Леонов, Пётр Васильевич

Вряд ли кто из знавших Петра Васильевича Леонова, выдающегося художника, создателя Леоновского фарфора», может представить его 90-летним старцем. Его недаром прозвали «неистовым». Темпераментный, подвижный, словно ртуть, непоседливый, как ребенок, он слыл неистовым в жизни и искусстве. Он был горяч в споре и разговоре, подтверждая свою правоту быстрым взмахом рук и блеском темных глаз- маслин. Не жил, а горел, требуя огня и от других. Брался за множество дел, не успевая справиться со всеми. Был щедр на обещания, не всегда выполняя их, нетерпелив и шумен. Был верен своему девизу — «Оптимизм, помноженный на оптимизм».

На Дулевский фарфоровый завод ворвался метеором. В 1931 году его, молодого спеца в кожанке и сапогах, бросили на прорыв, назначив главным художником завода. Шел ему 21-й год. Самое удивительное то, что до приезда в Дулево Леонов не имел дела с фарфором, успел около года поработать на знаменитой платочной фабрике в Павловском Посаде. Отцу он писал на Кубань:

«Я приехал не на большой завод, а на большую мельницу. Куда я попал?! Зачем для этого учиться надо?!» Фарфоровой белой пыли, напомнившей мельницы Кубани, на заводе было много. Не знал, что делать с молодым «комиссаром в кожанке» и директор завода.

— Ты слушай его, — посоветовали ему в главке, — он из Москвы.

И его слушали. Он же, учась у мастеров фарфора, начал создавать то, что впоследствии назвали дулевским стилем.

«В то время, — рассказывал Петр Васильевич, — на заводе развернулась борьба против мещанских изделий. По заказам молодых художников стали выпускать чашки и кружки с яркими рисунками и надписями-лозунгами: «Даешь стране уголь!», «Сталь — хлеб индустрии», «Трактора — на поля». «Индустриальный» бытовой фарфор плохо шел в торговле. Я начал с создания художественной лаборатории, куда вошли Иван Коньков, Василий Мысягин и другие мастера. Наш новый фарфор удивлял не только яркостью, буйством красок и смелой компоновкой, но и громкими, интригующими названиями — «Черные глаза», «Братишки», «Весна в Москве». Сервизы напоминали броскую и жизнерадостную расцветку русских ситцев и получили название «ситцевый фарфор». Но возникли они не под влиянием текстиля. Мы обратились к народному искусству, к фарфору старой Гжели, творчески использовали то, что когда-то приносило славу русскому фарфору. Вспомнили полузабытые розаны и «агашки», родившиеся в Гжели. Мне уже тогда стало ясно: пока мы верны народным традициям, дулевский фарфор будет молодым и оптимистичным».

В ноябре 1933 года были установлены советско-американские дипломатические отношения. Вскоре в Москву прибыл первый посол США Буллит. Тогда же стало известно, что послу поручено в одной из европейских стран заказать большой банкетный сервиз для президента.

В это время в Торговой палате открылась выставка Ломоносовского, Дмитровского и Дулевского фарфоровых заводов, на которой присутствовал американский посол. Показывал экспонаты ему Петр Леонов, знавший по-английски лишь два слова — «о’кей* и «гуд бай». Буллит хвалил яркие изделия, а Леонов, к ужасу устроителей выставки, дарил все, что нравилось гостю.

Покидая выставку, Буллит, похвалив русский фарфор, выразил желание заказать здесь сервиз для американского президента. Леонов предложил выполнить заказ в Дулеве и пригласил посла на завод. Весной 1934 года Буллит приехал в Дулево.

Готовились, конечно. Покрасили заборы, посыпали дорожки песком. Рабочих вырядили в белые рубашки и жилеты. Сырье тогда шло неважное, и белизна фарфора была далека от совершенства, поэтому Леонов сделал образцы сервиза в манере хохломской росписи: по сплошному ковру из золота разбросаны черные и красные узоры. По его распоряжению под потолком укрепили два прожектора. Монтер знал, что включить их надо в момент, когда Петр Васильевич поднимет вверх руки.

Буллит подошел к хохломскому сервизу, Леонов вскинул вверх руки, вспыхнули прожектора, в лучах которых заиграл всеми красками фарфор. Посол не смог скрыть своего восхищения:

— О’кей! Мы желаем заказать точно такой же...

Огромный заказ, состоящий из столового, чайного и кофейного сервизов, насчитывавший тысячи предметов, сделали за четыре месяца, упаковали в бочки и отправили в США. На полученные доллары было закуплено оборудование для одного из строящихся тогда металлургических заводов.

Весь 1936 год художники завода под руководством П. В. Леонова готовились к Всемирной выставке в Париже. Она состоялась в 1937 году и принесла заводу мировое признание. Завод получил Гран-при, его художники и скульпторы — 9 золотых и 7 серебряных медалей. В числе награжденных — чайный сервиз Леонова «Красавица». Скромный убор его — кобальт, на блюдцах и внутри чашек — цветы, как нельзя лучше отражал характер русской женщины. Рассказывают, когда принесли чашки из обжига, расставили их на белой скатерти - заиграл фарфор. Спросили, как назовет сервиз. Он улыбнулся и вопросом на вопрос: «А песня, что в цехе поют, как называется? «Красавица»? Вот и сервиз так назовем...».

После почти десятилетнего перерыва, вызванного арестом (Леонов сидел в Покровской тюрьме, но был выпущен) и войной, он вернулся в Дулево в 1950 году и прослужил главным художником до кончины 17 ноября 1982 года. Тогда, в 1950 году, мы познакомились и подружились.

В полувоенной форме, сапогах и гимнастерке с ремнем, под которым вырисовывалось небольшое брюшко, выглядел Петр Васильевич довольно забавно. Впрочем, полувоенный костюм он вскоре сменил на обычную цивильную одежду.

Работа сразу захватила его, он отдавался ей целиком, без остатка. Это было время ухода старых мастеров, художников кузнецовской выучки, с которыми он начинал в тридцатые годы. Леонов приглашал скульпторов из Москвы, отбирал самых талантливых из рабочих-живописцев. Пятидесятые годы стали переломными в художественном развитии завода: определялся характер оформления дулевской посуды на новом этапе. Начиная с 1952 года, все художественные выставки, на которых экспонировалось прикладное искусство, включали показ художественного фарфора. Леонов продолжил начатую до войны работу по созданию художественного стиля завода.

Главный художник работал, как крестьянин в страдную пору, -  от темна до темна, порой ему поручали дела, никакого отношения к художеству не имеющие, он справлялся и с ними. В пятидесятые годы строили мало, спрос на посуду падал, склад готовой продукции был забит нереализованным товаром. Расчистить его поручили Леонову. Он поднял всех художников и в течение нескольких недель, рассылая посуду и скульптуру по разным адресам, освободил от фарфора склад. Потом начались рекламации, отказы, но главное - расчистить склад - было сделано.

Хорошо помню весенний, полный солнца день 12 апреля 1961 года, когда Ю. А. Гагарин поднялся в космос. Я сидел в редакции заводской многотиражки, которую выпускал, когда раздался телефонный звонок.

— Кто там есть, - прозвучал в трубке голос Леонова, - бегом ко мне, в художественную лабораторию. Эх вы, романтики! В такой день нельзя сидеть сложа руки, надо действовать.

Едва я вошел в художественную лабораторию, как ко мне подбежал Петр Васильевич:

— Надо срочно достать портрет Гагарина. Вазу делаем с портретом космонавта, наш подарок ему. Что хочешь делай, но чтобы к вечеру портрет был здесь.

Работали всю ночь. 13 апреля ваза была готова, и сообщение о ней поступило в газеты. 17 апреля нас с Леоновым пригласили в телестудию на Шаболовку, и мы подарили вазу Ю. А. Гагарину. Он написал в моем блокноте: «Спасибо сердечное за ваш дорогой моему сердцу подарок. Гагарин».

Таков был Леонов. Он, как и его работы, был предельно откровенный и открытый. Петр Васильевич - весь на виду. Может накричать, быть несдержанным, потребуется - заставит художников перевернуть все вверх дном. Увидит, человек опустил руки - ободрит, зажжет. Такие ничего в себе не таят. Одно скрыто в Леонове от других - творчество. Мало кто видел художника в моменты создания его произведений.

На то свои причины. Одним людям искусства нужны покой, время, неторопливые пробы, повторы, правки сделанного и доведение его до «кондиции». Но есть художники, которым для творчества необходимо состояние особого напряжения. Когда оно достигает предела, наступает момент откровения, обостряются художественное чутье и глаз. В эти часы и совершается чудо рождения нового произведения, на фарфор выплескивается то, что таилось, ожидая своего часа, в душе художника. Таков Леонов.

Пишет он в эти часы смело, размашисто, без колебаний, густо замешивая краску, потому-то и работам его свойственно порой ошеломляющее эмоциональное воздействие, какая-то языческая радость, с которой художник славит красоту мира, природы, человека.

— Все дулевские рисунки, - утверждал Петр Васильевич, - пошли, как дуб из желудя, от ярких «агашек» и розанов, созданных безвестными мастерами и мастерицами. Я застал еще «ага- шечниц» и понял, что в их рисунках душа дулевского фарфора.

Петр Леонов - художник, развивавший народные традиции. Путешествуя по России, он вбирал в себя все истинно русское и народное. Кубань, где вырос будущий мастер, одарила его солнцем, любовью к простору и вольности, к голубому небу и бескрайним степям с их богатством цветов. Новгород стал его второй академией: художник научился здесь чувствовать размер, познал монументализм, гармонию форм и красок. Душа русского искусства распахнулась для него, когда он впервые увидел соборы Московского Кремля, Ярославля, Суздаля.

«Золотой олень», ставший как бы выражением художественного направления завода, - песня радости, счастья, торжества. Манера письма - свободная, раскованная, краски звонкие, словно колокольчики. «До того я написал тысячи оленей, - говорил Петр Васильевич. - А как шла рука, создавая «золотого», объяснить не могу».

На одном из юбилеев художника я прочитал шутливое четверостишие:

Он маг рисунка и декора,

Король мазков и бликов.

По части женщин и фарфора

Леонов Петр — великий.

Юбиляр рассмеялся. Он был женолюб и пользовался успехом у женщин. Женат был не однажды, и так объяснял это в своей автобиографии: «Моя личная жизнь... сложилась сложно и неудачно. Впервые я женат в 1931 году, прожил прекрасные 11 лет в семье с двумя детьми. Но за работой я не сумел подсмотреть «друга дома», которому суждено было разрушить мою хорошую, здоровую первую семью.  Моя жена, очень хороший и преданный человек, в 1942 году в силу сложной структуры женщин стала женой другого. Вторая жена у меня умерла, оставив мне двух близнецов. Мне пришлось, веря в жизнь, в ее разумное и светлое, доброе начало, еще предпринимать попытки устроить семью. Но все выходило не совсем гладко. Детей не создают, как известно, для забавы, дети цементируют отношения, и если они не могут (не пo своей вине) сделать это важное, их надо воспитать и дать им образование».

Все его дети получили образование и нашли место в жизни. В том же, что у него было много жен, повинна не столько «сложная структура женщин», сколько темперамент. Абсолютно трезвый, не куривший, не терпевший сальных анекдотов, он ценил женскую красоту и не мог устоять перед ней. «Вы мещане, - говорил Петр Васильевич, - видите красивую женщину и опускаете глаза. Я же кричу: «Она моя!». Просто он умел любить, и ему отвечали тем же.

Он вырастил не только детей, но целое поколение художников. В октябре 1982 года, показывая в заводском музее работы своих учеников, Леонов сказал: «Я возлагаю на молодых большие надежды. Что желаю молодым? Одержимости. Без одержимости не может быть художника. Им создавать фарфор будущего - нарядный, одухотворенный, искренний. Не знаю, каким он будет - красочным или белым. Но уверен - оптимистическим».

А.Д. КОНОВАЛОВ.

Источник: газета «Новатор» Дулевского фарфорового завода, май 2000 г.Пётр Васильевич Леонов родился 3 мая 1910 года в селе Лютое Ливенского уезда. Его отец был врачом-хирургом. Незадолго до Революции 1917 года, в связи с переводом отца на новое место работы, семья переехала на Кубань[2]. В 1926 году окончил школу, в 1930 году — Краснодарский архитектурно-художественный институт.

Некоторое время работал в Коммунистической академии (Москва), с 1932 года — в Подмосковье, главным художником Дулёвского фарфорового завода[2].

В первые годы советской власти считалось, что народная посуда должна нести пропагандистское содержание. А потому она украшалась лозунгами типа «Трактора — в борозду!» и соответствующими теме рисунками. Однако эта продукция не находила сбыта и завод переживал упадок. С приходом П. Леонова ситуация резко изменилось. Фактически он положил основу новому фирменному стилю. Его фарфор отличался яркостью красок, выглядел нарядно и радостно[3]. В работах (сервизы, вазы, блюда и т. д.) стала преобладать роспись крупными цветовыми пятнами, обильная позолота. В серию были запущены декоративные скульптурные композиции, небольшие статуэтки[4]. Кроме того, по настоянию Петра Васильевича, к 1937 году на заводе была проведена основательная реконструкция. Результаты не замедлили сказаться. Новые фарфоровые изделия получили высокие награды Всемирной выставки в Париже (1937), Выставки в Нью-Йорке (1939), ряда Всесоюзных выставок, а позже, Всемирной выставки в Брюсселе (1958)[3].

Пётр Леонов проработал главным художником Дулёвского завода с 1932 года по 1941. Его стаж прервался на время войны и некоторый период послевоенного восстановления хозяйства. Тогда он работал городским архитектором сначала в Бресте, а потом в Новгороде. Затем, с 1950 года и до самой своей кончины в 1982 году, то есть в общей сложности более 40 лет, трудился главным художником фарфорового завода.

Стиль росписи, разработанный Петром Васильевичем, по прежнему является фирменным стилем завода, а целый ряд изделий продолжают выпускать по его эскизам до настоящего времени[5].

Сын — Вениамин (Александр) Петрович Леонов, родился в 1937 году. С 1977 года живёт в Париже[6].

• Заслуженный художник РСФСР (1970)
• Член-корреспондент Академии художеств СССР (1973)
• Лауреат Государственной премии РСФСР им. И. Е. Репина (1970)
• Награждён Орденом Ленина и медалями
• Большие золотые медали на Всемирных выставках в Париже (1937) и Брюсселе (1958)
• Почётный диплом на Международной выставке керамики в Праге (1962)

• Андреева Л. Расписной фарфор Петра Леонова // Декоративное искусство СССР. — 1969. — № 8.

• Официальный сайт Дулёвского фарфорового завода