Город Эн

Первые упоминания о замысле произведения появляются в 1926 году в письмах Добычина к писателю Михаилу Слонимскому. В это время Добычин живёт в Брянске в одной комнате с матерью и сёстрами. Систематическая работа над произведением начинается в 1928 году, затем после перерыва возобновляется в 1932-м. К лету 1933-го было уже было написано 10 из 34 глав. Завершён «Город Эн» был после переезда в 1934 году в Ленинград[1].

В произведении рассказывается от лица главного героя история его взросления в неназванном провинциальном городе, расположенном на западе Российской империи, на реке Двине, недалеко от Риги, «курляндского берега» и Полоцка. На процесс взросления оказывают влияние и отголоски важных исторических событий начала XX века, таких как дело Дрейфуса, русско-японская война, революция 1905 года, появление кинематографа, смерть Льва Толстого.

В советской официальной критике роману дали негативную оценку, обвинив в «формализме». Так, Ефим Добин на конференции «О борьбе против формализма и натурализма» 25 марта 1936 года назвал произведение «концентратом формалистических явлений в литературе» и «любованием прошлым выходца из самых реакционных кругов русской буржуазии». Зелик Штейнман назвал «Город Эн» «сборником литературных трюков, которые откровенно противоположны методу социалистического реализма», добавив, что у Добычина «есть защитники, которые смазывают, по существу, вопрос о реакционном характере его творчества». Наум Берковский назвал Добычина «нашим местным ленинградским грехом»[2].

Более положительную оценку дал произведению критик Николай Степанов, отметив «своеобразие Добычина в авторском невмешательстве» и то, что «наряду с приглушённой иронией через всю книгу Добычина проходит и затаённая где-то в глубине её лирическая нота». Тем не менее в конце рецензии он назвал повесть «принадлежащим к числу книг экспериментальных, рассчитанных на узкий круг „любителей“», отметив, что в «экспериментальности Добычина много от формалистических ухищрений и объективизма»[1]. Согласно письму Леонида Добычина Михаилу Слонимскому, «из его рецензии были вычеркнуты все похвальные места, так как имеется постановление бюро секции критиков эту книжку только ругать».[2]

Положительная оценка произведению была дана в эмигрантской критике. В частности, Георгий Адамович писал: «Невозмутимость тона неизменна, постоянна. А бестолковщина, отражённая в дневнике, так чудовищна, так грандиозна, что вся повесть приобретает фантастический оттенок: забываешь бытовые детали, читаешь, как сказку»[1].