Театр-студия под руководством Р. Н. Симонова

Театр-студия открылся 6 ноября 1928 года спектаклем-инсценировкой пародийного романа Сергея Заяицкого «Красавица с острова Люлю». Своего помещения не было, репетировали, где придётся, а спектакли шли в клубах Москвы и Подмосковья, в Доме культуры Советской Армении и в зале заседаний Академии художественных наук, при которой Р. Симоновым была организована экспериментальная театральная мастерская. По предложению руководства Академии режиссёром В. Швембергом в студии был поставлен «агитационный» спектакль по пьесе С. Городецкого и А. Кондратьева «Расколдованный клад» на актуальную тему — «о подписке на займы» (премьера состоялась в сентябре 1929 года). Одновременно началась работа над «Талантами и поклонниками» А. Н. Островского.

В апреле 1930 года студия получила официальный статус передвижного (то есть не имеющего собственной сцены) Театра-студии под руководством Р. Н. Симонова при Управлении московскими зрелищными предприятиями. Старшая часть труппы начала получать небольшую зарплату. И всё же, вспоминая первые три года жизни студии, Р. Симонов характеризовал их как «неимоверно трудные»[5].

В начале 30-х годов театром-студией были поставлены несколько пьес советских авторов на современные темы: «Мы должны хотеть» В. Державина (пост. А. Лобанова с участием Р. Симонова, 1930), пьесу того же автора «На линии огня» (пост. Р. Симонова и И. М. Рапопорта, 1931) и другие. Спектакли по пьесам В. Державина хорошо принимались зрителями, особенно «На линии огня» с подзаголовком «Накал» — о роли комсомола в жизни страны на примере коллектива электрозавода. Действующие лица пьесы типичны для произведений тех лет — передовая работница- комсомолка, старый рабочий — ворчун и любитель выпить, секретарь комсомольской ячейки, скрывающая за внешней деловитостью свою эгоистическую сущность, рабочие-активисты и «несознательные рвачи». Известный критик В. Эрманс отмечал динамичный, эмоциональный характер постановки, выразительную игру актёров и призывал и дальше сохранять боевой настрой молодого коллектива[5]. Близкая тема была поднята в пьесе «Энтузиасты» Е. Тарвид и Н. Серебрякова (1932). А. Лобанов в 1931 году поставил «Таланты и поклонники» по пьесе А. Н. Островскогои и в 1932 «Водевили эпохи французской революции». В декабре 1932 года и в августе следующего года коллектив успешно выступил на первых для него продолжительных гастролях в Ленинграде. Вместительные залы ленинградских Домов культуры заполнялись «до отказа».

Постановки, ставшие особо заметными:

«Красавица с острова Люлю» по роману С. Заяицкого (пост. Р. Симонова, художники Г. Якулов и С. Аладжалов, музыка Н. Сизова, танцы в постановке И. Моисеева, 1928). Пародийный роман С. Заяицкого с характерным подзаголовком «Роман для дорожного чтения» рассказывает незамысловатую историю о том, как увидев на экране и поверив в реальное существование на далёком острове красавицы по имени Люлю, группа друзей-парижан отправляется на её поиски. Испытав в пути кораблекрушение, встречу с дикарями-людоедами и массу других приключений, все вместе возвращаются в Париж, где узнают, что в роли спасённой красавицы снималась служанка-привратница. Весёлый музыкальный спектакль с танцами и пантомимой пользовался успехом у зрителей и получил хорошие отзывы критиков. Создатели спектакля, как и вся студия, не получали платы, более того, для изготовления декораций и костюмов деньги собирали среди членов студии.

«Таланты и поклонники» А. Н. Островского (пост. А. Лобанова, художник Б. Матрунин, 1931).

Ксения Тарасова в роли Негиной

Общественный просмотр спектакля прошёл 23 мая 1931 года в клубе фабрики «Гознак» на Плющихе, премьера — месяцем позже в театре сада «Эрмитаж». Первая крупная режиссёрская работа Андрея Лобанова принесла первый большой успех — спектакль и через много лет признавался лучшей постановкой театра-студии[3][5]. Режиссёр отказался от ставшей уже привычной общепринятой трактовки классической пьесы А. Н. Островского как бытовой комедии, превратив её в социальную драму. Новое звучание пьесы было достигнуто изменением характера взаимоотношений между персонажами, точно найденным внешним обликом каждого из них, динамичностью представления, тщательно подобранным музыкальным сопровождением.

В центр спектакля Лобанов поставил сложные отношения юной актрисы Негиной с «ожидающим учительского места» бывшим студентом Мелузовым и «очень богатым помещиком» Великатовым. «Подчёркивались исковерканная судьба Негиной и её скорбь в финале, гражданский протест Мелузова, „волчья хватка“ двуликого, внешне импозантного Великатова, зловредность или никчёмность прочих заслуживающих обличения фигур»[6], что внесло в пьесу большую социальную остроту. Динамику спектаклю придавали быстрая смена эпизодов, на которые режиссёр разделил четырёхактную пьесу, установка декораций на трёх вращающихся кругах. Между эпизодами звучали старые вальсы и польки, создающие атмосферу провинциального театра прошлого века. Художником Б. Матруниным были найдены точные внешние сценические образы героев спектакля[5]: скромные платья Негиной (К. Тарасова), контрастирующие с блестящими нарядами Смельской (Е. Булатова), одетая по-народному «уютная старая» Домна Пантелевна (В. Благовидова), характерный для разночинцев 19 века облик Мелузова (Е. Забиякин), трагик Громилов (К. Иванов) в плаще и широкополой шляпе, напоминавший «театрального разбойника», молодящийся князь Дулебов (И. Полубояринов) в ярком цветном сюртуке и цилиндре. Актёрский ансамбль дополняли «вечно заспанная прислуга Негиных Матрёна (И. Мурзаева) и оберкондуктор на вокзале (М. Зернов) — фигура вещая, провозглашающая на протяжении многих лет старческим голосом об отходе поезда». Восхищаясь спектаклем, пресса отмечала в его ироничности, свежести, динамике определённое сходство с вахтанговской «Принцессой Турандот», а в критическом, революционном освоении классики находила «незримую тень недавнего вождя Театрального Октября»[7].

К концу сезона 1934−1935 годов «Таланты и поклонники» прошли с постоянном аншлагом около 600 раз, а всего до закрытия театра более 1000 раз[7]. Зрительскому успеху не помешали «Таланты и поклонники» МХАТа (постановка К. С. Станиславского, Н. Н. Литовцевой и В. А. Орлова, 1933).

«Энтузиасты» Е. Тарвид и Н. Серебрякова (пост. Р. Симонова, художник Б. Матрунин, 1932). Спектакль повествовал о жизни советской рабочей молодёжи — труде, отдыхе, личных взаимоотношениях. Выполняя срочное задание, рабочие-комсомольцы трудятся, не считаясь со временем. Для не слишком выигрышной темы необходимо было найти убедительную и занимательную театральную форму, и режиссёр определил её как «музыкально-драматическую». Музыкальное сопровождение способствовало организации действия, помогло «оживить» спектакль, задать нужный темп сценическому движению актёров.

«Водевили эпохи французской революции» (пост. А. Лобанова, 1932).

А. Лобанов (третий справа) с участниками спектакля «Водевили эпохи французской революции»

Спектакль-водевиль потребовал от исполнителей, — драматических актёров «разговорного жанра», — умения петь и танцевать, как это свойственно «лёгкому жанру». Режиссёру, в свою очередь, потребовалось внести такие изменения в сюжеты водевилей, написанных полтора века назад, чтобы они могли быть интересными для современного зрителя. Вставные номера-интермедии, сатирическое изображение представителей «реакционного духовенства» помогло придать водевилям политическую заострённость и связать события в революционной Франции конца 18 века с жизнью советского общества начала 20-го. Симонов писал в своих воспоминаниях: «В нашем спектакле актёру впервые пришлось столкнуться с водевильными куплетами, с водевильными ритмами, он впервые стал говорить о больших проблемах лёгким языком водевильного персонажа, и если ему это не всегда ещё удавалось, если формой он подчас и не овладел — это не могло дать повода к пессимизму, а, наоборот, должно было явиться стимулом к новой работе над подобным жанром, к сожалению, так мало распространённым на советской сцене.»[5].

К концу 1933 года завершился долгожданный ремонт предназначенного для студии здания на Большой Дмитровке со зрительным залом на 400 мест. Торжественное открытие теперь уже стационарного театра-студии состоялось 20 ноября 1933 года. За неполные пять лет с конца 1933 и по 1937 год были выпущены девять спектаклей, не считая доведённой в 1937 году до генеральных репетиций, но не завершённой «Бесприданницы» А. Н. Островского. За это же время театр побывал на гастролях во многих городах: Горьком, Мурманске, Харькове, Ленинграде (дважды), городах Кавказских Минеральных Вод. Выпущенные спектакли:

«Эллен Джонс» («Машиналь») С. Тредуэлл (пост. Р. Симонова и А. Габовича, художники А. Оленев, В. Либсон и Л. Кулага, 1933).

«Эллен Джонс». Сцена из спектакля

В центре пьесы американской писательницы Софи Тредуэлл трагическая судьба простой работницы Эллен, погибающей в попытке противостоять бездушной «машине» — олицетворением которой в пьесе является капиталистическое государство. Эллен одинока в своей борьбе, её окружают недостойные люди, её предаёт человек, которого она полюбила. В пьесе нет никакой реальной машины, если не считать за таковую электрический стул, на котором казнят Эллен за убийство мужа. И в этом спектакле большое место занимало музыкальное сопровождение — звучали народные американские песни. Эта пьеса шла одновременно в Камерном театре и обе постановки с Алисой Коонен и Ксенией Тарасовой в заглавной роли пользовались одинаково большим успехом.

«Вишнёвый сад» А. П. Чехова (пост. А. Лобанова, 1934) . В отличие от большинства других постановок Лобанова, «Вишнёвый сад» был встречен хором критических отзывов, в котором оказались почти неслышными отдельные доброжелательные голоса. «Лобанова обвинили в искажении Чехова, в забвении традиций истолкования его пьес в Художественном театре, в нигилизме по отношении к культурному наследию, в вульгарном социологизме, только что сокрушительно раскритикованном. Суд вершился и на страницах газет и в общественном мнении» [7]. Даже через 20 лет официальная точка зрения на спектакль не изменилась. Наиболее резко она была выражена в капитальных «Очерках истории русского советского драматического театра»: «В этом спектакле, полемически направленном против постановки Художественного театра, было допущено самое откровенное искажение характеров, жанра, композиции и самой идейной сущности пьесы.»[3].

Так была расценена попытка режиссёра прочесть пьесу именно как комедию, придать героям сатирические или отрицательные черты, лишить их показного внешнего благородства. Р. Симонов писал о Лобанове:[7] «В искусстве он всегда умел найти новое, какое-то неожиданное решение. Его решения иногда даже казались парадоксальными, чуть ли не скандальными, но они всегда были интересными и талантливыми. Например, его спектакль «Вишнёвый сад». Там всё было наперекор традиции. Обычно Шарлотту играют комические старухи, а в студии дали эту роль молоденькой, хорошенькой и изящной студийке Г. Сергеевой. Раневская у него лишалась какой-либо дымки поэзии. Это была шикарная дама, «прожигавшая жизнь» в Париже. Лакей Яша вдруг оказался странным образом связанным с ней, а вместо традиционно «голубой» Ани в спектакле была девочка, которая резко осуждала свою мать и довольно зло сплетничала о ней … ». Трезвомыслящему купцу Лопахину в спектакле противопоставлялся «вечный студент» и «облезлый барин» Трофимов, который произносил знаменитый возвышенный монолог о труде и человеке в пьяном виде перед ресторанными половыми. Гаев представлен пустым, никчемным, ничего не умеющим и не желающим делать. «Ушёл в тень» поэтический образ цветущего вишнёвого сада — символа дорогого для героев пьесы прошлого.

Гаев — Н. С. Толкачёв (слева) и Лопахин — Ю. Т. Черноволенко

Ксения Тарасова, исполнительница роли Ани, писала: «Помню наш спор. Мы спорили втроём — Лобанов, Хмелёв и я. Спорили сразу после спектакля:

— Зритель должен хохотать над Раневскими, Гаевыми, и я рад, что зал смеётся. Эта порода людей ликвидирована, — говорил он с весёлым азартом, с твёрдой решимостью переубедить нас.

— Андрей, ты озорничаешь, — кипятился Хмелёв.

— Пришла пора пересмотреть ошибки. Я за Чехова против МХАТ, — уверенно говорил Лобанов. И он пересматривал весело, талантливо, озорно»[7].

«Мне кажется, нет, я убеждён, если была бы возможность увидеть лобановский «Вишнёвый сад» теперь, не было бы горьких для Лобанова и нас обвинений, не было бы язвительных статей. < …. > Я определил бы лобановский спектакль как высокую комедию, полную язвительной иронии и нравственного смысла. В ней высмеивалось и развенчивалось то, что подлежало осмеянию и развенчиванию» (Н. В. Пажитнов, цит. по[7] ). Аналогичную оценку высказал и Р. Симонов: «Конечно, решение спектакля было для того времени очень смелым, но сейчас, когда прошло столько времени, я, ещё раз вспоминая эту постановку в моей студии, убеждаюсь, насколько верно, органично раскрыл Лобанов эту пьесу … » [5].

«Поднятая целина» по роману М. Шолохова (пост. Р. Симонова и А. Лобанова, художник И. Зиновьев, 1934). В спектакле были заняты все артисты труппы, он полностью отвечал требованиям времени. Критик Вл. Морской, увидевший спектакль на гастролях театра в Харькове, писал: «Рубен Симонов развернул большую и яркую картину первых шагов коллективизации на Дону. Да, на сцене предстала поднятая целина, богатая, благодатная, которую взрыхляет плуг пролетарской мощи и мудрости. Симонов в тонах эпопеи создаёт спектакль реалистический, проникнутый огромной любовью к новому казачеству, направленный всем остриём своим против классового врага». (Вл. Морской. «Поднятая целина». — «Харьковский рабочий», 1935, 1 июня).

«Семья Волковых» А. Давурина (пост. Р. Симонова, художник Б. Матрунин, 1935). «Спектакль с большими или меньшими удачами отдельных исполнителей играется хорошо в ансамбле, в плане простых естественных образов, без особой подчёркнутости и нажимов. В умении работать с актёрами, конечно, большое достижение художественного руководства театра. Вдумчивая работа режиссёра делает данный спектакль «актёрским». Оттуда, от его актёрской природы – его несомненная эмоциональность, заразительность, его активность» (Д. Тальников. «Семья Волковых». – «Советское искусство», 1936, 17 января).

«Всегда в пять» С. Моэма (пост. А. Лобанова, 1936)

«Музыкантская команда» Д. Деля (пост. А. Лобанова и В. Маруты, 1936)

«Свидание» К. Финна (пост. Р. Симонова, художник Б. Матрунин, 1936)

«Дети солнца» М. Горького (пост. А. Лобанова и В. Маруты, 1937). Первое обращение А. Лобанова к наиболее сложному из произведений драматургии Горького и первая встреча молодых актёров с пьесой трагикомического жанра.

«Дубровский». Сцена из последнего акта

«Дубровский» по роману А. С. Пушкина (пост. Р. Симонова, художник Н. Кузьмин, 1937) . Спектакль готовился к 100-летию со дня смерти поэта, что придавало будущей постановке особое значение. Определённую трудность для студийцев составил новый для них приподнято — романтический жанр повести, овладеть которым, по словам Симонова, было непросто.