Оборона Михайловского укрепления

Идея создания Черноморской береговой линии принадлежала императору Николаю I. По его замыслу её укрепления должны были пресекать контрабанду (торговлю людьми и снабжение горцев оружием и боеприпасами) морским путём. Однако по ряду причин они были малоэффективны[13]. На «нелепость» создания подобного рода укреплений неоднократно указывали кавказские военачальники, однако Николай I счёл их строительство необходимым[14].

Укрепления возводились из местного природного материала. От частых, а то и беспрерывных дождей строения постепенно обрушались. Бойницы из сырцового кирпича периодически обваливались, а наружный облицовочный камень засыпал наружные рвы[15].

Чугунные орудия, преимущественно образца 1813 года, на валах были разных калибров и арсеналов. Кроме них также в гарнизонах находились уже давно вышедшие к тому времени из вооружения русской армии укороченные полупудовые единороги, которые при выстреле опрокидывались назад, а прогнившие деревянные лафеты зачастую попросту рассыпались[15].

Гарнизоны береговой линии не были полностью укомплектованы. Вместо предписанных для несения гарнизонной службы на протяжении всей береговой линии 25 980 человек, общая численность их составляла 2776 рядовых[16], из которых около половины находились в госпиталях и лазаретах[15]. 50—70 % личного состава Лазаревского, Михайловского и Вельяминовского укреплений болело цингой и малярией[17]. Распространялась лихорадка, которая развивалась достаточно быстро и, вследствие быстрого истощения медицинских средств, зачастую оканчивалась летальным исходом. Главными источниками тех заболеваний служили обширные болота в устьях рек и гниющие на них растения, а также сказывалось влияние местного климата[18].

Отсутствовало всякое сухопутное сообщение как между укреплениями береговой линии, так и с «большой землёй», и поэтому в случае военной опасности гарнизоны должны были рассчитывать исключительно на собственные силы, без надежды на помощь извне. Два раза в год морем, и только летом, в укрепления доставлялся провиант, а также изредка туда попутно заходили крейсера, чтобы забрать больных[15].

Собрание черкесских князей в 1839—1840-х годах. Худ. Г. Г. Гагарин (1847)

По Адрианопольскому трактату, завершившем Русско-турецкую войну 1828—1829 годов, всё восточное побережье Чёрного моря переходило к России. Населявшие тот регион черкесские (адыгские) племена (шапсуги, абадзехи, убыхи, натухайцы), соответственно, формально переходили в российское подданство, но фактического контроля над ними установлено ещё не было. Последние разделились на две партии. Одна из них видела во многих отношениях положительную перспективу примирения с Россией и бесперспективность дальнейшего «кровавого» противостояния ей, призывая при этом своих соотечественников прекратить набеги. Другая же, более многочисленная, считала благим намерением бороться за свою независимость. В значительной степени последние действовали под влиянием турецких агентов и английских эмиссаров, обещавших черкесам сильную поддержку в их борьбе с Россией[19]. На всеобщем собрании постановили прекратить всякие отношения с русскими и продолжить сопротивление российской экспансии[20].

Ситуация усугублялась и тем, что в 1839 году население Северо-Западного Кавказа пострадало от неурожая[19] и главной целью горцев, которые предпочли «гибель с оружием в руках мучительной голодной смерти», было овладение запасами русских укреплений[16][13].

К весне 1840 года был организован союз во главе с Хаджи Исмаилом Догомуко Берзеком (убых)[21][22]. В организации ополчения ему также содействовал его племянник Биарслан Асхасоко Берзек[23]. Горское ополчение к тому времени насчитывало от 35 до 40 тыс. человек[24][25][26]. Начальник Кавказской линии генерал-адъютант П. Х. Граббе в своём рапорте на имя военного министра графа А. И. Чернышёва писал[27][25]:

Под предлогом торговли горцы проникали в русские укреплённые пункты и узнавали особо слабые их участки. Также, по словам лазутчиков, они получали подробные сведения о положении гарнизонов от дезертиров из поляков[Комм. 1], которые кроме прочего также научили горцев некоторым методам штурма военных укреплений[15]. Как правило, укрепления хорошо обозревались и с окрестных гор на расстоянии 250 сажень, а то и меньше[28].

7 февраля горцами был штурмом взят Лазаревский форт. Начальник Черноморской береговой линии генерал-лейтенант Н. Н. Раевский в своём рапорте от 16 февраля начальнику Кавказской линии генерал-адъютанту П. Х. Граббе отмечал, что «Взятие сего форта будет сигналом общего нападения на все укрепления». Следом в ночь с 28 на 29 февраля пал форт Вельяминовский. В ночь с 13 на 14 марта горцы также попытались взять Головинское укрепление, но его гарнизон сумел отбить приступ[29].

21 марта к 10 часам вечера горцы на значительном расстоянии со всех сторон обложили укрепление. Основные их силы скрытно расположились в перелесках за рекой Вуланом. В ту ночь до гарнизона отдалённо доносился лай выпущенных на ночь за укрепление сторожевых собак[Комм. 5], а лазутчиком в трёх местах были разведены сигнальные огни. Гарнизон, символично надев чистое бельё, а офицеры и свои лучшие мундиры, без шума занял заранее назначенные для каждого позиции. 3-я рота линейцев заняла фас, обращённый к реке Пшаде и Джубскому ущелью, а 2-я рота — фас напротив, обращённый к реке Вулану. 9-я рота тенгинцев заняла бруствер северной части укрепления, примыкая флангом к Богатырской батарее, а 6-я рота навагинцев — тот же бруствер, примыкая к джубской батарее. 40 человек от навагинцев составили резерв, расположившись между гауптвахтой, пороховым погребом и цейхгаузом. В орудия заранее была заложена картечь[47][48].

Штурм черкесами Михайловского укрепления. Худ. Ф. А. Рубо

В 4-м часу ночи с 21 на 22 марта перед самым рассветом горцы в полной тишине, неся лестницы, с разных сторон начали подступать к укреплению. Как позднее сообщали лазутчики, бо́льшая их часть была пьяна, выпив, предположительно, спирта, захваченного в Лазаревском и Вельяминовском укреплениях[49]. Часовой с Джубской батареи, заметив движущиеся к укреплению «темные массы» горцев, тут же доложил об этом фельдфебелю Х. Комлеву. Подпустив передние ряды неприятеля на пушечный выстрел, гарнизон открыл огонь. После первого орудийного выстрела, горцы с «неистовым гиком» и поднятыми значками[Комм. 6] уже открыто устремились на штурм[47][51]. В то время, когда ещё недостаточно рассвело, бойцы гарнизона «стреляли в массу наугад», тем не менее, под шквальным ружейный и картечным огнём горцы вынуждены были отступить[52][53].

Около полутора часов шла перестрелка, после чего горцы возобновили стремительный штурм. Из бастиона орудие успело произвести картечный выстрел вдоль рва, в котором уже находились штурмующие. Тем не менее, горцы сумели взобраться на вал, где вступили в ожесточённую рукопашную схватку с ротой линейцев. Несколько раз защитники укрепления сбрасывали штурмующих с вала, но новые силы горцев, «шагая через трупы своих товарищей», вновь взбирались на него. В конечном итоге, линейцам вместе с подоспевшими к ним на помощь взводом тенгинцев и взводом навагинцев удалось сбросить штурмующих с вала и обратить их в бегство[54]. Защитники укрепления продолжали вести ружейный и артиллерийский огонь по отступающим горцам, значительно увеличивая их потери[52][55][53].

После неудавшегося штурма в стане горцев начались разногласия и споры. Убыхи обвиняли шапсугов в трусости и бегстве с поля боя. Дело едва не дошло до боевого столкновения между ними, но в конечном итоге военачальники обоих племён всё же пришли к соглашению[52][54].

На совете решили вторично направить на приступ пешее ополчение, а находившуюся до того в отдалении конницу придвинуть ближе для исполнения ею функции заградительного отряда. Последней было дано распоряжение «без милосердия» рубить всякого, «кто повернётся к врагу спиной»[52][55][54].

Оказавшееся между двух огней черкесское пешее ополчение «отчаянно, с потрясающим душу гиком» вновь бросилось на штурм и, несмотря на сильный огонь обороняющихся, сумело взобраться на вал одновременно в нескольких местах[54]. По сообщению Г. И. Филипсона, изначально часть горцев атаковала ту часть укрепления, где находился крытый и единственный выход гарнизона к воде. Но это оказалась «фальшивая» атака, целью которой было отвлечь гарнизон от северной и северо-восточной части укрепления, на которую следом устремились основные силы горцев[56].

Остатки 3-й линейной роты, защищавшей Джубскую батарею, были окончательно смяты численным превосходством горцев. Командир 9-й роты Тенгинского полка подпоручик Краумгольд со словами «не робеть» устремился на ту батарею, чтобы выбить оттуда неприятеля, но, получив ранение (по некоторым сведениям был убит выстрелом в упор[53]), споткнулся и, по свидетельству унтер-офицера И. Мирославского, на его глазах был изрублен горцами «в куски». Вскоре на валу пал и командир 6-й роты Навагинского полка поручик Тимченко. Артиллерии прапорщик Ермолаев по недостатку боеприпасов и людей, а также из-за загромождённости пространства телами убитых уже не мог действовать из орудий и, заклепав их, с остатками артиллеристов взялся за ружья. В перестрелке с горцами он и все до единого артиллеристы были перебиты[50][52].

В ходе боя гарнизон оказался расчленённым на две части и отброшен горцами за траверс. 9-я рота тенгинцев отступила к кавалер-батарее, а 6-я рота навагинцев и 2-я рота линейцев со штабс-капитаном Н. К. Лико — к ретраншементу[1], сооружённому ранее близ порохового погреба и гауптвахты[47][57]. При отступлении гарнизон сжёг продовольственные и прочие склады, чтобы они не достались неприятелю[58][59]. Ворвавшись в укрепление, горцы подожгли больницу, в которой находилось до сотни тяжело больных солдат[47].

Укрывшись за ретраншементом, остатки навагинцев и линейцев продолжили обороняться. Там Лико был ранен в правую ногу (кость выше ступни была раздроблена), а из рассечённой левой брови ему кровью заливало глаза. Тем не менее он, опираясь на шашку, а в левой руке сжимая кинжал, продолжал руководить боем[47][57].

Во время непродолжительной паузы, из рядов горцев вышел парламентёр, который ранее был одним из лазутчиков и предупредил гарнизон о готовящимся нападении горцев. Он обратился к Лико с предложением «добровольно сдаться». Последний после этого прокричал «Ребята, убейте его! Русские не сдаются», и парламентёр тут же был застрелен, после чего горцы с ещё бо́льшей яростью устремились на русских[47].

В то же время отступившие к кавалер-батарее тенгинцы вместе с находившимися там артиллеристами развернули 4 орудия и открыли огонь картечью по разошедшимся по укреплению в поисках добычи горцам. Последние в свою очередь устремились на ту батарею, защитники которой, израсходовав боезапас, вступили с атакующими в рукопашную схватку. Рядовой Тенгинского полка Александр Фёдоров, который последний оставался на позиции, прижавшись спиной в угол бруствера, длительное время отбивался штыком и прикладом от наседавших на него около десятка горцев. Однако последние решили не убивать его, а взять живым. После того как Фёдоров окончательно выбился из сил и опустил ружьё, горцы набросились на него и взяли в плен[Комм. 7][55][47].

В ходе 3-часового боя все офицеры были перебиты и начальство брали на себя юнкера и нижние чины из дворян. Все бастионы к тому времени уже были захвачены горцами, которые установили на них красные значки, знаменуя победу[47].

Подвиг рядового 77-го пехотного Тенгинского полка Архипа Осипова 22 марта 1840 года. Худ. А. А. Козлов

Назначенный по собственному желанию «в случае неустойки» взорвать пороховой погреб рядовой Тенгинского пехотного полка Архип Осипов во время штурма горцами укрепления подносил боеприпасы на ближайшие бастионы. Во время очередной ходки он увидел гибель своего ротного командира и рукопашную борьбу на валу остатков его защитников у уже заклёпанных орудий. В то же самое время горцы уже перебрались через вал смежного фаса и заходили в тыл одной из групп защитников укрепления. Бросив свою ношу, А. Осипов поднял ружьё одного из убитых солдат и, произведя выстрел в сторону неприятеля, устремился к пороховому погребу[53].

Пороховой погреб к тому времени уже обступили горцы, разламывая двери, крышу и стены. А. Осипов сообщил об этом находившемуся с остатками гарнизона за ретраншементом штабс-капитану Н. К. Лико. Когда ситуация стала окончательно безнадёжной, он отдал распоряжение взорвать погреб. Иеромонах Маркел благословил А. Осипова и дал ему приложиться к кресту, после чего последний, сорвав с гранаты пластырь и взяв в другую руку зажжённый фитиль, направился к нему между казармой и цейхгаузом. Вместе с ним устремились до 40 тенгинцев во главе с рядовым И. Мирославским, «штыками пролагая дорогу». Пробившись к цейхгаузу его группа потеряла до 20 человек убитыми. Там А. Осипов прокричал[47]:

Нескольких горцев, находившихся у дверей порохового погреба, солдаты, по выражению И. Мирославского, — «подняли на штыки», а других отогнали. У погреба с А. Осиповым оставалось несколько раненых бойцов[60], а остальные направились к Морской батарее[61].

Около 10 часов утра прогремел взрыв. По словам бежавшего из плена казака, захваченного горцами в блокгаузе, «взрыв был ужасен». Брёвна погреба, в котором кроме начинённых гранат хранилось до 200 пудов пороха, разметало сажень на 200[41]. Д. В. Ракович, цитируя слова очевидца, писал[47]:

Русские потери составили до 420 человек убитыми и около 80 взятыми в плен[62], в числе которых по некоторым сведениям 2 офицера (штабс-капитан Лико[Комм. 8] и подпоручик Безносов, оба умерли от ран в плену[63])[59] и иеромонах[Комм. 9][53].

Общие потери горцев убитыми и ранеными по разным оценкам составили от 2 до 3 тыс. человек[59].

По показаниям лазутчиков около 300 человек погибли или были изранены при переходе через ров, на дне которого были настелены доски с набитыми в них гвоздями[41].

Во время штурма был ранен и потерял глаз руководивший одним из восьми отрядов Юсуф Нечепсухо из Таузуко[23].

Сразу после окончания Кавказской войны на месте Михайловского укрепления в мае 1864 года была основана станица Вуланская. В 1870 году она была преобразована в деревню, а 10 апреля 1889 года — в село[71], и тогда же переименована в честь героя обороны Михайловского укрепления — Архипо-Осиповку[72].

22 марта 1876 года по инициативе наместника на Кавказе генерала от артиллерии великого князя Михаила Николаевича на месте Михайловского укрепления был установлен 10-метровый ажурный памятный крест. Он был отлит из чугуна на заводе Фрейнштейна в Ростове-на-Дону и состоял из 10 частей общим весом 120 пудов. Был возведённый на пьедестал из местного камня[73] и установлен таким образом, что его было видно с проходящих мимо судов[74][75].

8 ноября 1874 года был высочайше утверждён проект памятника штабс-капитану Н. К. Лико и рядовому А. О. Осипову, составленный скульптором Ф. И. Ходоровичем, который планировали установить во Владикавказе. Инициатором проекта был бывший в то время начальником 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенант В. А. Гейман, который 29 июня 1873 года во время празднования полкового праздника 77-го пехотного Тенгинского полка провозгласил тост за вечную память рядового Архипа Осипова и предложил подписку на сооружение памятника[76]. Выгравированный в Ницце художником-гравёром Л. А. Серяковым рисунок французского художника О. Борже с модели памятника уже был помещён в ряде иллюстрированных изданий. Однако, вероятно из-за нехватки средств, тот проект так и не был реализован[74][75].

22 октября 1881 года во Владикавказе на Александровском проспекте перед зданием штаба 21-й пехотной дивизии[77] всё-таки был открыт памятник штабс-капитану Лико и рядовому Осипову[74][75], но уже по проекту военного инженера капитана В. А. Лишева[78]. Памятник имел вид обелиска из серого финского мрамора на гранитных постаментах. На обелиске был бронзовый орёл, державший в клюве венок[79]. При советской власти (во второй половине 1920-х или 1930-х годах) памятник был снесён как один из символов царизма. Части памятника были использованы для мощения одной из лестниц в Центральном парке культуры и отдыха[Комм. 11][80].

• 
  Проект памятника рядовому Осипову и штабс-капитану Лико
• 
  Памятник рядовому Осипову и штабс-капитану Лико (Владикавказ)
• 
  Памятный крест на месте Михайловского укрепления (Архипо-Осиповка)
• 
  Табличка на памятном кресте (Архипо-Осиповка)

Полковой нагрудный знак

В 1900 году был выпущен медный нагрудный знак с надписью «Братцы, помните дело моё»[81][2].

• Ежегодно 22 марта на заупокойной панихиде тенгинцы исполняли песню, посвящённую совершённому в тот день 1840 года подвигу[82][2].

• Песня на стихи ветерана и историографа Тенгинского пехотного полка майора К. П. Белевича[2]. Исполнялась при открытии монумента 22 октября 1881 года во Владикавказе[75]:

• Голубов С. Н. «Солдатская слава» (1941, Гослитиздат, отв. ред. С. К. Бушуев) — исторический роман[83].