Полторы комнаты

Иосиф Бродский пишет эссе на английском языке, поэтому с самых первых строк уточняет меру пространства, которая для него самого имеет огромный смысл, однако для носителей английского языка формально не существует, так как в английском языке нет слова «полтора», поэтому эссе «In a Room and a Half» буквально звучит как «В комнате и половине». Позже в одной из частей эссе автор рассказывает об истоках возникновения названия:

В СССР минимальная норма жилой площади 9 м2 на человека. Следовало считать, что нам повезло, ибо в силу причудливости нашей части анфилады мы втроем оказались в помещении общей площадью 40 м2. Сей излишек связан с тем, что при получении нашего жилища мои родители пожертвовали двумя отдельными комнатами в разных частях города, где они жили до женитьбы. Это понятие о квартирном обмене — или лучше просто обмене (ввиду несомненности предмета) — нет способа передать постороннему, чужестранцу.[1]

Этот излишек стал впоследствии тем родным и дорогим пространством, внутри которого удалось сохранить все воспоминания поэта о родителях, о Родине, о времени…

Эссе «In a Room and the Half» было опубликовано в журнале «The New York Review of Books» на английском языке 27 февраля 1986 года.

На русский язык эссе впервые было переведено Александром Колотовым под названием «В полутора комнатах», опубликовано в газете «Смена» в 1991 году.

1991

Позднее эссе перевел Дмитрий Чекалов и опубликовал в журнале «Новый мир» под названием «Полторы комнаты» в 1995 году. Данный перевод вошел в состав полного собрания сочинений Иосифа Бродского в семи томах, изданного Пушкинским фондом в Санкт-Петербурге.

В 2015 году к юбилею поэта «75 лет со дня рождения Иосифа Бродского» вышел новый перевод эссе «Полторы комнаты» Максима Немцова отдельным изданием под руководством издательской группы «Лениздат» в Санкт-Петербурге с фотографиями Бориса Смелова. В этом же году в Петербурге был открыт музей Иосифа Бродского «Полторы комнаты», на экспозицию которого ушло более десяти лет, в той самой коммунальной квартире в «Доме Мурузи» по адресу: улица Пестеля дом 24/27, кв. 28, где поэт прожил почти двадцать лет до эмиграции 1972 года.

1972

Чужой язык становится для Иосифа Бродского не просто лишним поводом для описания особенностей русского менталитета, системы мировосприятия, национального самосознания, особенностей советского времени, самым главным для него будет:

Это единственная возможность для них (родителей) повидать меня и Америку. Это единственный способ для меня увидеть их и нашу комнату.[2]

Автор отчетливо чувствует языковой барьер, который не только не позволяет ему писать эссе по-русски, потому что оно никогда не сможет увидеть русского неба, не будет опубликовано, ведь это так называемая запрещенная, эмигрантская литература, но и не позволяет поэту встретиться с родителями. Русский язык становится в сознании автора тюрьмой:

Писать о них по-русски значило бы только содействовать их неволе, их уничижению <…> Понимаю, что не следует отождествлять государство с языком, но двое стариков, скитаясь по многочисленным государственным канцеляриям и министерствам в надежде добиться разрешения выбраться за границу, чтобы перед смертью повидать своего единственного сына, неизменно именно по-русски слышали в ответ двенадцать лет кряду, что государство считает такую поездку «нецелесообразной».[3]

Этому посвящена X часть эссе, в которой поэт признается, что никто так не калечит человеческие судьбы своих подданных как Россия, разлука с родителями станет для поэта самым большим ударом.

В 1972 году Иосиф Бродский напишет матери первое письмо с приглашением приехать:

Дорогая мама

Это письмо официально подтверждает, что я приглашаю тебя приехать ко мне сюда в США следующей весной. Я хотел бы, чтобы ты приехала на месяц, то есть на четыре недели где-нибудь в марте. Я оплачу твои дорожные расходы, а так же твои расходы во время твоего пребывания здесь в США. Разумеется, ты будешь жить со мной в Анн-Арборе Мичиган, в месте моего пребывания.

Это письмо является частью официального приглашения или вызовом, требуемого ОВИРом.[4]

Сейчас очень трудно поверить, что людей могут просто не выпустить из страны, а тогда история разворачивалась именно таким образом. В 1974 году Бродский будет писать сенатору Эдварда Кеннеди:

Семь раз пытался пригласить родителей. Безуспешно![4]

Позже ему попытается помочь государственный секретарь США Генри Киссинджер. В 1979 году конгресс США отправит Леониду Брежневу коллективное письмо:

Надеемся на Ваше понимание![5]

Безуспешные попытки родителей увидеть наконец сына будут продолжаться одиннадцать лет, в марте 1983 года Бродский получит письмо от американского консула в Ленинграде:

Дорогой Джозеф, потрясение и грусть — всё, что я чувствую, узнав вчера о смерти Вашей мамы. Она была доброй, мужественной женщиной и всегда старалась делать в сложной ситуации всё, что возможно, хотя мы по большому счету мало что смогли сделать для нее…[5]

Но борьба продолжается, ведь в Ленинграде остался отец поэта, в апреле 1984 года ему снова отказывают в выездной визе, через несколько недель в воскресенье после Пасхальной недели Александр Иванович Бродский умирает:

Вот так год назад сосед нашел сидящего на стуле в полутора комнатах моего отца мертвым.[6]

Советские власти не разрешили сыну приехать в СССР на похороны отца… В 1985 году Иосиф Бродский находит способ преодолеть эту тяжелую утрату, преодолеть саму смерть:

Я пишу о них по-английски, ибо хочу даровать им резерв свободы; резерв, растущий вместе с числом тех, кто пожелает прочесть это. Я хочу, чтобы Мария Вольперт и Александр Бродский обрели реальность в «иноземном кодексе совести» <…> Это не воскресит их, но по крайней мере английская грамматика <…> послужит лучшим запасным выходом из печных труб государственного крематория, нежели русская.[3]

В эссе посредством памяти автор переносит читателя с побережья Атлантики в советский Ленинград в годы своего детства и юности с особенностями культуры, мышления и образа жизни того времени. Через ограниченное кирпичом и штукатуркой пространство, в котором взрослеет молодой поэт, мы не только узнаём о его собственной судьбе, судьбе нации и судьбе его родителей, но и о нелегком времени в годы Великой Отечественной войны. Комната, которая досталась его родителям по обмену, представляет собой, с одной стороны — призму, через которую читателю открывается мир, не уступающий по величине целой исторической эпохе, с другой стороны, — совсем непримечательное помещение в сорок квадратных метров, где живет обычная семья евреев.

1970

Мать — Мария Моисеевна Вольперт (1905—1983)

Отец — Александр Иванович Бродский (1903—1984)

Ося — Иосиф Бродский (1940—1996)

В сентябре 1955 года семья Бродских переехала в знаменитый в Петербурге «Дом Мурузи», названный в честь его домовладельца князя Александра Дмитриевича Мурузи. В 1874—1876 гг. архитектором А. К. Серебряковым при участии П. И. Шестова и Н. В. Султанова на его месте строится новый многоэтажный доходный дом в необычной для того времени восточной манере. Как пишет Наум Синдаловский, в этом доме в разное время жили известные поэты и писатели:

Николай Лесков, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Владимир Пяст, Даниил Гранин[7]

Иосиф Бродский в эссе «Полторы комнаты» упоминает о литературном наследии «Дома Мурузи»:

В западном его крыле <…> некогда снимал квартиру Александр Блок. Что до нашей анфилады, то её занимала чета <…> Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус[1]

После революции анфилады этого огромного здания были поделены на коммунальные квартиры, в одной из которых на 2 этаже по адресу ул. Пестеля (бывшая Пантелеймоновская, названная в честь церкви Святого великомученика и целителя Пантелеимона), д. 24/27, кв. 28 поселилась семья Бродских:

Здание было громадным тортом в так называемом мавританском стиле, столь характерном для северной Европы начала века. Законченное в 1903 году, в год рождение моего отца, оно стало архитектурной сенсацией Санкт-Петербурга того времени, и Ахматова однажды рассказала мне, как она с родителями ездила в пролетке смотреть на это чудо.[1]

• 2002 — Полтора кота (реж. Андрей Хржановский)
• 2009 — Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину (реж. Андрей Хржановский)