Катанов, Николай Фёдорович

Студент Восточного факультета Николай Катанов. Фотостудия Ю. Штейнберга, не позднее 1888 года

В Петербургском университете Катанов был 15 августа 1884 года зачислен на разряд арабско-персидско-турецко-татарской словесности. Он получал фундаментальное образование, включающее широкий спектр гуманитарных и специальных востоковедческих дисциплин. Освоив в гимназии французский и немецкий языки, Катанов изучал в университете арабский, персидский, османский, татарский, башкирский и казахский языки, а также чагатайский язык, историю и литературу тюркских народов, историю Востока, мусульманское право[21]. Кроме того, Катанов частным образом занимался фонетикой тюркских языков на дому у В. В. Радлова[22]. Радлов только незадолго до этого переехал в Петербург из Казани; в лице Катанова он нашёл весьма прилежного и внимательного ученика[19]. Студент Катанов был исключительно аккуратен и трудолюбив, по воспоминаниям известно, что он посещал и стенографировал все лекции без исключения[23]. У Радлова он усвоил сравнительно-исторический метод в изучении тюркских языков, который вызывал у него интерес ещё в гимназии.

Так же, как и в гимназии, Николая Фёдоровича преследовала в Петербурге бедность. Он сразу подал прошение на имя ректора о назначении казённой стипендии, которая и была ему назначена после долгого разбирательства в 1885 году. Однако её размер — 8 рублей в месяц — исключал возможность нормального существования, и Катанов вновь вернулся к репетиторству. По воспоминаниям В. А. Гордлевского, Катанов писал неграмотным женщинам поминания на церковной паперти за 2 копейки. Он ограничивал себя во всём, например, обедал только по воскресеньям. Полуголодное существование привело к туберкулёзу, однако благодаря экспедициям в Восточный Туркестан Катанов сумел от него излечиться[23].

5 декабря 1884 года Н. Ф. Катанов был избран членом-сотрудником Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. С 1885 года Катанов стал активно публиковаться на русском и немецком языках, тематика его работ включала исследования эпоса минусинских тюрок, сверку материалов словарей М. А. Кастрена и обзор чагатайской топографической номенклатуры. Он опубликовал также статью о русских заимствованиях в сагайском диалекте[24][25].

С 1886 года Катанов состоял в кружке Н. М. Ядринцева, познакомившись с ним в «Обществе содействия учащимся в Петербурге сибирякам». Собирались у Ядринцева по четвергам, Катанов тогда ещё более укрепился в интересе к языкам и этнографии коренных обитателей Сибири. Несколько статей Николая Фёдоровича увидели свет в газете Ядринцева «Восточное обозрение». Поскольку в кружке состояло несколько бывших политических ссыльных, его члены стали объектом разработки полицейских властей. В результате Катанов был вынужден дать расписку (датированную 21 августа 1887 года), что на время пребывания в университете обязуется не принадлежать ни к каким тайным обществам, а также не участвовать в денежных подписках и легальных общественных организациях без дозволения начальства[26]. По-видимому, это был единственный случай в жизни Катанова, когда им заинтересовались правоохранительные органы: всю жизнь он был подчёркнуто благонадёжен и совершенно аполитичен[27].

Участники экспедиции в Туркестан: стоят И. Ф. Толшин и В. Т. Васильев, сидят Н. Ф. Катанов и писарь А. П. Бехтерев. Урумчи, 1892 год

В 1888 году Николай Катанов окончил курс обучения, получив единственную оценку «хорошо» — по русской истории (остальные отметки были отличные). 30 мая Совет университета присудил ему степень кандидата словесности, одновременно было удовлетворено представление И. Н. Березина: Катанов становился профессорским стипендиатом Восточного факультета[28]. Ему была назначена стипендия в 600 рублей в год на двухлетний период[29].

Ещё в 1887 году В. В. Радлов представил в Русское географическое общество «Записку», в которой обосновывал необходимость этнографо-лингвистической экспедиции для изучения «остатков тюркских племён» Сибири и Восточного Туркестана. 11 декабря 1887 года её рассматривали на Отделении этнографии, тогда же Радлов предложил командировать Н. Катанова как «подготовленного и способного лица»[30]. Радлов ходатайствовал о выделении Катанову 1000 рублей, его прошение было поддержано деканом Восточного факультета — В. П. Васильевым. Императорским указом от 22 декабря 1888 года кандидат Н. Ф. Катанов был «командирован с учёной целью» в Сибирь и Китай. Ещё 8 декабря того же года Министерство внутренних дел выдало Катанову открытый лист, предписывающий подведомственным МВД лицам и учреждениям оказывать ему всемерную поддержку. При этом Николай Фёдорович официально числился сотрудником Петербургского университета[31].

Выехав из Петербурга в начале 1889 года, Катанов через Омск, Томск и Красноярск вернулся в родной Аскиз, где обустроил главную базу для своих полевых исследований. 7 марта 1889 года он отправился в Урянхайскую землю, как называл Туву. Тувинская поездка продолжалась 5½ месяцев — с 15 марта по 28 августа. Общая дистанция его экскурсий составила около 700 вёрст. В основном Н. Ф. Катанов жил на торговых факториях русских купцов, общаясь с тувинцами, которые были непосредственно связаны с русскими, всего он посетил 14 факторий. Здесь проявился талант Катанова-этнографа: чтобы не вызывать подозрений, он выдавал себя за переводчика с пограничной заставы или за писаря на купеческой службе, а со своими информаторами расплачивался нитками, кирпичным чаем, табаком, бумагой, карандашами и тому подобным мелочным товаром. В результате он собрал огромный полевой материал (1122 песни, 160 загадок, 15 сказок, 35 мифов), причём информаторы позволяли ему фиксировать их имена и возраст, чего не удавалось ни одному из прежних исследователей[32]. Вернувшись в Аскиз, Катанов до января 1890 года обрабатывал полевые материалы, результатом чего явились «Очерки Урянхайской земли» (опубликованные только в 2011 году) и огромная рукопись по грамматике тувинского языка, опубликованная в 1903 году. Из письма В. В. Радлову следует, что Катанов занимался кабинетной работой с 8 часов утра до 8 — 9 часов вечера[33]. Трудности, пережитые путешественником, были огромны, и Н. И. Веселовский писал:

Н. Ф. Катанов ведёт свое путешествие при таких скудных материальных средствах, при которых редко кто из учёных путешественников, вообще не избалованных в этом отношении, совершал поездки на отдалённый Восток. Тем более приходится ценить те интересные материалы, которыми в изобилии снабжает нас молодой путешественник…[25]

В феврале — марте 1890 года Катанов ездил в Канскую тайгу для исследования тофаларов, после чего начал подготовку к путешествию в Китай. Первая поездка в Синьцзян оказалась не слишком удачной: китайские власти в Урумчи не пропустили его далее, потребовав официальное разрешение на поездку из Пекина. Вернувшись на российскую границу — в Бахты, Катанов продолжил обработку полевых материалов и обратился в русские консульства Чугучака и Кульджи с просьбой о содействии в выправлении разрешения. Лето 1891 года он провёл в пограничном Чугучаке, где Николай Фёдорович преимущественно изучал фольклор киргизов и сартов[34]. Только в конце 1891 года он получил паспорт на русском, китайском и маньчжурском языках, позволяющий ездить по всей территории Китая. Добравшись через Урумчи до Хами, в марте 1892 года Катанов приступил к изучению малоизвестных тюркских диалектов. В апреле 1892 года он вернулся в Аскиз, проведя на китайской территории около 18 месяцев. Кроме того, в апреле — октябре он провёл ещё несколько экскурсий по территории Минусинского округа[35].

По мнению К. И. Султанбаевой, в опубликованных и неопубликованных материалах Катанова времени путешествия по Сибири и Туркестану, можно выделить следующие исследовательские направления:

1. Язык, его всевозможные проявления в речи носителей тюркских народностей;
2. Фольклор, его жанры: сказки, предания, легенды, басни, сказания, песни, загадки, поговорки, пословицы, народные приметы, высказывания;
3. Религия, философские взгляды тюркских племен; отношение к православию;
4. Материальная культура, быт, предметы хозяйствования; культовые предметы и вещи;
5. Социально-культурные, товарно-денежные отношения племён;
6. Социальная структура племён, управление, их родственные, родоплеменные отношения;
7. Элементы психологии народов, межличностные, межэтнические отношения[36].

Н. Ф. Катанов и А. И. Тихонова

14 октября 1892 года в Аскизе в Петропавловской церкви Н. Ф. Катанов обвенчался с приёмной дочерью своего дяди Ефима Семёновича — Александрой Ивановной Тихоновой. Она окончила Минусинскую гимназию, имела способности к музыке, играла на рояле. В дальнейшем она деятельно помогала мужу с переводами и выписками. Вместе они прожили 30 лет; у супругов была единственная дочь Анна (1901—1980), ставшая учительницей. Также Катанов воспитывал сына своей сестры Марии — Николая Гавриловича Тюнестеева — и дал ему свою фамилию. Николай Катанов был арестован и расстрелян в 1937 году[37].

Выполнив всю программу, предусмотренную Академией наук и Русским Географическим обществом, Н. Ф. Катанов с женой 22 декабря 1892 года вернулся в Петербург. Он привёз с собой несколько томов подготовленных для печати дневников, а также огромный массив данных, на которых в дальнейшем строил все свои научные работы. Многие материалы были впервые введены в научный оборот, в частности, составлены словари и грамматики тувинского и тофаларского языков. Катанов оказался пионером в изучении уйгурских диалектов Турфанского и Хамийского оазисов[38]. Однако и по состоянию на 2017 год основной массив его лингвистических и этнографических материалов остаётся неопубликованным.

Вернувшись в Петербург, Катанов рассчитывал занять место лектора татарского языка на Восточном факультете, но оказалось, что оно уже было отдано родственнику И. Н. Березина. Письма к В. В. Радлову полны жалоб на бытовую неустроенность и безденежье (пришлось продать дорожные шубы и золотую гимназическую медаль)[Комм 4]. По мнению П. О. Рыкина, у Катанова временно возникло отвращение к научно-преподавательской деятельности, чем объясняется его обращение в Министерство народного просвещения о зачислении его на должность инспектора училищ в Оренбургскую губернию, Сибирь или Туркестанский край. После года полной неопределённости 9 ноября 1893 года при содействии В. В. Радлова и В. Р. Розена Николай Фёдорович получил место преподавателя Казанского университета в звании экстраординарного профессора. Для того, чтобы занять эту должность, Катанов 10 и 21 декабря 1893 года выдержал экзамены на степень магистра турецко-татарской словесности и немедленно выехал в Казань[40].

Семья Катановых в 1904 году

12 января 1894 года Катановы приехали в Казань, в которой исследователю предстояло прожить 28 лет — вплоть до кончины. К тому времени преподавание восточных языков в университете пришло в окончательный упадок, и Николаю Фёдоровичу предстояло восстановить это направление учебно-научной деятельности. Однако Катанов как экстраординарный профессор читал только факультативные курсы. Впрочем, очень быстро его предметы стали пользоваться популярностью среди студентов. В 1894/1895 учебном году Н. Ф. Катанов читал следующие курсы на историко-филологическом факультете, демонстрирующие необычайную широту и разносторонность его интересов:

1. Язык казанских татар (грамматика и чтение);
2. Обозрение турецко-татарских племён (история древних и новых тюркских государств, быт племён, сообщения иностранцев о тюрках);
3. История турецко-татарской литературы (османская, чагатайская, общетюркская);
4. Сравнительная грамматика тюркских языков[41].

В следующем, 1895/1896 учебном году Н. Ф. Катанов дополнительно стал читать курсы арабского и персидского языков, а далее грамматику алтайских языков, грамматику казахского и киргизского языков и даже спецкурс «Надписи на монетах Золотой Орды и надгробных памятниках Казанского и Булгарского ханств»[42].

Менее чем через 2 месяца после прибытия в Казань Николай Фёдорович Катанов был избран секретарём Общества археологии, истории и этнографии — ОАИЭ — при университете (8 апреля 1894 года)[43]. И здесь Катанов активно занимался всем: привёл в порядок библиотеку Общества, стал редактировать его «Известия» и впервые стал публиковать там отчёты Общества и протоколы его заседаний. Из-за невозможности совмещения преподавания и занятий Обществом Катанов в 1897 году попросил освободить его от обязанностей секретаря, но уже в 1898 году был избран председателем ОАИЭ[44]. Отношения с коллегам по Обществу не всегда складывались легко, 19 марта 1900 года он не без раздражения писал В. В. Радлову:

Совет Общества археологии, истории и этнографии большинством голосов постановил — вперёд в «Известиях» никаких восточных текстов не печатать, ибо тексты бесполезны. <…> Далее, здешние учёные и quasi-учёные, по профессии историки, совсем не знают ислама и, копя деньги, не следят вовсе за иностранной литературою, а часто и за русскою. <…> Ввиду отказа Совета печатать восточные тексты я сложил с себя звание председателя и члена, но Общее собрание вновь пригласило меня и вчера вновь избрали председателем на 1900—1902 годы[45].

Обременённый массой забот в университете и ОАИЭ, Катанов брался за исполнение любой работы, лишь бы она входила в область его интересов. Он сразу включился в деятельность Переводческой комиссии при братстве св. Гурия по переводу Нового Завета на «языки сибирских инородцев». С 1907 года он стал председателем Переводческой комиссии Казанского учебного округа и членом Комитета по делам печати[46]. В этот период его несколько раз вызывали в Петербург на совещания по образованию инородцев, а с 1907 году в Оренбург на совещания учителей инородческих школ. Кроме того, с 1905 года Катанов был членом совета Казанского городского музея, до 1917 года возглавлял его историко-этнографический отдел и в 1906—1912 и 1914—1917 годах был председателем музейного совета. Иногда многочисленные обязанности сильно тяготили учёного, в одном из писем к А. Н. Самойловичу он жаловался:

Я состою постоянным экспертом по делам мусульманской печати при окружном суде, где не дают мне ни отдыху, ни сроку… и денег не платят. Учебное начальство совершенно бессильно — избавить меня от исполнения гражданских обязанностей[47].

Обложка журнала «Деятель» (№ 3 за март 1899 года) с фотопортретом Н. Ф. Катанова

Н. Ф. Катанов активно участвовал в трезвенническом движении, в разное время состоя членом-соревнователем (с 4 сентября 1896 года), действительным (с 14 июня 1897 года), почётным и пожизненным членом Казанского общества трезвости, а также членом его Комитета и секретарём. Кроме того, он являлся старостой храма во Имя Всемилостивого Спаса, действовавшего при Обществе. Он активно публиковал работы антиалкогольной и исторической направленности в журнале «Деятель», который, по сути дела, долгое время соредактировал, являясь «правой рукой» бессменного руководителя Общества трезвости А. Т. Соловьёва[48].

После создания на базе Казанского общества трезвости Казанского отдела «Русского Собрания» (КОРС) Н. Ф. Катанов также включился в деятельность этой правомонархической организации[49]. 4 (17) февраля 1909 года он был избран товарищем (заместителем) председателя Совета КОРС А. Т. Соловьёва, сменив на этом посту выдающегося русского почвоведа Р. В. Ризположенского[50][51].

Являясь противником социалистических теорий и «новых» религиозных доктрин, он неоднократно подвергал критике их пропагандистов и теоретиков, среди которых были, в частности, известный татарский поэт Габдулла Тукай (Абдулла Тукаев), симпатизировавший социалистам-революционерам[52][53], и Сардар Ваисов — основоположник «движения ваисовцев» (которое Н. Ф. Катанов классифицировал как «мусульманскую секту»)[54][55].

Весьма заметным являлся его вклад и в развитие православной миссии в Волжско-Камском крае. Н. Ф. Катанов являлся заведующим редакции «Инородческого Обозрения» (приложения к журналу «Православный Собеседник») — печатного органа миссионерского отделения Казанской духовной академии, выходившего с конца 1912 года и посвящённого описанию «современного быта» и религии инородцев Европейской и Азиатской России[56][57].

При всём колоссальном объёме учебной, организационной и общественной работы Николай Фёдорович находил время на собственно научные изыскания. За 1898—1908 годы он опубликовал 145 научных работ (без рецензий и аннотаций). В 1896 и 1899 годах он провёл экспедиции в Минусинский округ к бельтырам и сагайцам (где наблюдал шаманское камлание), в мае — августе 1897 года провёл полевые исследования в среде тептярей и кряшен, а в мае — августе 1898 года совершил поездку в Уфимскую губернию, для исследования башкир, мещеряков и вновь тептярей и кряшен. Подробные отчёты публиковались в «Известиях ОАИЭ». 22 февраля 1909 года учёный единогласно стал почётным членом Общества археологии, истории и этнографии[58]. В 1900 году учёный побывал в Бельгии и Франции. Летом 1909 года Катанов совершил последнюю поездку в родные места — в Аскиз[59].

К 1904 году благодаря публикациям на французском и немецком языках Н. Ф. Катанов состоял членом Societe des sciences et lettres в Лувене, Ungarische ethnographische Gesellschaft в Будапеште, и Финно-угорского общества в Гельсингфорсе[60].

Среди всех трудов Н. Ф. Катанова «Опыт исследования урянхайского языка с указанием главнейших родственных отношений его к другим языкам тюркского корня» выделяется объёмом (суммарно около 600 страниц). Биограф — С. Н. Иванов — оценивал труд как определяющий для деятельности Катанова как тюрколога[61]. Диссертация Катанова представляла собой первое подробное описание тувинского языка и публиковалась по частям в 1899—1903 годах в «Учёных записках Казанского университета». По структуре «Опыт» напоминал традиционные описательные грамматики XIX века, но выделяется включением хрестоматии и словаря. Грамматика тувинского языка показывает огромную эрудицию автора — для сопоставления «звуков и форм» использовались материалы 5 древних и 42 современных тюркских языков из картотеки Катанова[62]. Вместе с тем компаративное исследование служило Катанову для решения всего одной задачи — доказательства тюркского происхождения тувинского языка. В современной ему науке — даже у В. В. Радлова и Н. М. Ядринцева — господствовали представления о самодийском или енисейском происхождении тувинцев. При всей важности поднятых проблем труд подвергся жёсткой критике А. Н. Самойловича, который упрекал автора в слабой разработке задач тувинского синтаксиса в ущерб морфологии, а также слабом знакомстве с современной лингвистикой, в частности фонетикой. По мнению П. О. Рыкина, Катанова действительно мало интересовали теоретические вопросы, но, формулируя исследовательскую цель, он демонстрировал владение всей необходимой терминологией и способом изложения[63].

«Опыт исследования урянхайского языка» был представлен Катановым в качестве магистерской диссертации к публичной защите на факультете восточных языков Петербургского университета 7 декабря 1903 года. Официальными оппонентами выступили В. Д. Смирнов и П. М. Мелиоранский. По итогам защиты Николай Фёдорович удостоился степени магистра турецко-татарской словесности[64][65]. 26 ноября 1907 года Совет Казанского университета удовлетворил ходатайство историко-филологического факультета о присвоении Н. Ф. Катанову степени доктора сравнительного языкознания honoris causa. 15 декабря Николай Фёдорович был утверждён в докторском звании министром народного просвещения[65].

Переехав в Казань Н. Ф. Катанов сразу оказался причастен к делам музеев университета и города. В первую очередь, это был университетский Музей отечествоведения, в собрание которого учёный пожертвовал некоторые сибирские шаманские принадлежности; ныне они в Музее этнографии университета[66]. Далее он был привлечён ОАИЭ для описания коллекции русских медных монет, присланных чебоксарским и тетюшским исправниками[67]. В 1896 году Николай Фёдорович опубликовал по «определению» Общества отдельным изданием описание нумизматической коллекции И. А. Износкова[68]. Вскоре его привлёк казанский купец В. И. Заусайлов, в коллекции которого одних только предметов бронзового века Волжско-Камского региона к 1907 году насчитывалось столько же, сколько всех вместе взятых русских музеях. По оценке Катанова в коллекции было представлено 5282 предмета каменного века, 1292 — бронзового, 1417 — железного века, и 1639 единиц керамики и стекла[69]. В 1897 году Катанов возглавил музей ОАИЭ, застав его собрания в критическом состоянии: из-за отсутствия места, они были размещены в неприспособленном коридоре бывшего университетского общежития[70]. В 1906 году Н. Катанов активно участвовал в создании древлехранилища Церковного историко-археологического общества Казанской епархии[71].

26 сентября 1905 года Н. Ф. Катанов был избран в Совет городского музея на заседании Казанской городской думы. С января 1906 по конец 1917 года он возглавлял его историко-этнографический отдел и дважды (в 1906—1912 и 1914—1917 годах) возглавлял Совет музея, совмещая эту должность с казначейской. Не оставлял он и своих коллекционерских устремлений, начав целенаправленное собирание татарских шамаилей; многие предметы, приобретённые за собственный счёт, он безвозмездно передавал в фонд музея[72]. Опыт, полученный в университетских и Казанском городском музее, позволил Н. Ф. Катанову организовать в 1912 году историко-этнографический музей Казанской духовной академии. Многие предметы он приобретал за собственный счёт, а также стремился организовать чтение при музее лекций по истории и этнографии финно-угорских и тюркских народов. Из-за того, что фонды музея располагались в помещении библиотеки, наиболее ценные экспонаты Н. Катанов стремился передавать в Казанский городской музей[73]. В 1918 году профессор Катанов взялся заведовать университетским нумизматическим кабинетом и привёл в порядок коллекции, в том числе не открывавшиеся в течение десятилетий[70].

Н. Ф. Катанов в вицмундире профессора Казанского университета с наградами. Фото 1909 года

Практически все биографы Н. Ф. Катанова отмечали, что к концу первой декады XX века стал нарастать ощутимый спад в его научной деятельности. Непосредственной причиной этому были крайне неблагоприятные социально-психологические условия в Казанском университете и ОАИЭ. По воспоминаниям дочери учёного, А. Н. Катановой, ещё в 1894 году многие представители университетской профессуры были крайне недовольны появлением в их среде «инородца», встречались и ещё более крайние мнения: «к нам скоро будут присылать дикарей»[74]. Бывали и ещё более анекдотические истории, одна из которых приведена в воспоминаниях первого хакасского журналиста и общественного деятеля Ивана Барашкова-Эпчелея. Однажды Николай Фёдорович с семьёй собирался плыть пароходом до Астрахани, и в день отправления сошёл на берег, уже разместив в каюте жену и дочь. На пристани некий высокопоставленный чиновник канцелярии генерал-губернатора принял его за носильщика и распорядился отнести чемоданы, дав полтинник; учёный не стал возражать. Во время обеда Н. Ф. Катанов надел профессорский вицмундир со всеми наградами; чиновник, узнав его, поинтересовался его чином и званием, после чего Катанов перечислил длинный ряд своих регалий. Чиновник, после всяческих извинений, попросил вернуть ему полтинник. — «Что вы, Ваше превосходительство, зачем же. Ведь я его честным трудом заработал», — последовал ответ[75][74]. Сам Николай Фёдорович старался не обращать внимания на такие инциденты, но совершенно изолироваться от них не мог[76].

Положение Катанова в Казани характеризовалось его биографом С. Н. Ивановым так:

Единственный представитель востоковедения в Казанском университете, Катанов был лишён профессиональной научной сферы, его исследовательские интересы были чужды окружающим его на историко-филологическом факультете профессорам. Признанный учёный, Катанов вынужден был ограничиваться чтением необязательных курсов, а положение «преподавателя в звании экстраординарного профессора» не соответствовало его научному весу и авторитету[77].

В Казани Катанов оказался вынужденно, только потому, что ему не нашлось места в Петербургском университете, и обида на события 1893 года осталась у него на всю жизнь. Уже в 1904 году он откровенно писал Э. К. Пекарскому: «В Петербурге я не нашёл приюта благодаря старательным проискам некоторых ориенталистов»[77]. Отношения со столичными коллегами ухудшались, дойдя до того, что Н. Ф. Катанов дал клятву ничего не печатать в Петербурге и сдержал её[77]. В конце концов учёный оказался в изоляции от крупнейшего центра российского востоковедения, а к Западу был равнодушен. Тем не менее, в 1907 году В. В. Радлов издал в Петербурге два тома катановских материалов в 9-м выпуске «Образцов народной литературы тюркских племён» на языке оригинала и в переводе Николая Фёдоровича. В «Образцах» увидели свет разнообразные образцы фольклора тувинцев — 1410 названий, хакасов — 1159 названий — и карагасов — 203 названия.

Здание Духовной Академии на Арском поле. Фото 1900-х годов

После 1908 года Катанов постепенно стал терять интерес к научным изысканиям, полагая их бесполезными и ненужными. Попытки утвердиться в университете закончились в 1913 году отказом Совета университета учредить постоянные ординатуры при кафедрах турецко-татарского и финно-угорского языкознания, что позволило бы Катанову иметь постоянный состав студентов[78]. Будучи человеком глубоко религиозным, Николай Фёдорович попытался разрешить свой кризис в церкви. Ещё в 1906 году он вступил в церковное историко-археологическое общество Казанской епархии[79]. В 1909 году становится действительным членом Таврической учёной архивной комиссии[80]. В мае 1911 года он принял решение участвовать в конкурсе Казанской духовной академии на замещение вакантной кафедры этнографии и истории, специально предназначенной для изучения тюркских языков и миссионерской деятельности в среде татар, чувашей, марийцев, казахов, и других народов[81]. Получив большинство голосов на выборах, Николай Фёдорович столкнулся с оппозицией бывшего заведующего — Е. Малова, который обвинил учёного в «объективном и безучастном» отношении к православию. Святейший Синод 7 октября 1911 года аннулировал результаты конкурса и утвердил заведующим протеже Малова — А. Михайлова. Однако после его отказа «по семейным обстоятельствам» синодальным указом от 30 ноября Катанов всё-таки был поставлен заведующим кафедрой, но в звании доцента, а не профессора[82].

В Духовной академии Н. Ф. Катанов читал курсы по истории христианства в Поволжье в золотоордынский период и «Историю несторианства в Средней Азии и Монголии в V—XI веках», а также преподавал татарский язык. Для нужд студентов Катанов издал «Краткий татарско-русский словарь» и татарскую хрестоматию. Он также возглавил музей академии и редактировал «Инородческое обозрение»[83]. О деятельности Катанова в академии имеется следующее свидетельство:

Преподавание велось в форме живой устной беседы, иллюстрированной фактами и справками из личных наблюдений за инородцами и их языком — живым и мёртвым, новым и старым, народным и книжным[84].

Несмотря на все заслуги Катанова, в 1913 году ему отказали в присуждении звания ординарного профессора Академии, он его получил только в 1915 году[85].

В период 1909—1916 годов резко снизилась продуктивность Н. Ф. Катанова — он опубликовал за всё это время лишь 11 работ, в основном — заметок по татарскому языку. Он стал неаккуратно относиться к своим обязанностям в ОАИЭ: пропускал заседания, задерживал публикацию «Известий», вышел из состава ряда комиссий[86]. Выборы 19 марта 1914 года закончились скандалом: Николай Фёдорович был обвинён в растрате финансовых средств Общества и забаллотирован. Надуманность обвинений вскоре открылась, но Катанов был настолько оскорблён, что порвал всякие связи с Обществом. Вскоре он демонстративно продал свою огромную библиотеку турецкому премьер-министру Хильми-паше[87]. Библиотека включала 7325 томов на 22 языках, стоимость сделки составила 3000 золотых лир[88][Комм 5].

Продажа библиотеки сильно повлияла на душевное состояние Николая Фёдоровича. После начала мировой войны только преподавание в академии и (в меньшей степени) в университете сохраняло для него какое-то значение. Для студентов третьего курса духовной академии он готовил хрестоматию евангельских текстов «на разных инородческих языках»[90]. Эта работа была прервана революционными событиями 1917 года.

По воспоминаниям современников и близких людей, Н. Ф. Катанов был предельно далёк от политики и воздерживался даже от публичного объявления своих взглядов. Бурные события 1917 года практически миновали Катанова, но повлекли за собой расширение его профессиональных обязанностей[91]. В октябре 1917 года в Казани открылся Северо-восточный археологический и этнографический институт, построенный на демократических началах с выборным ректором и участием студентов в руководстве. Преподаватели были из университета, занятия проходили в вечернее время[92]. Николай Фёдорович был избран деканом археологического отделения, читал там лекции по истории Золотой Орды, источниковедению Поволжья, восточной нумизматике и восточной хронологии. В мае 1919 года в институте было создано Восточное отделение, которое вновь возглавил Катанов, после преобразования института в Восточную академию в 1921 году Катанов остался в его штате. По сути, только после провозглашения советской власти Н. Ф. Катанов мог в полной мере реализовать свои умения и таланты, не подвергаясь при этом атакам националистов и недоброжелателей[93]. Кроме Археологического института, он преподавал в Высшем институте народного образования, чувашских педкурсах и даже в Высшей восточной музыкальной школе, в которой читал «песнетворчество турецко-татарских народов». 15 февраля 1919 года Н. Ф. Катанов по всероссийскому конкурсу был избран профессором Казанского университета, 1 августа 1921 года был официально утверждён в этом звании Наркомпросом[94]. 17 января 1919 года на первом заседании обновлённого Общества археологии, истории и этнографии Катанов был вновь избран его председателем и одновременно членом Совета[95]. 31 января 1919 года в университете Николай Фёдорович возглавил комиссию по организации при историко-филологическом факультете восточного отделения. Кроме того, с 1918 года он возглавлял нумизматический кабинет и добился возвращения из ЧК конфискованных золотых и серебряных монет. Преподавательская нагрузка его составляла до 47 часов в неделю, что определялось и необходимостью обеспечения семьи в голодные годы гражданской войны[93].

Надгробие Н. Ф. Катанова на Арском кладбище. Позади — вход в церковь Ярославских чудотворцев. 15 ноября 2014 года

По словам С. Н. Иванова, после 1918 года «Катанов вновь обретает вкус к научным исследованиям»[96]. Многочисленные предложения о преподавательской, организаторской и научно-исследовательской работе вывели его из состояния депрессии. За три года (1918—1921) — в условиях разрухи и гражданской войны — Николай Фёдорович опубликовал столько же материалов, сколько за 8 предыдущих лет. Среди них выделялась «Восточная хронология» (в 240 страниц) по материалам лекционного курса в Археологическом институте. В 1920—1921 года в Казани была устроена «Выставка культуры народов Востока», в комиссию по организации которой вошёл и Катанов, составивший краткое описание восточных монет. На историко-филологическом факультете его ученицей какое-то время была М. В. Нечкина, оставившая некоторые свидетельства в дневнике и переписке[97].

Катанову не удалось избежать и тягот советского быта — колки дров и многочасовых стояний в очередях; кроме того, почти все сотрудники казанских учреждений обзавелись подсобным хозяйством, работал на своём огородике и Николай Фёдорович. Хотя он сохранял внешний оптимизм, но к 1921 году стал задумываться о переезде в более благополучное место: ему поступали предложения от университетов Баку, Ташкента, Владивостока и Красноярска. Осенью организм учёного не вынес лишений и непосильной работы (в том числе на земле), и Катанова разбил паралич. К новому, 1922 году он стал постепенно оправляться, однако заболел гнойным плевритом. Даже находясь в тяжелейшем положении, прикованный к постели, Катанов 11 февраля 1922 года писал Совету Саранского краеведческого общества, изложив целую программу исследований[98]. В начале марта последовало резкое ухудшение (открылся скоротечный туберкулёз), его перевезли в Шамовскую больницу и срочно сделали операцию, но было уже поздно.

В ночь на 10 марта 1922 года Н. Ф. Катанов скончался в возрасте 59 лет[99]. Похоронили учёного в ограде Спасо-Преображенского монастыря на территории Казанского Кремля. Во время разрушения монастыря в 1928 году горисполком позволил перенести останки на Арское кладбище, где они были захоронены неподалёку от могилы Н. И. Ильминского — одного из первых учителей Н. Ф. Катанова[99]. Существует, однако, версия, что на Арском кладбище находится лишь кенотаф, сооружённый к 110-летию учёного (в 1972 году), а подлинное место его погребения давно утеряно[50][100].

Особенности характера и стиля поведения Н. Ф. Катанова закладывались ещё в гимназической юности, испытания того времени наложили отпечаток на всю последующую его жизнь. Судя по воспоминаниям современников, Николай Фёдорович был всегда спокойным, уравновешенным и терпеливым. Как учёному и преподавателю, ему были свойственны педантизм и строгость, переходящая в суровость. При всей внешней замкнутости Катанов, судя по воспоминаниям А. А. Ярилова, был «скрыто добрым внутри, искавшим тёплого к себе отношения». Привычка к бережливости выражалась в том, что он неукоснительно отмечал в записных книжках и дневниках мельчайшие расходы, даже в 1—3 копейки, однако он бескорыстно помогал всем коллегам, кто только его об этом просил[101]. Современники отмечали также лёгкость его характера в повседневном общении и даже наличие мягкого юмора[102].

О трудолюбии и способностях Н. Ф. Катанова свидетельствуют данные, приводимые М. Пинегиным, относящиеся к периоду его работы во Временном комитете по делам печати (цензуре). Став цензором в 1906 году по рекомендации Пинегина, Катанов ежегодно просматривал не менее 500 рукописей, представляемых на согласование татарскими издателями, не считая документов, ежедневно поступающих из канцелярии губернатора, жандармского управления, судебных присутствий и др. (не менее 60 страниц текстов на арабском, персидском, чагатайском, сартском и других восточных языках). По уверениям М. Пинегина, Катанов был способен работать с 50-ю западными и восточными языками[103]. (В некоторых мемуарах и основанных на них публикациях число языков, с которыми был знаком Н. Ф. Катанов, доходило до 114[74][104].) От обязанностей цензора он освободился только в 1916 году.

Николай Фёдорович не проявлял практически никакого интереса к литературе и искусству. В его личной библиотеке не было художественной литературы, он никогда не посещал театра и концертов; читал он практически только специальную литературу и исторические источники на доступных ему языках[105]. С 1888 года он занимался коллекционированием, в Казани был завсегдатаем антикваров и старьёвщиков. Предметом собирания были разнообразные вещи, имеющие отношение к истории, этнографии и археологии тюркских народов, но при этом практически всё накопленное Н. Катанов безвозмездно передавал в музеи. Так, в музее Казанского университета оказалось собрание ритуальных принадлежностей сибирского шаманского культа, включая ножи и бубны[106]. Он был отличным знатоком восточной нумизматики, и современники полагали, что многие коллекции казанских музеев могли быть атрибутированы только Николаем Фёдоровичем[107]. В фондах современного Национального музея РТ, по подсчётам И. Р. Газизуллина, находится 1790 предметов, переданных Н. Ф. Катановым[108].

Примечательным в данной связи является, в частности, участие Н. Ф. Катанова в изучении «историко-археологического музея» известного казанского коллекционера, профессора Н. Ф. Высоцкого. «Считаю приятным для себя долгом, — отмечал Н. Ф. Высоцкий в 1908 году, — выразить здесь мою душевную признательность профессору Н. Ф. Катанову за просвещённое содействие при разборе и описании моей коллекции»[109].

Для Катанова было характерно также нежелание участвовать в любого рода дискуссиях, как политических, так и чисто научных. По воспоминаниям К. В. Харламповича:

В полемику он никогда не вступал ни в литературную, ни в устную. В случае нападок на него он или отмалчивался, или уступал, готовый отказаться от той должности, где произошла неприятность[87].

Педагогические взгляды Н. Ф. Катанова были специально рассмотрены в ряде публикаций К. И. Султанбаевой. Согласно мнению исследовательницы, педагогические взгляды Катанова неотделимы от его личного опыта и взглядов на просвещение «инородцев». Собственно, его взгляды на «инородческий» вопрос были обусловлены не только его происхождением, но и всей социокультурной средой, где он вырос и сформировался. Являясь сторонником русификации и считая её благом для тюркских народов, делом своей жизни он считал оказание всяческого содействия инородцам в их приобщении к европейской культуре и цивилизации. В просветительской деятельности он последовательно придерживался идей миссионерской педагогики, согласно которым сначала следовало изучить особенности языков, этнографии, истории и психологии этих народов. В исследовании разных народов требуются комплексный подход, учёт их историко-культурных взаимоотношений и взаимовлияний. Центральную роль в инородческом просвещении Катанов отдавал личности учителя. По его представлениям, учитель должен быть, прежде всего, из народной среды, научно подготовленным, в отличие от миссионеров, порою имевших начальное церковно-приходское училище за плечами. Такой учитель должен был в совершенстве владеть языком, уметь устно и письменно излагать содержание школьного материала на научной основе взамен учителей, прошедших курсовую подготовку и произвольно трактовавших учебный материал[110].

С самого начала собственной педагогической деятельности Н. Ф. Катанов ставил двуединую задачу: научности в тюркологических исследования и специальной подготовки российских тюркологов. Особенностью педагогической деятельности начинающего преподавателя (у Катанова имелся лишь гимназический опыт репетирования однокашников, тем же он занимался и в университете) являлось привлечение и применение комплекса археологических, исторических, этнографических и фольклорных сведений, добытых не только из литературных источников, но и во время своих путешествий «из первых рук». До 1915 года Н. Ф. Катанов был экстраординарным профессором, то есть посещение его курсов было необязательным, что накладывало на него дополнительную обязанность заинтересовать слушателей с различным уровнем мотивации и подготовленности[111]. В воспоминаниях современников сохранилось несколько свидетельств о методике преподавания Н. Ф. Катанова. Например, Н. А. Васильев свидетельствовал:

Лекции Н. Ф. Катанова посещались незначительным количеством востоковедов-тюркологов. На первом курсе я услышал от товарищей-юристов Кожевникова и Ивановского о том, что они решили бывать на лекциях Н. Ф. Катанова; они признались, что, случайно попав на его часы, они просидели в его малолюдной аудитории с живейшим интересом. Их поразила простота, глубина изложения и ясность мысли по каждой теме, в передаче Николая Фёдоровича. Он не смущался и вопросами слушателей. Легко пользуясь лексическим материалом из обыденной жизни, он приводил примеры словарных параллелей, и действительно выяснялась культура слова, величайшего фактора человеческой жизни от санскритских корней до народных речений Подмосковья[112].

Лекции читались в небольшой аудитории, где стояли собранные учёным глыбы камней с арабскими письменами. Н. Ф. Катанов не любил языковой вычурности, свойственной ведущим преподавателям того времени, но по воспоминанию студентов: «…речь его лилась свободно, красиво, такой широкой и захватывающей волной, как шелковистый ковыль в степях, где прошло его детство»[113]. По свидетельству Н. В. Чехова (со ссылкой на самого Катанова), Николай Федорович «обращался к студентам и спрашивал: „Вы русские?“. Получив утвердительный ответ, говорил: „Значит, вы уже знаете 25 татарских слов“. Для примера беру какое-нибудь татарское слово, вошедшее в русский язык, например — „башлык“, и начинаю его анализировать, говоря „баш“ — голова, а суффикс „лык“ обозначает предмет, в который что-нибудь вкладывается»[111]. По К. И. Султанбаевой, важнейшими дидактическими принципами его преподавательской деятельности являлись:

1. принцип синтеза и анализа лингвистической единицы для доступности понимания и усвоения;
2. принцип опоры на родной язык слушателя;
3. принцип развития языкового чутья обучаемого;
4. принцип обучения на доступных, живых примерах из жизни;
5. принцип уважения к носителям языка и веры в положительный результат;
6. принцип интеграции материала из родственных областей знания[111].