Сводница (Вермеер)

Название картины, по-видимому, относится к хитро улыбающейся женщине в чёрном одеянии монахини[3]. Человек слева от неё, в чёрном берете, дублете с прорезями, со стаканом пива в одной руке и цистрой в другой, был идентифицирован как сам автор картины[4]. Его внешний вид имеет заметное сходство с персонажем другой работы Вермеера — «Мастерская художника». Солдат в красном камзоле, держащий молодую женщину за грудь, бросает монету в её протянутую ладонь.

Объёмный кувшин — образец вестервальдской керамики — стоит на переброшенном через балюстраду килиме с колоритным орнаментом. Этот восточный ковёр, возможно, привезённый из Ушака[5], занимает добрую треть картины. Накинутый на него чёрный плащ с пятью пуговицами был добавлен Вермеером на последнем этапе работы над картиной.

Вероятно, на Вермеера повлияли картины Герарда Терборха схожей тематики и «Сводница» Дирка ван Бабюрена (ок. 1622), принадлежавшая Марии Тинс, тёще Вермеера[6].

Следы картины прослеживаются до 1696 года, когда она была продана на аукционе в Амстердаме под названием «Комната с весёлой компанией». До 1741 года находилась в Вальдштейновской коллекции Дукса (ныне Духцов), после чего её приобрёл Август III, курфюрст Саксонский. В 1980 году была выставлена в Старом музее Берлина (ГДР)[7]. Нынче хранится в Дрезденской галерее.

Многие критики отмечали нетипичный для работ Вермеера недостаток освещения. Питер Свилленс писал в 1950 году, что если эта картина вообще принадлежит кисти Вермеера, то она демонстрирует попытку художника «нащупать» подходящую форму выражения. Эдвард Траутшольд, однако, десятью годами раньше написал, что в «Своднице» впервые и в полной форме явился темперамент 24-летнего Вермеера[7].

В своей довольно смелой книге «Семейные тайны Вермеера» искусствовед Бенджамин Бинсток предположил, что картина является психологическим портретом семейства художника[8], на которой он изобразил себя музыкантом в услужении хозяйки публичного дома, свою жену Катарину — блудницей[9], а брата Виллема — похотливым солдатом[10]. По мнению Бинстока, какого-либо нравоучительного содержания эта «мрачная и тёмная» картина не несёт[11].