Русские переводы «Божественной комедии»

Изначально русских переводчиков «Комедии» интересовали не столько сюжет и перипетии повествования, сколько устройство дантова стиха, нахождение адекватной стилистической формы. Поэтому первые переводчики «Комедии» на русский язык ограничивались переводом трех начальных песен первой кантики. Их переводы, по сути, являются образцами, пробами переложения на русский язык уникального стиля поэмы, каким его видели в ту эпоху[3].

Большинство советских и российских литературоведов-дантологов (И. Н. Голенищев-Кутузов, Н. Г. Елина, Е. Н. Мошонкина) начинают свой разбор русской переводческой рецепции «Божественной комедии» с частичного перевода А. Норова (1823)[Комм. 1]. Этот перевод был написан александрийским стихом со сдвоенными рифмами, который использовался во французских переводах «Комедии». Характеризуя переведённый А. Норовым отрывок из третьей песни «Ада», Голенищев-Кутузов отмечает, что ему «удалось передать образный строй и энергию выражений подлинника», но «терцины Данте переданы языком архаизованным и тяжёлым». А. С. Пушкин, интересовавшийся Данте и изучавший французские переводы «Божественной комедии», сказал об этом переводе следующее: «Норову не следовало бы переводить Данта»[17].

Появившийся в начале 1830-х годов перевод П. Катенина уже частично отошёл от французского влияния. Хотя Катенин, возможно, изначально хотел выбрать французский александрийский стих для написания своего перевода, всё же затем он решил придерживаться стихотворного строя подлинника[18]. Переводчик также стремился передать в своём переводе первых трёх песен поэмы её стилевые особенности[19]. Однако Мошонкина предполагает, что Катенин в лексическом и синтаксическом аспектах опирался не столько на оригинал «Комедии», сколько на современные ему французские переводы[20].

Близкий знакомый Катенина Пушкин, ранее раскритиковавший Норова, положительно отзывался о переводческих опытах Катенина[18]. Позднейшие же исследователи настроены более критически: так, литературовед Ю. Н. Тынянов расценил переводы Катенина из Данте как «языковую неудачу». Он утверждал, что соединение в работе переводчика архаизмов и просторечия создавало семантическую какофонию, приводящую к комизму[21]. Голенищев-Кутузов указывал на то, что в тексте Катенина присутствуют лексические неточности, тяжёлое на слух построение предложений, сбивчивые фразы, нечёткий ритм[18].

Автор ещё одного частичного перевода «Божественной комедии» С. Шевырёв в 1830-х годах являлся авторитетным российским исследователем Данте и итальянской литературы XIII века[22]. Текст Шевырёва, написанный силлабическим строем, не имеет, за исключением Илюшина, аналогов среди русских переводов поэмы Данте[1]. Поскольку время силлабической поэзии в России закончилось в первой половине XVIII века, работа Шевырёва является смелым для своей эпохи версификационным экспериментом[20]. Перевод Шевырёвым начальных терцин 3-й песни «Ада» получил одобрительный отзыв Гоголя, изучавшего Данте и знавшего итальянский язык: «Прекрасно, полно, сильно! перевод, каков должен быть на русском языке Данте»[22].

Уже во второй половине XIX — начале XX века в России появляется пять полных стихотворных переводов «Божественной комедии»[5]. Перевод с итальянского Д. Мина, выполненный терцинами, был начат в 1844 году и закончен в 1885 году, перед самой смертью переводчика. Филолог И. Н. Голенищев-Кутузов в своей работе «Данте в России» обращает внимание на то, что использование Мином именно итальянского терцинного строя, а не александрийского стиха, как у французских и подражавших им ранних русских переводчиков Данте, следование Мина текстовым особенностям именно оригинала «Комедии», а не французских переводов с него, в отличие от предшественников, являлось признаком стихотворного мастерства переводчика. На протяжении 40 лет переводчик много раз перерабатывал каждую терцину, переделывал заново песни, исправлял свой перевод, опираясь на новейшие исследования немецких дантологов К. Витте, А. Вагнера, К. Каннегиссера, а особенно А. Копиша и Филалета[23]. Почти век, вплоть до издания перевода Лозинского, вариант Мина оставался наиболее читаемым русским переводом «Божественной комедии». Голенищев-Кутузов отмечает, что перевод Мина был лучшим в XIX веке. Однако поэт Валерий Брюсов полагал, что Мин в своём переводе обеднил подлинник, сумев сохранить лишь часть его образов и выражений, утратив разнообразие рифм и «словесную инструментовку», «звукопись» подлинника, энергичный, сжатый и свободный стиль Данте. Как пишет Брюсов, в переводе Мина «вялая речь, однотонный стих, бедные рифмы отнюдь не дают художественного впечатления; робость метафор, бледность образов, натянутость выражений перевода весьма слабо напоминают яркость подлинника»[18].

Первым же опубликованным в России полным стихотворным переводом поэмы стал текст Д. Минаева, написанный в 1873—1879 годах. Перевод был выполнен с посредника-подстрочника, так как Минаев не знал итальянского языка[24]. Хотя автор намеревался сохранить рифмовку оригинала, в его переводе встречаются нарушения терцинного строя, причём чем дальше от начала поэмы, тем это происходит чаще[25]. По мнению литературоведа Н. Г. Елиной (с которым спорит Голенищев-Кутузов[25]), перевод Минаева, «несмотря на некоторую тяжеловесность, не утратил своего значения и поныне» и является лучшим в XIX веке[26].

В начале 1890-х годов появляется перевод А. Фёдорова. В отличие от других переводчиков «Комедии» Фёдоров решил, что перевести огромную поэму 11-сложным стихом ему будет довольно трудно, и обратился к 8-сложному амфибрахию. Его перевод, как и у Минаева, начат терцинами, но и в строфике, и в ритмике Фёдорова число срывов нарастает к концу сочинения[27].

Вскоре после появления текста Фёдорова был опубликован ещё один перевод, принадлежащий Н. Голованову. Он выполнен с сохранением размера и рифмовки подлинника. Как указывает в предисловии к переводу сам автор, в своём тексте он стремится следовать буквальности. Голованов использует архаизмы и церковнославянизмы, употребляет былинные обороты и вульгаризмы, стремясь в своём переводе к «пестроте языка», которая была свойственна Данте[28].

Переводы Мина и Минаева продолжали переиздаваться в начале XX века, но издатели поэмы, полагая, что они слишком трудны для широкой публики, решили выпустить более лёгкий и доступный для восприятия перевод и поручили работу по созданию нового текста переводчице О. Чюминой. Поэтесса не знала итальянского языка, поэтому воспользовалась французским текстом-посредником. Её перевод написан свободной рифмой и современным русским языком[29].

Поэт и переводчик М. Лозинский, обосновывая необходимость нового, более точного и более литературного перевода, так высказался о переводах своих предшественников:

…перевод А. Фёдорова (1892—1894) — не более чем литературный курьёз. Перевод Д. Минаева (1874—1876) — далёк от подлинника и расплывчат: самое число стихов в отдельных песнях значительно большее, чем в оригинале. Терцинное строение в нём не соблюдено, а без него нарушается архитектоника поэмы. То же следует сказать и о позднейшем переводе О. Чюминой (1900—1902). Ближе передаёт и форму и содержание подлинника перевод Н. Голованова (1896—1902), но и он во многих отношениях несовершенен. Несравненно более ценен перевод Дмитрия Мина. «Ад» (V песнь которого была им напечатана ещё в 1844 году) вышел в свет в 1855 году. Полное издание «Комедии» явилось уже посмертным (1902—1904). При всех своих достоинствах перевод Мина не всегда в должной степени точен, а главное — он написан стихами, по которым трудно судить о поэтической мощи подлинника[5][30].

И. Н. Голенищев-Кутузов в своей работе «Данте в России» в основном подтверждал мнение Лозинского о предшествовавших ему русских переводах и необходимости совершенно другого перевода: так, Мин, переводя поэму, «бережно относился к слову, был даже порой педантично строг, но ему не хватало того поэтического полёта, который претворяет переводное и делает его отечественным, как часто случается у Лозинского»[18]. Говоря о переводах второй половины XIX века, Голенищев-Кутузов подчёркивает ограниченные поэтические способности их создателей: «Вслед за Мином в конце века появилось ещё несколько полных переводов „Божественной Комедии“ Д. Минаева, А. Фёдорова и Н. Голованова. Минаев совершенно лишён переводческого таланта, стих его тяжёл, а культура весьма ограничена. Много хуже Минаева перевод А. П. Фёдорова.<…> В настоящее время [его] опус может рассматриваться только как чудачество невежественного человека.[31]<…> Серьёзнее были попытки М. Горбова, переложившего „Божественную Комедию“ ритмической прозой, и стихотворный перевод Н. Голованова»[29]. Перевод же Чюминой, как указывает филолог, вторичен: «[Ольга Чюмина] перевела со свободной рифмой, современным русским языком и имела значительный успех. Однако <…> за незнанием итальянского поэтесса обратилась к какому-то французскому, очевидно прозаическому, переводу». По мнению Голенищева-Кутузова, явным превосходством обладает созданный уже в советское время «талантливый и квалифицированный» поэтический перевод поэмы Лозинского[29].

В конце 1904 года Валерий Брюсов получил от литературного редактора и критика С. А. Венгерова предложение принять участие в предполагаемом издании «Божественной Комедии», создав перевод «Ада». Брюсов так ответил на это предложение: «…Не сумею объяснить Вам, до какой степени меня увлекло и взволновало Ваше предложение. Данте! Данте! Да ведь это один из самых моих излюбленных, если не самый любимый поэт — среди всех». В июне 1905 года Брюсов сообщал Венгерову, что много читает по этому вопросу и обдумывает будущий перевод. Брюсов пишет: «И чем глубже вхожу в изучение Данте, тем безмерней кажется мне этот мир. А между тем это изучение переводчику безусловно необходимо. На многие стихи Комедии у меня только теперь открылись глаза»[32].

В сентябре 1905 года поэт через Венгерова заключил контракт с издательством «Брокгауз и Ефрон» на создание полного стихотворного перевода «Божественной комедии»[33][34]. Тогда же он начал подготовку к масштабной работе, поставив перед собой определённые поэтические задачи. Брюсов писал, что он стремился в своём переводе в первую очередь сохранить поэзию оригинала, воссоздать дантовский стиль, соблюдая звукопись Данте, избежать добавлений, используя для сохранения ритма, размера и рифмы только перефразировки. Для перевода поэт выбрал миланское издание поэмы 1903 года дантологов Скартаццини и Ванделли, снабжённое подробными комментариями. Брюсов также тщательно изучал французские тексты «Комедии» де Монтора (1811), Ару (1842) и Мельо (1908), словарь дантовских рифм Л. Поллако и двухтомную «Enciclopedia Dantesca»[34]. В оформлении своего издания он хотел использовать иллюстрации Боттичелли, отказавшись от Доре[33]. Однако в конце 1905 года издательство разорвало контракт с Брюсовым, и перевод остался неоконченным. В архиве поэта обнаружены переводы первой песни с комментариями и вступительной статьёй, нескольких терцин третьей и отрывков пятой песен «Ада», которые были опубликованы в 1965 году в книге «Данте и славяне» И. Бэлзы[34].

После разрыва соглашения с издательством Брюсов решил всё же закончить свой перевод поэмы и договорился с поэтом Вяч. И. Ивановым о совместной работе над переводом. Брюсов должен был перевести «Ад», Иванов — «Чистилище» и «Рай». Первая песнь «Чистилища» в переводе Иванова впервые была опубликована в «Oxford Slavonic Papers» в 1982 году[34].

Перевод Брюсова оказал немалое влияние на поэтический лексикон начала XX века. В частности, выражение «странствие земное» из песни I «Ада» в переводе Брюсова стало поэтической формулой, прозрачной и известнейшей для современников поэта аллюзией на Данте. Так, это брюсовское выражение вошло в заголовок одного из последних поэтических циклов Н. Гумилёва «Посредине странствия земного» (также «Огненный столп», 1921), в котором содержится немало отсылок к творчеству Данте[35].

В то время как во Франции с конца XVIII века поэму многократно переводят целиком, во всей целостности её грандиозной конструкции (с 1776 по 1855 год было создано 11 полных переводов «Комедии»; всего же в XIX веке насчитывается 33 перевода), в России она вплоть до середины XIX века выходит на русском языке небольшими фрагментами. Обусловлено это тем, что русская образованная публика того времени была хорошо знакома с «Комедией» благодаря французским переводам. Именно с учётом этого факта ранние переводы художественного текста «Комедии» на русский язык совершались если не полностью с французских переводов-посредников, то с применением их опыта и зачастую с большим количеством лексических, синтаксических, рифмических или фразеологических заимствований из них, что свидетельствует о большом влиянии, которое оказывала французская дантология на русскую культуру[3].

Работая над переводом поэмы, Лозинский глубоко погружался в биографию Данте и подробно изучал различные итальянские издания «Божественной комедии». Он уделял внимание и средневековым комментаторам Данте, таким как Кристофоро Ландино (1481), и современным самому переводчику — Казини-Барби (1944) и Скартаццини-Ванделли (1946)[5][36]. Как отмечал Е. Г. Эткинд в своей книге «Поэзия и перевод», подготовительные материалы Лозинского представляли собой «десятки папок, содержащих разнообразные изыскания, рефераты, конспекты, наблюдения, списки, чертежи, выписки, фотокопии и проч.»[37] В архиве Лозинского сохранились соответствующие папки, позволяющие составить представление о фундаментальной предварительной работе, проделанной переводчиком. Среди них, в частности, «Библиография Данте» (картотека с «дантеаной» и переписка с учёными), «Книги о Данте» (конспекты десятков монографий о поэте и его эпохе, а также труды по истории, философии и искусствознанию на пяти языках), «Материалы к „Божественной комедии“» (реальный и лингвистический комментарии), «Просодия Данте» (стиховые переносы, классификация рифм и т. п.), «Рифмы» (списки рифмующих окончаний по всем песням), «Слова» (лексические возможности русского языка)[38].

Первые строки «Ада» Лозинский перевёл 8 февраля 1936 года; перевод «Ада» был закончен 13 января 1938 года (работа над ним заняла 224 дня; в течение этих двух лет переводчика отвлекали болезни, а также другие литературные работы)[Комм. 2]. В период с 10 октября 1939 по 7 декабря 1940 года Лозинский выполнил перевод «Чистилища» и уже позднее (10 марта — 25 мая 1941 года) написал примечания к нему[5].

Затем началась Великая Отечественная война, а осенью 1941 года — блокада Ленинграда. Государственный Эрмитаж взял на хранение в свои глубокие подвалы (оборудованные под бомбоубежище) написанные Лозинским рукописи перевода «Чистилища» и примечаний к нему. Самому поэту было предложено эвакуироваться самолётом, причём из-за жёсткого ограничения веса багажа он мог взять с собой только необходимые для работы над неоконченной частью перевода книги и рукописи. Вместе с женой Лозинский 30 ноября 1941 года прилетел из Ленинграда в Казань, откуда затем переехал в Елабугу, где в период с 6 февраля по 14 ноября 1942 года выполнил перевод «Рая» и параллельно составил примечания к этому тексту (17 февраля — 16 ноября 1942 года)[5]. В декабре 1945 — январе 1946 года Лозинский написал вступительную статью к переводу поэмы, которая называлась «Данте Алигьери». По замыслу переводчика, статья должна была ознакомить читателя со смыслом поэмы и мироощущением Данте[36].

В беседе с литературоведом Г. П. Блоком поэт высказался о своей работе над переводом максимально откровенно:

«Я отдал семь лет жизни на то, чтобы сильно почтить память Данте, и счастлив, что довёл дело до конца. Три части, сто песней, 14 233 стиха — это немало. Рифмованные терцины — исключительно трудный размер. Структура русского языка далека от итальянского. Многие места „Божественной Комедии“ неясны. Над ними трудились комментаторы всех стран, споря между собой. Приходилось делать выбор между их толкованиями. А там, где текст Данте допускает разные понимания, надо было делать так, чтобы и русский текст мог быть понят двояко или трояко. В течение этих семи лет я работал и над другими вещами. На перевод Данте мною потрачено, собственно, 576 рабочих дней, причём бывало, что за целый день я осилю всего 6 стихов, но случалось, что переведу и 69, в среднем же — около 24 стихов в день… Чем глубже я вникал в „Божественную Комедию“, тем больше преклонялся перед её величием. В мировой литературе она высится как горный кряж, ничем не заслонённый»[5]

В 1946 году Лозинский «за образцовый перевод в стихах произведения Данте „Божественная Комедия“» был удостоен Сталинской премии I степени[5].

Академик-филолог И. И. Толстой так охарактеризовал в своём письме Лозинскому свои впечатления от его перевода «Божественной комедии»:

«Глубокоуважаемый и дорогой Михаил Леонидович! Читаю Ваш дивный перевод „Божественной Комедии“, читаю неотрывно и с благоговением. Я бесконечно Вам признателен за Ваш подарок. Конечно, не я первый и не я последний будет или уже выражал Вам чувства неподдельного восхищения Вашим переводом, но радость от чтения Вашей книги воспринимает ведь каждый по-своему… Я безотрывно читаю Вашу книгу как бы убаюканный строгим и в то же время бесконечно близким, обращаемым прямо к Сердцу восхитительным размером терцин бессмертной поэмы, мелодику которой Вы сумели с таким непревзойдённым мастерством передать на наш родной язык… Какой вы дивный переводчик! Чтобы передать текст Данте так, как передали его Вы, надо не только знать в совершенстве итальянский язык, ему современный, и историческую обстановку, но надо, чтобы в человеке звучали струны самой высокой и чистой, подлинной поэзии. Непревзойдённо высоко и правдиво звучит Ваш перевод для того уха, которое способно слушать бессмертный голос чистых звуков. Между прочим — в качестве „post scriptum“ — внимательно читаю я и Ваши „примечания“ с большим для себя профитом, и хотя они, что сразу видно, и урезаны, но всё же они Ваши, то есть сделаны со вкусом и пониманием дела»[5].

Филолог Е. Г. Эткинд писал, что Лозинский сумел воссоздать на русском языке характерное для Данте «стилистическое богатство» и передать «своеобразные стилистические явления итальянской поэзии средствами русского языка». Эткинд отмечает, что язык перевода отличается «темнотой некоторых строк, а также тем, что на лексике перевода лежит лёгкий налёт архаичности, который в ряде песен подменяет стилистическую атмосферу Данте иной, более торжественной, иногда даже выспренной». Однако Эткинд подчёркивает, что именно в этом и заключалась задача Лозинского как переводчика, что это «не случайная ошибка. Дымкой архаизмов он <…> в поэме Данте нередко стремится передать ощущение исторической отдалённости произведения, поднять его над повседневностью, над бытом, над временем». Работая над переводом, Лозинский стремился не приукрашивать переводимое произведение, отказывался от гладкости и благозвучности, если её не было в оригинале, не позволял себе просветлять текст в сравнении с оригиналом, делать его яснее и прозрачнее, облегчать его для читателя внутренними комментариями[40].

Литературовед М. Л. Гаспаров, исследуя русскоязычные переводы «Божественной комедии», охарактеризовал перевод Лозинского как «изумительный», «прочный и точный», «образцовый», «незыблемый и монументальный». Это подтверждается тем фактом, что в переводе Лозинского коэффициент точности (процент слов подлинника, сохранённых в переводе, от общего числа слов подлинника) составляет 74 %, коэффициент вольности (процент слов перевода, не находящих прямого соответствия в подлиннике, от числа слов перевода) — 31 %; для песни I «Ада» соблюдается 73 % точности и 27 % вольности, в песни XXX «Ада» три четверти слов оригинала сохранены, одна четверть добавлена для ритма и рифмы (такие добавления чаще оказываются в третьей строке терцины). По его мнению, особенности взаимоотношений между оригиналом и переводом поэмы состоят в том, что «Данте, создавая „Комедию“, создавал итальянский поэтический язык; порой наглядно видно, как он с трудом обходит перифразами самые ответственные места, убирая швы между несмыкающимися словами с помощью предлогов и союзов. Лозинский, создавая свой перевод, был во всеоружии русского поэтического языка, он мог достичь того, к чему Данте только стремился, его слова пригнаны одно к одному без зазора»[41].

Переводчик В. С. Лемпорт, создатель ещё одного русскоязычного перевода «Божественной комедии», напротив, полагает, что язык перевода Лозинского «затемнил оригинал лирическим шаманством и игрой аллегорий. У Данте все ясно и предельно конкретно». Кроме того, В. Лемпорт указывает на неточности перевода Лозинского и его аллюзии на современную ему политическую ситуацию в России:

Что такое «Меж войлоком и войлоком державный» (Ад, песнь I, строка 105)? Фельтро (итал. Feltro), если быть точным, фетр, а не войлок. Кроме того, Фельтро — город, а также порода собаки, левретка.<…> зловещие слова над вратами ада у переводчика Лозинского получились в каком-то лирическом темпе: «Я увожу к потерянным (у Лозинского — „отверженным“) селеньям…» (Ад, песнь III, строка 3), тогда как в подлиннике: «Это мною заведён город страданий».<…> Перевод Лозинского был сделан в 1939 году. В то самое время, когда наша страна превратилась в город Дит. Миллионы мучеников, без вины виноватых. И вдруг главу десятую (Ада) Лозинский начинает так: «И вот идёт, тропинкою, по краю,/ Между стеной кремля и местом мук,/ Учитель мой, и я вослед ступаю». В то время сравнить, даже назвать ад — Кремлём![11].

В «Литературном современнике» (1938. № 3, 4) вышли I, III, V, XIII, XXV и XXVI песни «Ада» с примечаниями самого М. Лозинского. В 1939 году Гослитиздат выпустил «Ад» в переводе М. Лозинского со вступительной статьёй А. К. Дживелегова и комментариями И. М. Гревса. В 1940 году то же издательство выпустило «Ад» со вступительной статьёй А. К. Дживелегова и комментариями А. И. Белецкого; оба эти издания были раскуплены за несколько дней. В «Литературном современнике» (1940. № 4, 12) были напечатаны I, IV, VI и IX песни «Чистилища» с примечаниями М. Лозинского. Гослитиздат предполагал издать «Чистилище» в 1941 году, но из-за войны осуществить планы удалось только в 1944 году (вступительная статья А. К. Дживелегова, примечания М. Лозинского). В 1945 году журнал «Ленинград» (№ 1, 2) опубликовал отрывки из XXVII и XXVIII песней «Рая» в переводе и с примечаниями М. Лозинского; в том же году Гослитиздат издал «Рай» в переводе и с примечаниями М. Лозинского и со вступительной статьёй А. К. Дживелегова[5].

Сам Лозинский желал, чтобы его перевод «Божественной комедии» был опубликован в одном томе с его примечаниями (составляли 16 авторских листов[40]) и его вступительной статьёй. Несмотря на то, что рецензенты отозвались о статье положительно, руководство Гослитиздата решило издать в 1950 году «Божественную комедию» в одном томе, но со вступительной статьёй литературоведа К. Н. Державина. Гослитиздат потребовал у автора также урезать примечания вдвое (до 8 авторских листов); в таком виде они и были изданы[5][36].

Ниже перечислены полные посмертные советские издания перевода Лозинского:

• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (примечания М. Лозинского). — М.: Гослитиздат (перепечатка издания 1950 г.), 1961.
• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (вступительная статья Б. А. Кржевского, примечания М. Лозинского). — М.: Художественная литература, 1967.
• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (послесловие и примечания к «Аду» И. Н. Голенищева-Кутузова, примечания к «Чистилищу» и «Раю» М. Лозинского). — М.: Наука, 1967.
• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (вступительная статья К. Н. Державина, примечания М. Лозинского). — М.: Художественная литература, 1974.
• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (вступительная статья К. Н. Державина, примечания М. Лозинского). — М.: Правда, 1982.
• Данте Алигьери. Божественная комедия / в пер. М. Лозинского (примечания М. Лозинского). — М.: Московский рабочий, 1986.[5]