Политика памяти

Политика памяти или историческая политика — набор приёмов и методов, с помощью которых находящиеся у власти политические силы, используя административные и финансовые ресурсы государства, стремятся утвердить определённые интерпретации исторических событий как доминирующие[1]. Термин появился в Германии в 1980-х годах, в начале XXI века был заимствован и стал широко использоваться в Польше, где идеи проведения специфической исторической политики приобрели значительную поддержку[2]. К концу первого десятилетия XXI века этот термин стал активно применяться исследователями для описания процессов и практических приёмов в политике посткоммунистических государств Восточной Европы[3].

Критики методов исторической политики считают, что само это понятие существенно отличается от понятий «политизации истории» и «политики памяти», и что речь идет преимущественно о политическом феномене, который должен изучаться, прежде всего, как часть политики[1].

Происхождение и механизмы

Особенности ситуации в Восточной Европе

Явление исторической политики характерно для плюралистических обществ, в которых невозможна прямая идеологическая монополия, реализуемая средствами цензуры и административного контроля над профессиональной историографией[1]. Хотя тенденция к политизации истории имеет место во многих странах, однако именно в Восточной Европе использование истории в политических целях приобрело в начале XXI века ярко выраженный характер. Это связано с рядом особенностей посткоммунистических стран этого региона, и в первую очередь с проблемами, возникающими при попытках ускоренного создания новых национальных идентичностей в процессе строительства национальных государств. Для некоторых стран региона ситуация осложняется наличием серьёзного раскола по культурным или этническим признакам. Свою роль играет также слабость внутренних общественных механизмов, которые могли бы препятствовать вмешательству политиков в профессиональные вопросы историографии, образования, культуры и т. п.

Происхождение термина

В начале 1980-х годов канцлер Германии Гельмут Коль пытался добиться «морально-политического поворота» и более позитивного характера немецкого патриотизма с тем, чтобы он не строился исключительно на признании немецким народом собственной вины за преступления Третьего рейха. Для этой цели требовалось скорректировать подход к теме ответственности за преступления нацизма, который сформировался в 1960—1970-х годах, когда у власти в ФРГ были социал-демократы. Выдержанные в этом духе выступления историков Эрнста Нольте, Михаэля Штюрмера и ряда их сторонников привели в 1986—1987 годах к так называемому «спору историков» (Historikerstreit) о причинах возникновения нацизма и о Второй мировой войне. В ходе этих дискуссий возник термин «историческая политика» (нем. Geschichtspolitik), который использовали оппоненты предлагавшейся политики, вследствие чего сам термин приобрёл отчетливо критический характер.

В 2004 году группа польских историков выступила с инициативой разработки и проведения активной исторической политики ради утверждения «здорового патриотизма» и противостояния «искажениям» польской истории внутри страны и за рубежом. Использованный ими термин «историческая политика» (польск. polityka historyczna) был очевидной калькой с немецкого «Geschichtspolitik», что и не скрывалось. При этом, в отличие от Германии, в Польше термин «историческая политика» был использован самими инициаторами и сторонниками такой политики, то есть применялся как самоназвание[1][2]. Вслед за Польшей приемы и методы исторической политики стали широко использоваться в других восточноевропейских странах, что привело и к активному использованию самого понятия «историческая политика».

Методы

Критики исторической политики выделяют следующие приёмы и механизмы, используемые для её проведения[1][4]:

  • организация институтов национальной памяти и учреждений, схожих с ними по функциям и принципам организации (в Польше, на Украине и других странах);
  • создание специальных музеев под прямым патронатом определённых политических сил (Музей варшавского восстания, Дом террора в Будапеште, Музей советской оккупации Украины в Киеве, в странах Прибалтики и т. д.);
  • принятие законов, направленных на догматизацию той или иной трактовки исторических событий (например, закон «О Голодоморе 1932—1933 годов на Украине»[5], введение уголовной ответственности в Литве за «одобрение советской и нацистской агрессии»[6] и т. п.);
  • использование финансовых рычагов (финансирование проектов, осуществляемых по политическому заказу, предоставление высокооплачиваемых должностей и т. п.);
  • ограничение доступа к архивам;
  • использование контроля над СМИ;
  • использование контроля над системой образования;
  • воздействие на символическую сферу (создание и продвижение пантеона исторических личностей, учреждение памятных дней, проведение акций памяти, использование государственной и национальной символики и т. п.).

Идеологические основания и мотивы

В идеологическом обеспечении исторической политики выделяют следующие постулаты[1]:

  • История и память представляются как арена политической борьбы с внешним и внутренним противником. Этим оправдывается отступление от принципов профессиональной этики, ограничение свободы высказывания, изменение принципов финансирования.
  • Поскольку считается очевидным, что внешний противник стремится утвердить свою враждебную интерпретацию событий прошлого, долг отечественных историков — солидарно противостоять этой опасности, главным образом через отстаивание противоположных аргументов. Это приводит к разрушению пространства для диалога внутри страны и к нагнетанию конфликтности в отношениях с внешним миром.
  • Оправданием исторической политики служат ссылки на плачевное состояние патриотизма и преподавания истории в школе, что, в свою очередь, используется как аргумент для отказа от плюрализма в учебниках и концепциях.

Историк Алексей Миллер следующим образом описывает и иллюстрирует подход сторонников исторической политики:

в 2003 г. Анджей Новак опубликовал статью в правительственной польской газете «Речь Посполитая», в которой написал, что возникает серьёзная угроза: «Немцы и русские в последнее время стали что-то пересматривать в своем историческом нарративе и, похоже, собираются расстаться с фиксированной ролью палачей, с признанием того, что они плохие ребята в этой истории. А нам обязательно нужно эту тенденцию предотвратить, и нужно их в этой роли плохих ребят зафиксировать». В общем, это одна из линий, которую в исторической политике можно проследить вплоть до сегодняшнего дня: зафиксировать себя в роли жертвы, а кого-то специально подобранного — в роли палача[7].

Историческая политика в России

По мнению А. И. Миллера, историческая политика в России в начале первого десятилетия XXI века развивалась менее интенсивно, чем в соседних восточноевропейских странах, но в середине этого десятилетия проявились серьёзные признаки её активизации[1]:

Основным полем битвы в исторической политике является массовое историческое сознание с его образами исторического прошлого. На формирование «правильных» образов прошлого у подрастающих поколений россиян с последующим их воспроизведением и направлена историческая политика[9].

Мнения российских историков и общественных деятелей по поводу создания «Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории» разделились, звучали диаметрально противоположные оценки. Следует отметить, что за время, прошедшее с момента создания, эта комиссия не проявила особой активности[10] и была упразднена в 2012 году.

Наряду с критиками методов исторической политики в России есть и сторонники её проведения. Так, историк А. Р. Дюков рассматривает политизацию истории как серьёзный вызов и считает уместной ответную постановку задач в области исторической политики (подчёркивая, что для России эта политика является вынужденной реакцией на проведение исторической политики восточноевропейскими странами):

Одной из главных задач в области исторической политики, и соответственно, одной из главных задач комиссии, мне представляется формирование научной школы изучения истории наших бывших советских республик и бывших стран ОВД. Сейчас ситуация здесь поистине катастрофическая: специалистов в этой области можно пересчитать по пальцам. Количество изданий по данной тематике ничтожно. Пока существует такое положение дел, мы на государственном уровне не сможем противодействовать фальсификациям, которые ведут политики и организации, специально созданные для этого за рубежом, — потому что «бог на стороне больших батальонов», увы[11].

Некоторые методы из набора средств исторической политики предлагались к использованию авторами и сторонниками программы Совета при Президенте РФ по правам человека. Эта программа (называемая также программой «десталинизации» или программой Федотова) вызвала противоречивые отклики в российском обществе, но практических мер в осуществление этой программы не предпринималось.

К проявлениям исторической политики примыкают[12] также и методы, использованные в кампании вокруг учебного пособия А. С. Барсенкова и А. И. Вдовина, развернувшейся осенью 2010 года (критики кампании указывали на призывы перейти от исторической дискуссии к административным мерам, требования уволить авторов из МГУ и запретить их учебное пособие, угрозы судебного преследования авторов[12][13][14][15][16]). Большая часть прозвучавших предложений и угроз не получили продолжения (как и в описанных выше случаях Комиссии по борьбе с фальсификациями истории и программы президентского Совета).

См. также

Примечания
  1. Миллер А. И. Россия: Власть и история // Pro et Contra № 3-4 2009: Историческая политика — стр. 6-23
  2. Роберт Траба. Польские споры об истории в XXI веке // Pro et Contra № 3-4 2009: Историческая политика — стр. 43-64
  3. Pro et Contra № 3-4 2009: Историческая политика
  4. Георгий Касьянов Голодомор и строительство нации // Pro et Contra № 3-4 2009: Историческая политика — стр. 24-42
  5. ЗАКОН УКРАИНЫ О Голодоморе 1932—1933 годов в Украине
  6. В Литве за одобрение советской и нацистской агрессии грозит тюрьма // DELFI.lt, 15 июня 2010 г.
  7. Миллер А. И. «Историческая политика» в Восточной Европе: плоды вовлеченного наблюдения
  8. Филиппов А. В. Новейшая история России. 1945—2006 гг. Книга для учителя. (недоступная ссылка). Дата обращения: 28 ноября 2011. Архивировано 1 сентября 2011 года.
  9. Bushuev A. Contemporary History for the Modern Generation: the Specificity of Schoolchildren's Historical Consciousness Formation in Post-Soviet Russia // Yearbook of the International Society for History Didactics. — 2013. — Т. 34. — С. 239—252. — ISSN 1608-8751.
  10. ПОЛИТ.РУ: За год комиссия по фальсификациям истории заседала только дважды и ничего не решила
  11. Байков A., Дюков A. Нас лишают прошлого — чтобы лишить будущего! «Завтра»
  12. Цена неверного слова // «Эксперт» № 37 (721), 20.09.2010
  13. Кирилл Бенедиктов: Позорище // ВЗГЛЯД
  14. Василий Жарков: Вторая историческая война // Новые хроники (недоступная ссылка). Дата обращения: 4 декабря 2011. Архивировано 2 мая 2014 года.
  15. Александр Скобов. Учебная тревога // Грани. Ру
  16. Павел Данилин. История с «душком» // Русский Обозреватель

Литература
  • Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира М.: Высшая школа, 1992. — 351 с.
  • Pro et Contra № 3-4 2009: Историческая политика
  • Дюков А. Р. Историческая политика или историческая память «Международная жизнь» № 1/2010
  • Историческая политика в XXI веке: Сборник статей. Под редакцией А. Миллера, М. Липман. — М.: Новое литературное обозрение, 2012. — 648 с. ISBN 978-5-86793-968-7 ISSN 1815-7912
  • Кирчанов М.В. «Проработка прошлого» по-британски: особенности политики памяти в Англии и Шотландии // Историческая экспертиза. 2017. № 4. С. 96 – 109.
  • Кирчанов М.В. Исторический ревизионизм в Болгарии: проблемы истории национального возрождения и политическая ответственность интеллектуалов // Историческая экспертиза. 2019. № 2. С. 57 – 69.
  • Методологические вопросы изучения политики памяти. Сборник научных трудов под ред. А.И. Миллера и Д.В. Ефременко. – М.-Санкт-Петербург: Нестор-История, 2018. – 223 с.
  • Пахалюк К.А. Историческое прошлое как основание российской политии (На примере выступлений Владимира Путина в 2012—2018 гг.) // Полития. 2018. № 4. С. 6-31.
  • Пахалюк К.А. Обращение к прошлому в контексте российского внешнеполитического дискурса (по материалам министерства иностранных дел) // Политическая наука. 2018. № 3. С. 239-256.
  • Политика памяти в современной России и странах Восточной Европы. Акторы, институты, нарративы. Коллективная монография под ред. А.И. Миллера и Д.В. Ефременко. СПб: Издательство Европейского университета, 2020. – 632 с.
  • Miller A., Malinova O., Efremenko D., Voronovici A. Political Use of the Past in Russia and Abroad: Collection of Essays. Архивная копия от 30 октября 2020 на Wayback Machine - Russian Academy of Sciences. Institute of Scientific Information for Social Sciences. Issue editor: Dmitry V. Efremenko. – Moscow, 2020. – 231 p.
  • Белов С.И. Политика памяти: прошлое как инструмент управления будущим. СПб.: МОО «ИС», 2021. – 281 с.

Ссылки
This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.