Начало неведомого века

Изначально в состав альманаха предполагалось включить пять новелл, снятых молодыми кинорежиссёрами по мотивам произведений советских писателей. В письме, адресованном заместителю председателя Госкомитета по кинематографии Совета министров СССР Владимиру Баскакову, руководители Экспериментальной творческой киностудии Григорий Чухрай и Владимир Познер сообщали, что общая идея сборника фильмов связана с «отражением различных граней эпохи»[1]. По словам режиссёра Элема Климова, некоторые новеллы попали под запрет ещё в процессе рассмотрения заявки — речь, в частности, идёт о вошедшей в предварительный план короткометражной ленте «Измена» по рассказу Исаака Бабеля, к работе над которой он так и не приступил[2].

Как вспоминал кинокритик Армен Медведев, эпоха застоя в кинематографе началась с запрета фильмов Ларисы Шепитько и Андрея Смирнова — их новеллы стали первыми «обитателями застойной полки»[3]. В феврале 1968 года Владимир Баскаков объяснил представителям Экспериментальной творческой киностудии, под эгидой которой снималось «Начало неведомого века», что невозможность выпуска альманаха связана с содержащимся в нём «рядом неверных позиций в вопросах интерпретации нашей истории»; в то же время чиновники Госкомитета по кинематографии не исключали, что после внесения «монтажных поправок» одна из частей — «Мотря» — может быть допущена к прокату[1]. Через три месяца партийный деятель Филипп Ермаш выступил в Союзе кинематографистов с резкой критикой в адрес новеллы «Ангел», назвав её примером «протаскивания буржуазной идеологии» на советский экран[4]. Смирнов, судя по письму Познеру, с критикой его фильма не согласился:

Выход на экраны новелл «Ангел» и «Родина электричества» произошёл в 1987 году благодаря монтажёрам, которые по просьбе оператора Павла Лебешева, работавшего вместе со Смирновым, подготовили и сохранили копии двух запрещённых фильмов[2]. Судьба ленты «Мотря», допущенной к показу в 1969 году, после отъезда Генриха Габая из СССР (1972) неизвестна[6].

Действие новеллы «Ангел» происходит в 1920 году. На железнодорожной платформе, которая то сама движется под уклон, то направляется вперёд благодаря человеческим усилиям, собралась группа случайных людей: человек, везущий корову (Николай Губенко), машинист паровоза, его дочь-подросток, интеллигентный господин с томиком Данте, студент-эсер (Георгий Бурков), беременная крестьянка, комиссар Парфёнов (Леонид Кулагин). Переговариваясь между собой, они узнают о планах друг друга: один мечтает добраться до престарелых родственников, другой едет домой в Петроград. Комиссар ведёт себя жёстче, чем остальные: так, он обещает, что «именем революции» эсер в конце пути будет арестован; тот отвечает, что большевики присвоили себе право на революцию и её имя.

Маршрут открытого вагона завершается, когда его пассажиров берёт в плен вышедшая из леса банда Ангела. Более других их интересует Парфёнов, с которым у Ангела свои счёты: бандиты напоминают комиссару об их убитом сообщнике и двенадцати сожжённых «малинниках». Парфёнову устраивают публичную казнь, насилуют дочь машиниста, остальных отпускают; теперь они идут по дороге, поддерживая друг друга.

Герой новеллы «Родина электричества» комсомолец Гриня (Сергей Горбатюк) работает в машинном зале городской электростанции. Засушливым летом 1921 года его вызывают к председателю губисполкома, который отдаёт молодому человеку письмо, пришедшее из деревни Верчовки. Его автор — делопроизводитель Степан Жаренов (Евгений Горюнов) — в стихах рассказывает о созданной в их деревне электрической машине, нуждающейся в усовершенствовании. Гриня, как специалист в вопросах электротехники, отправляется в путь. Он идёт пешком по выжженной земле, видит людей с иконами, молящих о дожде, помогает добраться до избы измученной жаждой старухе.

В деревне Гриня встречается с Жареновым, и они вместе пытаются создать устройство, которое напоило бы водой сухую землю. Юный герой не устаёт напоминать местным жителям, что природа не реагирует на их молитвы: она подчиняется только разуму и работе. Эксперимент с чудо-машиной, за которым с надеждой следит вся деревня, завершается неудачей, однако крестьян и их иссушённые участки спасает внезапно начавшийся сильный дождь. В финале новеллы звучат слова о том, что надежда необходима людям для их ежедневного существования. Фильм заканчивается песней Булата Окуджавы «Сентиментальный марш».

Как рассказывал Андрей Смирнов, для которого «Ангел» стал первой самостоятельной лентой, ему хотелось снять кино в эстетике Жана-Люка Годара и Ингмара Бергмана — речь прежде всего шла об умении этих режиссёров использовать в кадре только естественный свет. Попытка добиться общих взглядов на стилистику фильма с Вадимом Юсовым и Германом Лавровым ни к чему не привела — они отказались работать на площадке без приборов, с одними отражателями; в итоге за камеру встал Павел Лебешев, с которым Смирнов три года спустя создал картину «Белорусский вокзал»[7]. Образ Парфёнова, воплощённый дебютантом Леонидом Кулагиным, не совпадал со сценарным вариантом: по словам режиссёра, его герой «уже тогда, в первые годы революции, осознаёт, что оказался участником неправедного дела», а потому он мало напоминает тех «комиссаров в пыльных шлемах», о которых поёт в конце альманаха Окуджава[5]. Сами съёмки проходили в лесах Прибалтики[1].

Лариса Шепитько снимала «Родину электричества» в деревне Сероглазка недалеко от Астрахани[1]. На роль комсомольца Грини она пригласила пятнадцатилетнего Сергея Горбатюка, который не имел представления об актёрской профессии: он был первокурсником Киевского медицинского училища. Отсутствие у исполнителя жизненного опыта, специальных знаний и навыков не смущало режиссёра: ей, по утверждению киноведов, в данном случае был важен типаж — герой с «чистым лицом отрока». Роли крестьян из изнывающей от засухи деревни исполнили местные жители, которым «ничего не нужно было изображать»: они просто жили в кадре[8].

По словам кинокритиков, одной из причин запрета «Родины электричества» стал финал: если в рассказе Андрея Платонова история завершается успешным созданием мотора и насоса («Я шёл один в тёмном поле, молодой, бедный и спокойный. Одна моя жизненная задача была выполнена»), то в новелле Ларисы Шепитько действие заканчивается драматически:

Идея руководителей Экспериментальной творческой киностудии приурочить выход «Начала неведомого века» к 50-летию Октябрьской социалистической революции оказалась нереализованной прежде всего потому, что новеллы, включённые в альманах, рассказывали не столько о событиях полувековой давности, сколько о «прозрениях и заблуждениях» молодых режиссёров-шестидесятников. Создатели «Ангела» и «Родины электричества» стремились показать ощущение жизни с помощью новой эстетики кино, которая была мало понятна тем, кто ждал фильмов, снятых по «канонам историко-революционного жанра»[1].