Моравская, Мария Людвиговна

Родилась 31 декабря 1889 года (по новому стилю — 12 января 1890 года) в Варшаве в польской[~ 1] католической семье. При рождении получила тройное имя Мария Магдалина Франческа. Отец будущей поэтессы, Людвиг Моравский, по её воспоминаниям, был бедным человеком, сменившим в жизни много профессий и всегда мечтавшим, несмотря на недостаток средств и образования, о путешествиях и изобретениях — эта черта характера отца, как позднее подчёркивала Мария, в полной мере передалась ей по наследству. Мать, имя которой не упоминается ни в автобиографии Моравской, ни в посвящённых ей исследованиях, умерла, когда девочке ещё не было трёх лет. Несколько лет спустя Людвиг Моравский женился на сестре своей покойной супруги. Вскоре после этого семья Моравских переехала в Одессу[1][2][3].

Хорошо относилась к отцу, а также к младшим братьям и сёстрам, родившимся в его втором браке. Однако из-за конфликта с мачехой в возрасте 15 лет была вынуждена уйти из дома. Через некоторое время переселилась из Одессы в Санкт-Петербург и утратила всякую связь с семьёй[2][3].

С юных лет отличалась активной гражданской позицией, участвовала в деятельности различных политических кружков. Изначально была сторонницей самоопределения Польши, к началу революции 1905—1907 годов самоидентифицировалась как социалистка. Попадала в поле зрения правоохранительных органов, дважды — в 1906 и 1907 годах — арестовывалась и подвергалась кратковременному заключению в пересыльных тюрьмах[2][3].

В столице активно занялась литературной деятельностью, зарабатывая при этом на жизнь секретарской работой, частными уроками, переводами. Поступила на Бестужевские курсы, однако не окончила их[2][3]. Имеются сведения о раннем и недолгом замужестве, которое сама Моравская называла «неприятной случайностью». В браке фамилию не меняла[5].

Испытывая значительные материальные затруднения, в конце 1909 года обратилась к М. А. Волошину с просьбой найти для неё переводы с польского языка. Известно, что тот, проникшись сочувствием к малоимущей начинающей поэтессе, пригласил её к себе в Коктебель, выслав при этом денег на дорогу, однако Моравская денег не приняла и в Коктебель не ездила[7]. В то же время, покровительство со стороны Волошина — их личное знакомство состоялось в Петербурге в январе 1910 года[8] — помогло Моравской достаточно быстро освоиться в столичных литературных кругах: с 1911 года она начала посещать литературные «среды» у В. И. Иванова, а также основанную последним «Академию стиха», где ещё более расширила круг литературных знакомств. В том же году была принята в статусе «подмастерья» в «Цех поэтов» сразу же после основания его Н. С. Гумилёвым и С. М. Городецким, стала завсегдатаем встреч петербургской богемы в кафе «Бродячая собака»[2]. В этот период помимо Волошина определённую поддержку Моравской оказывала З. Н. Гиппиус[9][10].

Весьма эмоционально восприняла события Первой мировой войны, в частности, ожесточённые боевые действия и бедствия мирного населения в родной для неё Польше. Этим переживаниям Моравской посвящено стихотворение дружившего с ней И. Г. Эренбурга «Слышишь, как воет волчиха»[11].

Известно, что в последние годы своего пребывания в Петербурге Моравская проживала по адресу Мытнинская набережная 5, кв. 604 в одном из доходных домов Ф. И. Кирикова[12].

Мария Моравская на бронзовой статуе оленя. Фотография флоридского периода жизни поэтессы

В 1917 году, вскоре после Февральской революции, Моравская выехала в Японию, откуда через Латинскую Америку перебралась на постоянное жительство в США[~ 2], ещё в поездке устроившись работать корреспондентом одной из нью-йоркских газет[2][13]. К эмиграции в Соединённые Штаты поэтессу, по её собственным воспоминаниям, подвигло идеализированное представление об этой стране, стремление «перемешать типичного русского и типичного американца, чтобы создать новое, нежное, благоразумное, гармоничное существо»[14].

Новая родина сразу же во многом разочаровала Моравскую — в частности, бездуховностью общества, засильем массовой культуры, низким уровнем гражданских свобод. Свою критическую позицию на этот счёт она открыто заявляла в ходе различных общественных и политических мероприятий, в том числе на весьма высоком уровне. Так, известно, что уже вскоре после своего прибытия в Соединённые Штаты, в октябре 1917 года, Моравская выступила в качестве общественного защитника в ходе слушаний в Конгрессе США по делу Элис Пол, арестованной вместе с группой соратниц за пикетирование Белого дома: по её утверждению, условия содержания феминисток в американской тюрьме были намного тяжелее, чем в тюрьмах царской России, в которых ей довелось дважды оказаться[15][16].

Тем не менее, несмотря на определённое разочарование в американской жизни, Моравская достаточно быстро и успешно адаптировалась к жизни в США — по собственным воспоминаниям, она всего за восемь месяцев изучила английский язык, практически прервав при этом связи с Россией[13][17]. Первоначально она поселилась в Нью-Йорке, где занималась журналистской и публицистической работой. Газета, принявшая её в свой штат, закрылась вскоре после прибытия Моравской в США, однако молодой эмигрантке удалось весьма быстро наладить сотрудничество со многими другими периодическими изданиями[13][18][19].

Известно, что в Нью-Йорке Моравская прожила по крайней мере до начала 1920-х годов. Здесь она вышла замуж за Эдварда Кофлэна (англ. Edward "Ted" M. Coughlan)[~ 3], автора детективных и юмористических рассказов, переехавшего в США из британского доминиона Ньюфаундленд. В замужестве Моравская приняла фамилию супруга, однако сохраняла известность в литературных и публицистических кругах под девичьей фамилией — под ней она в дальнейшем публиковала и большинство своих произведений[13].

К началу 1930-х годов Кофлэны переехали во флоридский город Лейклэнд, откуда в 1932 году перебрались в Майами[13]. Материальное положение супругов в Майами было вполне благополучным. Они проживали в центральной части города в частном доме, который назвали «Литературной фермой» (англ. Fiction Farm). Мария пользовалась в Майами известностью как плодовитый писатель и публицист, член местного писательского клуба «Сома» (англ. Soma Club), поддерживала контакты не только с местными, но и с зарубежными литераторами: так, например, о дружбе с ней в 1938 году публично заявлял известный ирландский поэт и драматург Патрик Колум[20]. Кроме того, она пользовалась репутацией человека с активным социальным образом жизни, имеющего множество хобби, в том числе достаточно дорогостоящих и экзотических. В частности, Моравская занималась выведением новых пород попугаев-неразлучников и домашних уток, дрессировкой диких животных, разведением несвойственных для Флориды растений, печатаньем книг с помощью самодельного оборудования. Путешествовала по Южной Америке, где сплавлялась по рекам на каноэ[13]. Свои разнообразные увлечения она с энтузиазмом пропагандировала в местной печати:

Автограф Марии Моравской времён жизни в США

Известно, что в Латинскую Америку Моравская ездила не только как турист. В некоторых странах региона, в частности в Чили, она выступала с лекциями — помимо английского, Моравская овладела испанским языком[3][14].

Данные о времени, месте и обстоятельствах смерти Моравской разнятся. Распространена информация о её кончине в Майами 26 июня 1947 года: в качестве причины смерти указывается кровоизлияние в мозг (об этом, в частности, сообщила арканзасская газета «Курьер ньюз» (англ. Courier News) за 27 июня 1947 года[21]), некоторые источники говорят о несчастном случае в результате шторма[2][22][23].

Однако существуют достаточно достоверные сведения о её жизни в Чили по крайней мере в конце 1950-х годов. Об этом, в частности, свидетельствовал К. И. Чуковский, рассказывавший в первой половине 1960-х годов М. И. Алигер о получении письма от Моравской за несколько лет до того: по его словам, поэтесса вышла в Чили замуж за местного почтальона[10].

Рассказ Чуковского подтверждает и П. Н. Лукницкий: в «Списке имён», приведённом в его книге «Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой», в качестве дат жизни Моравской, которая фигурирует там как «поэтесса, участница первого Цеха поэтов», значатся 1889—1958 годы[24].

Обложка первого издания сборника «Золушка думает»

Писать Моравская, по её собственным воспоминаниям, начала ещё в детские годы в Одессе. Первое её стихотворение было опубликовано в 1906 году в ученическом журнале «Свободная школа». После этого она публиковалась под псевдонимом в ряде одесских газет — стихи этого периода сама поэтесса в более зрелом возрасте оценивала весьма критически[2][3]. Родившаяся и выросшая в польской языковой среде Моравская на всех этапах своего творчества писала только по-русски. Позднее она придавала этому обстоятельству особое значение:

В Санкт-Петербурге первые её стихи появились в литературных журналах «Гиперборей» и «Заветы». В 1911 году Моравская начала систематическое сотрудничество с журналом «Аполлон» — вначале как рецензент и переводчица (переводила произведения польских, чешских, финских авторов[14]), затем как автор собственных стихов и эссе. В дальнейшем печаталась в таких журналах и альманахах, как «Вестник Европы», «Русская мысль», «Современный мир», «Ежемесячный журнал»[2][3].

Первые же опубликованные произведения Моравской заслужили благосклонные отклики со стороны таких литераторов, как В. Ф. Ходасевич, Игорь Северянин, Саша Черный[~ 4]. А. А. Ахматова, с чьими стихами критика сразу же стала сравнивать поэзию Моравской, признала её «товарищем по цеху» и впоследствии неоднократно дарила ей свои книги[25]. Гиппиус в письме Чуковскому отзывалась о ней как о «чрезвычайно талантливой особе»[3]. Весьма высокую оценку творческому дебюту Моравской дал Эренбург в статье «Новые поэтессы», опубликованной в 1913 году в журнале «Гелиос», издававшемся группой русских художников и литераторов в Париже: «Моравская своими первыми стихами волнует нас как настоящий поэт, и мы ждем её верных достижений…»[25].

Особую поддержку Моравской оказывал Волошин, весьма высоко оценивавший её творческие перспективы и предрекавший ей роль второй Черубины де Габриак[10], да и сама Черубина — Е. И. Дмитриева — воспринимала юную польку как свою творческую преемницу. В частности, в письме к Волошину от 18 января 1910 года она писала:

В начале 1914 года был выпущен первый сборник стихов поэтессы — «На пристани». Ещё за несколько месяцев до выхода издания в свет литературовед Р. В. Иванов-Разумник, весьма заинтересовавшийся творчеством молодой поэтессы и ставивший её «едва ли не выше Анны Ахматовой», разослал его черновик на ознакомление многим авторитетным литераторам, в том числе Андрею Белому и В. Я. Брюсову[3]. Последний по просьбе Иванова-Разумника написал к сборнику предисловие под заглавием «Объективность и субъективность в поэзии», которое осталось, однако, неопубликованным по настоянию самой Моравской, которая обстоятельно изложила свои соображения в письме Брюсову:

Цикл стихотворений «Прекрасная Польша», опубликованный в «Русской мысли»

Первое издание «Апельсинных корок», иллюстрированное С. В. Чехониным

В итоге, выйдя в свет, «На пристани» вызвал весьма живой, хотя и неоднозначный отклик критики. Отмечался общий мотив большинства вошедших в него произведений — тоска по путешествиям, по дальним экзотическим странам, а также «капризный», «инфантильный» стиль стиха (сама Моравская признавала свой стиль «кукольным»)[3][4][14]. Так, С. Я. Парнок отметила, что главный пафос лирики Моравской — «жалость к себе самой»[3]. А. Я. Левинсон услышал в творчестве молодой поэтессы «тонкий комариный голосок»[26]. Неодобрительной рецензией отозвалась А. А. Кублицкая-Пиоттух (примечательно, что её сын А. А. Блок, в целом достаточно позитивно отзывавшийся о творчестве Моравской[17], полностью согласился с оценкой, данной матерью)[10]:

При этом многие авторитетные литераторы и критики признавали душевную силу, самобытность и искренность творческого самовыражения молодой польки. Так, тот же Брюсов в статье «Год русской поэзии» сравнивал в этом плане сборник «На пристани» с работами Ахматовой:

Достаточно высоко оценил перспективы дальнейшего роста мастерства Моравской литературовед А. А. Гизетти, также сравнивавший в своей статье «Три души» стихи начинающей поэтессы с поэзией А. А. Ахматовой и Н. Г. Львовой[10].

Примечательно, что после публикации последующих работ Моравской реакция критики стала менее заинтересованной и заметно менее благосклонной. Изданный в том же 1914 году второй сборник — «Стихи о войне», посвящённый событиям Первой мировой, вызвал в целом неодобрительный резонанс. Практически незамеченным осталась третья книга стихов — «Прекрасная Польша», вышедшая в 1915 году с посвящением Адаму Мицкевичу — Моравская откровенно признавалась в сильном влиянии польских классиков на её раннее творчество, хотя подчёркивала, что со временем она от них «эмансипировалась»[27]. Сборник же «Золушка думает», посвящённый памяти поэтессы-футуристки Е. Г. Гуро — также существенно повлиявшей на лирику Моравской, повлёк совершенно разгромные отклики: одна из наиболее известных рецензий называлась «Золушка совсем не думает»[10]. К числу наименее уничижительных отзывов о «Золушке» относится сокрушённый комментарий критика Д. Л. Тальникова, который признавал некоторую ценность этих стихов, хотя даже откровенность поэтессы посчитал её недостатком:

Сама Моравская всячески защищала присущую своим стихам эмоциональную откровенность, считая её не только основой поэтического творчества, но и важнейшим средством социального раскрепощения женщины. Известен её призыв, оглашённый в ходе одного из петербургских общественно-литературных собраний:

Вращаясь в петербургских литературных кругах и будучи вхожей в различные творческие кружки и общества, Моравская, тем не менее, не примкнула ни к одному из основных поэтических направлений тех лет — символизму либо акмеизму. Более того, известны её критические суждения об обоих этих творческих течениях литературы «Серебряного века»:

Не менее смело и, порой, нелицеприятно Моравская отзывалась о творчестве конкретных коллег по поэтическому цеху, в том числе наиболее именитых. Так, в критическом отзыве на ахматовские «Чётки», опубликованном в «Ежемесячном журнале» в апреле 1914 года, она говорила об этой книге как о «насыщенной каким-то утомлённым страданием»[29]. Ещё жёстче в очерке под красноречивым названием «Плебейское искусство», увидевшем свет в «Журнале журналов» за март 1917 года, она отозвалась об Игоре Северянине:

Помимо подобных критических отзывов, из-под пера Моравской в середине 1910-х годов вышло несколько концептуальных работ, посвящённых общим тенденциям развития литературы, а также филологических исследований. В частности, внимание критики привлёк очерк «Волнующая поэзия» («Новый журнал для всех», 1915 год), в котором она не просто возвещала приход на смену символизма нового поэтического движения, отличающегося «душевной конкретностью» и осознающего «одухотворённость обычных вещей», но и рассматривала особенности стихотворных размеров, свойственных поэтом «нового призыва», а также доказывала близость их творчества народной песенной поэзии[31]. Так, Н. С. Ашукин назвал эту работу «маленьким манифестом новой поэтической школы»[32]. В эссе «Поэзия миллионов людей» («Русская мысль», 1915 год) содержится обстоятельный анализ такого фольклорного жанра, как частушки[33].

Одно из детских стихотворений с иллюстрацией

Одновременно со «взрослым» творчеством Моравская весьма активно сочиняла для детей, сотрудничая с такими изданиями, как «Тропинка» и «Галчонок», — там её стихи и рассказы публиковались в основном под псевдонимом «Рики-Тики»[14][34]. В 1914 году вышел в свет сборник стихов «Апельсинные корки» с иллюстрациями известного петербургского художника С. В. Чехонина. Сборник был посвящён младшим братьям и сёстрам поэтессы, с которыми та не виделась после отъезда из Одессы. Сама Моравская считала его своим любимым, достаточно высокими были и оценки критики. Впоследствии именно «Апельсинные корки» стал самым известным и часто издававшимся из сборников её произведений: он, в частности, выпускался за границей (в 1921 году «Русским издательством» в Берлине — местный эмигрантский журнал «Новая русская книга» назвал его «одной из лучших книг для детей») и в Советской России, хотя и в сокращённом виде (в 1928 году Госиздатом)[35]. Детские стихотворения поэтессы стали достаточно популярными, одно из них А. Н. Бенуа использовал в своей «Азбуке». В 1914 году был издан сборник детских рассказов «Цветы в подвале»[4][10].

В 1916 году сборник избранных поэтических произведений Моравской был издан в Ревеле[11]. Избранные стихотворения Моравской неоднократно включались в различные поэтические антологии наряду с произведениями Ахматовой, Брюсова, Блока, Бальмонта, Гумилёва, О. Э. Мандельштама, М. И. Цветаевой, издававшиеся в том числе и после её отъезда из России, — в частности, в сборник «Цветы» (1915 года издания), «Сад поэтов» (1916 года) и «Весенний салон поэтов» (1918 года). Последним в этом ряду стал сборник «Страницы лирики», опубликованный в 1920 году в Симферополе, — в него было включено три стихотворения Моравской[11].

В России публикация работ Моравской возобновилась лишь в XXI веке. В частности, в 2012 году был издан сборник «Апельсинные корки», в который была включена автобиография поэтессы, написанная ею по просьбе С. А. Венгерова для издававшегося им «Критико-биографического словаря русских писателей и учёных», а также послесловие М. Е. Вайсман, содержащее дополнительные сведения о жизни и творчестве Моравской[36].

После прибытия в Нью-Йорк Моравской удалось в течение нескольких месяцев наладить сотрудничество с весьма авторитетными местными изданиями. Уже в 1918 году её англоязычные эссе и рассказы печатались в таких журналах, как «Атлантик мансли» и «Харперз мэгэзин». Параллельно она некоторое время сотрудничала с русскоязычной нью-йоркской газетой «Новое русское слово», однако затем полностью переключилась на англоязычные публикации[11][13]. При этом Моравская сосредоточилась исключительно на прозе — художественной и публицистической, полностью отказавшись от поэзии. Это своё решение, принятое сразу же после первой встречи с представителями американских СМИ в 1917 году, она позже — в 1944 году — объясняла в интервью одной из майамских газет:

В письме Эренбургу, написанном в 1946 году, поэтесса объясняла свой переход к прозе уже совсем без юмора, с изрядной горечью:

Англоязычный прозаический этап творчества Моравской оказался весьма продуктивным. В 1920-х — 1940-х годах она сотрудничала с десятками общенациональных и региональных журналов и литературных альманахов. Общее количество её публикаций — очерков, рассказов, повестей, романов — исчислялось сотнями. Так, например, живя в Майами, она опубликовала не менее 143 одних только очерков, посвящённых различным хобби, большую часть из которых она опробовала сама[13].

Во многих своих публицистических работах эмигрантского периода — особенно в ранних — Моравская достаточно критически отзывалась об американских реалиях. Нередко предметом её критики становились весьма серьёзные общественно-политические проблемы: расизм, антисемитизм, ограничения свободы слова[37]. Так, например, в статье «Ваши газеты и наши» (англ. Your Newspapers and Ours), опубликованной в нью-йоркском литературном журнале «Букман» в январе 1919 года, она доказывала, что американские журналисты в мирное время были менее свободны в выражении своих взглядов, чем их российские коллеги при Николае II даже в условиях Первой мировой войны[4][38]. Даже значительно позднее, уже освоившись в США, она сохраняла подобный критический настрой. В августе 1927 года в другом нью-йоркском журнале «Аутлук» вышла её статья под красноречивым названием «Я не хочу быть иностранкой!» (англ. I Don't Want to Be a Foreigner!), в которой Моравская, уверяя читателей в своей искренней любви к новой родине, сетовала на трудности и унижения, с которыми иммигранты сталкиваются на пути к американскому гражданству[39]. В очерке «Опасности грамотности» (англ. The Perils of Literacy), увидевшем свет в бостонском «Норс амэрикэн ревью» в октябре 1928 года, она констатировала, что средний американец, несмотря на свободный доступ к большому количеству информации, уступает среднему россиянину в плане независимости мышления, осведомлённости о проблемах философии или религии[40]. Наряду с этим Моравская уделяла внимание и менее острым темам: характеру, привычкам и повседневному образу жизни своих новых соотечественников. Примечательно, что местная печать отмечала остроумие и доброжелательность подобных её заметок, считала их интересными и полезными для самих американцев[19].

Наиболее заметным её художественным произведением стал роман «Жар-птица — повествование о революционной России» (англ. The Bird of Fire: A Tale of Russia in Revolution), действие которого разворачивается в Санкт-Петербурге 1910-х годов — он был издан в 1927 году в Нью-Йорке, а позднее переиздан в Лондоне. Также определённую известность получила автобиографическая повесть «Черепичная тропка» (англ. The Tiled Walk)[2][10][13]. Известно, что некоторые художественные произведения были написаны Моравской в соавторстве с её мужем, Эдвардом Кофлэном — например, рассказ «Пылающие боги» (англ. The Flaming Gods), опубликованный в альманахе «Шорт сториз» за март 1942 года[13]. По крайней мере одно её произведение было опубликовано в США после её предполагаемой смерти в Майами в 1947 году: рассказ «Зелёные братья берут верх» (англ. Green Brothers Take Over), которое было издано в популярном в то время журнале «Виерд тэйлз» в январе 1948 года[41].