В ожидании Годо

В пьесе два уровня вопросов этического свойства: ожидание из-за второстепенных вопросов, повод скоротать время; и решение самых актуальных вопросов послевоенного периода — это одновременно вытеснение мышления и уклонение от вопросов о причинах гибели миллионов людей в результате всё новых и новых игр. То, что в первом случае все ещё кажется клоунадой или «театром абсурда» двух бродяг, во втором случае становится критикой морального отказа одного мира ретроспективно справляться со своими травмами и работать над предотвращением последующих трагедий. Таким образом, формула «ничего не делать», открывающая пьесу и повторяющаяся несколько раз, семантически, с одной стороны, предназначена для описания с точки зрения попытки ускорить приход Годо, а с другой — для предписания как отказ от всех причинных вопросов и ответственности. Без различия этих двух концепций действия моральная критика Беккета становится невидимой в чистом абсурде.

Появление французского оригинала и оригинального текста подтверждают моральную интерпретацию. В ранней версии рукописи фигура Эстрагона носила имя «Леви», а во французском оригинале все ещё есть несколько обозначений мест, относящихся к еврейским учреждениям в Париже. Имя «Годо» интерпретируется со ссылкой на английское слово Бог и французское уменьшительное окончание как «маленький бог», на прибытие которого человек напрасно надеется. В контексте «моральной интерпретации» Годо олицетворяет как обещание моральной ответственности, так и её вырождение[12].

В 2008 году в Германии стало известно о тезисе Пьера Темкина, опубликованном во Франции ещё в 2004 году, согласно которому также возможно историческое прочтение второго акта. Основываясь на многочисленных намеках во французском оригинале, Темкин приходит к выводу, что ожидание Годо также указывает на положение иностранцев и французских евреев, которые бежали в необитаемую оставшуюся Францию примерно в 1942/1943 году, но затем вынуждены были бежать в Савойю с помощью шлюзов из-за немецкой оккупации. Владимир и Эстрагон могут быть беглыми евреями из Парижа, Годо — скрытым обозначением для Сопротивления[13].

Экзистенциалисты полагают, что существуют определённые фундаментальные вопросы, с которыми все люди должны смириться, если они хотят серьёзно и с присущей им ценностью относиться к своему субъективному существованию. Среди них такие вопросы, как жизнь, смерть, смысл человеческого существования и место Бога в этом существовании. По большому счету, теории экзистенциализма утверждают, что сознательная реальность очень сложна и не имеет «объективной» или общеизвестной ценности: индивид должен создавать ценность, утверждая её и живя ею, а не просто говоря об этом или философствуя об этом в уме. Можно увидеть, что пьеса затрагивает все эти вопросы.

Мартин Эсслин в своей книге «Театр абсурда» (1960) утверждал, что «Ожидание Годо» было частью более широкого литературного движения, которое он назвал Театром абсурда, формой театра, проистекающей из абсурдистской философии Альбера Камю. Абсурдизм сам по себе является ответвлением традиционных утверждений экзистенциализма, впервые выдвинутых Серёном Кьеркегором, и утверждает, что, хотя внутренний смысл вполне может существовать во вселенной, люди не способны его найти из-за какой-либо формы умственных или философских ограничений. Таким образом, человечество обречено столкнуться с Абсурдом или абсолютной абсурдностью существования в отсутствие внутренней цели[14].

Хотя сексуальность Владимира и Эстрагона не всегда рассматривается критиками, некоторые видят в двух бродягах стареющую гомосексуальную пару, измученную, духовно разбитую, импотентную и больше не занимающуюся сексом. Эти двое, похоже, написаны как пародия на супружескую пару[15]. Питер Боксолл указывает, что в пьесе представлены два персонажа, которые, похоже, прожили вместе много лет; они ссорятся, после примирения снова обнимаются, и зависят друг от друга[16]. Беккет дал интервью во время премьеры пьесы в Нью-Йорке, и, говоря о своих произведениях и персонажах в целом, Беккет сказал: «Я работаю с импотенцией, невежеством. Я не думаю, что импотенцией пользовались в прошлом»[17]. Решение Владимира и Эстрагона повеситься можно рассматривать как отчаянный способ достичь хотя бы одной окончательной эрекции.