Тэа

• Тэа — сопрано
• Гэйос — тенор
• Старик — баритон
• 4 служительницы Тэи — сопрано (2) и меццо-сопрано (2)
• Видение славы — мелодекламация
• Видение любви — мелодекламация
• Видение милосердия — мелодекламация

В возвышающемся над морем замке пребывает в заточении Тэа, дочь могущественного повелителя («царя царей»). Ей не известны люди и присущие им чувства. К Тэа приходят видения любви, славы и милосердия, но они не в силах растопить её холодное сердце. Однажды в замок, в котором заточена Тэа, донеслись песни молодого рыбака Гэйоса. Очарованная ими Тэа спустилась вниз к людям и ответила взаимностью на любовь простого рыбака. Но земная любовь оказывается для Тэа чрезмерно прозаичной и грубой, она не приносит ей счастья. Тэа не может возвратиться назад в свой мир. Единственным выходом для неё становится смерть, которая избавляет Тэа от страданий[4].

Опера «Тэа» представляет собой синтетическое произведение, в котором наряду с элементами оперы присутствуют характерные черты вокально-симфонической поэмы и кантаты. Опера стала второй в цикле «драм духа» композитора после «Ёлки»[5]. В опере Ребикова нашла своё отражение ницшеанская идея о соотношении двух начал бытия — материального и духовного, «дионисийского» и «аполлонического». Об этом свидетельствуют и авторские ремарки Ребикова к опере. Тэа, выступающая олицетворением души, согласно описанию композитора, являет собой «поэтической наружности девушку лет 18-ти» в белой одежде без рукавов, «вся она — светлое, чистое и высокопоэтическое существо». В свою очередь, Гэйос, символизирующий материю, описан как «красивый юноша, бледный, с чёрными вьющимися волосами» в античном греческом одеянии, который «полон силы и жизни»[2][3]. Влияние символизма подчёркивает художественное оформление. Декорация первой картины, по указанию Ребикова, должна быть выполнена в стиле швейцарского живописца Арнольда Бёклина, одного из выдающихся представителей символизма в европейском изобразительном искусстве XIX века[2][6].

Действие в опере «Тэа» сводится к минимуму и выражается в четырёх статичных картинах, соответствующих определённым стадиям «жизни духа»: холодное божественное одиночество сменяется любовным томлением и ожиданием встречи, а затем — жаждой смерти[7]. Финальная часть оперы, в которой смерть приводит к душевному просветлению-освобождению, коррелирует с апокалиптическими предчувствиями творческой интеллигенции России начала XX века[5].

• Логинова В. А. О музыкальной композиции начала XX века: к проблеме авторского стиля (В. Ребиков, Н. Черепнин, А. Станчинский) : диссертация на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. Специальность: 17.00.02 — Музыкальное искусство. — М.: РАМ, 2002. — 190 с.
• Миненко Г. Н., Рябчевская Ж. А. Музыкальная культура Серебряного века в контексте социокультурной динамики России // Вестник Кемеровского государственного университета. — 2012. — № 2 (50). — С. 30—36.
• Ребиков В. И. Тэа : музыкально-психологическая драма : в 4 картинах : Op. 34. — М.: П. Юргенсон. — 83 с.
• Семенова А. В. Музыкальный театр В. И. Ребикова и традиции русского символизма // Музичне мистецтво і культура. — 2016. — Вып. 23. — С. 117—130. — ISSN 2524–0447.
• Томпакова О. Владимир Иванович Ребиков. Очерки жизни и творчества (рус.). — М.: Музыка, 1989. — 79 с.