана

В августе 1643 года Россию постигла засуха, ставшая причиной гибели урожая и падежа скота. Патриарх Иосиф направил в епархии Русской Церкви окружную грамоту, призывавшую совершать крестные ходы и служить молебны об избавлении от стихийного бедствия. В том же году было издано и специальное патриаршее поучение[2].

Вскоре после избрания на патриаршество Иосифу пришлось принять участие в полемике с лютеранами в связи с возникшим в 1643 году проект брака между царевной Ириной Михайловной и датским «королевичем» Вальдемаром-Кристианом, сыном Датского короля Христиана IV от морганатического брака. В Копенгаген вести переговоры о браке Ирины и Вальдмара был направлен гамбургский купец Петр Марселис, ранее обосновавшийся в России. Марселис дал Вальдемару негласное обещание: в случае заключения брака принц может не переходить в Православие, а остаться лютеранином[7]. В случае заключения брака с Ириной Михайловной Вальдемар становился третьим в иерархии верховной власти России, что ставило под угрозу престиж наследника — царевича Алексея Михайловича. Кроме того, в случае заключения такого союза позиции протестантов в Москве могли существенно усилиться[6]. Противники брака Ирины с Вальдемаром обнаружились, прежде всего, в среде русского духовенства. Правящая элита Московского государства также опасалась проникновения чужеземцев в свою среду. Царь колебался, выбирая между политическими выгодами брачного проекта и долгом православного государя. Противники династического брака провели в Москве пропагандистскую кампанию с целью не допустить брака православной царевны с лютеранином. Начало ей положила поданная в 1643 года царю Михаилу Федоровичу челобитная священнослужителей девяти московских приходов, соседствовавших с местами проживания иноземцев[7]. Данных о том, что инициатором челобитной московских клириков был Патриарх Иосиф, нет, однако вряд ли челобитная появилась без его ведома[6]. Авторы челобитной просили царя выдворить иноземцев из центра Москвы. Михаил Федорович был вынужден пойти навстречу духовенству. Он запретил иноземцам приобретать дворы в Китай-городе, Белом городе и слободах Москвы, а три протестантские кирхи в Москве, стоявшие на Покровке и Поганом пруду (ныне Чистые пруды), были снесены как построенные без разрешения[8], что вызвало негативную реакцию в протестантских странах, в том числе Дании[9]. Не желая срыва переговоров о браке, 13 июля 1643 гожа Михаил Фёдорович определил для протестантской церкви новое место — за Земляным городом, между Флоровскими и Покровскими воротами[6].

В январе 1644 года «королевич» Вальдемар-Кристиан прибыл в Москву. Несмотря на то, что датская сторона требовала сохранения за ним права на свободу вероисповедания, патриарх Иосиф с самого начала стал настаивать на переходе жениха царевны в Православие, причем обязательно через перекрещивание. Но Вальдемар становиться православным не захотел и даже выразил намерение вернуться в Данию. Патриарх Иосиф направил Вальдемару послание, в котором пытался убедить его принять Православие. В ответ «королевич» довольно грамотно возражал Иосифу и просил его походатайствовать перед царем о своем возвращении на родину. Затем патриарх направил датскому принцу второе обширное послание, подготовленное священником-справщиком Иваном Наседкой, но и оно успеха не принесло. Тогда по приказу царя Михаила Федоровича решено было устроить открытые прения о вере[9]. Прения открылись 2 июня 1644 года и продолжались после некоторого перерыва до 4 июля 1645 года. Позицию лютеран отстаивал сопровождавший Вальдемара-Кристиана пастор Матфей Фильгобер, которому противостояли Благовещенский протопоп Никита, Успенский ключарь протопоп Иван Наседка, Черниговский протопоп Михаил Рогов и несколько оказавшихся на тот момент в Москве греков и малороссов. Спор ограничился, главным образом, темой таинства Крещения. Православные делали акцент преимущественно на обрядовой стороне. Грамотно и внятно обосновать эту позицию и убедить Вальдемара принять Православие москвичи так и не смогли. Возможно, что именно неудача с обращением принца в Православие ускорила кончину царя Михаила Фёдоровича, который скончался 13 июля 1645 года. После этого датчане покинули Москву, и идея династического брака отпала сама собой[10].

Алексей Михайлович (польская гравюра, 1664 год)

Вместо умершего Михаила Фёдоровича на российский престол взошёл 16-летний Алексей Михайлович. 28 сентября 1645 года патриарх Иосиф возглавил венчание на царство нового государя и произнёс по этому случаю речь. По окончании церемонии царь щедро одарил патриарха и в дальнейшем продолжал неоднократно делать ему подарки и вклады[10]. До принятия соборного уложения 1649 года это были, в том числе, и земельные пожалования[11]. Патриарх регулярно возглавлял церковные службы, в которых участвовал молодой государь, в дни важнейших праздников по окончании Литургии Алексей Михайлович неизменно пригашал Иосифа на приёмы в царский дворец, где он совершал молебны о здравии членов царской семьи и получал подарки от монарха. Патриарх иногда давал ответные приёмы. Важнейшие события в царской семье также проходили с участием Патриарха Иосифа как предстоятеля Русской Церкви. В 1648 года патриарх Иосиф венчал Алексея Михайловича и Марию Ильиничну Милославскую и приветствовал новобрачных речью. В связи с бракосочетанием царя патриарх направит в епархии особые богомольные грамоты. Аналогичные грамоты Иосиф направил в 1648 года по случаю рождения в царской семье первенца царевича Дмитрия Алексеевича, а в 1650 года по случаю рождения царевны Евдокии Алексеевны[12].

Летом 1648 года, когда в Российском государстве произошли народные волнения, направил в епархии грамоты, призывая паству к двухнедельному посту и молебнам о прекращении «междоусобной брани». В 1650 году наводнения и пожары опять стали причиной неурожая и падежа скота. В этой связи царь Алексей Михайлович по совету с патриархом Иосифом разослал по городам и весям окружную грамоту, призывая народ к посту и молитве о прекращении бедствий. В 1650 во время восстания в Пскове патриарх направил к псковичам для переговоров епископа Коломенского Рафаила. Вместе о представителями властей, прибывшими в Псков, архиерей передал мятежникам увещевательные грамоты царя Алексея Михайловича и Патриарха Иосифа. После того как восстание было подавлено, убитые псковичами воины были по приказу патриарха Иосифа записаны в синодики для вечного поминовения[13].

Престарелый патриарх плохо вписывался в круг ближайших сподвижников юного царя. Как и сам молодой государь, его сподвижники жаждали с началом нового правления скорейших преобразований и свершений, мечтали отличиться. При этом многие из них вынашивали планы ограничения влияния Церкви в Российском государстве, установления государственного контроля над церковными земельными владениями, которые составляли около четверти всех земель в Российском государстве, и их последующей секуляризации с целью использования для наделения служилого дворянства поместьями[12]. Такие идеи разделяли не только приближённые нового царя. Патриарх Иосиф вступил на общерусскую кафедру в условиях растущего протеста дворян и горожан против привилегий Церкви. В 1641 году дети боярские обратились к царю с челобитьем об отмене судебных привилегий Церкви по делам о беглых крестьянах, и это требование было удовлетворено. На Земском соборе 1642 года, где обсуждался вопрос о войне с Османской империей, горожане и дети боярские предлагали собрать средства на войну с вотчин епископов и монастырей, позднее «всяких чинов выборные люди» ходатайствовали об «отписании на государя» всех городских слобод с торгово-ремесленным населением, большая часть которых принадлежала Церкви. В челобитной 9 ноября 1648 года «все выборные люди всея земли» предлагали отобрать у Церкви и раздать детям боярским все земли, приобретенные после принятия Уложения 1649 года. Враждебность светских сословий ослабляла позиции духовенства и давала возможность светской власти решать за счёт Церкви собственные задачи. Нуждаясь в средствах на предполагаемую войну с Крымским ханством, правительство в 1645 года лишило патриарший дом и монастыри права на беспошлинную торговлю[6].

Наступление на права Русской Церкви нашло отражение в Соборном Уложении 1649 года, к составлению которого духовенство не было привлечено, хотя было подписано патриархом Иосифом и другими высшими священнослужителями. Уложение касалось в том числе и церковной жизни. Государство принимало на себя обязанность наказывать за преступления против веры. Смертная казнь следовала за отступничество от Православия, богохульство, бесчиние в храме во время Литургии. В то же время Уложение значительно ограничивало церковное землевладение: подтверждалось принятое в 1580 году решение — патриарху, архиереям и монастырям запрещалось приобретать новые земли. Развивая логику Уложения, правительство в 1651 году распорядилось «отписать на государя» земли, приобретённые монастырями и приходами в чёрных тягловых волостях. Были отменены податные льготы населения монастырских и церковных слобод. Посады и слободы, расположенные на церковных землях и освобождённые от тягловой повинности, были конфискованы государством, а Церкви впредь было запрещено приобретать и основывать подобные поселения. Русская Церковь также потеряла около 80 % своих городских дворов, в том числе патриарших[14].

Согласно Соборному Уложению, также существенно ограничивалась судебная юрисдикция Церкви[14]. Согласно Уложению, духовенство лишалось судебного иммунитета, а все судебные дела (за исключением собственно духовных) в отношении клириков и населяющих церковные земли мирян передавались в Монастырский приказ, выделенный из Приказа Большого дворца. Во главе Приказа был поставлен мирянин — окольничий князь Иван Андреевич Хилков. В ведение Приказа переходил суд по гражданским делам над всем духовенством, монастырскими крестьянами и прочими категориями церковных людей. Монастырский приказ также получил в свое ведение государственные сборы в казну с церковных вотчин, составление описей церковного имущества и разного рода административные распоряжения по делам церковным. Ввиду неопределенности границ между церковным и гражданским ведомствами очень скоро начались конфликты между церковными и светскими властями. Приказ, задуманный для дел гражданских, стал вторгаться в сферу церковных вопросов, вплоть до назначения и смещения настоятелей храмов и монастырей[15]. Переход русского духовенства в судебную юрисдикцию гражданских и листей пошел в противоречие с каноническими нормами Православной Церкви и был крайне болезненно воспринят священнослужителями[16].

Несмотря на формирование очевидного секуляризационного вектора политике властей, патриарх Иосиф стремился претворять в жизнь программу, декларированную им при поступлении на патриаршество: совместно с царём патриарх издал целый ряд указов, направленных на укрепление духовно-нравственных устоев русского общества. В частности, церковные и светские власти совместно начали борьбу с пьянством, были приняты меры для пресечения пьянства среди духовенства и монашества. В 1647 года царь Алексей Михайлович издал указ, которым насельникам Соловецкого монастыри запрещалось иметь горячительные напитки в кельях. Аналогичные по содержанию патриаршие и парские грамоты были отправлены в 1649 года в другие монастыри. В патриаршество Иосифа была подготовлена кабацкая реформа, проведенная в 1652 году, уже после его кончины, с пелью также было снижение уровня пьянства в России. В 1646 года Патриарх Иосиф он издал окружной наказ, согласно которому нищим воспрещалось просить милостыню в храмах по время богослужения. Стремясь повысить уровень благочестия народа, в марте 1647 года церковный Собор в соответствии с указом паря Алексея Михайловича принял определение о запрете работать в воскресные дни. Собор также постановил по субботам заканчивать работу перед вечерней службой, одновременно закрывая торговые ряды и бани. По воскресеньям было разрешено лишь ненадолго открывать продовольственные лавки, Собор запретил торговлю и на время проведения крестных ходов. В 1648 году царь и патриарх совместно издали указ о запрете нецензурной брани[17]. В конце 1648 года, поступаясь частью своих доходов, царь Алексей Михайлович решил запретить торговлю всё более входившим в моду табаком. В 1649 году государь пошёл ещё дальше и наложил запрет на целый комплекс деяний, которые он считал неблагочестивыми: скоморошьи игрища и пляски, кулачные бон, пляски, чародейство, гадание и даже катание на качелях. Под запрет попали азартные игры в зернь и карты, а также шахматы. Большинство решений шарь Алексей Михайлович принял под влиянием Патриарха Иосифа, который начал борьбу за оздоровление нравов духовенства и мирян ещё в правление Михаила Фёдоровича. Окружная царская «по совету с патриархом» грамота от 8 ноября 1650 года запрещала жить без духовного отца[6]. Однако степень влияния патриарха Иосифа на пари Алексея Михайловича не следует переоценивать: государь весьма решительно вмешивался в вопросы поставления новых архиереев. По прямому указанию царя были поставлены архиепископ Псковский Макарий (1649) и митрополит Казанский Корнилий (1650)[18].

Патриарх Никон. Ок. 1660

Со временем радом с монархом оказалась группа духовных лиц, не только оказывавших на него значительное влияние, но и в известной степени заслонивших собой патриарка, Все большим доверием государя стал пользоваться это духовник — протопоп Стефан Вонифатьев, вокруг которого сформировался кружок «ревнителей благочестия» (или «боголюбцев»), где лидирующую роль играл протопоп московского Казанского собора Иван Неронов. В состав кружка вошли наиболее яркие представители провинциального духовенства, близкие по убеждениям к Вонифатьеву и Неронову. В основном это были земляки Вонифатьева — выходцы из Нижегородского края, где прежде проводило и служение Неронова. Наиболее деятельными участниками кружка были: Аввакум Петров, поставленный протопопом в Юрьев-Поволжский, Лазарь Романовский, Даниил Костромской, Логгин Муромский[18]. К кружку присоединился ещё один нижегородец — игумен Кожеезерского монастыря Никон (Минов), назначений царём архимандритом Новоспасского монастыря — фамильной усыпальницы Романовых. Значительную поддержку «ревнителям благочестия» оказывал государев постельничий Фёдор Михайлович Ртищев. Члены кружка стремились к принятию радикальных мер для упорядочения церковной жизни. Это были личности яркие, талантливые, но их богословско-образовательный уровень был весьма невысок и далее обычного начётничества не простирался. Почти все «боголюбцы» отличались крайней амбициозностью и властолюбием. Об их духовном облике патриарх Иосиф отзывался скептически: «Возстали лицемеры, имущии образ благочестия, силы же его отвергшиися»[19]. «Ревнители» постепенно оттеснили престарелого патриарха от управления Церковью и, пользуясь влиянием на паря, по сути, узурпировали часть полномочии Патриарх Иосифа, который сохранял, главным образом, лишь протокольные функции. Патриарх встал в глухую оппозицию к «боголюбцам» Радикально отстранить энергичных протопопов, пользующихся доверием царя, Иосиф был не в состоянии, но и поддерживать покушающихся на сто власть в Церкви «ревнителей» он не считал возможным[19].

Наиболее выпукло разница в подходе к проблемам церковной жизни между патриархом и «боголюбцами» проявилась в холе возобновившейся дискуссии по вопросу о «многоголосии» (одновременном чтением или пеним за богослужением нескольких текстов). Несмотря на осуждение «многоголосия» ещё при патриархе Иоасафе I, его окончательному искоренению препятствовала нерешённость в Русской Церкви вопроса о приходском богослужебном уставе. В монастырях и приходах России служили по одинаковому уставу, и по этой причине в приходских церквах невозможность как совершения продолжительных служб, так и их сокращения, влекла за собой сохранение практики «многоголосия» как единственно возможного компромисса[20]. На Соборе в феврале 1649 года вопрос о соотношении монастырского и приходского богослужебных уставов обсуждался особенно остро. Патриарх Иосиф, хорошо понимавший реалии русской церковной жизни, настоял на принятии соборного определения, признававшего «единогласие» обязательным лишь для монастырского богослужения. Вместо сокращения богослужения в приходских храмах Собор 1649 года постановил служить в них по-прежнему — на два или три голоса. Единогласно предписывалось читать лишь Шестопсалмие. В соборном деянии прямо указывалась причина невозможности введения строгого «единогласия» на приходах: миряне не выдерживали длительных служб и покидали их прежде окончания. Против соборного решения резко выступили «ревнители благочестия», чья позиция поскольку подразумевала, что вся Россия должна жить по монастырскому уставу и проводить большую часть времени за продолжительными церковными службами. Первым отказался подписать решение Собора протопоп Стефан Вонифатьев, настаивавший на соблюдении единых норм в монастырском и приходском богослужении. Вслед за ним отвергли соборное деяние Новоспасский архимандрит Никон, протопоп Иван Неронов и другие «боголюбцы». Дискуссия в итоге переросла в острый конфликт между Патриархом Иосифом и Стефаном Вонифатьевым. Государев духовник, уверенный в поддержке царя, обозвал предстоятеля Русской Церкви «волком, а не пастырем». В ответ патриарх подал царю челобитную, требуя наказать протопопа. Однако жалоба патриарха Иосифа была оставлена царем без внимания. Более того, Алексей Михайлович отказался утвердить решения Собора 1649 года. «Боголюбцы» торжествовали победу. Ставший в марте 1649 года митрополитом Новгородским Никон немедленно стал вводить «единогласие» в приходских храмах своей епархии[21]. Не считаясь с решениями Собора 1649 года и проявляя бестактность по отношению к патриарху Иосифу, царь обратился к Константинопольскому Патриарху Парфению II c просьбой разрешить проблему единогласия. В декабре 1650 году в Москву пришёл ответ Патриарха Парфения II, который высказался в пользу единогласия. Однако, греки считали допустимым сокращение богослужения, поэтому вероятно не моги адекватно себе представить суть проблемы, столь остро обсуждавшейся в то время в Русской церкви[22].

В феврале 1651 года в Москве прошел новый Собор, руководство работой которого фактически взял в свои руки царь. На нем было утверждено «единогласие». По настоянию Алексея Михайловича Собор 1651 года принял такое ра других постановлений, касавшихся упорядочения литургической практики Русской Церкви и исправления нравов духовенства. Соборные решения были опубликованы в предисловии к Служебнику 1651 года. В епархии и монастыри Русской Церкви также были разосланы грамоты с изложением решений Собора 1651 года, где говорилось, что всех отвергающих «единогласие» следует отправлять в монастыри для наказания. Введение «единогласия» нередко встречало сопротивление духовенства и мирян, поскольку не сопровождалось разрешением проблемы сокращения уставного богослужебного чина приходской практике. По мнению историка Владислава Петрушко, позиция патриарха Иосифа, как видно, была гораздо более реалистичной и учитывающей благо Церкви, чем ригоризм «боголюбцев»[23].

Патриарх Иосиф, портрет из редакции Царского титулярника

Со времени патриарха Филарета в Москве хотели устроить школу с помощью греков, но ни одна из попыток привлечь учёных греческих монахов к созданию школы и типографии в России так и не увенчалась успехом[24].

В 1645 году в Москву прибыл митрополит Палеопатрский Феофан, который от имени патриарха Константинопольского Парфения предложил открыть в Российской столице греческую типографию и школу. Эта инициатива встретила отклик у патриарха Иосифа, и в 1646 года в Москву из Стамбула по рекомендации митрополита Феофана прибыл архимандрит Венедикт, который и должен был возглавить новую школу. Но Венедикт произвёл в России крайне неблагоприятное впечатление своим высокомерием и корыстолюбием, и в 1647 году его, щедро одарив, отправили назад[24].

Прибывший в Москву в 1649 года в свите патриарха Иерусалимского Паисия учёный инок Арсений Грек не смог принять участия в создании греческой школы в столице России, так как вскоре после его приезда вскрылось, что Арсений дважды изменял Православию. Сначала он перешёл в униатство, чтобы получить образование в католической школе в Риме. Позже в турецкой тюрьме, куда Арсений попал по подозрению в шпионаже, чтобы избежать смертной казни, он принял ислам и совершил обрезание. Арсений, несмотря на свои обширные познания, был осуждён и сослан в Соловецкий монастырь. В 1649 года в Москве предлагали пригласить в Россию для устроения школы крупного греческого богослова Мелетия Сирига, но и этот проект не был реализован. В 1651 года царь Алексей Михайлович вновь просил патриарха Иерусалимского Паисия найти учёного грека для организации школьного дела в Москве. Однако и на этот раз создать греческое училище в столице Российского государства не удалось[25].

Эти неудачи подтолкнули царя и патриарха к тому, чтобы обратить внимание на киевскую школьную традицию. Ещё 1640 году митрополит Киевский Петр (Могила) обратился к царю Михаилу Фёдоровичу с предложением прислать в Москву учёных монахов-киевлян и с их помощью открыть в Москве славяно-греческую школу, однако тогда в Москве опасались, что вместе с киевской школьной традицией в Россию проникнет и влияние католицизма[24]. Однако к концу 1640-х годов отношение царя Алексея Михайловича к киевской школьной традиции стало более терпимым, и в сентябре 1648 года Алексей Михайлович лично обратился к епископу Черниговскому Зосиме с просьбой прислать в Москву учёных иеромонахов из Малороссии: Кирилла (Замойского), Арсения (Сатановского) и Дамаскина (Птицкого). Их приглашали для работы над новым переводом Библии и устроения в Москве училища. В мае 1649 году царь направил повторную просьбу о присылке книжников Киевскому митрополиту Сильвестру (Коссову). Просьба была уважена, и в Москву прибыли сначала Арсений (Сатановский) и Епифаний (Славинецкий), а чуть позднее к ним присоединился и Дамаскин (Птицкий). В общей сложности в Москву прибыли около 30 иноков из киевских монастырей, в том числе из Киево-Печерской лавры и Межигорского Спасского монастыря. Киевские монахи поселились в Андреевском монастыре в Пленницах, на Воробьёвых горах близ Москвы, который ещё в 1648 году по благословению патриарха Иосифа был заново отстроен Фёдором Ртищевым. Киевские иноки устроили в Андреевском монастыре училище, называемое Ртищевским, где начали обучать москвичей греческому языку. В числе лиц, изучавших здесь греческую грамматику, был и сам Ртищев[25]. В дальнейшем Епифаний (Славинецкий) перешёл в кремлёвский Чудов монастырь, где вокруг него сформировался книжный кружок[26].

Появление учёных киевлян у многих в Москве вызывало неприятие «ревнителей благочестия», которые подозревали их в еретичестве из-за латинской ориентации киевской духовной школы и её схоластического характера. Но противопоставить киево-могилянской учёности что-либо иное бесшкольная Москва в то время была не в состоянии. Отсюда и крайности в отношении к киевской школе: либо ее принятие с почти неизбежным последующим проникновением латинского влияния, либо её полное отвержение как заражённой ересью[27].

Среди предложений, подготовленных царём к Собору 1651 года, значилось: «А которых в священный чин и во дьяконски поставляти, и выбирати избранных людей учителных, чтоб знали круг церковный и устав. А которые не учены, и тех во училище подобает учити, чтоб по правилом святых отец все знали, как душы християнския просвещати». Это предложение не было воплощено в жизнь, но, вероятнее всего, именно с ним связан указ патриарха Иосифа. о том, чтобы кандидаты в священный сан в Патриаршей области получали хиротонию только в Москве, а не от архиереев близлежащих епархий, как это было прежде. Эта мера, по мнению патриарха, позволила бы установить контроль за уровнем подготовки провинциальных клириков. Однако здесь открывался простор для злоупотреблений. Через 6 лет после смерти патриарха Иосифа представители московского духовенства били челом царю о трудностях, бюрократической волоките и поборах, от которых страдали приезжавшие в столицу издалека ставленники[6].

В период патриаршества Иосифа в Москве активно продолжалось книгопечатание, которое достигло невиданного доселе размаха: было выпушено 92 наименования книг, некоторые — несколькими тиражами. Столько прежде не издавалось ни при одном патриархе. Например, Псалтирь при Иосифе была издана восемь раз. В 1648 году вышла в свет «Грамматика славянская» Мелетия (Смотрицкого), причём переход её западнорусского автора в униатство не испугал московских издателей. Были напечатаны труды святых отцов: творения Ефрема Сирина (1643 и 1647), «Лествица» Иоанна Лествичника (1647), Поучения аввы Дорофея (1652), Толкование на Евангелия Феофилакта Болгарского (1649), творения Анастасия Синаита и другие. Их Патриарх Иосиф предписывал читать за богослужением в храмах и на трапезах в монастырях, равно как и жития святых[27].

В патриаршество Иосифа, в частности, были изданы Жития преподобных Саввы Сторожевского (1646), Сергия и Никона Радонежских (1646). Бли Близкий к патриарху книжник из Соловецкого монастыря Сергий (Шелонин) занимался подготовкой к публикации «Богословия» Иоанна Дамаскина (книга так и не была напечатана)[27]. Сергий (Шелонин) в 1640-е годы также составил новую редакцию «Книги степенной царского родословия». Текст XVI века был дополнен в соответствии с идеологией, утверждавшей законность перехода Московского царского престола от Рюриковичей к первым Романовым — царям Михаилу Фёдоровичу и Алексею Михайловичу[28].

При патриархе Иосифе впервые в Москве выходят в свет сборники полемическо-апологетической направленности, необходимые как для изучения основ Православия, так и для дискуссии с инославными. В основном эти издания компилировались из более ранних греческих и русских произведений, которые были дополнены текстами сочинений западнорусских книжников. Первым подобным опытом стал «Соборник о чести святых икон и о поклонении» (1642 г.), изданный в контексте антипротестантской полемики, имевшей место в начале патриаршества Иосифа. В книгу вошли творения таких отцов Церкви, как Герман Константинопольский, Иоанн Дамаскин и другие. Наряду с ними в сборнике были помещены и полемические трактаты русского инока Зиновия Отенского, направленные против Лютера, Кальвина и русского еретика XVI века Феодосия Косого[29].

По указу царя Михаила Фёдоровича в 1644 году была издана «Кириллова книга», направленная против католиков и протестантов. Название свое она получила по первому произведению, открывавшему сборник — «Книге иже во святых отца нашего Кирилла, архиепископа Иерусалимского, на осьмый век». Это было вольное изложение 15-го огласительного слова св. Кирилла Иерусалимского, сделанное Стефаном Зизанием. «Кириллова книга» также содержала в себе большую часть текста «Книги о вере единой, святой и апостольской Церкви», изданной в 1619 г. в Киеве архимандритом Киево-Печерского монастыря Захарией (Копыстенским). В состав «Кирилловой книги» также вошли фрагменты других западнорусских полемических трактатов первой половины XVII в. Этот компилятивный труд был предпринят, в основном, с целью побудить Вальдемара Датского принять Православие. Составителем сборника выступил протопоп Михаил Рогов[29].

В 1648 года в Москве была издана так называемая «Книга о вере». Этот сборник по просьбе протопопа Стефана Вонифатьева составил игумен киевского Михайловского монастыря Нафанаил. Труд этот был также компилятивным по своему характеру. Основу «Книги о вере» составили главы из «Палинодии» Захарии (Копыстенского), в ту пору ещё не напечатанной[29]. Направленность этой книги была в большей степени антикатолической и антиуниатской. В «Книге о вере» был опубликован рял документов, связанных с Брестской унией[30].

В 1649 году в Москве было напечатано «Собрание краткия науки о артикулах веры… ради учения и ведения всем православным христианом, наипаче же детем учащимся», иначе Краткий или Малый Катехизис митрополита Киевского Петра (Могилы). Ранее книга была издана в православных типографиях Киева и Львова на сильно полонизированном западнорусском наречии. В Москве её издали в переводе на церковно-славянский язык. При патриархе Иосифе в 1649 года началась работа над первым печатным изданием Кормчей книги, однако предложенный к печати текст в ходе обсуждения на Соборе в сентябре 1651 года так и не был утверждён, а печатание Кормчей было отложено. Ее дальнейшее редактирование проходило уже в патриаршество Никона, при котором книга и была опубликована[31].

Качество книжной справы, проводившейся в патриаршество Иосифа, оценивается современными исследователями весьма высоко. Для нее было характерно критическое отношение к текстам, обращение не только к древним русским рукописным книгам, но и к греческим и западнорусским богослужебным изданиям. Среди справщиков, которые занимались при Иосифе редактированием книг, выделялись, прежде всего, деятели, трудившиеся ещё при Филарете и Иоасафе I: иеромонах Иосиф Наседка (бывший протопоп Иван, овдовевший и принявший монашество) и протопоп Михаил Рогов. Над книжной справой также в это время работали архимандрит Спасо-Андроникова монастыря Сильвестр, Александро-Невский протопоп Иоаким и другие справщики, в числе которых встречались не только священнослужители и монахи, но и образованные миряне[31]. Печатный двор в Москве при патриархе Иосифе значительно расширил свои мощности: к 1651 года здесь на 12 печатных станках занимались изданием книг 146 мастеров. Если прежде Печатный двор был крайне необходимым, но убыточным предприятием, то теперь он стал приносить существенный доход. Свидетельством процветания московского Печатного двора при патриархе Иосифе и его личной роли в развитии книжного дела является название одного из возникших в то время типографских шрифтов — «осиповский»[32].

Патриарх Иосиф совершил прославление ряда новых святых. После обретения в 1644 года мощей основателя Спасо-Геннадневского монастыря — преподобного Геннадия Костромского и Любимоградского — была совершена его общецерковная канонизация. В 1645 года патриарх Иосиф и царь Михаил Фёдорович лично присутствовали в Успенском соборе во Владимире при обретении мощей князя-мученика Георгия (Юрия) Всеволодовича Суздальского, для которых по заказу и на средства Иосифа была изготовлена новая серебряная позолоченная рака. По заказу патриарха Иосифа в 1647—1648 годы также был расписан Успенский собор древнего Княгинина монастыря во Владимире. В 1648 году были освидетельствованы моши преподобного Кирилла Новоезерского, для которых в 1651 года патриарх Иосиф также прислал из Москвы новую серебряную раку. В 1649 году по указу паря Алексея Михайловича и благословению патриарха Иосифа были обретены моши княгини Анны Кашинской, которые в 1650 году в присутствии царской семьи были перенесены в Воскресенский собор города Кашина. В 1652 года в присутствии Алексея Михайловича и Иосифа состоялось обретение мощей преподобного Саввы Сторожевского — одного из любимых святых царя Алексея Михайловича[33].

29 сентября 1649 года царским указом установлено 22 октября праздновать «Пречистой Богородице, явлению чудотворной иконы Казанския, во всех городех, по вся годы»[6]. До этого праздник отмечался местно в Москве 22 октября в память об освобождении Москвы от польских интервентов[33]:

В благодарность за оказанную материальную помощь греки привозили в дар царю и патриарху различные реликвии[34]. Весной 1642 года архимандрит афонского Пантелеимонова монастыря доставил мощи мученика Евстратия и кровь великомученика Пантелеимона. Грек предложил привезти в Россию длань святителя Григория Паламы, в 1647 году был доставлен перст этого святого. В 1644 года в Москву прибыла десница апостола Андрея Первозванного, в январе 1647 года патриарх Константинопольский Афанасий III Пателларий прислал частицу Животворящего Древа и частицу мощей великомученицы Анастасии Узорешительницы[6]. В 1648 году в Москву с Афона по инициативе Новоспасского архимандрита Никона был доставлен список с чудотворной Иверской иконы Божией Матери[35]. В 1648 года бывший митрополита Навпакта и Арты Галактион передал царю Алексею Михайловичу серебряный крест с частицей Животворящего Древа, архимандрит из янинского Успенского мон-ря Иеремия вручил мощи преподобного Евфимия, афонский Эсфигменский архимандрит Анфим — частицу главы Иоанна Предтечи. В том же году епископ Камбании Киприан передал в дар царю мощи святителя Иоанна Златоуста. В 1649 года митрополит города Велла Даниил и Коринфский митрополит Иоасаф привезли в Россию мощи священномученика Петра Александрийского и «образ резной 12 праздников Владычных, обложен серебром, да в том же образе мощи святого апостола Павла да смирно». Прибывший в Москву осенью 1650 года епископ города Ларисса Иоасаф на приёме во дворце преподнёс Алексею Михайловичу мощи великомученика Георгия Победоносца[6].

Незадолго до кончины Иосифа, в марте 1652 года, царь Алексей Михайлович по предложению Никона, на тот момент митрополита Новгородского, и после совета с патриархом и Освященным Собором отдал приказ о перенесении в Успенский собор Московского Кремля мощей прежде почивших предстоятелей Русской Церкви: митрополита Филиппа (Колычева) — из Соловецкого монастыря, патриарха Иова — из Старицкого, патриарха Ермогена — из Чудова[36]. Патриарх Иосиф обратился с особым посланием-молением к мощам перво-святителя Иова в связи с их торжественным перенесением из Старицы в Москву. 5 апреля 1652 года, в понедельник шестой недели Великого поста, в Москву из Старицы был принесены священные останки первого патриарха Московского Иова к концу светового дня. Первая встреча мощам была устроена около села Тушино, затем у Тверских ворот, где собралось множество народа. Их встречал с крестным ходом Иосиф с духовенством и царь. Это произошло за десять дней до кончины патриарха Иосифа[37]. Перенесения мощей святителя Филиппа Иосиф уже не дождался[36].

К концу патриаршего служения Иосифа в России резко обозначились признаки распада прежде сложившегося идеологического единства Московского государства. Большинство влиятельных бояр скорее могли быть отнесены к категории «западников», стремившихся ограничить влияние Церкви в стране и даже в быту, уже в значительной степени ориентированных на западную культуру. Сам царь Алексей Михайлович в частной жизни тоже всё более следовал идущему через Малороссию и Польшу западному влиянию[34]. С подачи заезжих греческих иерархов и при содействии ставшего его «собинным другом» Новоспасского архимандрита Никона государь становился всё более восприимчивым к идеалам, которыми в ту пору вдохновлялись греки Османской империи. Так, традиционную для Российского государства идею Москвы — третьего Рима и собственную роль православного царя Алексей Михайлович очень скоро стал понимать как призвание объединить под своим скипетром все православные народы и создать вселенское православное царство с центром в Москве. Именно это соображение в дальнейшем и обусловило грекофильский настрой Алексея Михайловича в видах грядущего созидания всеправославной империи[38].

Им противостояли «боголюбцы», которые предлагали строить духовную жизнь русского народа исключительно на базе исконных устоев старого русского благочестия. Идею Москвы — третьего Рима они раскрывали в ином духе. Протопопы Иван Неронов и Аввакум считали, что в силу западного влияния чистота православной традиции нарушена повсюду, во всех Поместных православных церквях, и лишь в России она сохранилась незыблемой и неповреждённой, а потому Москва достойна именоваться «Третьим Римом». По сути, это был курс на самоизоляцию и консервацию России и следовании духовному идеалу, в котором во главу угла было поставлено обрядовое благочестие[39]. Неприязнь «боголюбцев» к грекам и малороссам росла прямо пропорционально распространению в Москве киевской школьной традиции и росту популярности и влияния при дворе учёных киевлян. Нелюбовь «боголюбцев» к учёной киевской братии едва ли носила характер исключительно идейного противостояния, во многом она была следствием острой конкуренции, в которой «ревнители благочестия», ещё недавно получившие немалый вес в церковных делах, вдруг стали его стремительно утрачивать. Наиболее резко негативное отношение к киевским книжникам, трудившимся в Москве, выразил протопоп Казанского собора на Красной площади Иван Неронов[39].

В отличие от «ревнителей благочестия» царь Алексей Михайлович напротив, все более видел себя покровителем не одного лишь московского, но вселенского православия, чающим часа, когда османское иго будет сброшено с православных Ближнего Востока и Балкан и ему, Российскому государю будет уготовано стать царём великой империи, вобравшей в себя все православные народы. Греки поощрили такой настрой молодого Русского государя, стремясь привлечь его к борьбе против турок. Греческие иерархи в целом перед лицом государи расточали неумеренные комплименты, всячески подогревая в царе стремление к созиданию всеправославной монархии[40]. Патриарх Иерусалимский Паисий указал Алексею Михайловичу на различия в обрядах между русскими и греками и критически отозвался о литургических установлениях Стоглавого собора 1551 года: сугубой аллилуйя, двуперстии и пр., которые он назвал новшествами, якобы идущими вразрез с православной традицией. На царя Алексея Михайловича сказанное патриархом Паисием Иерусалимским произвело сильное впечатление. Прозвучавшая с его стороны критика русского обряда выглядела тем более правдоподобно, что он присовокупил к своему перечню литургических новшеств, якобы введённых русскими, и многоголосие, которое к тому времени в России еще не смогли изжить полностью[41]. Русский государь вполне отчётливо обозначил свой интерес к грекам и всему греческому в видах чаемого освобождения православного Востока от ига мусульман и воссоединения всех православных народов под скипетром Московского царя. Именно эта романтическая перспектива побуждала юного царя и будущего патриарха Никона поднять вопрос об исправлении русского церковного обряда в направлении его сближения с греческим. Эта перспектива приобрела показавшиеся вполне реальными очертания, после того как осуществлённое воссоединение Украины с Московским царством стало восприниматься как первый шаг на пути к созданию чаемой царём Алексеем Михайловичем всеправославной империи. В Киевской митрополии, пребывавшей в то время в юрисдикции Константинопольского патриархата, обрядовая практика была приближена к греческой. В таких условиях у царя Алексея Михайловича постепенно вызревала мысль о корректировке русской обрядовой традиции и приведении ее в соответствие с греческой. Никон очень тонко угадал, сколь близка и дорога государю эта идея, и не только всемерно поддержал её, но и первым начал облекать в зримые и осязаемые формы, чем ещё более проложил дорогу к сердцу молодого государя[42].

Патриарх Иосиф, не одобрявший такие перемены, к тому времени был практически оттеснён от реального управления церковными делами и на сложившуюся ситуацию повлиять не мог[43]. Патриарх Иосиф это вполне сознавал и с горечью говорил: «Переменить меня, скинуть меня хотят, а будет-де и не отставят, и я-де и сам за сором об отставке стану бить челом». Возможно, так далеко планы царя Алексея Михайловича и его окружения не простирались, но всё же престарелый первосвятитель чувствовал себя одиноким и чужим среди тех, кто окружал молодого паря. Уже после его кончины государь в письме к Никону всячески старался оправдаться, говоря, что и в мыслях не держал устранять Иосифа с патриаршества. Однако патриарх Иосиф не мог не ощущать, что он, по меньшей мере, неудобен царю и его окружению и слишком многие ожидают его скорейшего ухода из жизни[44].

В конце жизни первосвятитель много болел[45]. После встречи мощей святителя Иова патриарх Иосиф сильно заболел «лихорадкою, да трясла его ходячи по дням, а к Вербному воскресению и полегчело». Но начались новые проблемы со здоровьем, и он «на злую силу ездил на осляти» на праздник Входа Господня в Иерусалим, «вел государь осля Патриархово». Однако служить литургию патриарх не смог и повелел служить архиерею «Казанскому да властем». В понедельник и во вторник на Страстной седмице царь присылал справиться о его здоровье, причём во вторник свт. Иосиф отпевал жену И. Г. Плещеева, «а отпевал <…> на злую силу, весь де черн в лице», — писал государь. В среду на Страстной седмице царь сам навестил патриарха в его покоях[46].

В Великий Четверток, 15 апреля, патриарха исповедовал его духовник. Предстоятель был уже в беспамятстве, он перестал говорить («лежит в забытии, неведомо какая болезнь та у него святителя была»). К нему собрались митрополит Казанский, архиепископ Вологодский, настоятели московских монастырей, прибыл царь. Патриарха причастили и пособоровали. Когда началась в конце дня служба в Успенском соборе, тогда во время пения «Вечере Твоей Тайне» патриарх Иосиф почил, «а в ту пору ударил в Царь-колокол трикраты»[47]. Царь Алексей Михайлович писал Никону, что москвичей тогда объял ужас, так как патриарх Иосиф покинул свою паству в самые святые дни Страстной седмицы и Пасхи Христовой. Чувствовались растерянность и сознание вины перед почившим[36]. В Великую Пятницу ещё до Царских часов тело почившего патриарха было принесено в храм Ризоположения. Патриарх Иосиф был погребён в Великую Субботу в Успенском соборе в конце дня после литургии[48]. Государь горько плакал на погребении Иосифа. Похоронили почившего первосвятителя, согласно его последней воле, рядом с первым Русским патриархом — Иовом, которого Иосиф очень почитал[36]

После кончины патриарха Иосифа осталась весьма крупная сумма денег: 15 тысяч рублей домовой патриаршей казны и 13 400 рублей личной келейной казны. Известно, что он всю жизнь мечтал о собственном монастыре «на помин души». Вероятно, собранные патриархом деньги предназначались на строительство ктиторской обители, где в случае сведения с патриаршества Иосиф надеялся в покое окончить свои дни. Поскольку Иосиф не оставил завещания, его казной распорядился царь, который почти все средства пожертвовал на поминовение почившего предстоятеля Русской Церкви.[49]

• Богданов А. П. Русские патриархи (1589—1700). В 2 т. — Т. 1. — М.: Терра; Республика, 1999. — 496 с. — С. 371—386;
• Опарина Т. А., Шамин С. М. Иосиф // Православная энциклопедия. — М., 2011. — Т. XXV : «Иоанна деяния — Иосиф Шумлянский». — С. 594-601. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-046-2.
• Устинова И. А. Церковный собор 1642 г.: два документа об избрании Патриарха Иосифа // Российская государственность и Русская Православная Церковь: эволюция институтов светской и духовной власти. Материалы конференции. Под редакцией Ю. Ю. Иерусалимского. 2018. С. 286—295.
• Петрушко В. И. История Русской Церкви. Первый патриарший период (конец XVI—XVII в.): курс лекций. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2020. — С. 180—207. — 460 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-7429-1336-8.
• Лавров А. С., Морохин А. В. Ревнители благочестия: очерки церковной и литературной деятельности. — СПб.: Наука, 2021. — 336 с. — (Библиотека всемирной истории). — 400 экз. — ISBN 978-5-02-040510-3.
• Макарий (Веретенников), архим. Святейший патриарх Иосиф: кончина, погребение и память в истории // Богословский вестник. — 2021. — № 1 (40). — С. 179—194.