Жизнь и судьба

Действие романа охватывает период Сталинградской битвы, с сентября 1942 по февраль 1943 года. Сталинградская битва находится в центре сюжета романа, в котором множество героев, чьи судьбы лишь частично связаны между собой. Связующим стержнем романа является семья Шапошниковых, судьбы их родственников и знакомых.

Александра Владимировна Шапошникова до революции окончила по естественному отделению Высшие женские курсы. После смерти мужа она одно время была учительницей, затем работала химиком в бактериологическом институте, а затем заведовала лабораторией по охране труда.
У Александры Владимировны три дочери (Людмила, Маруся и Женя) и сын Дмитрий (Митя).

Сын Людмилы от первого мужа — Толя — погиб на фронте в 1942 году. Первый муж бросил её с грудным ребёнком, запретив дать Толе фамилию Абарчук. Сам Абарчук был арестован во время террора 1937—1938 годов и позже убит в лагере одним из уголовников. Второй муж Людмилы — Виктор Штрум (прототип — Лев Штрум)[1], еврей — физик-теоретик, доктор наук и член-корреспондент АН СССР, совершил крупное открытие, но подвергается в институте антисемитским гонениям. Дочь Людмилы и Виктора — Надя — живёт с родителями. Мать Виктора погибает в Бердичеве при массовом расстреле евреев (так же, как погибла мать самого Василия Гроссмана в его родном Бердичеве[2]).

Маруся погибает во время боев за Сталинград и там остаются её муж и дочь Вера. Вера работает в госпитале, знакомится с раненым лётчиком Викторовым. После выписки Викторова отправляют на фронт, молодые люди даже не успевают попрощаться. Вскоре Викторов героически погибает в воздушном бою.

Женя уходит от своего первого мужа Николая Крымова из-за его непробиваемой партийности в период раскулачивания. Женя влюбляется в офицера-танкиста Новикова. Впоследствии, когда Крымова арестовывают, она носит ему передачи на Лубянку.

Дмитрий Шапошников и его жена Ида арестованы во время террора 1937—1938 годов. Их сын Серёжа почти всю свою жизнь живёт с бабушкой, потом воюет в Сталинграде.

Другой связующей сюжетной линией романа являются судьбы старого большевика Мостовского, военного врача Левинтон и водителя Семёнова, которые вместе попали в немецкий плен в начале Сталинградской битвы.

Семёнова отправляют в сборный лагерь военнопленных, а затем, умирающего от голода, везут в эшелоне на запад, но на одной из станций на Украине его пожалел и освободил немецкий комендант. Семёнов с трудом добрался до ближайшей деревни, где его спасла украинская крестьянка.

Мостовского отправляют в концентрационный лагерь, где высокопоставленный чин РСХА Лисс заводит с ним разговор о том, что у Мостовского нет оснований ненавидеть нацизм, поскольку Гитлер лишь учился у Сталина и «кто на нас смотрит с ужасом, тот и на вас смотрит с ужасом». Мостовской не может это принять, его страшат такие мысли, но он так же, как Крымов, не может не думать о том, насколько реальность сталинского государства, становящегося все более и более националистическим, отличается от революционных идеалов, которым Мостовской и Крымов были верны с молодости. В конце романа Крымов, находящийся под следствием по доносу о знакомстве с Троцким, прекращает попытки примириться с перерождением советской системы и открыто обвиняет посадивших его в предательстве идей большевизма.

Левинтон как еврейку отправляют вместе с другими евреями в лагерь смерти, где она погибает в газовой камере.

Методично и безжалостно осуществляемый нацистами и их пособниками геноцид евреев, холокост, является одной из главных тем романа. В романе также неоднократно упоминаются сталинский террор 1937—1938 годов, раскулачивание, массовый голод на Украине в 1933 году. Гроссман сопоставляет эти события и рассуждает об ответственности простого человека, вовлечённого тоталитарным государством в такие кампании. Гроссман утверждает, что у человека всегда есть выбор, даже если это выбор между соучастием в уничтожении других людей и собственной смертью. Именно такой выбор делает заключённый в концлагерь толстовец Иконников, отказавшийся работать на постройке газовой камеры.

Другой основной темой романа является противостояние природной доброты человека и внушаемой ему государством ненависти к врагам. Гроссман описывает, как советский разведчик Климов и немецкий солдат, обнаружив, что они укрылись от артобстрела в одной снарядной воронке, не стали убивать друг друга, как немецкий комендант, пожалев, освободил Семёнова, как немцы, которые во время своего победного наступления относились к русским как к «унтерменшам», попав в окружение в развалинах разрушенного ими Сталинграда, голодая и замерзая, начинают видеть в таких же голодающих и замерзающих жителях города людей, подобных себе, как жительница освобождённого Сталинграда, наблюдающая за тем, как немецкие пленные достают тела из подвала бывшего здания гестапо и готовая растерзать пленных, неожиданно для себя самой суёт немецкому офицеру кусок хлеба.

Самиздатовская копия произведений Гроссмана, изданная в обход официальной цензуры

Обсуждение романа на редколлегии журнала «Новый мир»^{[уточнить]} состоялось 19 декабря 1960 года. Его признали «антисоветским»[3][4]. Рукопись и машинописные экземпляры были изъяты у писателя 14 февраля следующего года.

В начале 1961 года все экземпляры рукописи были конфискованы Комитетом государственной безопасности в результате обыска, произведённого у писателя. Согласно ряду источников, произошло это после того, как главный редактор журнала «Знамя» Вадим Кожевников, которому Гроссман принёс для ознакомления рукопись романа, передал её в ЦК КПСС (по другим данным — в КГБ)[5][6][7][8][9][3][10][11].Широко бытующая версия о том, что Вадим Кожевников передал свой экземпляр в КГБ, не имеет никаких документальных и свидетельских доказательств. При этом дочь Вадима Кожевникова, Надежда Кожевникова, отрицает передачу её отцом информации о романе в «карательные органы» и считает, что «…рукопись такого объёма, да ещё со столь опасными прозрениями, параллелями Гитлер-Сталин, фашизм-коммунизм — должна была быть направлена в ЦК, в идеологический сектор» в любом случае[12]. А. И. Солженицын, знавший историю журнала «Новый мир» из первых рук, писал в книге «Бодался телёнок с дубом», — «Я помню, как роман Гроссмана забрали именно из новомировского сейфа».

Через 9 дней Гроссман обратился с письмом к Н. С. Хрущёву, в котором просил разъяснить судьбу книги. В ответ Михаил Суслов пригласил автора на беседу в ЦК. Гроссману было заявлено, что книга печататься не будет[3][4].

Сохранившаяся у поэта Семёна Липкина копия романа в середине 1970-х годов, уже после смерти писателя, с помощью А. Д. Сахарова, Б. Окуджавы и В. Н. Войновича была вывезена на Запад и впервые опубликована в Швейцарии в 1980 году[13].

В СССР роман был опубликован только во времена горбачевской Перестройки.

Ещё одна рукопись хранилась у друга Гроссмана — Вячеслава Ивановича Лободы, а позже у его вдовы Веры Ивановны Лободы вплоть до октября 1988 года[14]. В последующих публикациях пробелы из рукописи Липкина были заполнены из вновь обнаруженной рукописи. В этой же рукописи обнаружилось посвящение «Моей матери Екатерине Савельевне Гроссман».

Друг Гроссмана Семён Липкин так описал свои впечатления от прочтения рукописи романа[15]:

Не сразу понял я, читая книгу, что иной связью, куда более сложной, чем я думал раньше, связаны жизнь и судьба. Эта связь непостижна нашему разуму. Судьбу не изменишь, её рождает жизнь, а жизнь есть Бог. И напрасно писатели, философы, политики гадают, что было бы с Россией, если бы умнее был царь Николай, серьёзней и деятельней Керенский. Всё это пустые разговоры. Путём, ей определённым, пошла Россия, и на этом пути, как светильники надежды, светятся Берёзкин, Греков, Штрум, Ершов, Левинтон, Иконников. Я не знаю, возможно ли Царство Божие на земле, но твёрдо знаю, что Царство Божие есть в нас. Поэтому мы сильнее зла, Россия сильнее зла.

Александр Солженицын в статье «Приёмы эпопей» положительно отозвался дилогии как о художественном произведении, особенно о «Жизни и судьбе»: «Кончая дилогию: при всей разносоставности, разномысленности, разнотонности двух томов — нельзя отказать в большом уважении к размерам замысла, к терпеливой, настойчивой, многообъёмной работе автора и нередким вспышкам яркой художественности в разных местах её небосклона. Дилогия эта — конечно вклад в русскую литературу, и притом — на коренном пути её традиции». Недостатками дилогии Солженицын назвал несостоятельное изображение Германии, композицию, построенная на ветвях одной семьи, неудачное изображение некоторых персонажей и бледность языка и отсутствие «живого и народного диалога»[16]. Позже он опубликовал статью «Дилогия Василия Гроссмана», в которой больше внимания уделял политической стороне дилогии: «На примере Василия Гроссмана выпукло изобразился тот путь, который столь многие из нас одолевали мучительным ползком в советское время. Путь не только через цепкие тернии внешней цензуры, но и сквозь собственную советскую замутнённость». В новой статье Солженицын оценивает «За правое дело» как устаревший соцреалистический роман со «значительными достоинствами», а «Жизнь и судьбу» критикует за неправдоподобные эпизоды и рассуждения, которые, как он считает, вставлены из-за надежды автора напечатать произведение в СССР. Вторую часть дилогии он критикует за противоречия с первой, однако оценивает правдивое изображение советской жизни и смелость поднятых тем, а также за основную политическую идею романа — «моральную тождественность немецкого национал-социализма и советского коммунизма»[17].

Иначе отозвался близкий к Солженицыну Игорь Шафаревич:

Дмитрий Быков (считающий дилогию неделимой) отрицательно отзывался о романе, хотя и не отрицал его значительности: «Прав Лев Аннинский, сравнивший «Жизнь и судьбу» с «Войной и миром» — и проницательно заметивший главное несходство: где у Толстого поток, у Гроссмана сухое, зыбучее осыпание, где у Толстого живая влага — у Гроссмана песок... Гроссмана не жаль, даже если знаешь его биографию, — он не предполагает жалости. Не в материале дело, а в стиле, в той почти библейской простоте, к которой автор (несколько нарочито, пожалуй) стремится. И в той высоте взгляда, которая почему-то в случае Толстого естественна, а в случае Гроссмана раздражает... Толстой полемичен, запальчив, подставляется, — а Гроссман вещает. И это вещание раздражает еще и потому, что говорит он — с толстовским пафосом, с огромным замахом — чаще всего вещи довольно очевидные: о необходимости свободы, о природе фашизма, о том, что отличает живого от мертвого. Гроссман серьезен, трагичен, чист, как Лидия Чуковская, которую подруги называли Немезидой. И от этого, даже когда он абсолютно прав или вполне оригинален, прислушиваться к нему не хочется... Еще одна проблема гроссмановской книги — ...ни одной — ни одной! — шутки, ни даже комического эпизода... главная причина, по которой читатель Гроссмана так пришиблен этой книгой — ...отсутствие того главного, что так утешает у Толстого: уклада»[18].

Валерий Шубинский: «Но что же вдруг резко отвращает в благородной по духу и мастерской по исполнению «Жизни и судьбе» Гроссмана? Есть в этом романе сцена, где с толстовской обстоятельностью описываются тончайшие оттенки чувств героини… которую ведут в газовую камеру. Но толстовского героя не могут вести в газовую камеру, не могут стереть в лагерную пыль. Его выбор — действительно личный выбор. Логичность его (и авторского) мышления предусматривает осмысленность мира. Сложность и разветвленность человеческого «я» — его защищенность. Все это относится, разумеется, только к героям «из общества». Но ведь никто из русских классиков, кажется, и не описал «изнутри» крепостного крестьянина, которого продают, или николаевского солдата, которого проводят сквозь строй. Им сочувствовали, за них клали жизнь… Однако описывать их не умели»[19].

В 2007 году американская деловая газета Wall Street Journal назвала роман «Жизнь и судьба» одной из величайших книг двадцатого столетия, а автора — «наследником Толстого»[20]. Редакцией сайта «Полка» роман включён в список главных произведений русской литературы

• В 2007 году Лев Додин в Малом драматическим театре поставил спектакль по собственной пьесе, основанной на сюжете романа[22]. Додин поставил в центр событий фигуру рефлексирующего учёного Штрума, который, во многом, уподоблен самому автору.
• Осенью 2011 года театральный департамент Би-би-си создал для британского «Радио 4» 13-серийный радиоспектакль. После этого 900-страничный роман возглавил список бестселлеров Великобритании[6][23].
• Экранизация: в 2011—2012 Сергей Урсуляк снял телесериал «Жизнь и судьба» по сценарию Эдуарда Володарского (его последняя работа).
• В титрах фильма «Сталинград» (2013) указано — «А также сценарий фильма создан по мотивам глав романа Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“».

• Солженицын А. И. Дилогия Василия Гроссмана.
• Быков Д. Л. Василий Гроссман // Дилетант. — 2012. — № 11.
• Кан, Александр. Роман Гроссмана возглавил список бестселлеров в Британии (рус.). Русская служба Би-би-си (22 сентября 2011). Дата обращения: 9 октября 2011. Архивировано 5 февраля 2012 года.
• Обсуждение романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» литературными критиками // Телепередача «Игра в бисер» на телеканале «Культура» (9 октября 2012)
• Постановление Президиума Правления Союза советских писателей СССР «О романе В. Гроссмана „За правое дело“ и о работе редакции журнала „Новый мир“»