Гамильтон, Александр

Таверна Арнольда, штаб Вашингтона в Морристауне в 1777 году.

После Принстона на Гамильтона обратили внимание сразу несколько генералов: лорд Стирлинг, Александр Макдугал, Натаниель Грин и сам Вашингтон. Вероятно, Гамильтона заметил Генри Нокс и рекомендовал его Вашингтону. 20 января 1777 года, всего через две недели после Принстона, Вашингтон отправил Гамильтону письмо с приглашением вступить в его штаб в качестве адъютанта. 1 мая он был официально зачислен в штаб в звании подполковника. Когда армия разместилась на зимовку в Морристауне, Гамильтон переселился в штаб-квартиру Вашингтона в таверне Джейкоба Арнольда. Всего за пять лет Гамильтон проделал путь от неизвестного клерка на Карибах до адъютанта самого известного человека в Америке, хотя он не был доволен штабной работой и намеревался вернуться к полевой службе[19][20].

В штабе Гамильтон вёл всю переписку Вашингтона с губернаторами и генералами, а со временем составлял приказы от имени Вашингтона под собственно подписью. Тимоти Пикеринг потом вспоминал, что Гамильтон не только писал, но и думал за Вашингтона. Большинство сохранившихся боевых приказов Вашингтона написаны рукой Гамильтона. Он стал чем-то вроде начальника штаба при Вашингтоне, и на этом посту получил хорошее представление об экономике, политике и военных делах[21].

Во время войны Гамильтон подружился с несколькими офицерами. Его письма к маркизу Лафайету и Джону Лоуренсу, в которых он использовал сентиментальные литературные условности конца XVIII века и ссылался на греческую историю и мифологию, были восприняты Джонатаном Недом Кацем как разоблачающие гомосексуальные отношения. С другой стороны, биограф Грегори Д. Мэсси отвергает все рассуждения об отношениях Лоуренса и Гамильтона как необоснованные, характеризуя их дружбу как чисто платоническое товарищество, и рассматривая их переписку в контексте литературной традиции того времени.

Вскоре после поступления на службу в штаб Гамильтон вступил в переписку с нью-йоркским Комитетом по корреспонденции, который готовил проект Конституции для штата Нью-Йорк. В этой переписке Гамильтон впервые высказался в пользу представительной демократии, назвав её лучшей формой организации правительства[22].

Штурм редута № 10, картина 1840 года

Находясь в штабе Вашингтона, Александр долго добивался командования и возвращения к активным боевым действиям. По мере того как война приближалась к концу, он понимал, что возможности для военной славы уменьшаются. 15 февраля 1781 года Вашингтон сделал Гамильтону выговор за небольшое недоразумение. Хотя Вашингтон быстро попытался наладить их отношения, Гамильтон решил покинуть его штаб. Он официально уехал в марте и поселился с Элизой рядом со штаб-квартирой Вашингтона.

Весной и летом 1781 года он неоднократно просил Вашингтона назначении на должность полевого командира. Это продолжалось до начала июля 1781 года, когда Гамильтон представил Вашингтону письмо с приложенной к нему комиссией, «таким образом, молчаливо угрожая уйти в отставку, если он не получит желаемого командования». 31 июля Вашингтон уступил, и назначил Гамильтона командиром батальона, состоящего из рот лёгкой пехоты 1-го и 2-го Нью-Йоркских полков и двух временных рот из Коннектикута. Армия в те дни стояла под Нью-Йорком, поэтому Гамильтон находился поблизости от своей семьи. В середине августа Вашингтон узнал, что французский флот направляется в Чесапикский залив и что британская армия генерала Корнуоллиса заняла Йорктаун на Вирджинском полуострове. Он решил при поддержке французского флота атаковать армию Корнуоллиса[23].

В конце сентября Гамильтон со своим батальоном прибыл в Уильямсберг, где встретил Лафайета, Лоуренса и своего бывшего учителя, полковника Френсиса Барбера. 28 сентября батальон выступил к Йорктауну и присоединился к осаде города на следующий день. 9 октября началась бомбардировка Йорктауна. К 14 октября была почти завершена вторая осадная параллель, но требовалось захватить два редута (№ 9 и № 10), которые мешали завершить параллель. Вашингтон решил атаковать один редут французской бригадой, а второй американской. Гамильтон попросил поручить ему командование американской бригадой и Вашингтон согласился; Гамильтон возглавил бригаду из трёх батальонов под командованием Жана-Жозефа де Жимо, Николаса Фиша и Лоуренса[24].

Гамильтон и его батальоны храбро сражались и взяли Редут № 10 штыками в ночном бою, как и планировалось. Французы также храбро сражались, понесли тяжёлые потери и взяли Редут № 9. Эти действия вынудили британскую армию сдаться в Йорктауне, штат Виргиния, знаменуя фактическое окончание войны, хотя небольшие сражения продолжались ещё два года до подписания Парижского договора и ухода последних британских войск.

После битвы при Йорктауне Гамильтон подал в отставку. В июле 1782 года он был назначен в Конгресс Конфедерации в качестве представителя от Нью-Йорка на срок полномочий, начинающийся в ноябре 1782 года. До своего назначения в Конгресс в 1782 году, Гамильтон уже критиковал этот госорган. Он выразил эти критические замечания в своём письме Джеймсу Дьюану 3 сентября 1780 года, в котором писал: «Основным недостатком является отсутствие власти в Конгрессе… сама Конфедерация несовершенна и нуждается в изменении; она не годится ни для войны, ни для мира».

Находясь в штабе Вашингтона, Гамильтон был разочарован децентрализованным характером Континентального Конгресса военного времени, особенно его зависимостью от добровольной финансовой поддержки штатов. Согласно статьям Конфедерации, Конгресс не имел права собирать налоги или требовать денег от штатов. Из-за отсутствия стабильного источника финансирования Континентальной армии было трудно получить необходимое продовольствие и заплатить своим солдатам. Во время войны и в течение некоторого времени после неё, Конгресс получал все средства из субсидий короля Франции, финансовой помощи нескольких штатов (которые часто не могли или не хотели вносить взносы), и европейских займов.

В феврале 1781 года Томас Бёрк предложил поправку к Статьям Конфедерации, которая давала Конгрессу право взимать 5 %-ную пошлину за весь импорт, но для этого требовалась ратификация всеми штатами; обеспечение её принятия в качестве закона оказалось невозможным после того, как она была отклонена Род-Айлендом в ноябре 1782 года. Джеймс Мэдисон и Гамильтон предложили Конгрессу отправить делегацию, чтобы убедить Род-Айленд изменить своё мнение. В их докладе утверждалось, что национальное правительство нуждается не только в некоторой финансовой автономии, но и в способности принимать законы, которые заменяют законы отдельных штатов. Гамильтон передал письмо, в котором утверждал, что Конгресс уже имеет право взимать налоги, поскольку он имеет право устанавливать суммы, причитающиеся от нескольких штатов; но отмена Вирджинией своей собственной ратификации положила конец переговорам в Род-Айленде[25].

Пока Гамильтон был в Конгрессе, недовольные солдаты начали представлять опасность для молодых Соединённых Штатов. Большая часть армии была тогда размещена в Ньюбурге, штат Нью-Йорк. Военнослужащие сами оплачивали основную часть своих расходов, и им не платили уже восемь месяцев. Кроме того, после зимовки в Велли-Форж континентальным офицерам обещали в мае 1778 года пенсию в размере половины их жалованья при увольнении. Но в начале 1780-х годов правительство, согласно статьям Конфедерации, не имело права вводить налоги на оплату армии. В 1782 году, после нескольких месяцев без жалованья, группа офицеров организовала делегацию для лоббирования Конгресса, возглавляемую капитаном Александром Макдугаллом. У офицеров было три требования: выплата жалованья, их собственные пенсии или замена этих пенсий единовременной выплатой, если Конгресс не может позволить себе пожизненные пенсии с половинным окладом. Конгресс отклонил это предложение.

Сдача лорда Корнуоллиса 19 октября 1781 года. Полковник Александр Гамильтон стоит третий справа. Картина Джона Трамбулла, 1820

Несколько конгрессменов, включая Гамильтона, Роберта Морриса и Гувернера Морриса, попытались использовать этот Ньюбургский заговор в качестве рычага для обеспечения поддержки со стороны штатов и в Конгрессе для финансирования национального правительства. Они поощряли Макдугалла продолжать его агрессивный подход, угрожая неизвестными последствиями, если их требования не будут выполнены, и отвергали предложения, которые разрешили бы кризис без установления общего федерального налогообложения (например, предложение штатам оплатить долги армии).

Гамильтон предложил использовать претензии армии, чтобы установить централизованную систему финансирования. Моррис и Гамильтон связались с Ноксом, чтобы предложить ему и офицерам бросить вызов гражданской власти, по крайней мере, не расформировываясь, если армия не будет удовлетворена. Гамильтон написал Вашингтону, чтобы предложить ему тайно «взять на себя руководство» усилиями офицеров по обеспечению возмещения, по обеспечению континентального финансирования, но держать армию в пределах умеренности. Вашингтон ответил Гамильтону отказом. После окончания кризиса, он предупредил об опасности использования армии в качестве рычага для получения поддержки национального плана финансирования.

15 марта Вашингтон разрядил обстановку в Ньюбурге, обратившись к офицерам лично. В апреле 1783 года, Конгресс официально распустил армию.

В июне 1783 года, другая группа недовольных солдат из Ланкастера, штат Пенсильвания, направила в Конгресс петицию с требованием вернуть им жалованье. Когда они двинулись в сторону Филадельфии, Конгресс поручил Гамильтону и двум другим остановить толпу[26]. Гамильтон запросил отряд ополчения у Верховного Исполнительного совета Пенсильвании, но получил отказ. Гамильтон приказал помощнику военного министра Уильяму Джексону перехватить людей. Джексону это не удалось. Толпа прибыла в Филадельфию, и солдаты принялись требовать у Конгресса о своё жалованье. Президент Континентального конгресса Джон Дикинсон опасался, что милиция штата Пенсильвания ненадёжна, и отказался от её помощи. Гамильтон утверждал, что Конгресс должен переехать в Принстон, штат Нью-Джерси. Конгресс согласился, и переехал туда. Разочарованный слабостью центрального правительства, Гамильтон в Принстоне составил проект призыва к пересмотру статей Конфедерации. Эта резолюция содержала много особенностей будущей Конституции США, включая сильное федеральное правительство с возможностью собирать налоги и собирать армию. Она также предусматривала разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную[27].

Гамильтон покинул Конгресс в июле 1782 года, стал адвокатом и начал практику в Олбани после шести месяцев самостоятельного обучения. Когда британцы покинули Нью-Йорк в 1783 году, он практиковал там в партнёрстве с Ричардом Харисоном. Он специализировался на защите Тори и британских подданных, как в деле Рутгерс против Уоддингтона, в котором он добился отклонения иска о возмещении ущерба, причинённого пивоварне англичанами, которые владели ею во время военной оккупации Нью-Йорка. Он просил суд истолковать закон штата в соответствии с Парижским договором 1783 года[28].

В 1784 году он основал Банк Нью-Йорка, один из старейших ныне существующих банков в Америке. Гамильтон был одним из тех, кто восстановил Королевский колледж как Колумбийский колледж, который не работал с 1776 года и был серьёзно повреждён во время войны. Долгое время недовольный Статьями Конфедерации, он играл важную руководящую роль на Аннаполисском конвенте в 1786 году. Он подготовил проект резолюции по конституционному съезду и тем самым приблизил к реальности своё давнее желание иметь более мощное и финансово независимое федеральное правительство.

В 1787 году Гамильтон стал депутатом Законодательного собрания штата Нью-Йорк от округа Нью-Йорк и был избран делегатом Конституционного собрания своим тестем Филипом Скайлером. Несмотря на то, что Гамильтон был лидером в призывах к новому конституционному Собранию, его прямое влияние на само собрание было весьма ограниченным. Фракция губернатора Джорджа Клинтона в Законодательном собрании Нью-Йорка выбрала двух других делегатов, Джона Лэнсинга-младшего и Роберта Йейтса, и оба они выступали против цели Гамильтона создать сильное национальное правительство. Таким образом, всякий раз, когда присутствовали два других члена Нью-Йоркской делегации, они принимали решение о голосовании в Нью-Йорке, с тем чтобы обеспечить отсутствие серьёзных изменений в статьях Конфедерации[29].

В начале съезда Гамильтон выступил с речью, в которой предложил пожизненного президента; это никак не повлияло на ход обсуждения конвенции. Он предложил избрать президента и сенаторов, которые будут служить всю жизнь, в зависимости от «хорошего поведения» и подлежат удалению за коррупцию или злоупотребления. Из-за этих предложений Джеймс Мэдисон стал враждебно относиться к Гамильтону, считая его сторонником монархизма. В конечном счёте, Гамильтон хотел исключить из Конституции идею самоуправления, заявив, что власть должна перейти к «богатым и знатным». Эта идея почти изолировала Гамильтона от его коллег-делегатов и других, закалённых в идеях революции и свободы.

Согласно записям Мэдисона, Гамильтон сказал в отношении руководителя страны: «английская модель была единственной хорошей в этом вопросе. Наследственные интересы короля были так переплетены с интересами нации, а его личные доходы так велики, что он был поставлен выше опасности быть развращённым извне… Пусть на всю жизнь будет назначен один исполнитель, который осмелится исполнить свои полномочия».

Гамильтон утверждал: «...и позвольте мне заметить, что глава исполнительной власти менее опасен для свобод людей, когда находится в должности в течение жизни, чем в течение семи лет. Кто-то скажет, что это напоминает выборную монархию… Но, ввиду существования процедуры импичмента, термин „монархия“ здесь неприменим…». Во время конвенции Гамильтон построил проект Конституции на основе дебатов по конвенции, но он никогда не представлял его. Этот проект имел большинство особенностей действующей Конституции. В этом проекте Сенат должен был быть избран пропорционально численности населения, что составляло две пятых от размера палаты, а президент и сенаторы должны были быть избраны путём сложных многоступенчатых выборов, в ходе которых избранные выборщики избирали бы меньшие органы выборщиков; они бы занимали должность на всю жизнь, но могли быть отстранены от должности за ненадлежащее поведение. Президент будет иметь абсолютное право вето. Верховный суд должен был иметь непосредственную юрисдикцию над всеми судебными исками, касающимися Соединённых Штатов, а губернаторы штатов должны были назначаться федеральным правительством.

В конце съезда Гамильтон все ещё не удовлетворился окончательной Конституцией, но все равно подписал её как значительное улучшение по сравнению со статьями Конфедерации и призвал своих коллег-делегатов сделать то же самое. Поскольку два других члена Нью-Йоркской делегации, Лэнсинг и Йейтс, уже удалились, Гамильтон был единственным Нью-Йоркским подписантом Конституции Соединённых Штатов. Затем он принял весьма активное участие в успешной кампании за ратификацию документа в Нью-Йорке в 1788 году, что стало решающим шагом в его национальной ратификации. Сначала он использовал популярность Конституции в массах, чтобы заставить Джорджа Клинтона подписать, но безуспешно. Государственный конвент в Покипси в июне 1788 года поставил Гамильтона, Джея, Джеймса Дуэйна, Роберта Ливингстона и Ричарда Морриса против клинтоновской фракции во главе с Меланктоном Смитом, Лэнсингом, Йейтсом и Гилбертом Ливингстоном.

Члены фракции Гамильтона были против любой условной ратификации, думая, что Нью-Йорк не будет принят в Союз, в то время как фракция Клинтона хотела внести поправки в Конституцию, сохраняя при этом право штата на отделение, если их попытки потерпят неудачу. Во время конвенции штата, Нью-Гэмпшир и Вирджиния стали девятым и десятым Штатами, ратифицировавшими Конституцию, соответственно, обеспечили, что никакого перерыва не произойдёт и что необходимо будет достичь компромисса. Аргументы Гамильтона, использованные для ратификации, были в основном повторениями работ федералистов, и Смит в конце концов пошёл на ратификацию, хотя это было больше по необходимости, чем из-за риторики Александра. Конституция была ратифицирована 30 голосами против 27, 26 июля 1788 года.

В 1788 году Гамильтон завершил второй срок на последней сессии Континентального конгресса, в соответствии со статьями Конфедерации.

Гамильтон предложил Джону Джею и Джеймсу Мэдисону написать серию эссе в защиту предложенной Конституции, теперь известных как Федералистские документы, и сделал самый большой вклад в эту работу, написав 51 из 85 опубликованных эссе (Мэдисон написал 29, Джей — только пять). Гамильтон курировал весь проект, привлекал участников, писал большинство эссе и курировал публикацию. В ходе проекта каждый человек отвечал за свои области знаний. Джей освещал внешние отношения, Мэдисон — историю республик и Конфедераций, анатомию нового правительства, а Гамильтон — наиболее важные для него ветви власти: исполнительную и судебную, некоторые аспекты Сената, а также военные вопросы и налогообложение. Статьи впервые появились в «Независимом журнале» 27 октября 1787 года[30].

Джон Джей в мантии председателя Верховного суда. Портрет работы Гилберта Стюарта, 1794 год

Гамильтон написал первый документ, подписанный как «Публий», и все последующие документы были подписаны под этим псевдонимом. Джей написал следующие четыре статьи, развивая идею слабости Конфедерации и необходимости единства против иностранной агрессии и против раскола на конкурирующие Конфедерации, и, за исключением номера 64, больше не участвовал в публикациях. Гамильтон в основном рассуждал о том, что республики в прошлом иногда приводили к беспорядкам, но развитие политической науки позволит избежать этого в будущем, используя новые политические механизмы: как разделение властей, законодательные сдержки и противовесы, независимая судебная система и законодатели, которые были представлены избирателями (номера 7-9). Гамильтон также написал обширную защиту Конституции (№ 23-36) и обсуждал Сенат и исполнительную и судебную ветви власти в номерах 65-85. Гамильтон и Мэдисон работали над описанием анархического состояния Конфедерации в номерах 15-22[31].

В 1764 году король Георг III вынес решение в пользу Нью-Йорка в споре между Нью-Йорком и Нью-Гэмпширом по поводу региона, который позже стал штатом Вермонт. Затем Нью-Йорк отказался признать претензии на имущество, полученное от субсидий губернатора Нью-Гэмпшира Беннинга Уэнтуорта в течение предшествующих 15 лет, когда территория де-факто управлялась как часть Нью-Гэмпшира. Следовательно, жители спорной территории, под названием Нью-Гэмпширские земельные участки, сопротивлялись исполнением законов штата Нью-Йорк на их территории. Ополчение Итана Аллена под названием «Зелёные Горы», отмеченное успехами в войне против британцев в 1775 году, первоначально было сформировано с целью сопротивления колониальному правительству Нью-Йорка. В 1777 году государственные деятели Участков объявили его отдельным штатом, который будет называться Вермонт, и к началу 1778 года создали правительство штата.

В 1777—1785 годах Вермонту неоднократно отказывали в представительстве в Континентальном конгрессе, главным образом потому, что Нью-Йорк настаивал на том, что Вермонт юридически является частью штата Нью-Йорк. Вермонт постановил, что поскольку его ходатайства о приёме в Союз были отклонены, то он не является частью Соединённых Штатов, не подчиняется Конгрессу и имеет право вести переговоры с англичанами. В 1779 - 1781 годах Вермонт действительно вёл с англичанами переговоры об обмене пленными, известные как Переговоры Халдиманда. Мирный договор 1783 года, который положил конец войне, включал Вермонт в границах Соединённых Штатов. 2 марта 1784 года губернатор Нью-Йорка Джордж Клинтон попросил Конгресс объявить войну с целью свержения правительства Вермонта, но Конгресс не принял никакого решения.

К 1787 году правительство Нью-Йорка почти полностью отказалось от планов покорения Вермонта, но все ещё претендовало на юрисдикцию. Будучи членом законодательного собрания Нью-Йорка, Гамильтон энергично и долго отстаивал законопроект о признании суверенитета штата Вермонт, несмотря на многочисленные возражения против его конституционности и политики. Рассмотрение законопроекта было отложено на более поздний срок. С 1787 по 1789 год Гамильтон обменивался письмами с Натаниэлем Чипманом, адвокатом, представляющим Вермонт. В 1788 году вступила в силу новая Конституция Соединённых Штатов, предусматривающая замену однопалатного Континентального Конгресса новым Конгрессом, состоящим из Сената и Палаты представителей. Гамильтон писал:

Одним из первых предметов обсуждения с новым Конгрессом будет независимость Кентукки [в то время ещё части Вирджинии], о которой будут беспокоиться южные штаты. Северяне будут рады найти противовес в Вермонте.

В 1790 году Законодательное собрание Нью-Йорка решило отказаться от притязаний Нью-Йорка на Вермонт, если Конгресс решит принять Вермонт в Союз и если переговоры между Нью-Йорком и Вермонтом о границе между двумя штатами будут успешно завершены. В 1790 году участники переговоров обсуждали не только границы, но и финансовую компенсацию Нью-Йоркских землевладельцев, чьи гранты Вермонт отказывался признавать, поскольку они противоречили более ранним грантам из Нью-Гэмпшира. Была согласована компенсация в размере 30 000 испанских долларов, и Вермонт был принят в Союз в 1791 году.

Перед закрытием палаты в сентябре 1789 года, Гамильтона попросили представить доклад о предложениях по улучшению государственного кредита к январю 1790 года. Гамильтон писал Роберту Моррису ещё в 1781 году, что установление общественного кредита поможет стране добиться независимости. Источники, которые использовал Гамильтон, варьировались от французов, таких как Жак Неккер и Монтескьё, до британских писателей, таких как Юм, Гоббс и Мэлаки Постлтуэйт[35]. При написании доклада он также искал предложения от современников, таких как Джон Уизерспун и Мэдисон. Хотя они договорились о дополнительных налогах, таких как винокурни и пошлины на импортные ликёры и земельные налоги, Мэдисон опасался, что ценные бумаги из государственного долга попадут в иностранные руки[36].

В докладе (Первом докладе об общественном кредите) Гамильтон считал, что ценные бумаги должны быть полностью оплачены их законным владельцам, включая тех, кто взял на себя финансовый риск покупки государственных облигаций, которые, по мнению большинства экспертов, никогда не будут выкуплены. Он утверждал, что свобода и безопасность собственности неразделимы, и что правительство должно соблюдать контракты, поскольку они составляют основу общественной и частной морали. По мнению Гамильтона, надлежащее обращение с государственным долгом также позволило бы Америке брать кредиты по доступным процентным ставкам, а также стало бы стимулом для экономики[35].

Гамильтон разделил долг на национальный и государственный, и далее разделил национальный долг на внешний и внутренний. Хотя было достигнуто согласие о том, как обращаться с внешним долгом (особенно с Францией), не было достигнуто согласия в отношении национального долга, удерживаемого внутренними кредиторами. Во время войны за независимость богатые граждане вкладывали деньги в облигации, а ветеранам войны выплачивались векселя и долговые расписки, которые резко упали в цене во время Конфедерации. В ответ, ветераны войны продавали ценные бумаги спекулянтам по пятнадцать-двадцать центов за доллар[35].

Гамильтон чувствовал, что деньги по облигациям пойдут не солдатам, а спекулянтам, купившим облигации у солдат, которые не слишком верили в будущее страны. Что касается государственных долгов, Гамильтон предложил объединить их с государственным долгом и обозначить как федеральный долг, ради эффективности в национальном масштабе[35].

В последней части доклада предлагалось создать специальный Амортизационный фонд (Sinking fund), за счёт которого будет погашаться 5% долга ежегодно. Из-за того, что облигации торговались значительно ниже их номинальной стоимости, покупки принесли бы пользу правительству, поскольку ценные бумаги выросли в цене. Когда доклад был представлен в Палату представителей, недоброжелатели вскоре начали высказываться против него. Некоторые из негативных мнений, высказанных в Палате представителей, заключались в том, что представление о программах, напоминающих британскую практику, является порочным, и что баланс сил будет смещён от представителей к исполнительной власти. Уильям Маклей подозревал, что несколько конгрессменов были связаны с государственными ценными бумагами, вводя Конгресс в союз с нью-йоркскими спекулянтами. Конгрессмен Джеймс Джексон также выступил против Нью-Йорка, обвинив спекулянтов в попытке обмануть тех, кто ещё не слышал о докладе Гамильтона[37].

Участие таких сторонников Гамильтона, как Шайлер, Уильям Дьюер, Джеймс Дьюан, Говернёр Моррис и Руфус Кинг в спекуляциях, также не было благоприятным для тех, кто выступал против доклада, хотя Гамильтон лично не владел или не имел долю в долге. В конце концов, Мэдисон выступил против этого в феврале 1790 года. Хотя он не был против того, чтобы нынешние держатели государственного долга получали прибыль, он хотел, чтобы какую-то прибыль получили и первоначальные держатели. Мэдисон думал, что первоначальные держатели продали свои акции из-за безвыходности, а не потому, что потеряли веру в правительство. 22 февраля возражение Мэдисона было отклонено 36 голосами против 13[37].

Борьба за то, чтобы национальное правительство взяло на себя государственный долг, была более длительной и продолжалась более четырёх месяцев. В течение этого периода ресурсы, которые Гамильтон должен был применить к выплате государственных долгов, были запрошены Александром Уайтом и были отклонены из-за того, что Гамильтон не смог подготовить информацию к 3 марта, и даже был отложен его собственными сторонниками, несмотря на настройку отчёта на следующий день (который состоял из ряда дополнительных обязанностей по уплате процентов по государственным долгам). Дуер подал в отставку с поста помощника министра финансов, и голосование за принятие было проголосовано 31 голосом против 29, 12 апреля.

В течение этого периода Гамильтон обошёл вопрос о рабстве в Конгрессе после того, как квакеры подали прошение об его отмене, вернувшись к этому вопросу в следующем году[38].

Другим вопросом, в котором Гамильтон сыграл определённую роль, был временный перенос столицы из Нью-Йорка. Тенча Кокса послали поговорить с Маклеем, чтобы договориться о временном размещении столицы в Филадельфии, поскольку для принятия законопроекта требовалось одно голосование в Сенате и пять в Палате. Томас Джефферсон писал много лет спустя, что Гамильтон обсуждал с ним примерно в это же время вопрос о том, что столица Соединённых Штатов будет перенесена в Виргинию с помощью «пилюли», которая «будет особенно горькой для южных штатов и что следует принять некоторые сопутствующие меры, чтобы немного подсластить её для них». Законопроект был принят в Сенате 21 июля и в Палате 34 голосами против 28, 26 июля 1790 года.

Отчёт Гамильтона о Национальном банке был проекцией первого отчёта о государственном кредите. Хотя Гамильтон формировал идеи национального банка ещё в 1779 году, за последние одиннадцать лет он собирал их различными способами. В их число входили теории Адама Смита, обширные исследования Банка Англии, ошибки банка Северной Америки и его опыт создания банка Нью-Йорка. Он также использовал американские записи Джеймса Уилсона, Пелатии Уэбстер, гувернера Морриса и его помощника министра финансов Тенча Кокса.

Томас Джефферсон. Портрет, написанный в Лондоне Мэзером Брауном, 1786 год

Гамильтон предложил Конгрессу зафрахтовать Национальный банк с капитализацией в 10 миллионов долларов, пятая часть которых будет принадлежать правительству. Поскольку у правительства не было денег, оно брало их взаймы в самом банке и выплачивало кредит десятью равными ежегодными взносами. Остальное должно было быть доступно индивидуальным инвесторам. Банк должен был управляться двадцатью пятью членами совета директоров, которые должны были представлять подавляющее большинство частных акционеров, что Гамильтон считал необходимым для своего пребывания под частным руководством. Банковская модель Гамильтона имела много общего с моделью Банка Англии, за исключением того, что Гамильтон хотел исключить правительство из участия в государственном долге, но обеспечить большую, твёрдую и эластичную денежную массу для функционирования нормального бизнеса и обычного экономического развития, среди других различий. Налоговые поступления для инициирования банка были такими же, как он ранее предлагал, увеличение на импортные спиртные напитки: ром, ликёр и виски.

Джеймс Мэдисон. Портрет работы Чарльза Уилсона Пила, 1792 год

Законопроект прошёл через Сенат практически без проблем, но к тому времени, когда он дошёл до Палаты представителей, возражения против предложения возросли. Критики, как правило, считали, что Гамильтон служит интересам Северо-Востока с помощью банка, а те, кто ведёт аграрный образ жизни, от этого не выиграют. Среди этих критиков был Джеймс Джексон из Джорджии, который также попытался опровергнуть доклад, цитируя статьи федералистов. Мэдисон и Джефферсон также выступили против банковского счёта. Возможность того, что капитал не будет переведён в Потомак, если банк будет иметь твёрдое учреждение в Филадельфии (тогдашней столице Соединённых Штатов), была более значительной причиной, и действия, которые предприняли члены Конгресса Пенсильвании, чтобы сохранить капитал там, заставили обоих деятелей беспокоиться.

Мэдисон предупредил членов Конгресса Пенсильвании, что он будет атаковать законопроект в палате как неконституционный. Мэдисон приводил доводы в пользу того, что власть банка может быть установлена в рамках Конституции, но он не смог повлиять на членов палаты, и его авторитет в отношении Конституции был поставлен под сомнение несколькими членами. В конце концов, 8 февраля 1791 года, законопроект был принят подавляющим большинством голосов.

Вашингтон не спешил подписывать законопроект, поскольку получил предложения от генерального прокурора Эдмунда Рэндольфа и Томаса Джефферсона. Джефферсон отклонил «необходимую и правильную» оговорку в качестве аргумента для создания Национального банка, заявив, что перечисленные полномочия «могут быть выполнены без банка». Наряду с возражениями Рэндольфа и Джефферсона, участие Вашингтона в переносе столицы из Филадельфии также считается причиной его колебаний. В ответ на возражение против «необходимого и надлежащего» положения, Гамильтон заявил, что «необходимое часто означает не более чем необходимое, необходимое, случайное, полезное или проводящее», и банк был «удобным видом среды, в которой они (налоги) должны быть выплачены». Вашингтон, в конце концов, подписал этот законопроект.

Александр Гамильтон. Портрет кисти Джона Трамбулла, 1792 год

В 1791 году Гамильтон представил в Палату представителей доклад о создании монетного двора. Многие идеи Гамильтона для этого доклада были взяты из европейских экономистов, резолюций Континентального Конгресса 1785 и 1786 годов, а также от таких людей, как Роберт Моррис, Гувернер Моррис и Томас Джефферсон.

Поскольку наиболее распространёнными монетами в Соединённых Штатах в то время были испанские валюты, Гамильтон предложил, что чеканка доллара США весом почти столько же, сколько испанское песо, будет самым простым способом введения национальной валюты. Гамильтон отличался от европейских монетарных политиков желанием завышать цены на золото по сравнению с серебром на том основании, что Соединённые Штаты всегда будут получать приток серебра из Вест-Индии, несмотря на его собственное предпочтение монометаллического золотого стандарта, он в конечном итоге выпустил биметаллическую валюту в фиксированном соотношении 15:1 серебра к золоту.

Гамильтон предложил, чтобы доллар США имел дробные монеты с использованием десятичных знаков, а не восьмых, как испанские монеты. Это нововведение было первоначально предложено суперинтендантом финансов Робертом Моррисом, с которым Гамильтон переписывался после изучения одной из монет Морриса Nova Constellatio в 1783 году. Он также хотел чеканить монеты небольшой стоимости, такие как серебряные десятицентовые и медные центовые и полцентовые монеты, для снижения стоимости жизни для бедных. Одна из его главных целей заключалась в том, чтобы широкая общественность привыкла к частому обращению с деньгами.

К 1792 году принципы Гамильтона были приняты Конгрессом, в результате чего был принят закон о чеканке монет 1792 года и создан Монетный Двор Соединённых Штатов. Там должны были быть десятидолларовая монета «Золотой орёл», серебряный доллар и дробные деньги от половины до пятидесяти центов. Чеканка серебра и золота была выпущена в 1795 году.

Летом 1791 года 23-летняя Мария Рейнольдс обратилась к женатому 34-летнему Александру Гамильтону в Филадельфии с просьбой о помощи, при том материальной, утверждая, что её муж, Джеймс, бросил её. На тот момент у Гамильтона не было средств, поэтому он запросил адрес девушки, дабы позже навестить её. Как только Гамильтон прибыл в пансионат, где остановилась Мария, она отвела его наверх и повела в свою спальню; Позже он вспоминал, что «последовал некоторый разговор, из которого было очевидно, что приемлемо иное, не денежное, утешение». Роман продолжался с различной периодичностью примерно до июня 1792 года.

В течение этих месяцев, муж Марии, Джеймс Рейнольдс, хорошо знал о неверности своей жены. Он постоянно поддерживал их отношения, дабы шантажировать Гамильтона. В «Памфлете Рейнольдса» Гамильтон заходит так далеко, что утверждает, что Джеймс Рейнольдс вместе со своей женой сговорился, чтобы, по словам самого Гамильтона, «вымогать у меня деньги».

Фактически, после того, как Гамильтон показал недвусмысленные намёки на то, что он хотел прекратить роман осенью 1791 года, Александр получил два письма 15 декабря 1791 года, по одному от миссис и мистера Рейнольдса.

Первое письмо от Марии предупреждало о том, что её муж узнал о сложившейся ситуации, и о том, что Джеймс будет продолжать пытаться шантажировать Гамильтона.

К этому моменту Гамильтон оборвал контакты с Марией и ненадолго прекратил посещения, но и муж, и жена Рейнольдс, очевидно, были вовлечены в схему шантажа, так как оба послали письма, приглашающие Гамильтона продолжить свои посещения.

Джеймс Рейнольдс вымогал 1000 долларов в обмен на умалчивание супружеской измены Гамильтона. Первое время он снова и снова приглашал Александра к Марии «как друга», скорее всего, чтобы снова потребовать неопределённую сумму.

Однако уже ко 2 мая 1792 года Джеймс Рейнольдс настоятельно стал требовать, чтобы Гамильтон больше не виделся с его женой; в итоге выплаты за шантаж составили более 1300 долларов, включая первоначальное вымогательство. Гамильтон в этот момент, возможно, знал о причастности обоих супругов Рейнольдс к шантажу и приветствовал, а также строго выполнил просьбу Рейнольдса о прекращении романа.

Историк Тилар Дж. Маззео выдвинул теорию, что этот роман никогда не происходил. За пределами памфлета Рейнольдса нет никаких доказательств того, что роман вообще имел место; другие, связанные со скандалом, от Джеймса Монро, который держал бумаги, касающиеся Джеймса Рейнольдса, до самой Марии Рейнольдс, утверждали, что это было прикрытие для финансового скандала.

В ноябре 1792 года, после того, как Джеймс Рейнольдс был заключён в тюрьму за участие в схеме, предусматривающей невыплату заработной платы, предназначенной для ветеранов Революционной войны, он использовал свои знания о сексуальной связи Гамильтона, чтобы найти выход из собственных проблем. Рейнольдс знал, что Гамильтону придётся выбирать между раскрытием его романа с Марией или ложным признанием соучастия в обвинениях. Джеймс Монро, Авраам Венейбл и Фредерик Муленберг были первыми, кто услышал об этой возможной коррупции в новом правительстве страны, и 15 декабря 1792 года решили лично ознакомить Гамильтона с полученной ими информацией, подтверждённой чеками выплат Гамильтона Рейнольдсу, что Мария дала им в подтверждение обвинений мужа. Отрицая какую-либо финансовую непристойность, Гамильтон раскрыл истинную природу своих отношений с Марией Рейнольдс и её мужем во всех её неприятных деталях. Он даже предоставил письма Марии и Джеймса Рейнольдса.

Убедившись, что Гамильтон не был причастен к финансовым махинациям, Монро, Венейбл и Муленберг согласились не обнародовать информацию и документы по делу Рейнольдса. Монро и его коллеги заверили Гамильтона, что дело разрешилось. Однако Монро отправил письма своему близкому другу, Томасу Джефферсону. Джефферсон и Гамильтон были самопровозглашёнными противниками, и через пять лет после получения писем Джефферсон использовал полученные знания, дабы начать распускать слухи о личной жизни Гамильтона.

В том же 1797 году, когда Гамильтон больше не занимал пост министра финансов, детали его отношений с Марией и Джеймсом Рейнольдсами стали известны в серии памфлетов, написанных журналистом Джеймсом Томсоном Каллендером. Туда были включены копии документов, которые Гамильтон предоставил комиссии Монро в декабре 1792 года. Гамильтон столкнулся с Монро по поводу утечки конфиденциальных документов. Монро отрицал какую-либо причастность к этому. Гамильтон был очень близок к тому, чтобы назвать Монро лжецом, на что Монро ответил, что Гамильтон негодяй, и бросил ему вызов на дуэль. Дуэль была предотвращена секундантом Монро, Аароном Бёрром, который спустя годы сам убил Гамильтона на дуэли.

25 августа 1797 г. Гамильтон отреагировал на откровения Каллендера, напечатав свой собственный документ на 95 страниц, позже известную как «Памфлет Рейнольдса», в котором он отрицал все обвинения в коррупции. Он, однако, не отрицал своих отношений с Марией Рейнольдс; вместо этого он открыто признал это и извинился. Искренность Гамильтона одновременно восхищала и непоправимо повредила его репутации.

После признания в супружеской измене, Гамильтон в очередной раз убедился, что, по его мнению, Томас Джефферсон — это человек, который не заслуживает доверия. Роман никак не повлиял на мнение Вашингтона об Александре, который по-прежнему считал его «очень уважаемым» и рассматривал Гамильтона как доминирующую силу в создании федеральных законов и правительства.

Этот случай был признан как «Один из первых секс-скандалов в политической истории США».

Достоверно неизвестно, как развивались отношения Элайзы и Александра после, и именно в какой момент Гамильтон был прощён. Большинство писем Элизабет уничтожила. Однако можно предположить, что всё начало налаживаться в середине 1798 года. Из письма Александра Элайзе от 5 июня 1798 года, мы узнаём, что их совместные дети на тот момент жили именно с ним:

Я написал тебе, моя возлюбленная Элайза, письмо в понедельник. Ты будешь рада узнать, что наши дорогие мальчики и я по-прежнему здоровы и что они до сих пор ведут себя хорошо. Я надеюсь, что они будут продолжать в том же духе, потому что в нашей взаимной любви и в них заключено всё наше счастье.

Я верю, что ты к этому времени прибыла и с нетерпением ожидала от меня письма. Наши общественные дела продолжают идти в полном порядке; И когда ты вернёшься ко мне, мои личные дела не могут не оказаться в таком хорошем порядке, как я этого желаю.

Всегда твой. С наилучшими пожеланиями.

— [39]

А также с письма 8 июня, в котором Гамильтон просит Элизабет сказать её отцу, что у них всё нормализуется:

Я уже третий раз пишу своей любви с момента её отъезда. Я продолжаю наслаждаться хорошим здоровьем, и моё настроение настолько хорошее, насколько это возможно в её отсутствие. Но я нахожу, что с возрастом её присутствие становится всё более необходимым для меня. По мере того, как я обнаруживаю бесполезность других занятий, ценность моей Элайзы и внутреннего счастья возрастает в моей оценке.

Анжелика и её семья в порядке, за исключением того, что подагра мистера Чёрча не исчезла изнутри. Пегги — как обычно. Однако вчера она жаловалась на небольшую подагру в руке. С Корнелией[''i'' 2] всё хорошо.

Скажи своему отцу, что наши дела[''i'' 3] продолжают исправляться и что есть все шансы, что мы не наденем французское иго. Прощай, Моя дорогая жена.

Всегда твой.

— [40]

Силуэт Александра Гамильтона работы художника Уильяма Бэйч, ок. 1800 года

Находясь в лагере Вашингтона, Александр познакомился и стал очень близким другом с Джоном Лоуренсом. Они обменялись многими письмами в течение нескольких лет, когда различные задания и захват Лоуренса англичанами держали их порознь; например, когда условия досрочного освобождения Джона не позволили ему присутствовать на свадьбе Гамильтона и Элизабет Скайлер в декабре 1780 года, хотя Александр и пригласил его. И хотя эмоциональный язык не был редкостью в дружбе между людьми одного пола в этот исторический период[41], биограф Гамильтона Джеймс Томас Флекснер заявил, что интенсивно экспрессивный язык, содержащийся в письмах Гамильтона и Лоуренса, «поднимает вопросы, касающиеся гомосексуализма», на которые «нельзя дать категорический ответ»[42].

Биограф Александра Рон Чернов писал, что нельзя «с какой-либо уверенностью» утверждать, что Джон и Гамильтон были любовниками, отмечая, что такая связь потребовала бы «чрезвычайных мер предосторожности», поскольку содомия в то время считалась преступлением, караемым смертной казнью во всех колониях. Чернов пришёл к выводу, что, основываясь на имеющихся доказательствах, «по крайней мере, мы можем сказать, что Гамильтон развил что-то вроде подростковой влюблённости в своего друга»[41]. По словам Чернова, «Гамильтон не так легко заводил дружбу и никогда больше не открывал свою внутреннюю жизнь другому человеку так, как Лоуренсу», и, после смерти Джона, «Гамильтон закрыл какой-то отсек своих эмоций и никогда больше не открывал его»[41].

В отличие от бурных писем Гамильтона, сохранившиеся письма от Лоуренса к Александру были значительно менее частыми и менее страстно сформулированными, хотя некоторые письма, написанные Джоном, были утеряны или, возможно, уничтожены[41].

Мэсси опровергал предположения о предполагаемой гомосексуальности[''i'' 4] и об отношениях Джона и Гамильтона как необоснованные, заключив, что: «их отношения были платоническими, связь, сформированная их преданностью революции и взаимным стремлением к славе»[43]. Годы спустя Мэсси сожалел, что тон его утверждения был таким категоричным, и признавал, что вопрос «не может быть окончательно решён»[44].

Аарон Бёрр, вице-президент США. Анонимный художник, ок. 1794 года

4 июля 1804 года, за неделю до своей смерти, Гамильтон написал прощальное письмо своей жене:

Это письмо, моя дорогая Элайза, не будет доставлено тебе, пока я не закончу свою земную миссию; чтобы начать, как я смиренно надеюсь от искупления благодати и божественной милости, счастливое бессмертие.

Если бы я мог избежать дуэли, моя любовь к тебе и к моим дорогим детям была бы одной из решающих причин. Но это было бы невозможно без жертв, которые сделали бы меня недостойным твоего уважения. Мне не нужно рассказывать тебе о муках, которые я испытываю, от одной лишь мысли покинуть тебя, подвергнуть страданиям, которые, я знаю, ты почувствуешь. Я, также, не мог не остановиться на этой теме, она меня не отвлекла.

Утешения Религии, моя любовь, могут поддержать тебя; и этим ты имеешь право наслаждаться. Лети в объятия своего Бога и будь довольна. С моей последней идеей; Я буду дорожить сладкой надеждой встретить тебя в лучшем мире.

Прощай, лучшая из жён и лучшая из женщин. Обними всех моих дорогих Детей за меня.

Всегда твой, Александр[45].

Изображение дуэли между Гамильтоном и Бёрром по картине Дж. Манда

Во время избирательной кампании за пост губернатора Нью-Йорка Александр Гамильтон выпустил ряд оскорбительных памфлетов против Аарона Берра, что и стало причиной дуэли. Во время дуэли Гамильтон сознательно промахнулся, Бёрр же своим выстрелом поразил печень, диафрагму и поясничный отдел позвоночника Гамильтона[46]. После ранения Александр прожил полтора дня и скончался 12 июля 1804 года.

Надгробье Александра Гамильтона на кладбище Тринити-чёрч, Нью-Йорк

• В 2015 году на Бродвее был поставлен мюзикл «Гамильтон» о жизни Александра Гамильтона, где его роль исполнил Лин-Мануэль Миранда. Постановка стала обладателем Пулитцеровской премии в категории «Драма»[48] и одиннадцати театральных наград наград «Тони». Сам Миранда был представлен в категории «Лучший актёр в мюзикле», однако победу в этой номинации одержал Лесли Одом младший за исполнение роли Арона Берра[49].

• «Александр Гамильтон» (1931)
• «Джон Адамс» (2008)
• «Поворот: Шпионы Вашингтона» (2014) — роль Александра Гамильтона исполняет Шон Хаггерти.
• «Hamilton: An American Musical» (2020)

Американский писатель Гор Видал, писавший на исторические темы, в своей книге «Вице-президент Бёрр» (1973, рус. перевод 1977) даёт весьма неприглядный образ Гамильтона, изображая его лживым интриганом.