Норма международного права

Всякой правовой норме присуще качество обязательности. Это означает, что правила поведения, составляющие её содержание, должны соблюдаться всеми субъектами, которым они адресованы. В противном случае данные установки могут быть исполнены принудительно вопреки воле указанных лиц. В пределах национальной юрисдикции функционирование системы правовых предписаний обеспечивается разветвлённым аппаратом государственного принуждения[14][15].

Однако одной из особенностей международного права является его горизонтальный, координационный, согласительный характер. Нормы международного права не устанавливаются единой властной инстанцией, отчуждённой от следующих нормам субъектов, а формируется ими самостоятельно на началах консенсуса. Международное правовое пространство также разительно отличается от любого национального правопорядка предельно скудным набором средств принудительного исполнения вытекающих из его норм обязанностей — в ней отсутствует единая универсальная судебная система, решения существующих судов носят в основном рекомендательный характер, институционализированный аппарат систематического властного принуждения на международном уровне не существует и т. д.[16][17][18]

Подобная специфика международного права подтолкнула некоторых теоретиков к выводу о неправовой природе его норм. Например, известный представитель школы немецкого позитивизма А. Лассон заявлял в 1872 году, что проистекающие из международных договоров и обычаев установления являют собой «правила мудрости, но не нормы права»[19]. Тем не менее, большинство современных учёных не разделяют эту позицию и отстаивают юридическую сущность норм международного права[8]. В подтверждение своих доводов они ссылаются на:

• признание основополагающим принципом международного права обязательного выполнения добровольно принятых на себя международных обязательств (лат. pacta sunt servanda);
• закрепление в большинстве международных договоров механизма контроля за выполнением вытекающих из него обязательств государств-участников (самый яркий пример — европейская система защиты прав человека, имеющая в своём основании Конвенцию о защите прав человека и основных свобод 1950 года);
• существование межотраслевого института ответственности государств за международно-противоправные деяния — то есть по сути за нарушение норм международного права (попытку кодификации относящихся к этому институту норм в своё время предприняла Комиссия международного права ООН, что привело к появлению Проекта статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния 2001 года[20]);
• в случае грубого нарушения государством императивных норм международного права (в частности, совершения акта агрессии или создания угрозы международному миру и безопасности) Совет Безопасности ООН в состоянии санкционировать применение принудительных мер в отношении такого нарушителя — вплоть до использования военной силы на основании и в порядке, установленном гл. VII Устава ООН;
• решение Международного суда ООН, вынесенное по конкретному делу, в случае злостного уклонения проигравшей стороны от выполнения его положений может быть обеспечено принудительными мерами, налагаемыми Советом Безопасности ООН в соответствии со ст. 94 Устава ООН и др.

Как видно, определённые гарантии соблюдения норм международного права и их реального действия в рамках международной системы всё же существуют, что позволяет говорить об этих нормах как о юридическом явлении. Тем не менее, отличия от внутригосударственного права здесь налицо — степень принудительной силы норм международного права уступает таковой у национально-правовых по причине отсутствия полноценной институциональной базы[17].

Иногда высказывается суждение, что обязательность международно-правовых норм резко отличается от обязательности норм национального права. Механизмом её обеспечения зачастую оказывается не принуждение в форме негативной юридической ответственности, а позитивная ответственность (долженствование) перед лицом мирового сообщества[21]. Поэтому можно сказать, что превалирующим способом исполнения международно-правовых норм является добровольное следование им, а не силовое применение[22].

Спорным является статус норм мягкого права (англ. soft law), которые, в отличие от стандартных «жёстких» международно-правовых норм, не являются в строгом смысле юридически обязательными, не обеспечены санкциями за их нарушение, но соблюдаются субъектами международного права добровольно под влиянием авторитета структур, ответственных за формулирование таких правил и (или) из опасений морально-политического осуждения со стороны мирового сообщества в случае уклонения от их соблюдения. В науке это явление оценивается неоднозначно: в отечественной международно-правовой доктрине укоренилось представление о нём как о неправовом («нормы международной вежливости»)[16], однако большинство специалистов в области международного права сходятся во мнении, что мягкое право находится на стыке собственно юридических и иных неправовых регуляторов поведения акторов международного поля[23].

В отличие от внутригосударственных правовых норм, поддающихся систематизации в зависимости от их юридической силы, нормы международного права не формируют сложной многоступенчатой иерархической структуры, в которой одни веления подлежали бы приоритетному применению по отношению к другим. Причина этого всё так же кроется в происхождении рассматриваемых норм: они порождены не волей публично-властных учреждений государства, пребывающих в отношениях субординации, а соглашением самих субъектов права. Поскольку с точки зрения основополагающих принципов международного права эти субъекты равны в своих правах и возможностях, соглашение некоторых из них не может стоять выше консенсуса любых других. При этом неважно, в какой форме было выражена их совместная воля — будь то договор или обычай — сотворённые ею нормы будут равны[18].

Феномен когентных или императивных норм международного права (лат. ius cogens) сам по себе не опровергает приведённые суждения. Свойство императивности применительно к международно-правовой норме означает, что любая противоречащая ей диспозитивная норма автоматически объявляется ничтожной. Из этого не следует, что императивные нормы стоят выше всех остальных, поскольку ни механизмом, ни источником своего возникновения они от последних не отличаются. К тому же, среди императивных норм какая-либо предустановленная градация по юридической силе также отсутствует.

Всё это означает, что для преодоления коллизий в международном праве следует обращаться к общеправовым принципам, относящимся к нормам одного уровня: lex speсialis derogat legi generali (специальный закон вытесняет общий), lex posterior derogat legi priori (последующий закон вытесняет предыдущий) и др. Иные правила могут использоваться лишь постольку, поскольку об этом условились стороны договора, содержащего спорную норму. Например, в ст. 103 Устава ООН недвусмысленно сказано, что «в том случае, когда обязательства Членов Организации по настоящему Уставу окажутся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по настоящему Уставу»[24]. Ещё более яркий пример — ст. 24 Пекинской конвенции о борьбе с незаконными актами в отношении международной гражданской авиации 2010 года, согласно которой в отношениях между государствами-участниками этой конвенции её положения имеют преимущественную силу перед более ранними документами по тому же вопросу (Монреальской конвенцией 1971 года и Протоколом к ней 1988 года)[25].

Норма права в теории юриспруденции традиционно рассматривается как единство трёх элементов: гипотезы (перечня условий, при наличии которых норма применяется), диспозиции (непосредственно правила поведения) и санкции (меры государственного принуждения, которые придётся испытать на себе нарушителю соответствующей нормы)[15]. Международно-правовые нормы, однако, вступают в некоторое противоречие с этой стандартной схемой.

В большинстве случаев источники международного права приводят в текстуальной форме только гипотезы и диспозиции норм[26][9]. Иногда гипотеза бывает неотделима от диспозиции, в других случаях она, наоборот, является общей для всего комплекса устанавливаемых договором норм и выносится в его начальные статьи. Порой элементы одной международно-правовой нормы и вовсе располагаются в нескольких обособленных юридических актах.

Что касается санкций, то они почти никогда не находят отражения в международных договорах и других нормоустановительных документах. Это не значит, что нормы международного права совершенно лишены санкций[8]. Скорее такое положение вещей показывает, что последние носят абсолютно неопределённый характер и существуют на уровне обычаев[9][27]. То есть заинтересованные субъекты международных отношений сами определяют условия ответственности друг перед другом для каждого конкретного правонарушения. Эти условия не являются для них заранее предустановленными, императивно заданными сверху, как это происходит в рамках любого внутригосударственного правопорядка, а становятся продуктом их согласованной воли.

Если для описания акта возникновения договорной нормы международного права теория согласования воль государств подходит наилучшим образом, то применительно к международным обычаям она не лишена внутренних противоречий. На сегодняшний день сложилось два подхода к их преодолению. Сторонники первого полагают, что согласование воль предшествует появлению обычая в той же мере, что и договора, поскольку устоявшаяся практика приобретает значение нормы международного права только после её молчаливого принятия большинством субъектов международной системы. Российские юристы-международники в большинстве своём стоят на этой позиции. Их западные коллеги чаще настаивают на том, что обычная международно-правовая норма формируется спонтанно, сама собой, и не зависит от согласия на это отдельных государств. Практическое следствие обеих теорий заключаются в ответе на вопрос, может ли вновь образованное государство отказаться от следования ранее сложившемуся международному обычаю (первая версия) или он распространяет на неё своё действие автоматически (вторая версия)[8][31][28].

Тем не менее, обе концепции разделяют формирование нормы обычного права на два этапа, что выводится из содержания п. 1 ст. 38 Статута Международного суда ООН, в котором международный обычай определяется как «доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы»[32][8][33]:

1. Вначале происходит накопление устойчивой и регулярно воспроизводимой практики межгосударственного общения, приводящей к возникновению международного обыкновения — неформального правила, лишённого качества юридичечской обязательности. На данном этапе воля государств и других субъектов международного права на создание новой нормы значения не имеет: определённая модель интеракций может сложиться совершенно стихийно и бесконтрольно. Главное, чтобы практика действительно была всеобщей и достаточно постоянной, то есть чтобы она руководила поведением большого числа государств в течение длительного периода времени.
2. После этого за практикой должно быть признано наличие юридической силы. О том, что такле признание произошло, свидетельствует появление opinio juris. Под ним понимаются различные фактические по своему характеру действия государств и его органов (должностных лиц), из которых явственно следует их намерение считать то или иное обычно применяющееся правило обязательным для себя. Здесь и проявляется волевой аспект международного правотворчества: по сути, в образе opinio juris выступает согласованное (обычай в признаваемом виде устраивает всех) и взаимообусловленное (как правило, государства готовы считать обычай обязательным только в ответ на подобные заявления других держав) волеизъявление множества государств, направленное на установление нормы международного права.