Форель разбивает лёд

«Форель разбивает лёд» — одиннадцатая и последняя книга стихов Михаила Кузмина. Включает в себя стихотворения 1925—1928 годов. Обозначает новое направление в его творчестве, связанное с отказом от социальных и литературных традиций и табу в пользу сцепления образов по принципу вольной ассоциации (т.е. движение в направлении, близком к сюрреализму)[1].

Художественные принципы

Ещё в предисловии к пьесе «Прогулки Гуля» (1924) Кузмин заявил о переходе к построению больших произведений на чисто ассоциативных принципах: вниманию читателя предлагался «ряд сцен и лирических отрывков, не объединённых условиями времени и пространства, а связанных лишь ассоциацией положений и слов»[2].

Предпринимались попытки уподобить логику подсознательной ассоциации, на которую отныне опирался Кузмин, технике киномонтажа[3]. Более вероятно, что своеобразие и самоценность сновидческой логики были осознаны Кузминым после знакомства с трудом З. Фрейда о толковании сновидений, а это произошло незадолго до начала работы над первым циклом[4].

В литературоведении отмечается широкий диапазон источников, откуда автор черпает свои мотивы и образы. Во многих текстах переслоены и зашифрованы отсылки к художественным произведениям (включая кинофильмы), к событиям личной жизни Кузмина и его гомосексуальным увлечениям (как настоящим, так и давно минувшим), а также текущим событиям городской жизни, волновавшим круг знакомых автора[5].

В каком направлении развивались художественные искания Кузмина после создания стихотворений сборника — остаётся неизвестным, поскольку почти всё его последующее стихотворное наследие утрачено.

Структура

Книга состоит из шести частей:

  1. Форель разбивает лёд (июль 1927 г.)
  2. Панорама с выносками (июнь 1926 г.)
  3. Северный веер (август 1925 г.)
  4. Пальцы дней (октябрь 1925 г.)
  5. Для Августа (сентябрь 1927 г.)
  6. Лазарь (1928 г.)

Существуют разные взгляды на жанровую природу сборника — представляют ли собой его части лирические поэмы или сюжетные циклы. Подобие сквозного сюжета, свойственное поэмам, чётко прослеживается только в заключительной части сборника.

Связь стихотворений в циклы зачастую основана на внешних признаках, каковы двенадцать ударов часов в новогоднюю ночь в первом из циклов, панорама во втором, семь створок веера[6] в третьем, дни недели (и соответствующие им планеты) — в четвёртом, канва псевдоевангелия — в последнем.

Цикл «Форель разбивает лёд»

Наиболее высокие оценки литературной критики получил первый цикл стихотворений, давший название всему сборнику. Он состоит из двух предисловий, двенадцати различных по метрике сюжетных эпизодов — «ударов»[7] и заключения. Отдельные эпизоды связывают как общие герои, так и пульсирующий любовный сюжет, который вольно переносится автором «из современности в мир мифологизированной кинематографичности, балладного мистицизма, а более всего — воспоминаний из собственного прошлого»[4].

Непосредственный импульс к созданию цикла дало знакомство Кузмина с оккультным романом «Ангел западного окна» за авторством австрийца Густава Мейринка, уже известного ему в качестве автора бестселлера «Голем» (1915). Новая книга привлекла его внимание в книжной лавке, как только поступила в продажу: «С вожделением смотрю каждый день на книжку Meyrink’a, боясь, не пропадёт ли она. Теперь прочел её название: Der Engel vom westlichen Fenster»[4]. Кузмин приступил к созданию цикла 19 июля 1927 года, через 6 дней после получения в подарок книги Мейринка, и работал над ним до 26 июля. В письме к Ольге Арбениной он сообщает[4]:

Я написал большой цикл стихов: «Форель разбивает лед», без всякой биографической подкладки. Без сомнения, толчком к этому послужил последний роман Мейринка «Der Engel vom westlichen Fenster». Прекрасный роман. Непременно прочтите его, когда приедете. Оказал большое влияние на мои стихи.

Впрочем, заверения автора об отсутствии у стихов биографической составляющей мало кого ввели в заблуждение. Поэтесса Анна Радлова не только приняла на свой счёт описание красавицы «как полотно Брюллова», но и пустилась, по словам Кузмина, «распределять роли этой выдуманной истории между знакомыми»[4]. Посвящение печатной версии всего цикла Радловой стало ответом на её просьбу.

Сам Кузмин поначалу не был циклом вполне доволен и, по-видимому, не считал его завершённым. Так, через месяц после завершения работы он пишет: «Отрывки из „Форели“ мне самому кажутся чужими и привлекают каким-то давно потерянным голосом, страстным, серьёзным и мужественным. Будто после крушенья какого-то очень значительного романа, о котором вспомнишь, и сердце обольётся кровью»[4].

Источники ключевых образов

Как и при создании цикла «Новый Гуль», Кузмина продолжала вдохновлять свежая, незапылённая образность немецкого киноэкспрессионизма. Ещё в стихотворении «Ко мне скорее, Теодор и Конрад!» из предыдущей книги он пытался отрефлексировать впечатления от неоднократного просмотра в феврале 1923 года фильма «Кабинет доктора Калигари»:

Многие образы, заявленные в стихотворении про Теодора и Конрада (под которыми подразумевались Гофман и Фейдт), получили дальнейшее развитие в цикле стихотворений 1928 года. Во «Втором ударе» (высшая точка цикла) воссоздана тревожная атмосфера другого нашумевшего в то время немецкого фильма — «Носферату. Симфония ужаса» Ф. В. Мурнау[8].

В ночь на 4 августа 1926 г. Кузмину приснился полный гофмановской образности сон, где ему явился утонувший на его глазах в 1912 г. художник Сапунов («художник утонувший топочет каблучком»), застрелившийся в 1913 г. любовник Князев («гусарский мальчик с простреленным виском») и другие знакомые покойники. Загробный мир при этом представал как другая страна, где ждут вестей из мира реального (от недавно умерших) и жадно их обсуждают. Эта идея сообщения живых с умершими проросла в цикл стихов (с дальнейшим развитием в ахматовской «Поэме без героя»).

Пропущенная через весь цикл фраза «Зелёный край за паром голубым» — очевидная вариация слов Тристана из первого акта оперы Рихарда Вагнера («Там, где зелёные луга предстают взору еще голубыми»). В одной из строк эта фраза упоминается после слов «Исландия, Гренландия и Тулэ». Постепенно «зелёный край» материализуется в шотландский город Гринок (green по-английски — «зелёный»). Для Кузмина исключительное значение имел цвет глаз своих возлюбленных, в связи с этим Л. К. Долгополов связывает лейтмотив зелёного цвета («Так вот она, — зелёная страна!», «Там светит всем зелёный свет», «Зелёный блеск очей», «И в твоем зелёном взоре по две розы на стебле» и т. д.) с цветом глаз покойного Вс. Князева[9]. Вместе с тем упоминание «северной луны» и Гренландии (буквально: «зелёная страна») тут также неслучайно — в романе Мейринка это абстрактное обозначение потустороннего мира[10], доступ к которому открывают «или трансмутация, или медиумическое, сомнамбулическое сознание»[4]. Герой романа (Джон Ди) постоянно задаёт себе вопрос:

Земная ли Гренландия истинная цель моей гиперборейской конкисты? <…> Этот мир еще не весь мир <…> Этот мир имеет свой реверс с большим числом измерений, которое превосходит возможности наших органов чувств. Итак, Гренландия тоже обладает своим отражением, так же как и я сам — по ту сторону. Гренланд! Не то же ли это самое, что и Grüne Land, Зеленая земля по-немецки? Быть может, мой Гренланд и Новый Свет — по ту сторону?

Другая героиня романа «с помощью неких парапсихических сил» переносится в эту альтернативную реальность: «Я называю это Зеленой землей. Иногда я бываю там. Эта земля как будто под водой, и мое дыхание останавливается… Глубоко под водой, в море, и все вокруг утоплено в зеленой мгле…»[11] Таким образом, зелёной пеленой подёрнут подводный мир утопленников, к которому принадлежат и Сапунов, и утонувшая в Неве балерина Лидия Иванова, чей отец (словно угадывая его запрос) преподнёс Кузмину роман Мейринка[12].

Баллада («Шестой удар») содержит очевидные переклички со «Сказанием о старом мореходе» Кольриджа[13] и «Летучим голландцем» Вагнера[14]. Вместе с тем герой баллады Грин носит ту же фамилию, что и предводитель бандитов в романе Мейринка. Оба этих персонажа[15] во время своих странствий отверглись Христа[16]. Чтобы порвать связи с христианским миром, Бартлет Грин у Мейринка проходит через кошмарный ритуал: его здоровый глаз в результате слепнет, ослепший глаз — прозревает, он начинает видеть иное пространство и время где-то на севере[4].

Любовь (в том числе и плотская) в цикле Кузмина понимается как трансмутация двух душ в одно целое — что у Мейринка уподобляется соединению химических веществ в колбе алхимика[17].

Публикация и значение

Книга была издана в феврале 1929 года «Издательством писателей в Ленинграде». Биографы Кузмина характеризуют появление этого издания как чудо: в конце 1920-х гг. стихи Кузмина практически не публиковались на основании их предполагаемой невостребованности строителями коммунизма[4]. «…Какая безнадёжность, какое умирание! — писал о новых вещах Кузмина один из основателей Советского государства. — Сегодняшнему, пооктябрьскому человеку совершенно не нужно, как стеклярус солдату на походе» (Л. Троцкий, «Литература и революция»).

Несмотря на отсутствие печатных рецензий, книга, «разбившая лёд» советской цензуры, была, по воспоминаниям современников, мгновенно раскуплена и прочитана. Эмигрантские критики во главе с Г. Адамовичем сочли новые стихи Кузмина плодом дряхлеющего сознания, не заслуживающим особого внимания[18][19]. Частные отзывы, которые получал Кузмин, были в основном положительными. Так, Вс. Рождественский писал, что «книга очень неровная, часто мило-вздорная, но в общем пленительная, сверкающая; её невозможно читать без досады и радости»[19]. Лидия Чуковская приводит позднейший отзыв Ахматовой о том, что книга — при всей своей «непристойности» в изображении близости двух мужчин — стала для читателей в Советской России окном в неизвестный им мир немецкого экспрессионизма[20]. По образному сравнению А. Кушнера, книга Кузмина настолько богата новыми художественными идеями, что напоминает «весеннюю ветвь, усыпанную почками, из которых вот-вот брызнут зеленые листочки»[21]. Годы спустя Ахматова полемически обратилась к строфике, предложенной Кузминым во «втором ударе», в своей «Поэме без героя» (где Кузмин выступает как одно из не названных прямо по имени действующих лиц)[22]. Белые пятистопники «Форели» также были использованы О. Чухонцевым в стихотворении «Двойник» (1973).

В современном литературоведении цикл «Форель разбивает лёд» рассматривается как вершинное поэтическое свершение Кузмина[23] (наряду с ранним стихотворным циклом «Александрийские песни»)[4] и как вершина русской гомоэротической поэзии[24]. Расставляя в 1931 г. оценки своим книгам, Кузмин удостоил высшего балла только «Сети» и «Форель»[19].

Примечания

  1. Вяч. Вс. Иванов. Избранные труды по семиотике и истории культуры: Статьи о русской литературе. Языки русской культуры, 2000. ISBN 9785785900400. C. 202-203.
  2. Lib.ru/Классика: Кузмин Михаил Алексеевич. Прогулки Гуля
  3. И. И. Гарин. Серебряный век. Том 2. Терра, 1999. С. 99
  4. Н. А. Богомолов. Михаил Кузмин: статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрение, 1995.
  5. По словам Н. А. Богомолова, для художественного мышления Кузмина не столь важно, от чего отталкиваться: «таким образом в структуре произведения отражается случайность человеческой жизни, в которой рядом стоят высокое и низкое, воспоминание и реальность, жизнь и искусство».
  6. Имеется в виду принадлежавший Кузмину лакированный веер из слоновой кости.
  7. Подразумеваются не только удары рыбы о лёд, но и 12 месяцев года, удары влюблённого сердца, «удары» бёдер во время соития. См.: М. Кузмин. Стихотворения. (Новая библиотека поэта). // СПб, 1996. С. 767.
  8. Среди других источников образов и тем «Второго удара» кузминоведами назывались «Было то в темных Карпатах…» (стихотворение Блока), «Страшная месть» Гоголя, романы «Замок в Карпатах» и «Дракула», книги Жорж Санд, сон Татьяны в «Евгении Онегине». Одна реплика взята из оперетты Кальмана «Графиня Марица», которую рецензировал Кузмин. У Мейринка в богемских лесах помещена сцена смерти Эдварда Келли, кровного брата и теневого двойника главного героя — Джона Ди.
  9. От Кузмина этот мотив проник и в поэму Ахматовой («… и там зелёный дым»). См.: Долгополов Л. К. По законам притяжения (о литературных традициях в «Поэме без героя» Анны Ахматовой). // Русская литература. 1979. № 4.
  10. По характеристике Н. Богомолова, «страны по ту сторону человеческого сознания, в каком-то ином измерении, которое может открыться лишь в результате волшебного превращения».
  11. Ряд авторов (как, например, Б. Стэблфорд) считают одним из протекстов романа Мейринка гофмановский «Золотой горшок», в свою очередь, выросший из работы автора над оперой об утопленнице (по «Ундине» Фуке). Согласно известной трактовке, главный герой повести Гофмана утопился и таким образом попал сначала «под стекло» водной глади (что было ему предсказано в самом начале), а потом и в заветную подводную Атлантиду. Ср.: B. Stableford. News of the Black Feast and Other Random Reviews. ISBN 9781434403360. P. 58.
  12. История гибели Ивановой обыграна в другом стихотворении сборника — «Тёмные улицы рождают тёмные мысли».
  13. Хорошо известна Кузмину в переводе Н. Гумилёва.
  14. Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin / Ed. by John E.Malmstad. Wien, 1989. P. 34.
  15. Подобно своим предшественникам в литературе романтизма — преводителю разбойников у Гофмана и герою «Страшной мести» Гоголя.
  16. Признание Грина в романе: «Слова молитв сами по себе оборачивались в моем мозгу, и я произносил их наоборот — справа налево. Какое обжигающее неведомое блаженство я испытывал, когда эти молитвы-оборотни сходили с моих губ!»
  17. Ср. пророчество ведьмы в романе: «Едины будьте в ночи!.. В таинстве моего эликсира двое станут одним… Брачное ложе и раскаленный горн!» Терминология алхимиков и розенкрейцеров («химическая свадьба» и т.п.) также широко употребляется Гофманом, в том числе и в «Золотом горшке».
  18. «Стихи грустные, очень слабые, очень усталые, — сетовал Адамович, — Звук слаб и однообразен, темы коротки, кругозор тесен».
  19. Н. Богомолов, Дж. Малмстад. Михаил Кузмин. М.: Молодая гвардия, 2013. С. 174, 310, 312.
  20. Записки об Анне Ахматовой. Том 1. 1938-1941 - Лидия Чуковская - Google Книги
  21. А. Кушнер. Волна и камень: стихи и проза. СПб: Логос, 2003. С. 272.
  22. Анна Ахматова : pro et contra. Том 2. СПб, 2005. ISBN 9785888121269. C. 909.
  23. См., к примеру: Русская литература 1920-1930-х годов. Том 2. ИМЛИ РАН, 2008. С. 200; С. Ф. Кузьмина. История русской литературы XX века. ISBN 9789854456843. С. 125.
  24. Who's Who in Gay and Lesbian History Vol.1: From Antiquity to the Mid ... - Google Книги

Литература

  • Malmstad John Е., Shmakov G. Kuzmin’s «The Trout Breaking through the Ice» // Russian Modernism: Culture and the Avant-Garde, 1900–1930. Ithaca; Lnd., 1976.
  • Малмстад Дж., Марков В. Примечания // Кузмин М. Собрание стихов. München, 1977. Т. III.
  • Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т. В. Ахматова и Кузмин // Russian Literature. 1978. Vol. VI-3.
  • Синявский А. «Панорама с выносками» Михаила Кузмина. // Синтаксис. Париж, 1987. No 20. С. 58-72.
  • Паперно И. Двойничество и любовный треугольник: поэтический миф Кузмина и его пушкинская проекция // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wien, 1989.
  • Гаспаров Б. М. Еще раз о прекрасной ясности: эстетика М. Кузмина в зеркале ее символического воплощения в поэме «Форель разбивает лед» // Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wien, 1989.
  • Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Комментарии // Кузмин М. Избранные произведения. Л., 1990.
  • Ратгауз М. Г. Кузмин — кинозритель. // Киноведческие записки. 1992. № 13.
  • Тимофеев А. Г. Комментарии // Кузмин М. Арена: Избранные стихотворения. СПб., 1994.

Ссылки

This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.