Приказная школа

Так, исследователь А. М. Панченко опирается на исторические связи поэтов. Он подчеркивает наличие интенсивных личных и творческих контактов между поэтами, важность их собственного ощущения принадлежности к одной группе. Таким образом, исследователь относит к приказным авторам справщиков Московского Печатного двора Савватия, Стефана Горчака, а также дьяков Петра Самсонова, Алексея Романчукова, подьячего Михаила Злобина и других[16].

В конце 1620-х – начале 1630-х годов поэт состоял при дворе Михаила Федоровича. Из стихотворных посланий Савватия известно, что в это же время он занимался и учительской деятельностью. В 1634 году стихотворец начал служить в московской Книжной справе: он подготавливал к печати учебную Азбуку. В справщиках он пробыл до 1652 года[17].

Творчество Савватия дошло до нас в наибольшем объеме. Как поэт он обращался к различным жанрам. Эмоциональная составляющая в его виршах выражена слабо. Так, например, описывая уныние и скорбь, поэт не уходит плач. Послания Савватия адресованы как другим участникам приказной школы, так и представителям придворных кругов[18], и в них он так же «приветливо-сдержан»[19].  В его стихах раскрываются темы мудрости, дружбы и любви[20].

Свое авторство он отмечал в акростихе «чернец Савватиища», «чернец Саванятаи» и т. д.[21]

Биография стихотворца слабо изучена.

В 1630–1640-е годы поэт работал в московской Книжной справе. Известно, что Горчак не получил систематического образования, однако он сумел стать заметной фигурой среди приказных стихотворцев и не уступал им в грамотности и «книжной премудрости»[22].

До нас дошли только стихотворные эпистолии поэта, адресованные представителям сравнительно невысокого чина. Поэтическая техника Горчака такая же, как у других приказных авторов. Он пользуется прозаическим акростихом и парной рифмой[23].

Поэт происходил из семьи дьяка Саввы Юрьевича. В 1627 году Романчуков значился «стряпчим с платьем», а 1636 году был назначен посланником в Персию. По возвращении из Персии он, вероятно, вызвал на себя гнев государя, который оказался недоволен результатами переговоров, и страх опалы подтолкнул Романчукова к самоубийству[24].

Стихотворцу были адресованы эпистолии справщика Савватия и подьячего Михаила Злобина, что говорит о тесной связи Романчукова со служившими в московских приказах поэтами. Из акростиха в послании Злобина можно судить также о дружеском характере отношений поэтов, а не только об их творческой коллаборации[25].

Из произведений самого Романчукова известно одно его стихотворное послание с «трагическими нотами»[26]. Неизвестно, кому оно адресовано и каким годом датируется. Возможно, оно написано незадолго до смерти.

Стихотворец происходил из митрополичьих боярских детей. Самсонов служил в Патриаршем дворцовом приказе. В 1625 году он значился подьячим, а в 1631 году — дьяком. Фактические сведения о нем обрываются в 1632 году. Из виршей Самсонова можно заключить, что он попал в опалу и был сослан из столицы[27].

После ссылки поэт писал много акростишных посланий. В них Самсонов не искал себе оправдания, а только молил о снисхождении. Разлука с близкими стала кочующим мотивом его стихотворений[28].

Самсонов писал в разных жанрах: известно несколько посланий, поучение, полемические и просительные стихотворения. Поэт является автором уникального в своем роде послания — не просительного, а утешительного (на смерть сына Михаила Рогова)[29].

Маркировал свои произведения акростихом «Петруша Самсонов»[30].

О жизни и деятельности стихотворца известно мало.

Поэт принадлежал к большой приказной семье Злобиных. В 1630–1640-е годы он служил подьячим Посольского приказа, владел собственным двором в Москве. Из посланий Злобина можно заключить, что стихотворец имел влиятельных покровителей, а также был связан с сотрудниками московской Книжной справы (например, со справщиком Савватием)[31].

В виршах Злобина наиболее ярко выражено личное начало. Основными темами его стихотворений являются милосердие и нищета. Тон посланий, в которых Злобин выступает в качестве просителя, напоминает умилительные вирши в духе плачей[32].

В. К. Былинин и А. А. Илюшин предлагают другой подход при определении круга поэтов приказной школы. В отличие от А. М. Панченко, для исследователей главным критерием являются поэтические особенности самих текстов: как они организованы, кому предназначались, а также как в них используются одни и те же топосы и словесные формулы[33]. Таким образом, в ряды авторов приказной школы также включаются Ларион, Феоктист, Михаил Игнатьевич, Ермолай Азанчеев, Евфимия Смоленская и другие[34].

Сведений о стихотворцах мало: известно только, что они оба были монахами[35].

До нас дошло по одному стихотворному посланию поэтов друг другу: «От Лариона к Феоктисту»[36] и «От Феоктиста к Лариону старцу отвещание»[37]. Эпистолии Лариона и Феоктиста «наглядно демонстрируют, как частный акростих становится образцовым. В результате его жанровая функция многократно усиливается. Во-вторых, в акростихе Феоктиста появляются рифмы. Это явление для приказной школы не типично»[38].

Все известные сведения о поэте ограничены информацией, представленной в «Послании Михаилу Игнатьевичу» Петра Самсонова[39]. Из стихотворения можно узнать, что Михаил Игнатьевич — преуспевающий чиновник, состоящий при важной особе (возможно, при митрополите или патриархе), и почтенный отец семейства. Известно одно стихотворное произведение поэта, а именно ответное послание — «Ответ Петру Самсонову»[40].

О жизни стихотворца известно очень мало.

Исходя из записи, сохранившейся во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 года[41], исследователи пришли к выводу, что «в 1655 году Ермолай Азанчеев служил при царском дворе, по-видимому, в качестве конюха или стремянного»[42]. Однако существует другая трактовка этой записи, следуя которой, исследователи полагают, что поэт не был слугой великого государя, поскольку тогда, вероятно, в записи был бы упомянут его чин; таким образом, Азанчеева следует считать светским слугой-«служебником» Троице-Сергиева монастыря[43]. Также известно, что в 1657 году стихотворец был жалован от государя поместьем, т. е. явился фактическим родоначальником дворянской династии Азанчеевых[42].

До нас дошло лишь одно виршевое произведение поэта — «Послание Марку Ивановичу»[44], написанное приблизительно в первой половине – середине 40-х годов. Важно, что оно адресовано талантливому писателю, автору «Новой повести о преславном Российском царстве» (1611) — дьяку М. И. Поздееву.

Евфимия Смоленская — одна из первых русских женщин, продемонстрировавших талант в виршевом стихотворстве. (Это связано, в первую очередь, с тем, что больше женщин стали приобщаться к литературному труду с возрастанием личностного начала в русской литературе того времени.)

Биографический сведений о поэтессе крайне мало[45]. Известно, что она была женой смоленского священника и что у них было трое детей. Однако в 1654 году она оказалась разлучена с семьей: Смоленск был взят царем Алексеем Михайловичем, многие жители города были сосланы. При этом сама Смоленская, судя по ее собственным словам, была родом из другого города: «во граде, где не родися…».

В попытках освободить мужа, поэтесса написала «Молитву господу богу… и песнь плачевную»[46], пронизанную непритворным лиризмом. Послание могло быть адресовано либо царю и патриарху, либо кому-то из их приближенных. «Молитва» свидетельствует о «высокой образованности Евфимии, ее хорошем знакомстве не только с традиционной книжностью и духовной поэзией, но и с некоторыми приемами западного схоластического искусства (в частности, со школьными диалогами и декламациями)»[45]. Как сложилась судьба поэтессы и ее семьи после этого, неизвестно.

В связи с исчерпывающим количеством сведений об авторах школы и неточным фрагментарным списком их произведений, атрибуция текстов стихотворцев приказной школы зачастую затруднительна, а иногда и невыполнима. Из-за этого исследователи нередко делают преждевременные заключения касательно принадлежности текстов одному и тому же автору, в которых обнаруживаются в общих местах и на поэтическом уровне. Так, неверно было определено авторство цикла стихотворений инока Антония — изначально, был атрибутирован справщику Савватию, что связано с немалым уровнем пересечений на уровне формулы в творчестве стихотворцев[3].

«Изыскания в области индивидуального авторского стиля стихотворцев приказной школы, а также уточнения биографического характера,» как предполагает в своей диссертации[3] О. А. Кузнецова, «позволят в будущем более успешно решать вопросы атрибуции»[3].

Мнения исследователей касательно структуризации приказной школы и причастности того или иного поэта первой половины XVII века к этому объединению зачастую разделяются. Это связано с применением одних приемов стихотворцами на уровне поэтики[3]. В связи с этим в предположениях большинства исследователей касательно структуризации приказной школы «существует некоторое поле, в которые попадают авторы, близкие приказным»[3].

Так, А. М. Панченко в работе «Русская стихотворная культура XVII века»[58] помещает авторов, Тимофея Акундинова и инока Авраамия, творивших в более поздний период, в поле «эпохи начал», «отголосков». Особую категорию выделяют В. К. Былинин и А. А. Илюшин в работе «Виршевая поэзия (первая половина XVII века)»[34] — они классифицируют И. В. Фуникова, Ф. К. Гозвинского, А. Палицына, А. Подольского, Евстратия, И. Шевелева-Наседку, С. И. Шаховского, И. А. Хворостинина, И. М. Катырева-Ростовского, Ф. Шелешпанского, А. Зюзина, М. Татищева и Б. Репнина-Оболенского как поэтов-«провозвестников»[3]. Существует несколько причин, по которым эти авторы рассматриваются вне рамок привычного поэтического объединения: они происходят из более высокого рода, пишут в более поздний период, а также «известны в большей степени как авторы исторических сочинений, хотя и со стихотворными вкраплениями»[3].