Бомбардировки Хельсинки

Бомбардировка Финляндии, главным образом, проводилась силами Авиации дальнего действия (АДД), которая представляла собой особый род войск, не входящий напрямую в ВВС. Силы АДД были усилены для этой задачи. Возглавлял АДД маршал Александр Голованов, подчинённый напрямую Сталину. Силы АДД привыкли к жестким сражениям: в 1943 было выполнено 75 000 вылетов и сброшено свыше 78 000 тон бомб. При этом было потеряно половина самолётов[1].

В основном, воздушный флот АДД состоял из двухмоторных бомбардировщиков Ил-4, Ли-2, B-25 Mitchell и Douglas A-20 Havoc. Самолёты B-25 и A-20 были предоставлены Соединёнными Штатами по условиям ленд-лиза, бомбардировщик Ли-2 производился в СССР по лицензии и представлял собой военную версию американского пассажирского DC-3. В АДД были два полка тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков Пе-8.

Общее количество машин в начале 1944 года составляло 1003, из которых 777 в боевом состоянии. Экипажей было 865, из них 732 подготовленных к ночным вылетам[1].

• 
  Ил-4
• 
  B-25 Mitchell
• 
  Douglas A-20 Havoc

Налёт был спланирован ещё в январе 1943, первый запланированный вылет должен был состояться 8 января, но плохие погодные условия сдвинули дату на февраль. Бомбардировки планировались прицельные, у каждой группы были свои цели. В числе целей были 11 военных складов, 17 военных предприятий и порты[1].

В первом налёте было 785 машин, из них 728 бомбардировщиков, в том числе два четырёхмоторных Пе-8, доставивших 5000 бомб. Во втором налёте было 406 машин, из них 383 бомбардировщика. Максимальное количество самолётов было в третьем налёте — 929 машин (896 бомбардировщиков). Общее количество бомб за три ночи составило 16 490 шт., общий вес бомб — 2604 тонн[1].

По состоянию на осень 1939 года в состав 1-го противовоздушного полка, оборонявшего Хельсинки, входили четыре батареи с тяжёлым вооружением (по 3-4 зенитных орудия в каждой), одна батарея с поисковыми прожекторами и одна пулемётная рота. Состояние ПВО Хельсинки на момент бомбардировок было в отличном состоянии. Всё вооружение и зоны ответственности были обновлены ещё весной 1942.

С ноября 1943 под руководством полковника Пекки Ёкипальтио темпы модернизации ускорились: батареи сгруппированы по-новому, особое внимание уделено связи. Для центрального командования ПВО построили командный центр Torni, откуда была прямая связь с батареями огня[2]. У Германии были куплены два радара раннего оповещения Фрейя и четыре радара наведения орудий Вюрцбург, калькулятор расчета огня Лямбда,[3]. Радио разведка уже очень продвинулась и была способна дать раннее предупреждение вскоре после взлёта бомбардировщиков[4]. Оснащение ПВО было совершенно новым и плотность огня ПВО исключительно высока, с учётом размера города даже лучше чем у Москвы[1].

Радары и ночные истребители

Радар наведения орудий Würzburg D, «Irja», Музей ПВО в Туусула

Со стороны ПВО важнейшими элементами являлись полученные из Германии два радара раннего обнаружения Фрейя (m/39 Raijaa, Freya) и четыре радара наведения Ирья (Irjaa, Вюрцбург, Würzburg)[6]. Радары обнаруживали расположение самолётов и модернизированный заградительный огонь вынуждал их группами сойти с курса. Радиоразведка обнаруживала движение самолётов начиная от взлёта, следила за их перемещением, пока не передавала цели радарам наведения Würzburg[4].

С радарами был неразрывно связан калькулятор Лямбда, который пересчитывал данные для артиллерии. Радары управляли и 36 прожекторами. Имелись и устаревшие 13 акустических локаторов[7].

В первую ночь налёта оборона ПВО была полностью на плечах зенитчиков, ночных истребителей тогда не было. После первой бомбёжки 6 февраля немецкий офицер связи Курт Рейндолф попросил по телефону у маршала Гёринга ночные истребители. Из Германии отправили 12 Messerschmitt Bf.109 G-6-ночных истребителей в Хельсинки, машины прибыли в Мальми 12 февраля. В самолётах имелось оборудование для ночных полётов, но не было радара. Лётчики были опытные[2][7][8].

Дополнительную помощь дала прибывшая из Таллина оснащенная радаром эскадрилья ночных истребителей Junkers Ju 88. Эскадрилья управлялась с корабля радаром Togo, хотя зона их действия была за пределами ПВО Хельсинки, некоторую поддержку они всё-таки оказали[7].

Радаров Irjaa в Финляндии сохранилось два: в музее ПВО Туусула, там же представлен калькулятор Lambda, и музее ПВО Тиккакоски. Там же можно увидеть приёмник/передатчик и экран радара Raija, их антенную часть успели разобрать, остались лишь фотографии.

Организация защиты населения ещё до Зимней войны 1939 года была налажена хорошо. Уже в 1934 городское руководство стимулировало жилищные кооперативы строить в подвалах помещения, где жители могли укрыться в случае воздушного налёта. Эти помещения не вполне отвечали требованиям бомбоубежищ, это были обычные комнаты, чьи стены и потолки были лишь укреплены брёвнами и балками. В каждом кооперативе был дежурный, не относящийся к армии, обычно человек в запасе и в возрасте. В его задачи входило следить, чтобы все жильцы собирались в убежище.

Дополнительно, в защиту населения входили особые ударные группы, так называемые роты смертников (фин. kuolemankomppani), состоящие из примерно ста хорошо обученных мужчин и женщин; их посылали во время бомбардировки в самые опасные места, например, в дома, где была угроза взрыва газа и жизни жильцов. Метод оправдал себя во время бомбардировок Выборга в Зимнюю войну 10 и 18 февраля 1940, когда целые районы города были стёрты с лица земли[9].

Много работы досталось официальной пожарной команде Хельсинки, добровольным пожарным дружинам и пожарным верфи Хиеталахти. Помощь добровольных пожарных дружин неоценима и потому, что их штат состоял из непригодных к строевой службе пожилых, инвалидов и молодежи.

В начале войны больших убежищ в скалах в городе было всего несколько, но к войне 1941—1944 построено уже достаточно. Медицинское обслуживание было на хорошем уровне, например, детская больница была выведена из столицы. Под несколькими больницами, не под всеми, были убежища, выбитые в скале. Особенной была больница Красного креста, полностью размещенная в граните. Сейчас эта больница Тёолё, но подземные помещения не используются.

Бомбардировка первой войны (Зимняя кампания), 30 ноября 1939 года.

В конце марта, после ночных воздушных атак Хельсинки, финский политический деятель Ю. К. Паасикиви отправился в Москву для выяснения вопроса о возможности подписания мирного договора. Этот визит готовился под большим секретом при участии посла СССР в Швеции Александры Коллонтай. Паасикиви перелетел из Швеции в Москву на DC-3 шведской авиакомпании ABA. Самолет пересек линию фронта в районе Карельского перешейка. Этот рискованный визит не привел к заключению мира. Задним числом произведённые оценки показывают, что с точностью до десятка машин, общее число бомбардировщиков в налётах на Хельсинки было того же порядка, что в известной бомбардировке Дрездена год спустя, но финская ПВО оказалась намного эффективней, чем немецкая. Следует учесть размеры городов и то, что советские самолёты (Ил-4, А-20, B-25) значительно меньше и менее грузоподъёмные, чем машины союзников (B-17, B-24, Lancaster), а тактическая подготовка у советских лётчиков оказалась несравнимо слабее. У советской авиации не было, в отличие от англо-американской, никакого противорадарного средства[12].

Если распределить все сброшенные бомбы по Хельсинки равномерно, то получалось, что бомбы легли бы сеткой через каждые 15 метров, это означало полное уничтожение города от взрывов и пожаров. В этом единодушны все[13][14], но вот в причинах, почему так не произошло, разница огромная.

Благодаря мощной системе ПВО потери Хельсинки оказались относительно малыми. Причиной было то, что лишь сто бомбардировщиков прорвалось сквозь заградительный огонь к целям, 95 % бомбардировщиков отвернуло от заслонов и сбросило бомбы где попало. Из прорвавшейся в город сотни машин 20 было сбито[1]. Операторы ПВО непосредственно видели на экранах радара, как действуют заградительный огонь: самолёты противника разворачивались назад, сбрасывают бомбы куда попало. Экипажи предпочитали сбросить боезапас и писать в отчёте — «цель поражена», чем рисковать сообщить неприятную для начальства правду об эффективности вражеской ПВО. Захваченные в плен экипажи сбитых самолётов подтверждают это предположение[2]. Это объясняет огромные расхождения в оценках последствий в финских и советских источниках. Советские цифры основаны на отчётах лётчиков, финские — это непосредственно посчитанные воронки в земле и данные радаров.

Одним из косвенных подтверждений того, что налеты на столицу Финляндии были признаны неудачными даже в СССР, явилась жесткая цензура мемуаров советских летчиков. Об атаках Хельсинки упоминается только вкратце, в то время, как менее значительные операции описаны детально. Публикация мемуаров маршала Голованова в журнале «Октябрь» была прервана в 1972 г. и уже не возобновлялась[15].

По фактическим данным, бомбардировки Хельсинки в феврале 1944 г. завершились для советской стороны неудачно. Основными же причинами этого было противодействие ПВО, недостаток опыта (фактически, налеты представляли собой первые стратегические операции АДД), несовершенство оборудования и особенно подчёркивается в финских источниках, низкая дисциплина экипажей. В то время уже началась передислокация подразделений АДД к югу, так как у Красной Армии возникла необходимость в проведении операций в Белоруссии и Украине. Благодаря припискам о результатах налётов, задачу посчитали выполненной. Хельсинки были спасены чудесным образом от повторных налётов[15].

Всего за три налёта погибло 146 человек и было ранено 356. Среди погибших шестеро военных. Полностью уничтоженных домов 109. Повреждения осколками крыш получили около 300 зданий и 111 домов загорелось.

Город Хельсинки сохраняет как память о войне многочисленные повреждения осколками на памятниках: Й. В. Снелльману перед Финляндским банком и Трём кузнецам. Одной из значительных потерь считается попадание бомбы в Хельсинкский университет, которая уничтожила большую часть коллекции музея медицины и сильно повредила один из лучших мраморных барельефов Вяйнё Аалтонена, Свобода венчает молодость («Vapaus seppelöi nuoruuden», 1940)[16][17].

Поврежденное произведение перенесли в 1945 в соседний с главным залом университета Хельсинки, а воссозданная копия заняла первоначальное место в главном зале в 1959.

Погибла картина Ээро Ярнефельта, изображавшая деятельность тайного общества «Аврора», существовавшего в конце XVIII века[18].

Уверенность в разрушении Хельсинки говорит о низком уровне советской разведки в Финляндии — в Хельсинки у неё не было источников, которые могли дать правдоподобную картину, и все данные основывались на преувеличенных результатах бомбардировок и откровенно ложных данных АДД. Исследователь Раевуори приводит единственный пример захваченного советского шпиона, который был пойман в Хельсинки, и был принужден отправить после первой бомбардировки радиограмму, согласно которой весь центр Хельсинки лежит в руинах. На следующий день газета Известия написала с восторгом: «Пусть руины Хельсинки станут могилой фашистским правителям». Военная цензура позаботилась, чтобы газеты Хельсинки показывали город в полном хаосе. Подозрение в пропаганде окончательно рассеивали статьи в Dagens Nyheter, напечатавших после третьей бомбардировки жуткие фотографии. Всё это и отчасти отсутствие должной дисциплины в АДД спасло Хельсинки от продолжения бомбардировок, — после трёх ночей налётов в городе не должно было остаться камня на камне, и смысла в их продолжении больше не видели[19].

Массированные бомбардировки с целью деморализации населения становились к концу войны всё более обычным явлением. Советская сторона всегда упирала на то, что целью бомбардировок, как в Зимнюю войну, так и после, были только военные объекты, что было технически невозможно реализовать ни СССР в 1944, ни союзникам год спустя. Это пропагандистское заявление не упоминает, что большинство бомб, всё же упавших на жилые кварталы, — зажигательные, и не упоминает, куда делись остальные 95 % бомб, если военные объекты остались целы. Журнал Ilta Sanomat. Historia опубликовал в 2014 карты, где отмечена каждая упавшая в Хельсинки бомба, её тип и нанесённый ущерб[13].

Впервые бывшие бойцы ПВО и их противник встретились лицом к лицу на встрече в 2004 в Хельсинки. 24-летний майор Василий Решетников был с самого основания в составе АДД и до 1944 имел большой опыт в качестве командира Ил-4. Он участвовал во всех трёх налётах, а во вторую ночь сделал два вылета. В 2004 ему показали фото Хельсинки с воздуха, сделанное осенью 1944, где не было разрушенных кварталов. Решетников не прокомментировал это фото, хотя узнал некоторые места. «Куда-то сюда мы прилетели со стороны севера и наверняка нанесли урон», — и показал район верфи Хиеталахти. Приведённый на встрече факт, что только 5 % бомб попали в цель, Решетников поправил, повторив советское утверждение. «10 % бомб попала в цели в Хельсинки, остальные поразили военные цели вне города». Утверждения Решетникова были в прямом противоречии и с данными финских радаров, по их данным самолёты один за другим поворачивали назад: «Мы летели прямо по маршруту к цели и сбрасывали бомбы. Достижение цели не было проблемой». Наконец, Решетников подытожил: «ПВО Хельсинки была удивительно слабой»[13].

По окончании войны в Хельсинки прибыла контрольная комиссия под руководством А. Жданова, которая была сильно удивлена, увидев, насколько ничтожны следы массированных бомбардировок. В СССР до этого были убеждены, что город лежит в руинах и именно бомбардировки принудили Финляндию к миру. Это представление о «бомбардировках ради мира» до сих пор встречается. Историк Антеро Раевуори приводит пример, когда майор Тауно Ханнус, командовавший ПВО Хельсинки, был приглашен в контрольную комиссию в ноябре 1944. От него хотели узнать подробности февральских бомбардировок. Целью было сравнить данные ПВО Хельсинки с тем, что рассказывали летчики АДД при возвращении[19]. О подобных расспросах свидетельствует и капитан Вейко Ранталайнен[20].