Кавалер Глюк

Под осенними липами берлинского Тиргартена неблагозвучно пиликает оркестр. Сидя в кафе, рассказчик предаётся игре воображения, созывая к себе «дружественные тени». К его столику незаметно подсаживается неизвестный. Из разговора становится ясно, что это тонкий ценитель музыки. Он просит оркестр сыграть увертюру к «Ифигении в Авлиде» покойного композитора Глюка. При этих звуках меломан преображается: «передо мной был капельмейстер!»

Пути рассказчика и любителя музыки пересекаются ещё несколько раз, в том числе у Бранденбургских ворот. Новый знакомый сетует, что в Берлине не ценят Глюка, что однажды на представлении «Ифигении в Тавриде» он услышал увертюру из «Ифигении в Авлиде», хотя эти оперы принадлежат к разным периодам творчества композитора. Он делится сокровенными мыслями о предназначении художника:

Через несколько месяцев на представлении оперы Глюка «Армида» герои вновь встречаются друг с другом. Возмущённый небрежностью постановки, загадочный меломан предлагает рассказчику послушать подлинную «Армиду» у него дома. Его жилище близ Фридрихштрассе хранит ноты всех произведений Глюка, но рассказчик замечает, что музыкальные инструменты подёрнуты пылью, а нотная бумага пуста…

Исполнение хозяином квартиры увертюры и заключительной сцены «Армиды» потрясает рассказчика своим совершенством. Он понимает, что перед ним гений и пытается выяснить его имя. Хозяин внезапно исчезает из комнаты. Наскучив ожиданием, рассказчик уже собирается покинуть пустынное жилище, когда собеседник возвращается в комнату в парадном камзоле со шпагой и торжественно провозглашает: «Я — кавалер Глюк!»

Старинная постановка оперы Глюка

В своём первом литературном опыте капельмейстер Гофман выразил обуревавшее его возмущение по поводу небрежного исполнения в Берлине сочинений Моцарта и Глюка, в котором он винил своего соперника Б. А. Вебера, а также разочарование отсутствием отклика берлинской публики на его собственные музыкальные сочинения[1].

Считается, что при разработке сюжета Гофман отталкивался от недавно опубликованной повести Дидро о племяннике композитора Рамо и от известного анекдота о том, как Моцарт посетил в 1789 г. берлинскую постановку собственной оперы, где был зашикан не признавшей его публикой[1].

Из письма Гофмана к издателю «Всеобщей музыкальной газеты» Рохлицу известен и другой источник сюжета — рассказ Рохлица, опубликованный этим изданием в 1804 году, о том, «как во время посещения сумасшедшего дома он услышал игру на фортепьяно душевнобольного, от которой у него пошел мороз по коже», с изложением удивительной теории музыки, которую развивал безумец[1].

Поскольку австрийский композитор Глюк умер в 1787 году, а действие рассказа происходит осенью 1809 года[2] (то есть через несколько месяцев после его публикации[1]), читателю предоставляется самому решить, кем же был знакомый рассказчика — «гениально одаренным безумцем, настолько вжившимся в музыку Глюка, что в конце концов вообразил себя самим композитором»[1] или же призраком покойного Глюка, посетившим Берлин в начале XIX века.

Гофман доводит сопереживание и внутреннее единение рассказчика (а следовательно, и читателя) с чудаком из Тиргартена до такой степени, которая исключает «клиническую дистанцию» и подводит его к фантастическому допущению о «возвращении в реальный мир давно умершего композитора»[1].

По заключению Р. Сафрански, литературный дебют Гофмана — едва ли не самое совершенное его создание: «В этом рассказе, словно в фокусе, сконцентрированы все важнейшие мотивы и темы творчества Гофмана. Здесь уже полностью сформировались его литературный стиль и повествовательная техника»[1].

Русский гофманист В. Ф. Одоевский под впечатлением от «Кавалера Глюка» написал повесть «Труды кавалера Джиамбаттисты Пиранези» для сборника «Русские ночи»[3].