Женщины-террористки Российской империи

Во 2-й пол. XIX века в России произошел всплеск террора, направленного против чиновников. Среди террористов оказалось много женщин (среди эсеров, например, именно женщины составляли треть).

Согласно данным американской исследовательницы женского терроризма Эми Найт, среди 78 членов боевой организации эсеров было 25 женщин. Всего же она нашла документальные подтверждения действия 44 террористок-эсерок. Женщины-эсерки были по рождению гораздо ближе к высшим слоям общества, чем их коллеги-мужчины, и стремились «отдать свой долг народу». Найт проанализировала биографии 44 известных ей террористок и выяснила следующее: из 40 террористок, чье социальное происхождение удалось установить, 15 были дворянками или дочерьми купцов, 4 — из среды разночинцев, 11 — из мещан, одна была дочерью священника и 9 родились в крестьянских семьях. При этом, даже эти крестьянки были не просто крестьянками. Крестьянка Анастасия Биценко и дочь солдата Зинаида Коноплянникова получили образование и стали учительницами, 11 террористок имели высшее образование, 23-среднее, 6-домашнее и лишь 3 — начальное. Одна назвала себя самоучкой. Среди террористок было 9 учительниц, 8 студенток и только 4 рабочие. Кстати, средний их возраст — 22 года. Для сравнения, из 131 террориста-мужчины 95 были рабочими и крестьянами по роду занятий[1].

Большинство террористок происходило из обеспеченных семей, получили хорошее образование и увлеклись революционными идеями совсем юными. Многими овладевал соблазн изменить мир, стать «народными заступниками», бороться за царство справедливости. О Марии Спиридоновой говорили, что в ней «кипела громадная любовь к застенчивым, оплеванным мужикам, ко всем поруганным и униженным». Многие из них, по свидетельству посторонних, были чрезмерно эмоциональными, даже экзальтированными. «Не случайно процент самоубийств в этой среде был так высок. Читая тексты, написанные ими — воспоминания, речи в суде или перед казнью, нередко сталкиваешься с преувеличенными, инфантильными суждениями о действительности, о власти, о месте человека в государственной машине»[2]. Прасковью Ивановскую-Волошенко возмущало: «правительство как желтая лихорадка или чума сотни лет опустошало нашу скорчившуюся страну. При виде этого чудовищного людоедства, глумления над совестью чье сердце не дрожало лютой злобой против этой шайки убийц, законом и глупостью человеческой укрепленных?». Мария Спиридонова формулировала для себя «определенную цель, твёрдое, непреклонное желание осуществить эту цель — убийство Плеве, истинного диктатора, замучившего Россию». Ей вторила Мария Школьник: «мир не существовал для меня. Фотография Трепова была для меня символом всех несчастий России, а его смерть — единственным средством против них». Убийство считалось верным способом решения стоявших перед страной и народом проблем. Среди террористок насчитывалось немалое число женщин с психическими отклонениями (Леонтьева, Бриллиант). Мария Спиридонова мечтала погибнуть на месте покушения, поскольку тогда б эффект от её поступка оказался бы сильнее, жаждала, «спасая других, погибнуть первой» Дора Бриллиант.

Как пишет исследователь, «они становились «иконами» в глазах либералов, особенно после ареста, во время продолжительных судов. (…) Сохранилось немало описаний террористок как прекраснейших женщин. Красавицей слыла Вера Фигнер. Вересаев писал о ней, что она великолепный экземпляр сокола в человеческом образе, она поражала сдержанно гордой, властной красотой и каким-то прирождённым изяществом. Воспевались чёрные миндалевидные глаза Доры Бриллиант, вводившие в ступор мужчин на улице. Прекрасна «стройная, как молодая березка» Татьяна Леонтьева, блондинка «с большим лбом и честными детскими синими глазами». Повешенная за подготовку убийств великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Щегловитова Лидия Стуре была «нежной, хрупкой, совершенное дитя, смотревшее мечтательно своими большими синими глазами, по-детски чистыми». Всё это — описания не ведающих пощады убийц. В своим восхищении интеллигенция порой балансировала на грани богохульства. Сам Розанов писал: «Вера Фигнер была явно „революционной богородицей“, как и Екатерина Брешковская, и Софья Перовская». Мария Спиридонова вообще заслужила прозвище «эсеровской богородицы»».[2]

Леонид Андреев в «Рассказе о семи повешенных» (основанном на казни Лидии Стуре с сообщниками), описывает подсудимую, и по его восторженным интонациям явно чувствуется авторская предвзятость и любование: «Была она очень бледна, но не мертвенной бледностью, а той особенной горячей белизной, когда внутри человека как бы зажжён огромный, сильный огонь, и тело прозрачно светится, как тонкий севрский фарфор».

Оказавшись под арестом, женщины вели себя по-разному. Фрума Фрумкина (вторая женщина, повешенная в России после Перовской), арестованная из-за подпольной типографии, напала во время допроса на жандармского генерал-майора Новицкого — попыталась перерезать ему горло ножом. Ей удалось бежать из Петропавловской крепости, но вскоре её арестовали в Большом театре, где она подстерегала генерала Рейнбота. В московской пересыльной тюрьме ей удалось выстрелить уже в тюремщика. Многие из девушек, оказавшись на скамье подсудимых, держались с благородством, постоянно подчеркивавшимся судебными обозревателями. Но вот Рогозинникова, бывшая ученица консерватории, которая убила начальника главного тюремного управления Максимовского, во время заседаний так смеялась, чем смущала всех — судью, присяжных, зрителей и даже своих адвокатов[2].