Кристева, Юлия

Родилась в Сливене, Болгария. С 1960-х годов живёт во Франции. Жена французского писателя и критика Филиппа Соллерса, одного из лидеров группы «Tel Quel». Мать троих детей.

Представительница постструктурализма. Ученица Р. Барта, пропагандистка и истолковательница идей М. М. Бахтина. В сфере научных интересов Кристевой — семиотика, лингвистика, литературоведение, психоанализ.

Основоположница оригинальных теорий «революционного лингвопсихоанализа», интертекстуальности, гено- и фено-текста. Автор таких трудов, как «Семиотика» (1969), «Революция поэтического языка» (1974), «Полилог» (1977) и основополагающей статьи «Разрушение поэтики» (1967).

Помимо этого, Юлия Кристева ведёт активную общественную деятельность как феминистка и публицистка. Одна из главных тем Кристевой — исследование феномена женского как автономной цельной совокупности[2]. Она рассматривает женское начало не только как элемент гендерных программ, но и как автономное явление, которое близко формам неартикулированного, сокрытого, хтонического и священного. Кристева обращает внимание, что преобразование феномена женского ведёт к редукции чувства сакрального[3] — то есть к утрате внемонетарного элемента в культуре XX века.

Автор нескольких романов. На русский язык в настоящее время переведён только один из них — «Смерть в Византии». В этом романе Кристева выступает, с одной стороны, как незаурядная писательница, являясь продолжательницей традиций «семиотического» романа, заложенных У. Эко. С другой стороны, она и в художественном творчестве не перестаёт быть мыслительницей. По замечанию культуролога А. Беспалова, «Кристева могла бы и не писать романы, поскольку её научные труды больше всего напоминают литературу, а в её литературе зачастую можно разглядеть черты научного трактата»[4][5].

Ю. М. Лотман, анализируя роман Эко «Имя розы», пишет: «Попробуем определить в одном предложении, чем занят Вильгельм Баскервильский в монастыре. Он занят расшифровками. И в прямом смысле — чтением закодированной рукописи,— и в переносном. То, что для других людей — молчащие предметы, для него — знаки, которые многое могут рассказать тому, кто поймёт их язык»[6]. Это же определение можно приложить и к главной героине романа «Смерть в Византии» — журналистке, расследующей череду непонятных убийств. А. Беспалов указывает, что не случайно главной героиней является женщина — это как бы «феминистическая реплика» в сторону романа Эко, зеркальным отражением которого является текст Кристевой[7]. По мере чтения романа перед читателем встаёт кристевская философская концепция современного мира, квинтэссенция которой выражена в следующей фразе: «Бес и тот сдох, остались только опиум и кокаин, эра масс-медиа — эра наркоманов» (Кристева 2007 :129). Здесь, по мнению А. Беспалова, мы находим «качественную постмодернистскую иронию по отношению к знаменитой формуле Ницше „Бог умер“»[8]

Если умер не только Бог, но даже и Бес, то современный мир предстаёт как пустыня, населённая людьми-роботами, «способными только к бесконечному пожиранию и выделению знаков Интертекста»[9]. Такие глубины скрываются, казалось бы, за незатейливым детективным сюжетом романа, издаваемого у нас в сериях «массового детектива».

В своей диссертации отечественный филолог Т. Амирян анализирует «Смерть в Византии» в качестве романа, находящегося одновременно между разными жанровыми канонами, создающего «среднее»/«серединное» романное пространство, в которое Кристева мастерски интегрирует собственные теоретические концепции. По мнению Амиряна, произведение Кристевой является примером «письма-реплики» в сторону современной массовой культуры: популярному параноидальному детективу противопоставляется модель депрессивного-меланхолического переживания истории. Это глубоко личный роман автора, где, несомненно, происходит формирование автофикционального письма.

Участница семинаров Жака Лакана, после смерти мэтра Юлия Кристева, тем не менее, не вошла ни в одну из лакановских школ. Является титулярным членом Парижского психоаналитического общества (SPP). Возможно, что именно психоанализ можно назвать краеугольным камнем всей жизни и творчества Юлии Кристевой. Принципы анализа текстов, используемые исследовательницей, напрямую восходят к трудам Фрейда и Лакана (не говоря уже о собственных, оригинальных разработках Кристевой). И по сей день она является завсегдатаем круглых столов по психоанализу. Так, газета Нувель Обсерватёр опубликовала материалы дискуссии «Неделя 24 — 31 мая 2010: „Freud: le fond du débat“ Julia Kristeva et Michel Onfray répondent aux questions du Nouvel Observateur». Там, в частности, Ю. Кристева заявила, что психоанализ в XXI веке претерпевает радикальные перемены:

«Вслед за Прустом каждый анализант может сказать „Пациенты чувствуют себя ближе к своей душе… Чувства, будучи постоянным окружением для души, не являются её неподвижной тюрьмой, но скорее напротив, вселяют в неё порыв, позволяющий ей превзойти саму себя“. Психоанализ и предлагает не что иное, как реорганизацию и перманентную динамику психики <…> Медиа-идеологи утверждают, что поскольку жёсткий секс занял экраны, а слова „аутизм“ и „отрицание реальности“ получили место даже в политических баталиях, то сопротивление общества исчерпано и психоанализу больше делать нечего. Однако эти болтуны от психоанализа даже не понимают, что психическая жизнь не сводится к организмам, который вступают в половой акт; психоанализ слышит за этим возбуждение, боль, удовольствие, которые образуют сложную архитектуру ощущений, слов, мыслей, проекций <…> Говорят, что истерия исчезла. Чушь! Истерическое разделение между психическим возбуждением и его словесным представлением, постоянно обнаруживают себя в настоящем времени, в свободных ассоциациях и в динамике трансфера <…> Попытка демонтажа психоанализа направлена не против воображаемых идеалов, а на переоценку иудео-греко-латинского наследия, в котором психоанализ находит универсальную антропологическую открытость и интимность человеческого опыта, которому угрожает автоматизация. Сегодня царит настоящая асимболия, которая свидетельствует, с одной стороны, об упадке, а, с другой, о наступлении сенсуалистского коммунизма, который обещает гедонизм для всех. Эта волна, в которой СМИ находят удовольствие, угрожает цивилизации книг и слов. Дело за психоанализом».

В одном из последних интервью журналу «Magazine litterature» Ю. Кристева поделилась неожиданными исследовательскими планами. Исследовательница решила обратиться к творчеству знаменитой актрисы О. Л. Книппер, проанализировав его в лингвопсихоаналитическом ключе. Кристева видит в этом высокий гуманистический смысл:

«Я уже давно преодолела тот возраст, в котором можно утешаться иллюзиями <…> и полагать, что жизнь вечна и не имеет измерения. Я отчетливо осознаю, что каждая моя книга, даже если успеет быть написанной, может оказаться последней, более того, — она окажется моим последним словом. В качестве такового „слова“ я бы хотела оставить после себя книгу об Ольге Книппер, русской актрисе, чья песнь жизни („chant de vie“) была спета на одном дыхании и поныне продолжает овевать нас своим чистым голосом, голосом сирен. Отзвуки этой песни я нахожу повсюду, во всех явлениях меняющегося мира»[10].

Почётный доктор многих университетов Европы и США, член Британской академии.

• VIZE 97 Prize, Dagmar and Václav Havel Foundation (2008)

Одна из глав книги[11] Алана Сокала и Жана Брикмона «Интеллектуальные уловки» посвящена теме употребления математической терминологии в текстах Юлии Кристевой. В конце главы авторы резюмируют:

«В качестве заключения мы можем сказать, что наша оценка научных злоупотреблений Кристевой сходна с той, что мы дали Лакану. Мы констатируем, что в целом она обладает по меньшей мере смутным представлением о математике, на которую она ссылается, даже если она не всегда явно не понимает смысл употребляемых ею терминов. Но главная проблема, которую поднимают эти тексты, заключается в том, что Кристева никак не оправдывает значимость этих математических понятий в областях, которые она собирается исследовать — в лингвистике, литературной критике, политической философии, психоанализе — и причина тому, по нашему мнению, состоит в том, что никакой такой значимости нет. Её фразы более осмысленны, нежели фразы Лакана, но в поверхностности своей эрудиции она превосходит даже его»

По данным Болгарской комиссии, которая занимается раскрытием данных о работе граждан на спецслужбы в годы социализма, философ Юлия Кристева якобы сотрудничала с разведкой Болгарии. Согласно опубликованным документам, Кристева с 1971 по 1973 год была агентом Первого главного управления КГБ, которое занималось внешней разведкой. В то время она проживала во Франции. В документах спецслужбы она фигурировала под именем Сабина[12]. Сама Кристева это отрицает[13][14].

• Кристева Ю. Душа и образ  (недоступная ссылка с 12-05-2013 [3214 дней])// Философская мысль Франции XX века. — Томск: Водолей, 1998. — С. 253—277.
• Кристева Ю. Жест: практика или коммуникация? // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. — М., 2004. — С. 114—135.
• Кристева Ю. #znam Знамения на пути к субъекту  (недоступная ссылка с 12-05-2013 [3214 дней]) // Философская мысль Франции XX века. — Томск: Водолей, 1998. — С. 289—296;
• Кристева Ю. Отвращение // Кристева Ю. Силы ужаса: эссе об отвращении. — СПб.: Алетейя, 2003. — С. 36-67.
• Кристева Ю. #reb Ребёнок с невысказанным смыслом  (недоступная ссылка с 12-05-2013 [3214 дней]) // Философская мысль Франции XX века. — Томск: Водолей, 1998. — С. 297—305.
• Кристева Ю. #bib Читая Библию  (недоступная ссылка с 12-05-2013 [3214 дней]) // Философская мысль Франции XX века. — Томск: Водолей, 1998. — С. 278—288.
• Кристева Ю. Смерть в Византии: Роман. — М., 2007.
• Кристева Ю. Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия / Пер. с фр. — М.: «Когито-Центр», 2010.

• Персональный сайт (фр.)
• Биография
• Тексты (англ.)
• Биография, библиография, ссылки (англ.)
• Парижское Психоаналитическое Общество (фр.)
• Holberg Prize (фр.)
• Кристева о Лингвистике (фр.)
• Лекция об Арто (фр.)