Белые ночи (повесть)

Повесть была написана Достоевским в сентябре-ноябре 1848 года. В это время Достоевский тесно сдружился с поэтом и писателем Алексеем Плещеевым, вместе с которым они состояли сначала в литературно-философском кружке Николая и Андрея Бекетовых, а позже и в кружке Михаила Петрашевского[1].

31 октября 1848 года было получено разрешение Петербургского цензурного комитета на публикацию повести. Впервые была напечатана в двенадцатом номере журнала «Отечественные записки» с посвящением Плещееву[2].

В дальнейшем повесть подверглась значительной переработке. В 1860 году при подготовке своего собрания сочинений Достоевский придал романтическим мотивам главного героя большую определённость путём переработки его монолога и включения в него пушкинских образов. Исследователи обращают внимание также на исключение вернувшимся с каторги писателем фразы: «Говорят, что близость наказания производит в преступнике настоящее раскаяние и зарождает иногда в самом зачерствелом сердце угрызения совести. Говорят, что это действие страха». Предполагается, что за годы каторги Достоевский перестал верить в данное утверждение. Были убраны и некоторые сентиментально-романтические фразы, такие как: «и залилась слезами», «подавляя слезы, которые готовы были хлынуть из глаз моих». В издании 1860 года посвящение Плещееву ещё сохранилось, в издании 1865 года оно уже было снято[2].

Главный герой повести — мечтатель, одинокий и робкий человек. Белой ночью мечтатель случайно знакомится с девушкой Настенькой и влюбляется в неё, а она видит в нём родную душу, брата. Настенька рассказывает ему свою историю. Все свои ранние годы она прожила вместе со своей слепой бабушкой, попав к ней после смерти родителей. Бабушка не отпускала надолго от себя Настёну и пришпиливала её за платье булавкой к своему платью. Жизнь Насти была однообразной и невесёлой. Но всё изменилось, когда к ним приехал постоялец, который пожалел девушку. Настя влюбилась и собиралась уехать вместе с ним, однако мужчина был очень беден и пообещал вернуться через год. Истёк срок, и он в городе, она знает об этом, она ждёт, а он всё не является к ней и не отвечает на её письмо. Решив, что возлюбленный её бросил, Настенька решает ответить чувствам мечтателя. Однако внезапно встретив возлюбленного, Настя убегает от мечтателя и извиняется за предательство в письме. Главный герой прощает её и всё равно продолжает любить. Настенька — самое яркое событие в его жизни! А он — всего лишь опора в трудные минуты. Его счастье не состоялось, он вновь одинок.

Главный герой повести — мечтатель. Тема мечтателя уже появлялась в творчестве Достоевского в его повестях «Хозяйка» и «Слабое сердце», а также в цикле фельетонов «Петербургская летопись», где газетная хроника «перерождалась в литературный жанр с характером исповеди»[3]. Достоевский считал появившийся тип мечтателя знамением его времени: «в характерах, жадных деятельности, жадных непосредственной жизни, жадных действительности, но слабых, женственных, нежных, мало-помалу зарождается то, что называют мечтательностию, и человек делается наконец не человеком, а каким-то странным существом среднего рода — мечтателем». Причиной появления подобного типа писатель считал отсутствие в России объединяющих общественных интересов и невозможность удовлетворить «жажду деятельности»[1].

Исследователи творчества Достоевского отмечали, что четвёртый фельетон «Петербургской летописи» стал черновой версией «Белых ночей». Уже в этом произведении, за полтора года до создания «Белых ночей», вырисовывается психологический портрет мечтателя. Там же писатель приводит схожее описание петербургской летней природы, впервые появившееся ранее в третьем фельетоне[1]. В дальнейшем мечтатель в творчестве Достоевского предстаёт результатом «разрыва с народом огромного большинства образованного нашего сословия». В героях его произведений 1860—1870-х годов можно разглядеть черты мечтателя, стремящегося найти действительную, живую жизнь[4].

Прототипом главного героя частично послужил сам Достоевский. В конце четвёртого фельетона «Петербургской летописи» писатель заметил: «…все мы более или менее мечтатели!». Позже он упоминал свои «золотые и воспаленные грезы», очищающие душу и необходимые художнику[1]. Также в облике Мечтателя заметны черты Алексея Плещеева, с которым во время написания повести сдружился Достоевский. В исповеди Мечтателя исследователи творчества Достоевского отмечали некоторые мотивы плещеевской лирики[1]. Среди литературных прототипов Мечтателя — гоголевский Пискарев из повести «Невский проспект», герои произведений Гофмана, с которыми Мечтателя объединяет неудовлетворенность окружающей жизнью и стремление уйти в идеальный мир[1].

В январе 1849 года в «Современнике» появился отзыв Александра Дружинина, в котором критик писал, что «Белые ночи» «выше „Голядкина“, выше „Слабого сердца“, не говоря уже о „Хозяйке“ и некоторых других произведениях, тёмных, многословных и скучноватых». По мнению Дружинина, идея произведения «и замечательна, и верна», а «мечтательство» характерно не только для жителей Петербурга. Целая «порода молодых людей» становится мечтателями «от гордости, от скуки, от одиночества»[5]. Важным недостатком повести Дружинин назвал поставленного вне отчетливо обозначенного места и времени Мечтателя, занятия и привязанности которого остаются неизвестными читателю. Критик писал, что «ежели б личность Мечтателя „Белых ночей“ была яснее обозначена, если б порывы его были переданы понятнее, повесть много бы выиграла». Также Дружинин обратил внимание на поспешность написания повести, «следы которой попадаются на каждой странице»[6].

В своей рецензии в «Отечественных записках» Степан Дудышкин отнёс «Белые ночи» к лучшим произведениями 1848 года, отметив ведущую роль психологического анализа в творчестве Достоевского. Дудышкин писал: «Автора не раз упрекали в особенной любви часто повторять одни и те же слова, выводить характеры, которые дышат часто неуместной экзальтацией, слишком много анатомировать бедное человеческое сердце. В „Белых ночах“ автор почти безукоризнен в этом отношении. Рассказ лёгок, игрив, и, не будь сам герой повести немного оригинален, это произведение было бы художественно прекрасно»[6].

В 1859 году в статье «И. С. Тургенев и его деятельность» Аполлон Григорьев упомянул и «Белые ночи», назвав повесть одним из лучших произведений школы «сентиментального натурализма». Тем не менее, по мнению критика, даже такое произведение не спасло жанр от кризиса[6].

После переиздания повести в 1860 году появились новые отзывы. В 1861 году Николай Добролюбов в статье «Забитые люди» высказал мнение, что в Мечтателе предвосхищены черты героя романа «Униженные и оскорблённые» — Ивана Петровича. Критик стремился пробудить в читателе сознание «человеческого права на жизнь и счастье», для чего дал ироничное толкование персонажей: «Я признаюсь — все эти господа, доводящие своё душевное величие до того, чтобы зазнамо целоваться с любовником своей невесты и быть у него на побегушках, мне вовсе не нравятся. Они или вовсе не любили, или любили головою только. Если же эти романтические самоотверженцы точно любили, то какие же должны быть у них тряпичные сердца, какие куричьи чувства!»[6]. В том же году краткие положительные отзывы о повести появились в «Сыне отечества» и «Северной пчеле»[6].

Высоко оценила повесть писательница Евгения Тур в статье для «Русской речи» в 1861 году, назвав произведение «одним из самых поэтических» в русской литературе, «оригинальным по мысли и совершенно изящным по исполнению»[6]. В начале 1880-х годов художественные достоинства повести были отмечены Николаем Михайловским[7].

В повести заметны пушкинские мотивы, особенно после переработки произведения в 1860-х годах. Так, главный герой в своей исповеди упоминает «Египетские ночи» и «Домик в Коломне». В начале 1860-х годов Достоевский тщательно изучал роль Пушкина в русской культуре, называя его «могущественным олицетворением русского духа и русского смысла», а «Египетские ночи» — «величайшим художественным произведением в русской литературе», «самым полным, самым законченным произведением нашей поэзии». Атмосфера «Медного всадника» и «Домика в Коломне» прослеживается в самом образе одинокого интеллигентного героя, чужого в большом шумном городе, в рассказе Настеньки, в описании Петербурга[4].

• Семёнов Е. И., Соломина Н. Н. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 15 томах / под ред. Н. Ф. Будановой. — Ленинград: Наука, 1988. — Т. 2. — С. 558—562. — 592 с. — 500 000 экз.
• Соломина Н. Н. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах / под ред. А. С. Долинина и Е. И. Кийко. — Ленинград: Наука, 1972. — Т. 2. — 528 с. — 200 000 экз.
• Подосокорский Н. Н. Призраки «Белых ночей»: масон в паутине посмертия, майская утопленница и дух царя Соломона // Достоевский и мировая культура. Филологический журнал. — 2019. № 3 (7). С. 88-116.[18].

• Белые ночи (неопр.). Сетевое издание «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества». Дата обращения: 10 сентября 2017.
• Первая публикация в «Отечественных записках» (1848 г.) (неопр.). Сетевое издание «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества». Дата обращения: 10 сентября 2017.
• Первое отдельное издание Ф. Стелловского (1865 г.) (неопр.). Сетевое издание «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества». Дата обращения: 10 сентября 2017.