Бантышев, Александр Олимпиевич

Бантышев был человек характера кроткого, уживчивого в высшей степени; вмешиваться в театральные интриги и сплетни не любил; дороги никому не только не старался переступать, но напротив давал дорогу тем, в которых замечал теплившуюся искру Божию. Это могут подтвердить и госпожа Косицкая и тенор Лавров. Без содействия Бантышева, им никогда бы не удалось попасть на Московскую сцену.[4]

Действительно, Бантышев первым заметил Любовь Косицкую (они вместе пели в «Аскольдовой могиле») и рекомендовал её Верстовскому[5].

Аналогичная история произошла с будущим артистом Мариинского и Большого театров, басом Платоном Радонежским. Будучи на гастролях в Ярославле (с Дюбюком в качестве пианиста[6]) в 1849, его голос услышал А. О. Бантышев и взял с собой в Москву, где Радонежский поступил вольноприходящим в Московское театральное училище и обучался пению у К. Тамброни[7].

С большим мастерством пел русские народные песни. Сочинил несколько романсов и песен («Что ты, травушка, пожелтела», «Ты не плачь, красавица», «Замолчишь ли ты, сердце бедное», «Ах, шли наши ребята из Ново-Города» и др.).

Неоднократно выступал в концертах, произведения И. Геништы, А. Варламова. Варламов посвятил певцу романс «Челнок», по заказу Бантышева специально написал романс «На заре ты её не буди». С последним связана известная история:

Варламовские романсы пользовались большой любовью московской публики и моментально разлетались по всему городу. Близкий приятель Варламова солист Большого театра Бантышев долгое время упрашивал композитора написать для него романс. — Какой тебе? — Какой сам пожелаешь, Александр Егорович… — Хорошо. Приходи через неделю. Писал Варламов очень легко, но, будучи человеком чрезвычайно несобранным, очень подолгу собирался приняться за работу. Через неделю Бантышев приходит — романса нет. — Некогда было, — разводит руками Варламов. — Завтра приходи. Назавтра — то же самое. Но певец был человеком упорным и стал приходить к Варламову каждое утро, когда композитор еще спал. — Экий ты, право, — вознегодовал однажды Варламов. — Человек спит, а ты являешься, можно сказать, на заре! Напишу я тебе романс. Сказал же, напишу, и напишу! — Завтра? — язвительно спрашивает Бантышев. — Завтра, завтра! Утром певец, как всегда, является. Варламов спит. -Это вам, господин Бантышев, — говорит слуга и передает раннему гостю новый романс, которому было суждено прославиться на всю Россию. Назывался романс «На заре ты её не буди»![8]

Был одним из первых исполнителей гимна «Боже, царя храни!» князя Львова. Вот что вспоминают современники:

В своей книге Н. Бернштейн приводит оценку гимна Львова «Боже, царя храни» директора Московских императорских театров М. П. Загоскина, который присутствовал на первом прослушивании этого гимна:

«Сначала слова были пропеты одним актером Бантышевым, потом повторены всем хором. Не могу вам описать впечатление, которое произвела на зрителей эта национальная песня, и мужчины, и дамы слушали её стоя, сначала „ура“, а потом „форо“ загремели в театре, когда её пропели. Разумеется, она была повторена». <…> в Московской газете «Молва» был помещен восторженный отклик об очередном исполнении нового гимна: « Вчера, 11 декабря (1833) Большой Петровский театр был свидетелем великолепного и трогательного зрелища, торжества благоговейной любви народа русского к царю русскому… При первом ударе невольное влечение заставило всех зрителей подняться с мест. Глубочайшее безмолвие царствовало всюду, пока Бантышев своим звонким, чистым голосом пел начальное слово. Но когда вслед затем грянул гром полкового оркестра, когда в то же мгновение слилась с ним вся дивная масса поющих голосов, единогласное „Ура“, вырвавшееся в одно мгновение из всех уст, потрясло высокие своды огромного здания. Гром рукоплесканий заспорил с громом оркестра…все требовало повторения… Казалось, одна душа трепетала в волнующейся громаде зрителей, то был клич Москвы! Клич России…!!!».