Штурм Герменчука

В состав соединённого отряда вошли:

• 2 батальона Эриванского карабинерного полка под команодованием полковника князя Дадиана;
• 1 батальон 41-го Егерского полка майора Резануйлова;
• 2 батальона 40-го Егерского полка полковника Шумского;
• 2 батальона Московского пехотного полка полковника Щёголева;
• 2 батальона Бутырского пехотного полка полковника Пирятинского;
• 1 рота Кавказского сапёрного батальона капитана Богдановича;
• полк пешей грузинской милиции в составе 500 человека полковника Челяева;
• 500 линейских казаков 1-го Горско-Моздокского казачьего полка полковника Засса;
• 500 всадников грузинского конного полка князя Ясси Андроникова;
• 500 всадников 1-го конного полка князя Бебутова;
• 500 всадников 2-й конного полка Мирза-Джана Мадатова;
• 200 кабардинских милиционеров князя Аслан-бека Бекович-Черкасского;
• 24 лёгких орудия, 4 горных единорога.

Всего приблизительно 9000 человек[2].

Среди участников штурма Герменчука были:

Три тысячи чеченцев заняли оборону в Герменчуке. Имам Гази-Мухаммад лично привёл к ним на помощь восемьсот конных лезгин. Кроме того, каждый день к Герменчуку подходили сторонники из отдалённых аулов[2].

Военная зарисовка. Франц Рубо

Казаки Засса, возвращавшиеся к батарее попали под огонь чеченцев с левого фланга Герменчукского окопа. Казаки повернули к окопу и вскоре оказались перед завалом. Они спрыгнули с лошадей и оказались вне зоны огня защитников села. Чеченцы стали выжидать появления нападающих, но не выдержали и сделали залп. Казаки и грузины в тот же момент бросились в атаку и захватили укрепление[2].

Засс на подходе к завалу был ранен в ногу. Недалеко от него лежал раненный в грудь князь Андроников. Рядом нашли ещё двух раненных офицеров. Рукопашный бой в селе продолжался, но чаща весов склонялась в пользу русских, чеченцы отступали под их натиском[2].

Взятие укрепления Гази-Мухаммада, Апшеронским полком. Худ. Самокиш, (1894)

Защитники вынуждены были оставить село, однако около сотни чеченцев, отрезанные от леса, засели в три смежных домах и не хотели сдаваться. Они убили одного подполковника и ранили многих солдат. Сакли были оцеплены тройной цепью застрельщиков, лежавших на земле, за плетнями и за деревьями. Никто не смел показаться на виду у неприятеля: верным глазом направленная пуля наказывала неосторожного… Артиллеристы из команды Бриммера подогнали лёгкое орудие, выстрел прошил насквозь все три дома, однако ядра представляли опасность для штурмующих с другой стороны, поэтому огонь пришлось прекратить[2].

Вольховскому стало жалко храбрых людей он приказал бывшему при нас переводчику, старому моздокскому казаку Атарщикову, предложить им положить оружие, обещая в таком случае от имени главного командующего не только жизнь, но и право размена на русских пленных, открывавшего для них надежду когда-нибудь вернуться к своим семействам. Огонь замолк, когда Атарщиков вышел вперед и по-чеченски крикнул, что хочет говорить. Сидевшие в домах выслушали предложение, посоветовались несколько минут, потом вышел полуобнаженный, от дыму почерневший чеченец, проговорил короткую речь и — выстрелы засверкали изо всех бойниц. Ответ заключался в следующих словах: — Пощады не хотим; одной милости просим у русских, пусть дадут знать нашим семействам, что мы умерли, как жили, не покоряясь чужой власти.

Тогда дома подожгли. Обороняющиеся пытались вырваться из огня, но гибли под огнём нападавших. Из-под дымящихся развалин извлекли шесть раненных лезгин. Ни один чеченец не сдался. Семьдесят два человека сгорели[2].

Офицер Фёдор Торнау вспоминал:

Разыгрался заключительный акт кровавой драмы; ночь покрыла сцену. Каждый по совести исполнил свое дело: главные актёры отошли в вечность; прочие действующие лица и за ними зрители с камнем на сердце стали расходиться по палаткам: и может статься, не один в глубине души задавал себе вопрос — для чего все это? разве для всех, без разбора языка и веры, нет места на земле?