Клуб червонных валетов

В августе 1871 года молодой московский купец Еремеев ушёл в запой и оказался в обществе мошенников Давидовского, Шпейера и других участников дела. Споив Еремеева, преступники выманили у жертвы подписи на долговых расписках и удостоверили их у входившего в шайку нотариуса. После того, как преступники отпустили использованного ими Еремеева, тот заболел белой горячкой и вскоре умер. Его стопятидесятитысячное состояние исчезло. Расследование дела Еремеева стало началом целой цепи уголовных дел, объединённых его главными лицами — Давидовским и Шпейером — и их общими знакомыми, которые впоследствии сели на скамью подсудимых[11].

По национальности здесь и русские, и немцы, и поляки, и евреи, и армяне. По происхождению и роду деятельности: потомок Рюрика, коловратностью людской судьбы превратившийся в ефремовского мещанина Долгорукова, помещается вместе с иркутской мещанкой Башкировой, после крушения у берегов Японии явившейся в Москву для того, чтобы сесть на скамью подсудимых, учитель танцев и нотариус при окружном суде…

— Ф. П. Плевако. Из речи в защиту Либермана и Мазурина, 1877.[12]

Оказалось, что сообщество прошло в своей эволюции три этапа, и на каждом этапе действовал свой «кружок» («шайка») с постоянным составом основных участников. Вначале была активна группа мошенников Шпейера, Давидовского, Протопопова, Массари, Дмитриева-Мамонова и Калустова, сложившаяся летом 1871 года — собственно «валеты»[13]. Они поддерживали роскошный образ жизни, представлялись аристократами (а Дмитриев-Мамонов и был таковым), содержали постоянный притон в доме Любимова на Тверской улице. В действиях группы было два особо активных периода — вторая половина 1871 года и лето 1873 года.[13] Название «червонные валеты», со слов свидетеля обвинения Генкина, закрепилось благодаря хвастовству участника группы Симонова[14]. По мнению прокурора Н. В. Муравьёва, эта группа являлась главной во всём сообществе[13].

Вторая группа объединила арестантов, развернувших в Бутырской тюрьме производство и сбыт фальшивых банковских билетов[15]. Третья и последняя устойчивая группа сложилась в апреле 1874 года[16], когда участники первой группы оказались под следствием, а участники второй освободились из-под стражи. Светские жулики, тюремные химики и «выросшие как из-под земли евреи»[17] объединились для новых — систематических, но мелких — мошенничеств и подлогов[18].

Кроме того, процесс рассмотрел и дела лиц, лишь косвенно связанных с «червонными валетами». Наиболее известной из них стала Екатерина Башкирова, убийца коллежского советника Славышенского. Башкирова не участвовала в «клубе», но её, казалось бы, простое дело существенно ускорило раскрытие преступлений группы Шпейера-Давидовского[19].

Екатерина Башкирова родилась в Иркутске и выросла в Ситке[20]. Продажа Аляски вынудила семейство вернуться в Россию. Пятнадцатилетняя Екатерина поселилась у бабушки в Николаевске. Вскоре вздорная старуха уехала в Японию, бросив Екатерину. В 18 лет Башкирова, служившая в Николаевске буфетчицей, выиграла в лотерею дом и с помощью своего сожителя-моряка открыла собственное дело. Бизнес оказался выгодным, Башкирова сколотила состояние в 12 тысяч рублей. Позже она закрыла дело и перебралась в Москву, но жизнь в столице не сложилась. Башкирова потеряла всё нажитое и стала содержанкой некоего Славышенского, который и познакомил её с «валетами» Давидовским и Шпейером[21].

По утверждению прокурора Муравьёва, Славышенский (в прошлом специалист уголовного розыска) был постоянным адвокатом «валетов» и имел неосторожность угрожать Шпейеру, Давидовскому и компании[22]. Зная то, как Славышенский третирует Башкирову, Давидовский якобы использовал последнюю как слепое орудие убийства. Давидовский, по словам прокурора, убедил Башкирову в том, что Славышенский возбудил против неё уголовное преследование. Затем он якобы вручил Башкировой револьвер и без обиняков рекомендовал ей убить сожителя[23].

В декабре 1871 года Башкирова выстрелом в голову ранила Славышенского, а затем пыталась задушить его подушками — её остановили соседи по номерам. Через три дня Славышенский умер, простив перед смертью Башкирову[24]. Причины и обстоятельства преступления остались спорными. На суде обвинение квалифицировало его как умышленное убийство с соучастием Давидовского и горничной Никифоровой[25]. Присяжные переквалифицировали дело Башкировой на менее тяжкую статью, а Давидовского и Никифорову по данному эпизоду оправдали[26].

В ноябре 1872 года некто Иванисов, недавно освобождённый из заключения, сдал в полицию банковский билет[15] на десять тысяч рублей, переделанный из билета меньшей стоимости. Иванисов заявил, что может вывести полицию на след мошенников, которые якобы базировались в Бутырской тюрьме[27]. Ему были известны только «сбытчики» (дилеры) фальшивок — сидевший в Бутырках Неофитов (в прошлом сокамерник Иванисова) и сидевший в Басманной части Верещагин. Иванисов и подставной «адвокат» Лазарев отправились в Бутырки и убедили Неофитова в том, что у них есть надёжный канал сбыта фальшивок. На свиданиях 4 и 12 февраля 1873 года Неофитов передал Иванисову фальшивые билеты на 7 300 и 60 000 рублей, однако место изготовления и «автор» фальшивки оставались неизвестными[28].

В августе 1873 внутри группы мошенников произошёл конфликт между вышеупомянутым Верещагиным и ранее судимым Матусевичем. Матусевич, опасаясь того, что Верещагин сдаст его в полицию, сам пришёл с повинной и поведал следователям то, что они и так знали — что преступники законно приобретали в банках билеты малых номиналов, вытравливали цифры и вписывали поверх них новые, бо́льшие суммы. Матусевич, как ранее Иванисов, предложил полиции свои услуги по связи с шайкой арестантов. Обыск, проведённый после одной из его ходок, показал, что Матусевич был двойным агентом: «помогая» полиции, он по-прежнему служил курьером мошенников и носил на теле стопки фальшивых билетов (впрочем, дурно исполненных)[29].

Дальнейшее расследование связей арестантов Бутырок сузило круг подозреваемых до восьми человек (включая Верещагина и Неофитова). Все они в итоге были обвинены в изготовлении или сбыте поддельных билетов. Обыски доказали существование в Бутырках мастерской по изготовлению фальшивок, а изучение открытой и тайной переписки вскрыло каналы их сбыта и подтвердило связь между арестантами и «валетами» Шпейером и Огонь-Догановским. Содержатель подставной конторы Догановский, по мнению следователей, и был «комиссионером» по сбыту фальшивок.

При обыске у арестанта Андрея Михайловича Сидорова в камере его и столе с его вещами были найдены:

1. коробка с сандараком[30] и тряпочкой;
2. маленький пузырёк с бесцветной жидкостью и белым осадком;
3. пустой пузырёк с сильным запахом хлора;
4. два пузырька с неизвестными жидкостями;
5. горшок с разведённым рыбьим клеем;
6. кусок такого же клея;
7. записки и счета, в которых упоминается о хлористой извести, рыбьем клее, едком кали, английском мыле и стальных опилках…

— Из обвинительного акта 1877 года.[31]

В апреле 1874 арестанты Верещагин и Плеханов освободились из Бутырок и «вступили в близкие приятельские отношения» с группой Шпейера, некоторые члены которой уже находились под следствием. Содержатель гостиницы Смирнов фактически захватил в свои руки аристократа Дмитриева-Мамонова, ставшего «живцом» в мелких эпизодах мошенничества. Отстранённые от «мамоновской» выручки валеты поначалу прозябали без «дела» и начали заниматься подделкой векселей несовершеннолетнего, некоего Каулина, на небольшие суммы (не более сотни рублей).[32]

В августе 1874 группа провернула аферу с пустыми сундуками. Мошенники сдавали перевозчикам пустые сундуки, задекларированные как дорогие грузы «пушного товара» и «готового белья», якобы отправляемые покупателям наложенным платежом и за счёт покупателей. Подтоварные расписки грузоперевозчика, фактически — права требования платежа, были ценными бумагами, которые можно было закладывать под кредит живыми деньгами. По отдельным эпизодам дела мошенники заработали от 280 до 600 рублей. Афера вскрылась практически сразу, когда перевозчики вскрыли посылки «за неявкой получателя». Год спустя такую же аферу прокрутил некто Цетлин[33].

С осени 1875 года следствие арестовывало одного «валета» за другим. Последним по времени эпизодом дела стала оргия, в которой было инсценировано погребение пьяного участника группы. По этому эпизоду следствие предъявило обвинение в кощунстве (в то время — тяжкое преступление)[34].