Дрейф самоходной баржи Т-36

На острове Итуруп баржи, включая «Т-36», использовались в хозяйственных целях — в основном для разгрузки судов, которым малая глубина и каменистое дно не позволяли подойти к берегу[3]. В небольшом кубрике[прим. 3] в кормовой части баржи[9] имелись четыре койки, стояла небольшая печка, на которой можно было готовить еду, и располагалась переносная радиостанция[7].

Экипаж баржи «Т-36» состоял из четырёх военнослужащих военно-строительных частей СССР. Старшиной баржи был 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин, прошедший после призыва в армию восьмимесячную подготовку к вождению маломерных судов в южносахалинской школе старшин-рулевых[10]. В составе экипажа были два окончивших учебное подразделение моториста — 20-летние рядовые Анатолий Крючковский и Филипп Поплавский — и служивший первый год рядовой Иван Федотов[прим. 4] (остальные трое служили по второму году)[10][прим. 5]. Федотов, прибыв на замену отправленного на лечение предшественника, отравившегося угарным газом от печки[7], оказался в экипаже за две недели до описываемого происшествия[14] — он единственный из всех был женат, а жена ожидала рождения ребёнка в феврале 1960 года[11]. Экипаж фактически жил на барже[14][15][прим. 6] и покидал её, например, чтобы сходить по очереди в баню или в красный уголок[17][18]. Поскольку военнослужащие числились в штате гарнизона острова, они имели «сухопутные» звания и военную форму[3].

В декабре 1959 года все шесть имевшихся на острове самоходных барж были вытащены на берег, чтобы переждать зимний период сильных штормов, от которых было невозможно укрыться в заливе[10], и провести плановые ремонтные работы[3]. Имевшийся на судах неприкосновенный запас продуктов, рассчитанный на десять суток, был сгружен на берег[3][7][19][прим. 7]. Однако пришёл приказ подготовиться к разгрузке последнего, несколько запоздавшего судна, и две баржи незадолго до 17 января были спущены на воду[3][20][7]. Обе получили по полторы тонны дизельного топлива и трёхдневные запасы питьевой воды и продовольствия[10]. К бочке в 150—200 метрах от берега[3] была пришвартована «Т-36», а к ней, в свою очередь, «Т-97»[17][10].

Шторм начался после полуночи 17 января[21]. Не выдержав натиска стихии, лопнул трос, соединявший связку барж с бочкой. Чтобы избежать взаимных соударений, экипажи расцепили баржи[10]. Радиосвязь с берегом поддерживалась каждые десять-пятнадцать минут, и сообщение о срыве со швартовки также было передано на берег. Подобное случалось и раньше, поэтому экипаж действовал, как обычно — запустил оба двигателя баржи[3], чтобы отойти от берега и не разбиться о прибрежные скалы. Однако бросить якорь на удалении от берега не удалось (по воспоминаниям Крючковского, «думали отдать якорную цепь — а она вся замёрзла… нечем её отрубать»[15]), поэтому были просто остановлены двигатели. Когда через 45—50 минут баржу снова стало прибивать к берегу, двигатели вновь были запущены — так повторялось несколько раз[5]. Борьба со стихией продолжалась более десяти часов.

В один из моментов радиостанцию, согласно воспоминаниям Крючковского, «несколько раз сильно тряхнуло», что привело к её выходу из строя[11][прим. 8]. Берег был виден плохо, заряды снега чередовались с дождём. Неожиданно ветер сменил направление — над Итурупом прошёл центр циклона — и баржу стало относить в открытый океан[24]. Зиганшин посчитал необходимым в такой ситуации выброситься на берег, но при первой попытке это сделать баржа столкнулась со скалой и получила пробоину — вода стала затапливать машинное отделение. При следующей попытке, около 22 часов, когда баржа уже касалась днищем грунта, закончилось топливо и двигатели заглохли. Штормовой ветер понёс потерявшую ход баржу в открытый океан[25]. Пробоину в машинном отделении экипаж смог частично залатать, прижав к ней доску с помощью домкрата[10][7]. Экипаж баржи «Т-97» оказался удачливее — им удалось благополучно выброситься на берег[26].

На берегу было известно о борьбе баржи со стихией, однако больше сообщений с баржи не поступало. Была создана оперативная группа по руководству поисками[21][27]. Несмотря на штормовую погоду, поиск осуществлял вышедший в море сторожевой корабль пограничных войск[28]; c улучшением погодных условий для поиска в океане были задействованы самолёты[21][29][3]. Для обследования берега была отправлена группа из пятнадцати солдат[21]. Обнаруженные ими обломки (по словам Зиганшина, «на берег Итурупа выбросило спасательный круг с нашей баржи и разбитый ящик из-под угля с бортовым номером „Т-36“»[7]) дали основание полагать, что баржа затонула, а экипаж погиб. По окончании всех поисковых операций родным были отправлены извещения о сыновьях, пропавших без вести[30][3][20][прим. 9].

Зиганшин впервые за два дня записал в бортжурнал подробности обстоятельств случившегося[31]. Из найденной в кубрике газеты[32][прим. 10] (в заметке была приведена и карта) экипаж узнал, что район океана, в который, по их оценкам, течение и ветер несли баржу, закрывался для судоходства и полётов авиации на период с 15 января по 15 февраля в связи с испытаниями межконтинентальных баллистических ракет[33][34][прим. 11]. Исходя из этого, Зиганшин предположил, что «до начала марта их искать не будут», и принял решение об экономии продуктов и воды[37][7][19][прим. 12]. Тем не менее «на всякий случай» в рубке было организовано круглосуточное дежурство[14].

На второй день дрейфа экипаж провёл «инвентаризацию». В наличии имелись: примерно два ведра картофеля[39][37], буханка хлеба, полтора килограмма свиного жира, полторы банки свиной тушёнки[5], остаток воды в чайнике (двухвёдерный бачок с питьевой водой опрокинуло во время шторма[3][40]), около килограмма пшена с горохом, пачка чая и кофе и примерно полсотни спичек[41]. Хранившийся возле дизелей — в тепле[3] — картофель в шторм рассыпался по полу и оказался пропитанным дизельным топливом[3][37]. Значительное количество пресной воды — свыше 120 литров[14] — имелось в системе охлаждения двигателей баржи — «рыжей от ржавчины, с металлическим привкусом»[3]. Чтобы растянуть запас этой воды как можно дольше, дрейфующие собирали дождевую[18]: расстилали на палубе простыни, а когда те под дождём намокали — отжимали из них воду[3].

В качестве топлива для печки солдаты первоначально использовали доски от ящиков, пробковые спасательные пояса[22], спасательный круг, тряпки, обрывки бумаги[42], ветошь, доски от двух коек[3].

Несмотря на решение об экономии продуктов, Зиганшин убедил товарищей, что нельзя резко переходить на скудный рацион, так как можно сразу ослабнуть. Поначалу в день на каждого приходилось три картофелины, две ложки крупы и две ложки свиной тушёнки, но вскоре рацион сократился до одной картофелины и одной ложки крупы на человека[42]. 27 января экипаж отметил день рождения Крючковского удвоенной нормой — по две картофелины и по две ложки крупы на человека. В качестве подарка было решено преподнести имениннику ещё одну порцию воды, но уговорить его принять такой подарок не удалось, и вода была поделена на всех четверых[43].

Течение и ветер относили баржу на юго-восток. Выйдя из Курильского течения, она была подхвачена одной из ветвей течения Куросио, что ещё более ускоряло удаление от берега[22]. Через несколько дней после начала дрейфа баржа попала во второй шторм[23]. Первые две недели экипажу приходилось всё время откачивать и вычерпывать воду из трюма, так как баржу постоянно затапливало[20][7][прим. 13]. Чтобы сохранять плавучесть баржи, также требовалось скалывать намерзающий лед с лееров, с бортов и рубки[45]. Свободное время проходило за чтением книг, оказавшихся у Федотова. Поплавский играл на старой гармошке[5], оставшейся от предыдущего экипажа[10]. Вслух читали роман Дж. Лондона «Мартин Иден»[23]. По воспоминаниям Зиганшина: «Спорили о том, почему Мартину Идену не удалось найти другого выхода, кроме самоубийства»[46].

Через 15 дней закончились мясные консервы и остался только картофель[47], из которого каждый день варили «суп». Затем стали готовить «суп» раз в двое суток — одна картофелина и ложка свиного жира на четверых. Описывая период середины февраля, Федотов отмечает: «Вечерами мы с надеждой рассматривали обрывок газеты с оттиском карты района, где проходили испытания баллистической ракеты. Нас не оставляла мысль, что корабли, возвращавшиеся из района испытаний, заметят нас»[48].

К началу февраля легкодоступные горючие материалы на барже закончились, и дрейфующие стали изыскивать возможности дальнейшего поддержания огня[49]. В предположении, что в топливных баках, крышки которых находились в залитом водой трюме баржи, оставалось какое-то количество топлива, экипаж за несколько дней смог при помощи помпы и подручных средств осушить трюм. Однако их ждало разочарование: в баки попала вода[50]. Тогда в дело пошли кранцы — автомобильные покрышки в количестве четырёх штук, которые были прикованы цепями к бортам баржи[51][14]: их вытаскивали на палубу и кухонным ножом отпиливали куски, которые бросали в печку — одной покрышки хватало на неделю[3]. Разделка очередной покрышки не приспособленным для этого ножом занимала много времени и труда — «за несколько часов нож углублялся в покрышку на два сантиметра» — и стала главным занятием всего экипажа[52].

День Советской армии (23 февраля) прошёл без «супа» — праздник отметили, выкурив последний табак, а последняя картофелина была съедена 24 февраля[53]. Скудные запасы еды удалось растянуть на 37 дней[14]. Затем в пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, нижние (кожаные) части кирзовых сапог, хозяйственный веник из побегов бамбука, мыло, зубной порошок[3] (по другим источникам — зубная паста[20]). Кружочки кожи были обнаружены под клавишами гармошки[20][7] — как шутили дрейфующие, «мясо первого сорта: без гуталина»[10]. Подобной кожей были оклеены и картонные меха гармошки[3]. По воспоминаниям Зиганшина:

Мы его [кожаный ремень] порезали в лапшу и стали варить из него «суп». Потом сварили ремешок от рации. Стали искать, что ещё у нас есть кожаного. Обнаружили несколько пар кирзовых сапог. Но кирзу так просто не съешь, слишком жёсткая. Варили их в океанской воде, чтобы выварился гуталин, потом резали на кусочки, бросали в печку, где они превращались в нечто похожее на древесный уголь, и это ели.[18]

Письмо родителям Асхата Зиганшина с сообщением о его пропаже без вести, датированное 9 марта 1960 г.

Прежде чем есть кожу от кирзовых сапог всем, Зиганшин решил испытать эту «еду» на себе: «Я съем её первый, и если через сутки не заболею, значит, её можно есть и вам. Вот так»[54].

В редкие дни, когда океан утихал, дрейфующие пытались ловить рыбу — распустили капроновый канат и сплели из его нитей леску, выточили рыболовный крючок из гвоздя и блесну из консервной банки[3], — но эти попытки оказались безуспешными[7]. Попытка загарпунить при помощи багра проплывающую акулу — «метра два», «к самому борту подходила» — также не увенчалась успехом[55][56].

Примерно на сороковой день дрейфа был замечен первый проходящий корабль, но попытки привлечь его внимание, как и следующего судна, оказались безрезультатными[14].

4 марта дрейфующим удалось выловить в волнах стеклянный шар-поплавок от японских рыболовных сетей. К нему они прикрепили гильзу с запиской о происшествии и флаг, сделанный из куска холста, и отпустили поплавок в море[57][58][56].

В последние дни дрейфа истощённые солдаты сшили из одеял своеобразный мешок и спали в нём все вместе, согревая друг друга теплом своих тел[3][11]; их стали одолевать слуховые галлюцинации[20]. Обессиленные, они договорились, что почувствовавший полное исчерпание сил скажет об этом остальным, дабы иметь возможность попрощаться, а последний оставшийся в живых запишет на каком-нибудь видном месте баржи их имена[3][11].

7 марта примерно в 2 часа дня дрейфующие увидели третье судно, но и оно прошло мимо[59].

Всего дрейф продолжался 49 дней[8][60][14][37] — Зиганшин до последнего момента вёл бортжурнал[14], у него были часы с календарём[7]. Кроме того, по словам Крючковского, «чтобы не потерять счёт времени, мы записывали дни на стенке»[11][прим. 14]. На всём протяжении дрейфа температура окружающего воздуха была в пределах от 0 до 7 градусов Цельсия[62].

Авианосец подошёл к барже.

Спасённый Иван Федотов пьёт кофе

7 марта[прим. 15] 1960 года около 3 часов дня[63][5][прим. 16] баржа была обнаружена патрульным самолётом американского авианосца «Кирсардж», направлявшегося из Йокосуки в Сан-Франциско. В момент обнаружения баржа находилась на отдалении около 15 морских миль (28 км)[44] от авианосца по левому борту от него с курсовым углом 33°. Спустя две минуты после принятия сообщения об обнаружении баржи авианосец, следовавший на тот момент курсом 83°, изменил курс по направлению к месту обнаружения[64]. В разных источниках место обнаружения характеризуется как находившееся на расстоянии примерно 900 морских миль (1700 км) от острова Итуруп[прим. 17], 720 морских миль (1300 км) от острова Маркус[65] и 1000 морских миль (1900 км) от атолла Мидуэй[44]. К этому времени у дрейфующих оставалось всего три спички[14][прим. 18].

Спасённые Крючковский, Поплавский, Зиганшин

Согласно воспоминаниям Федотова, два самолёта (которыми, как выяснилось впоследствии, управляли американские пилоты Глен Конрад и Дэвид Мерикл) сделали над баржей круг и улетели, а через некоторое время появились два вертолёта[66]. По словам капитана авианосца, замеченные на барже люди стояли, прислонившись к надпалубному строению[8].

Первым на борт авианосца был доставлен Зиганшин[14][прим. 19] — экипаж изначально не планировал покидать баржу, и Асхат, как старший по званию, намеревался провести переговоры с американцами, попросить «запас горючего, воды, еды, карту», и возвращаться домой «своим ходом»[11]. Однако об этом не могло быть и речи: военнослужащие были в состоянии крайнего истощения и находились на грани жизни и смерти. Получив от американцев заверения, что «баржу заберёт другое судно»[прим. 20], Зиганшин успокоился. Затем на борт авианосца были доставлены и остальные[10][7][56], при этом бортжурнал был забыт на барже: по словам Крючковского, командира в тот момент больше волновало, что на барже осталось три стакана собранной дождевой воды[11].

Филиппу Поплавскому первый раз после спасения делают стрижку

Асхата Зиганшина первый раз бреют после спасения

Спасённым предложили бульон, белый хлеб и кофе[44]. Американцев поразило, что солдаты в таком состоянии сохранили человеческий облик и самодисциплину — когда им предложили еду, они не набрасывались на неё, а спокойно передавали тарелку товарищам[18]. Все четверо ели понемногу, понимая, что от большей порции могут умереть, как случалось с людьми, пережившими длительный голод — по словам Зиганшина, он приобрёл этот опыт в детстве, во время войны[14][18]. После еды спасённых повели в душевую — там Зиганшин потерял сознание и очнулся уже на койке в лазарете[14].

По наблюдениям главного врача авианосца Фредерика Беквита, солдаты потеряли в весе от 30 до 35 фунтов (14—16 кг) каждый[69][70] (по другим сведениям — от 35 до 40 фунтов[44][8]). Крючковский вспоминал впоследствии: «Когда меня взвешивали, смотрю: что-то весы показывают ещё больше, чем я весил раньше. А шкала-то на них в фунтах»[3]. 13 марта все четверо были переведены из лазарета авианосца в две каюты[47]. Питаясь пять раз в день, они за неделю прибавили в весе примерно по 7 фунтов (3 кг)[69].

Иван Ефимович Федотов стал отцом 24 февраля 1960 года[95], вернулся в нижнеамурское село Богородское, после чего принял приглашение поступить в речное училище в Благовещенске. В период учёбы появилось пристрастие к алкоголю — частые встречи и выступления в коллективах происходили согласно обычаям русского гостеприимства[13]. Учёбу пришлось прервать, и Федотов уехал во Владивосток на китобойный промысел. Затем вернулся в училище, окончил его и получил диплом судового механика. Работал на Камчатке на сейнере. В 1978 году вернулся в Благовещенск и работал на судостроительном заводе слесарем-трубопроводчиком. Умер в 1999 году[13][11].

Филипп Григорьевич Поплавский после окончания мореходного училища в 1964 году участвовал в экспедициях в Средиземном море, Атлантике на гидрографическом судне[3] по наблюдению за космическими аппаратами[7]. Проживал в Петергофе. Умер в 2001 году[10] в Ломоносове[14]. Похоронен на родине — в Чемеровецком районе Хмельницкой области Украины, село Ямпольчик[12].

Асхат Рахимзянович Зиганшин после учёбы служил в составе аварийно-спасательного дивизиона Ленинградской военно-морской базы. Работал на разных судах сначала с пожарными, затем с водолазами[7]. После выхода на пенсию работал сторожем яхт и катеров на берегу залива в Стрельне[18]. Умер в 2017 году.

Анатолий Фёдорович Крючковский после учёбы попал по распределению в Североморск, но прослужил судовым механиком всего полгода — врачи посоветовали ему сменить климат[19]. В 1964 году вернулся на родину и работал на киевском судостроительном заводе «Ленинская кузница», сначала на инженерных должностях, а с середины 1990-х годов заместителем главного механика[3]. 28 августа 2007 года вместе с Зиганшиным прибыл на Сахалин по приглашению администрации острова[96][97]. В программу недельного визита входило и посещение острова Итуруп, но помешала нелётная погода[98][7]. Умер в 2022 году.

• В советских средствах массовой информации в первые несколько месяцев после спасения дрейфующих было опубликовано значительное количество посвящённых им стихотворных произведений[99][100][101][102][103][104][105][106][107][108][109].
• Экипажу баржи посвящена одна из первых[110][111] песен (по другому мнению — первая[112]) В. Высоцкого «Сорок девять дней» («Суров же ты климат охотский…», 1960).
• Песня 1960 г. «О четырёх героях» (музыка А. Пахмутовой, слова С. Гребенникова, Н. Добронравова).
• Песня 1960 г. «Четыре солдата» (музыка А. Островского, слова Л. Ошанина)[113]. Эта песня, переложенная на музыку Егора Летова, в исполнении Константина Рябинова, Егора Летова и Олега Судакова вошла в альбом «На советской скорости» (1988) — первый магнитоальбом советского андеграундного проекта «Коммунизм»[114][115].
• Поэма Венедикта Ерофеева «Подвиг Асхата Зиганшина», написанная во время его обучения на втором курсе ОЗПИ (1960)[116][117].
• В 1962 году снят художественный фильм «49 дней» (сценарий Г. Я. Бакланова, Ю. В. Бондарева, В. Ф. Тендрякова, режиссёр Г. Габай).

• Песня 1963 года «Я вернусь к тебе, Россия!» (слова Л. Ошанина, музыка Э. Колмановского) содержит куплет, посвящённый четвёрке («В океане глухом и горбатом, // Где одна только буря права, // Не сдаваясь, четыре солдата // Повторяли все те же слова…»).

• Художники А. А. Горпенко и Н. В. Денисов (Студия военных художников имени М. Б. Грекова) посвятили событию ряд работ.
• На событие имеется аллюзия в песне «Интермедия 1» (1996) российского автора-исполнителя Михаила Щербакова. Песня содержит слова «Он в прошлой жизни полярник был, во льдах без шубы влача свой срок, свистел сквозь зубы „Зиганшин рок“»[118].
• «По мотивам» происшествия написана книга Андрея Орлова «Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа» (2013)[прим. 23].
• Происшествие послужило завязкой для пятой серии игрового телесериала «Оптимисты» (2017).

В народном творчестве:

• Фольклорная переделка американской рок-н-ролльной песни «Rock Around the Clock» — «Как на Тихом океане / Тонет баржа с чуваками. / Чуваки не унывают, / Рок на палубе кидают. // Зиганшин-рок, Зиганшин-буги, / Зиганшин — парень из Калуги, / Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, / Зиганшин слопал свой сапог»[119].
• Появилась детская считалка в двух вариантах[7]:

• В честь подвига назван переулок 4-х Отважных в г. Берёза Брестской области (Белоруссия)[120][121].
• Улица в посёлке Чемеровцы носит имя Филиппа Поплавского[122].

А. В. Скобелев, ссылаясь на воспоминания Федотова[123] и сравнивая их с другими публикациями начала 1960-х годов, отмечает их наибольшую информативность и объективность «с наименьшей степенью зависимости от внешней и внутренней цензуры»[63][прим. 24]. Вместе с тем в своих исследованиях (2012) он называет «общераспространённым серьёзным заблуждением» отмечаемую в публикациях продолжительность дрейфа. По мнению Скобелева, «автономное плавание продолжалось более 50 суток» — он начинает отсчёт с позднего вечера 16 января[6], то есть ещё до срыва баржи со швартовки. Однако Федотов в своих воспоминаниях чётко называет день, когда они увидели самолёты: «Шёл действительно сорок девятый день нашего дрейфа…»[125].

По мнению Скобелева, связанная с происшествием информационная активность в СССР, начавшаяся с 16 марта 1960 года и продолжавшаяся до июля-августа 1960 года, была излишне пропагандистской, что породило естественную ответную реакцию населения: стали появляться фольклорные и авторские произведения, трактовавшие события происшествия в комическом ключе и пародирующие широко публиковавшиеся не всегда высокохудожественные произведения[126].

Материалы о происшествии, начиная с конца 1990-х годов, могут быть разделены на две основные группы:

• основанные на воспоминаниях Крючковского — Сергей Бабаков (1999), Людмила Троицкая (2005), Елена Сухорукова (2008), Владимир Шуневич (2010), Галина Кириченко (2020).
• основанные на воспоминаниях Зиганшина — Дмитрий Соколов-Митрич (2002), Ольга Горшкова (2004), Ольга Рябинина (2006), Ирина Смирнова (2008), Наталья Черных (2010), Ягсуф Шафиков (2010), Владимир Нордвик (2015).

Комментарии

Источники