Мечиев, Кязим Беккиевич

Первые поэмы Мечиева («Иман-ислам», «Пророки») отражают идейные искания поэта в мире религиозной философии и этики, размышления о назначении человека на земле. Поиски правды, истинных приоритетов продолжаются на протяжении всей жизни поэта, обретая социально-психологическую значимость в его произведениях.

Одним из первых Мечиев обращается к теме защиты прав женщины. Показывая недопустимость вторжения в свободу выбора, в гармонию отношений любящих, поэт в лироэпической поэме «Тахир и Зухра» (1891) не следует ни за Молла Непесом, ни за авторами других вариаций на традиционный сюжет, а создает совершенно оригинальное самобытное произведение. Концепция любви, изначально разрабатываемая в любовно-романтических дастанах и творчестве безымянных народных поэтов, у Мечиева становится активной формой выражения гуманистических стремлений к совершенству взаимоотношений, своеобразного протеста против унижения достоинства личности. Дальнейшее разрешение эта проблема получает в стихотворения «Тарыгъыу» («Жалоба», 1898), «Къызны тарыгъыуу» («Сетования девушки», 1903), поэме «Бузджигит» (1910).

К любовной лирике поэт обратился ещё задолго до становления его как гениального творца и философа. Поэтические сравнения возвышенного чувства с «чистым родником», «дождем в разгаре лета» в ту пору полны восторга и неподдельной искренности. Соотнесение мироощущения человека, его внутреннего состояния с предметами и явлениями природы — один из художественных приемов, используемых в раннем творчестве Мечиева. Гора, камень, родник для поэта не отвлеченные условности: это сами характеры, цельные, обобщенные, олицетворяющие стойкость и волю. Устное творчество явилось для поэта тем кладезем народной мудрости, откуда черпал он живительную силу образов и сюжетов. При этом поэт отчетливо осознавал, что традиционное мировоззрение не представляло хаос, а искало символы единого начала. В этом плане он был неутомимым аналитиком, философом, утверждающим органическое единство человека и природы. Набожность помогала ему преодолевать трудности на пути к гармонии и умиротворению совести. «Одна вера, одно небо и один дом у человечества», — говорит поэт, «мы — братья по вере» («Дин къарнашлабыз биз»). Для усиления принятия ключевой мысли он апеллирует к священному писанию и проводит тезис об обязательном исполнении столпов Корана, дабы в день светопреставления не гореть в аду («Бисмиллахи рахмани рахим» — Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного).

Религиозно-просветительское начало в поэзии Мечиева обнаруживает глубокое постижение души человеческой в контексте проблем времени. Мораль его стихотворений выражает идеалы народа: честность, целеустремленность, неприятие лжи и лицемерия, трудолюбие и неподкупность: «Ишлегенни келю базыкъ / Ишлемеген болур жазыкъ» — «У трудолюбивого душа светла, / Не работающий же беден».

Во многих произведениях поэт поднимается до высот философского осмысления действительности. Образы дома, обостренное восприятие запахов родного края — основные ориентиры этой тематической направленности. Замерзающий воробей (стихотворение «Къар кюн арбазыбызда къоннган чыпчыкъгъа» — «Воробей») бередит ему рану, напоминая об угнетенном народе; ослику, от обид и боли ослабевшему, сочувствует его сердце: «Жауур эшекге» («Ослику с израненной душой»). Поэт понимает, что мир — это тяжкая тропа, где имеют место и скорбь, и горе: подобно темному морю, он заманивает в свои силки всех, кто соприкасается с ним.

Тревога за настоящее и будущее народа ведет поэта к доподлинно реалистическому изображению обстоятельств жизни горцев, бедного сословия, что получает художественное воплощение в поэме «Жаралы жугъутур» (Раненый тур, 1907). Образ тура, преследуемого кровожадным волком, — это символ угнетенных масс. Поэт молит о том, чтобы нашёлся добрый охотник, который, подобно бедняку Хашиму, пожалевшему тура, избавил бы его народ от оков. Рисуя картины насильственного подавления одного другим, жестокость и беспредел в отношении беззащитных, Мечиев приходит к осознанию неизбежности социальных перемен. Его оружие — слово («Не зная иного пути, я песни слагаю»). По сути своей и жанровой оригинальности поэма «Раненый тур» знаменует собой переход к новому эстетическому качеству — масштабному художественно-обобщенному воссозданию жизни народа посредством субъективного мировосприятия лирического героя. Природная мудрость, ассоциативность мышления позволили поэту показать весь драматизм положения обездоленного крестьянства, его внутреннюю психологическую депрессивность. Но вместе с тем они обнажили страх и смятение автора перед стихией безысходности, незыблемостью общественных устоев. Поэт страдает, и это накладывает отпечаток на все его творчество:

Пессимизм достигает гипертрофированного размаха, когда к нему приходят мысли о смерти: «Атасыны жашына осуяты» («Завещание сыну»).

В 1910 году Мечиев предпринимает важный и ответственный шаг в своей жизни: в возрасте 50 лет совершает, уже повторно, хадж. На этот раз, умудренный житейским опытом, закаленный в пламени насущных бед, поэт пристально всматривается в восточную обыденность и с горечью замечает, что мир, ранее казавшийся ему светочем во вселенском «царстве» лжи и лицемерия, на самом деле ничем не отличается от мира его собственной родины и судеб его соплеменников:

Крепнет слово поэта, а вместе с ним оттачивается и его философская мысль. Он больше не тешит себя надеждой на абсолютное торжество добра над злом, осознавая, что только внешняя сила способна перекроить всю социально-правовую систему отношений, отринуть действующие «волчьи законы», установить демократические начала. Возможно, потому столь решительно становится он на путь прославления идей социализма в годы советской власти («Сауут алыгьыз» — «Берите оружие», 1919). Лозунговость, схематизм, характерные для многих поэтов начала XX столетия, не миновали и творчество Мечиева. Стихи этой поры пронизаны оптимизмом и верой в светлое будущее. Они — составляющее поэтического сборника «Мени сезюм» (Мое слово), вышедшего в 1939 году. В ноябре того же года Мечиеву было присвоено почетное звание «Заслуженный деятель искусств КБАССР».

В целом творчество Мечиева полифонично.

Провозглашая гуманизм высшим идеалом, поэт устами старого зодчего из поэмы «Бузжигит» утверждает право на свободное сосуществование всех слоев общества.

В 1944 году, находясь в ссылке в Талды-Курганской области, Мечиев обращается к последней теме своего творчества — теме депортации, посвятив ей стихотворения: «Таукел этейик биз бюгюн» (Будем надеяться мы сегодня), «Осуят» (Завещание), «Жарлы халкъым» (Бедный мой народ) и др. В поэзии выселения Мечиева усматриваются те же просветительские идеи, что сопровождали поэта ещё на начальном этапе творческого пути. В большинстве они основаны на призывах к единению и терпению: не роптать на отпущенное жизнью, уповать на волю Божью. «В единстве — сила… В единстве — жизнь», — не переставая, твердит мудрец и мыслитель. Поддержать дух народа, укрепить веру в торжество справедливости Мечиев считал своей святой обязанностью, жизненным кредо. И эту миссию с честью пронес до конца.

В 1962 году в Москве был издан первый сборник стихов поэта на русском языке. По мнению специалистов, переводы воспроизводят оригинал «с такой точностью, которая позволяет почти в полной мере ощутить большое и живое сердце Кязима». В 1989 году выходит в свет двухтомное собрание сочинений Мечиева (составитель — А. Теппеев), куда вошли избранные произведения поэта. В 1996 году стараниями балкарского поэта А. Бегиева издаются так называемые антисоветские и религиозные стихи Мечиева.

«Малочисленные народы дают миру людей выдающегося таланта», — сказал М. Горький. Убедительное подтверждение словам русского писателя — яркое по своей самобытности творчество Мечиева. Куда бы ни забрасывало поэта волной жизни, где бы он ни находился, сердце его неотрывно было с Балкарией, с её бедами и чаяниями, радостями и надеждами. Через круги скитаний он снова и снова возвращался к родным вершинам, вдыхал аромат кизячного дыма своего аула. И даже тогда, когда волею судьбы был отлучен от родины, не переставал думать о ней и просить Всевышнего возвратить его к домашнему очагу:

Мольбы поэта были услышаны: спустя полвека его останки были перевезены из Средней Азии и преданы родной земле[3].